В объятиях Мары

      Каждого человека минимум раз в жизни мучили кошмары. Джона это, к сожалению, не обошло стороной. В детстве это переживалось как-то проще. На зов приходил кто-то из родителей, успокаивал, показывал, что бояться нечего, убеждал, что в любом случае защитит свое чадо и будет всегда защищать. И Джон верил им и спокойно, сладко засыпал. Впрочем, как и все дети.       Однако со временем справляться с этими кошмарами стало труднее. Если раньше они были какие-то нереальные — например, сны про вторжения пришельцев, или про чудовище в доме, или, на худой конец, про стул, который сам по себе ходит по дому, — то сейчас это кошмары про смерть сослуживцев, про собственную смерть где-то на поле боя, про то, что прямо сейчас кто-то нажал кнопку и выпустил ракеты. Раньше можно было с легкостью проснуться и убедиться в том, что пришельцы не прилетели, пройтись с фонариком по дому и понять, что никаких чудовищ нет, а дома только он и родители, а оживший во сне стул запереть в кладовке, то сейчас максимум, что можно сделать, — так это закрыть глаза, сосчитать до десяти, помолиться, чтобы ничего подобного не произошло, и попытаться уснуть снова.       В эту ночь МакТавиш вскочил с кровати в холодном поту. Ему приснился весьма реалистичный сон, в котором кто-то запустил ракеты по всем странам мира, и одну из этих ракет он увидел в собственном окне. Она стремительно летела к городу, и у Джона практически не было времени даже на то, чтобы попрощаться с теми, кто ему дорог.       «Так кто же мне дорог?» — сонно подумал сержант сразу же после пробуждения. В первый момент он не понял, что произошло: то ли он умер и попал в рекурсию, то ли это все просто ему приснилось. Сев на кровати и осмотревшись, он понял, что это сон. На часах пять утра, за окном уже светает, а в сумерках комнаты начинают угадываться очертания мебели.       Джон перевел взгляд на окно, прокручивая в голове то, что увидел во сне, с каждой секундой с ужасом осознавая все больше и больше, что такой исход очень даже возможен, учитывая обстановку в мире. От этих мыслей ему стало совсем не по себе. Хотелось испариться, хотелось остановить все происходящее, хотелось забиться в угол и ждать своей смерти, хотелось...       — Джонни?       МакТавиш вздрогнул, услышав негромкий, весьма грубый, но успокаивающий голос, ставший таким родным за последнее время.       — Ты в порядке?       Джон обернулся и кивнул, не произнеся ни слова.       — Снова кошмар?       И опять кивок в ответ.       — Что на этот раз?       — Ты и сам все прекрасно знаешь, лейтенант, — так же негромко ответил МакТавиш. — Не мне тебе рассказывать. Мне бы действительно не хотелось, чтобы все закончилось именно так.       Послышался шорох ткани одеяла, а после чуть прохладные крепкие руки, покрытые шрамами, обняли не менее крепкие плечи МакТавиша, а большим пальцем Саймон погладил шрам от пули чуть ниже ключицы.       — Честно, иной раз ловлю себя на мысли, что хотелось бы просто либо проснуться в том мире, где нет войны, либо просто взять и застрелиться, лишь бы не видеть этого всего.       Саймон промолчал, выжидающе смотря на напарника, ожидая, что он еще что-нибудь скажет. Поняв, что продолжения не будет, он произнес:       — Как думаешь, есть смысл постараться и сделать все, что в наших силах, чтобы проснуться в мире без войны? А, Джонни?       Джон осторожно кивнул. Прикосновения Саймона и его «Джонни» всегда так успокаивают. Райли тихо хмыкнул и осторожно потянул Джона на себя, укладывая рядом. В такие моменты Джон особенно чувствовал его поддержку и искренне радовался тому, что несмотря на все ужасы, продолжает испытывать хоть какие-то положительные эмоции.       — Отдыхай, — еще тише произнес Саймон, укладывая голову Джона на свое плечо и укрывая его одеялом.       И Джон спокойно, с улыбкой, уснул, слушая стук сердца лейтенанта. Сердца, которое, как он надеется, не остановит ни одна вражеская пуля.