Peccata capitalia

Когда Христофер вернулся с двумя чашками кофе, побряцывавшими на блюдечках, к инквизиторскому столику, они уже поуняли пыл и, кажется, без него успели о чем-то договориться. И убрались: все ненужные бумажки были запихнуты в наплечную сумку Яна, повешенную на спинку его стула. Сумка едва раскрывалась, топорщилась; Христофер покачал головой: столько в ней горя, столько разбитых надежд, — а в мыслях сидевших напротив него инквизиторов и того больше! При них Христофер размешивал сахар, позванивая ложечкой по стенкам. Звук получался чистый и звонкий, красивый, он отлично встраивался в переливы скрипки. Придвинув инквизиторам кофе, Христофер взял с тарелочки сливочную помадку и с удовольствием скормил ее приободрившемуся Джеку. Джек с обожанием слюнявил ему джинсы и лез под руки. — Так с чего вы решили начать? — спросил Христофер, уже изнывая от любопытства. — Лучше всего — с начала! — воскликнул Влад. — Ты, верно, знаешь, что эту систему из семи грехов придумал Папа Григорий I? До него их и вовсе было восемь, и уж на столько у нас вряд ли хватило бы вечера. Но этот замечательный священник также определил, что гордыня — начало всех грехов… как же там… все прочие проистекают из этого ядовитого корня! Несмотря на внешнюю разбойность, Влад всегда поражал Христофера знанием человеческой и демонской культур. И Ян тоже, ненадолго отвлеченный от кофе, мирно сидел, заслушавшись, подперев рукой подбородок и внимательно взирая на распалившегося напарника. — Выходит, все грехи начались из гордыни? — переспросил Ян. — Потому что пал гордец Люцифер? Поспорил с Богом, не захотел преклонить колени перед нелепой глиняной поделкой Отца? — Ты верно рассуждаешь. Хотя это и наш грех. Не наш с тобой лично, конечно, но всего человечества! Первый грех — тоже в каком-то смысле гордыня, верно? — довольно усмехнулся Влад. — Ева посчитала, что она достойна знаний, которые сокрыл от человека Творец, она подумала, что имеет право поступать, как ей самой нравится. Р-раз — и схрумкала яблоко! Тонко улыбнувшись в ответ, Ян коснулся пальцем ложечки, оставшейся в чашке. Ждал, пока остынет кофе: он не любил пить горячее, прожигая себе глотку, и Христофер его хорошо понимал. За окном собирались вечерние сумерки, стал накрапывать дождик, а клубящийся пар от чашек дымно и таинственно овевал лица инквизиторов. Христофер привычно переносил зрелище на холст — и оказался чрезвычайно доволен картиной. — Как по мне, гордыня — это когда ставишь себя выше других, — мягко вступил в разговор Христофер. — Когда считаешь, что право крови, положение или твои таланты позволяют тебе вознестись над другими. Эта грань столь тонка… Многие не выдерживали, незаметно для себя стали глядеть на окружающих их людей сверху вниз. Власть развращает… Джек слямзил еще одну помадку, облизал Христоферу пальцы. Его единственного не задела философская беседа. — А мне нравятся гордые люди, — хмыкнул Ян. Он устремил взгляд куда-то повыше плеча Христофера, определенно кого-то вспомнив — возможно, того самого, о ком они собрались рассказать. — Разве плохо ощущать собственную ценность? Гордиться собой, своими поступками значит быть уверенным в себе… — О, нет, инквизиторство: грех — гордыня, не гордость! — отмахнулся от него Влад. — Если б мы собрались говорить о втором, мне достаточно было бы поставить тебя перед Христофером! — Льстец, — припечатал Ян. Христофер не торопил их привычные перебранки, ему нравилось чувство нетерпения, поселившееся в душе: он, как ребенок, ждал начало сказки. И вот Влад вытащил из кармана потертой косухи обычную пятирублевую монетку и подбросил ее — так они решали, кому начинать. Серебряный просверк взметнулся, стремительно упал на протянутую ладонь Влада. Христофер понял, что затаил дыхание. В этот раз удача была на стороне Влада. — Только без нецензурной лексики, — предупредил Христофер, свято соблюдавший правила своей кофейни, которые сам же и выводил на доске мелом. — Но это очень экспрессивная история! — возмутился Влад. — Сделаю все, что в моих силах. Что ж… Это случилось как раз прошлой осенью, когда Яну дали майора, — объяснил он. — До сих пор помню, какая в то время была хорошая погода! Дни стояли полные, солнечные; это не бабье лето явилось в Петербург, а самое настоящее вцепилось и никак не хотело уходить… Но этим, пожалуй, вся прелесть тех дней и исчерпалась. Зачарованный его голосом Христофер оглянулся и увидел через витрину, как порывами по тротуару гоняет казавшиеся серыми и блеклыми листы. Мигал зажегшийся фонарь. Влад тем временем продолжал, таинственно улыбаясь: — Тот день для Петербургской Инквизиции выдался напряжным, но никто из нас даже не представлял, даже не осмеливался подозревать, какая безумная неделя нас ожидает… Шутка ли: на нас свалился всамделишный эльф! — Эльф? — изумленным эхом откликнулся Христофер. Подался поближе. Влад насладился его вспыхнувшим любопытством и стал рассказывать, разворачивать полотно истории — долго, мерно и увлеченно.