болтовня

день был долгий, почти сутки на ногах с постоянной нагрузкой, но оно того стоило. в этот раз база была гораздо комфортнее: полноценные комнаты, какие-никакие матрасы, местами даже полки были. что гоуст, что соуп вполне могли и без этих условий, но они откровенно соврут, если скажут, что им не нравятся такой комфорт, они все еще люди. обычно гоуст молчал, даже на шутки не усмехался, но периодически в нем просыпался необъяснимый говорун. чаще всего все начиналось к окончанию дня или задания, когда от него наконец были слышны посмеивания и собственные шутки, отвлекания на которые мактавишу даже приходилось пресекать. джону ни в коем случае не жаль и не печально, что приходится затыкать, как чаще всего кажется, молчаливого лейтенанта, так как общая организованность на первом месте, но с замолканием гоуста приходила очень неуютная тишина, которую замечал, кажется, только сам мактавиш. и это самое ужасное - ему некомфортно, когда райли прикусывает язык по его же приказу. в любом случае этот раз обошелся без прибегания к подобным мерам из-за отсутствия необходимости. гоуст увлеченно рассказывал роучу о разнице артиллерийских установок, которые он когда-то изучал при подготовке для вступления в воздушные войска. сержант внимательно слушал, кивая немного нервно от того, что тоже успел позабыть каким может становиться гоуст. мактавиш умиленно наблюдал за сложившейся картиной со стороны, параллельно стараясь вслушаться в то, что вещают по основному каналу связи. база находилась где-то в степи и первое же, что встретило отряд - холодный ночной ветер с пылью. в таких условиях пришлось разгружать все снаряжение и технику, срочно перегоняя и перенося все в амбары. лейтенант носился вместе с остальными, разбирая вещи, пока соуп руководил процессом, ибо никого старше по званию ближайшие дни не планировалось - все заняты более важными делами, чем какой-то там отг. уже внутри помещений джон пересекся с гоустом, протирающим свои излюбленные очки от пыли. мактавиш был готов поклясться, что видит в этих голубых глазах что-то помимо привычного холода и напряжения, а морщинки под нижними веками - следствие этой недоступной призрачной улыбки. мужчина подошел ближе, как обычно в попытке отпечатать такого саймона на всегда у себя в голове. райли же не менее обычно быстро среагировал, обратно скрываясь за темными линзами. — гоуст, – увесистая ладонь ложится на плече сослуживца, — отряд все еще размещается, но в этот раз места больше и наверняка останется несколько свободных комнат. или ты как о... — как обычно, сэр, – не дал договорить гоуст, наверняка все еще улыбаясь под балаклавой. джон по-доброму ухмыляется в ответ. — тогда марш заносить вещи, нам еще поспать надо успеть, – мужчина кивнул в ответ, тихим быстрым шагом удаляясь за поворот коридора. время близилось к двум ночи, а с разгрузкой, документами и заселением только закончили. кто-то уже во всю сопел, иногда даже храпел, а кто-то искал себе укромную не занятую комнатку, чтобы завалиться в долгожданный сон. механики все продолжали таскать коробки с запчастями, маслом и инструментами, исправляя за ночь все, что только удастся исправить. райли стоял в месте в роде кухни, заваривая чай в термосе. за спиной сидел мактавиш, внося очередные заметки в свой дневник. гоуст, теперь не так походивший на себя: без очков, с наушниками на шее, без бронежилета и приподнятой маской, обернулся, наблюдая за капитаном. тот же усердно строчил ручкой, поправляя какие-то карандашные пометки. саймон, пользуясь случаем, решил выговориться, если уж не самому джону, то хотя бы его телу, образу. мужчина налил себе в кружку чая, тоже садясь за стол. — знаете, – гоуст сделал небольшую паузу, будто проверяя. мактавиш даже ухом не повел, — до армии я подрабатывал в мясной лавке. до того момента никто мне не рассказывал с таким трепетом про различные тесаки, шкуродеры и обычные разделочные ножи, про то, что возраст хряка можно определить по твердости определенных частей туши, что раньше в подобных лавках вялили только то мясо, которое вряд ли будет продаваться, или то, что вся баранина в десять раз чувствительнее к температурам, нежели птица, свинина, а тем более говядина. еще выяснилось, что мясники далеко не такие суровые, холодные и грубые, даже наоборот - потому что от кого вы еще услышите, что при потрошении надо как с другом, откровенно и в лоб, а при разделке надо как с женщиной, осторожно и внимательно. мой учитель был интересным человеком, хотя никогда не любил слушать, только рассказывать. он даже был верующим, искренне верующим. ни один священник не рассказывал с таким огнем в глазах про все благие деяния иисуса, не сожалел так искренне, что все мы грешны и даже будто не хотим избавляться от этого, не молился, прося прощения за убийство всех тех животных. — но ты все равно пошел в армию? – джон смотрел прямо на райли, с интересом, но все равно сверля взглядом. мужчина, не ожидавший, что его монолог может стать диалогом даже немного дернулся. — не думаю, что бог вообще есть, а если и есть, то я проебался еще в детстве, поэтому не вижу смысла отказываться от спасения людей, хоть и с жертвами. — хочешь сказать воюем за благое дело? тогда шансы получить билетик на верх растут. — не убий, возлюби ближнего своего и прости врага своего, или как там было. людям плевать на основную идею заповедей где-то со времен крестовых походов, когда они "за веру" убивали, насиловали и мучали каждого встречного, — саймон пожимает плечами, — мне гораздо больше нравится идея самой религии. ведь кому-то не лень было так запариться! придумали объяснение любой чепухе, которая волновала людей того времени, а вместе с этим прописали свод правил для выживания и создали условия для получения стабильного дохода, – соуп заинтересованно вскидывает брови, — только вдумайся. вся эта бодяга работает и процветает на протяжении почти двадцати веков, а последователей не тысячи, а миллионы! — ага. самая крупная афера за все существование человечества. — это понятное дело. при чем назвать первого афериста физически невозможно, ведь сколько раз все эти книги и манускрипты переписывались, криво переводились, терялись, горели и так далее. по правде говоря тема религии не сильно привлекала мактавиша. вспоминалась только мамаша-помешанная католичка, заставлявшая ходить по церквям и монастырям каждое воскресенье, будто навязывание подобной ереси правда могло вызвать сострадание, мужчине было важно совершенно другое. то, как мягко и резво гоуст, может даже саймон, заполнял тишину после тяжелого дня, то, как непростительно близок он был к откровениям и раскаяньям, как хорошо показывал, что тоже умеет проявлять эмоции. далеко не музыка для ушей, но такой родной голос продолжал вещать, но уже менее сложно, с уютной придурковатостью, чай благополучно закончился, а время перевалило за половину третьего. — саймон. уже пора ложиться, мы и без того задержались дольше положенного, – мактавиш не хотел смотреть на часы, просто чтобы не расстраиваться. если подумать, то райли занял довольно выгодное место, поближе к капитану: буквально в его объятьях. едва ли кому-то хотелось бы оказаться на месте гоуста, но в любом случае никто и не мог похвастаться чем-то подобным. но соуп тоже имел то, что было даже не у каждого главнокомандующего. он видел то лицо, что прячется под маской призрака, те давно затянувшиеся рубцы и новые ссадины, блестящие усталостью глаза, смольного цвета волосы, больше напоминающие солому, которые джон все равно называл мягкими и дурацкие "неправильные" улыбки уголками рта вниз. — ты вроде дольше меня знаешь прайса. он хоть когда-то был без бороды? – этот вопрос даже поставил джона в секундный ступор своей неожиданностью. — нет, не видел. он ни шляпу, ни бороду не меняет. — то есть, когда он тебя принимал был прям таким же? — ну почти. может морщин было чуть меньше, – мактавиш, сидя на кровати и наконец избавившийся от не особо удобной одежды, оставшись в штанах да майке, провел по ирокезу, приглаживая полосу волос. — даже как-то спокойно, что мир вроде меняется, а что-то остается неизменным, как прайс. живая капсула времени, – саймон беззвучно усмехается своей шутке, стягивая балаклаву, а потом чуть более серьезно смотря на соупа, — только ты ему не говори, ладно? обидится еще. — подумаю над этим, но у тебя будет больше шансов на мое согласие, если ты наконец ляжешь. — да, иду, – складывая подшлемник поверх перчаток и застегивая сумку он впрямь идет к джону в полумраке комнаты. щелкает выключатель и мужчины погружаются в спокойный и обволакивающий мрак, в котором слышен шелест одеял и несколько уставшие вздохи. соуп вряд ли когда-либо сознается в этом самостоятельно, но ему гораздо больше нравится обнимать кого-то, чем быть обнимаемым, а между широкой, правда сильной спиной и бетонной стеной сзади спокойнее, будто надежнее. райли был только рад подобному течению обстоятельств, зная, что если за ними придут, то он сможет успеть пожертвовать собой, а если просто-напросто станет жарко - банально высунуть ногу. джон довольно выдыхает в шею напарника, зарываясь носом в его волосы, сейчас больше напоминающие по форме ежа, чем стрижку. — неужели прям ни разу не отрастала? и рука ни разу не дрогнула? я не верю, – сзади саймон слышит ни то вздох, ни то усмешку. — может я просто смотрел не внимательно. поверь уж, у меня были мысли и поважнее, чем борода прайса. — ты недооцениваешь ценности его бороды. вдруг от этого зависит баланс вселенной, а ты не заметил изменений и теперь все стремится к краху? — господи, сай... и это ты мне говорил час назад про то, что бога нет? — бога может и нет, а вселенная любит исключительно баланс, – мужчина посмеивается, чувствуя каждой фиброй на сколько абсурдно звучит его ересь. — тогда благополучие вселенной держится на трех столпах: моем ирокезе, бороде прайса и твоей балаклаве. — думаешь я достоин того, чтобы оказаться в одном ряду с вами? — может быть. — черт, теперь буду бояться стирать балаклаву. не очень-то хочется конца света. — а ты ее бережно стирай. — мгм, – на некоторое время мужчина замолкает, но порыв говорливости все равно просачивается через дрему, — а что есл- — лейтенант, спать. это приказ, – уставше, почти недовольно, прерывает толком и не начатую фразу мактавиш. — исполняю, – мягко улыбнувшись во мрак саймон укладывается чуть удобнее, обнимая руку джона, пересекающую собственную грудь.