Зеркала разбиваются на рассвете

      Себастьян нервно мял в руках потрепанный гриффиндорский шарф. Они выпустились из Хогвартса семь лет назад, но Сэл по-прежнему являла собой гордо реющее красно-золотое знамя своего факультета. Она закутывалась в этот шарф, едва чувствовала дыхание мягкой лондонской осени, и нехотя стягивала его, только когда ветреная весна с разбегу впечатывалась в лето. (Как будто, глядя на ворох ее алых, с позолотой мантий, кто-то мог усомниться в ее гриффиндорском прошлом.)       — Прошлом, настоящем и будущем, — кичливо поправила она Себастьяна пару лет назад, когда он высказал ей эти соображения — после того как попытался уточнить, не замерзнет ли она без шарфа столь немилосердно «морозным» июньским днем.       — Настоящее у тебя очень даже слизеринское. — Он аккуратно приподнял ее подбородок, подался вперед — и скривил губы в одной из своих самых слизеринских улыбок.       — Как прошлое и будущее?       — Верно мыслишь.       — О, Себастьян, это же разные вещи! — запоздало вступилась она за свое право на красно-золотой.       Себастьян лишь лукаво пожал плечами.       Сейчас они с Оминисом сидели в проклятой приемной проклятой больницы имени проклятого Святого Мунго. Себастьян терпеть не мог это место. Он предпочитал разбираться со всем самостоятельно, и в жизни не доверил бы Сэл этим бездарям в ядовито-зеленых мантиях. Но Сэл, которая выросла среди маглов и не познала с самого детства всех прелестей магических лечебниц, все еще питала на их счет наивные надежды.       Себастьян не понимал, почему он не мог хотя бы сопровождать ее (хотя подозревал, что всему виной был их вящий непрофессионализм, который они отчаянно пытались прикрыть больничными правилами). Нет, он должен был сидеть тут, в неведении, в ожидании, когда они в очередной раз сдадут ему Сэл, пискнув, что «сделали все возможное», и усеменят прочь (не) спасать очередного пациента.       — Анна сказала, что не против. — Тихий голос Оминиса вырвал Себастьяна из размышлений.       — А? — Себастьян попытался в срочном порядке припомнить их последние разговоры об Анне. Бессонная ночь давала о себе знать: голова была тяжелой, мысли, уже вставшие на рельсы поругания местных целителей, упорно отказывались менять курс.       — Насчет Рождества, — пояснил Оминис. — Она не против.       — Хорошо. — Себастьян растянул губы в призрачной улыбке. Они с Анной общались: временами часто, и с удовольствием, и почти так же тепло, как раньше, но иногда Анна снова уходила в себя, отталкивала его, не показывалась ему на глаза неделями и даже месяцами. Себастьян знал, что, как бы сильно Оминис ни винил его в произошедшем, он немало посодействовал их примирению. О, Себастьян не питал иллюзий: он понимал, что Оминис делал это не ради него — он старался подарить мятущейся, запутавшейся в собственных чувствах Анне утешение. Он выискивал в ее душе осколки незабытой, непреходящей привязанности и взращивал на них принятие, которое могло бы однажды расцвести спасительным прощением.       — В этом году давайте у нас, — предложил Оминис.       — Не имею возражений, ваш нюхлер — ваш дом пусть и громит.       Нюхлера по имени Эклер (и если бы только нюхлера!) Анне вручила Сэл. Еще на шестом курсе Себастьян, мягко — очень мягко — говоря, удивился, обнаружив, что она умудрилась развести самый настоящий зверинец прямо посреди Хогвартса. На седьмом курсе он с интересом наблюдал, как Сэл под руку с Поппи Свитинг приставала к студентам и даже к профессорам, пытаясь пристроить своих питомцев в добрые руки, — точно отчаянный барыга из Лютного переулка.       Эклер, по какой-то одному ему известной причине, прикипел к Себастьяну трогательной, но весьма затратной любовью. Всякий раз, когда они оказывались в одном помещении, нюхлер ловко залезал к нему на колени, уверенно обшаривал его карманы, а затем сворачивался калачиком и начинал сопеть. После этих умилительных встреч Себастьян обычно недосчитывался пары пуговиц, а иной раз — и пары галлеонов. Он ворчал, говорил, что больше никогда его к себе не подпустит, но втайне отвечал Эклеру взаимностью.       Наконец в приемной послышались торопливые шаги, которые он не спутал бы с ни с чьими другими, и из-за угла вывернула Сэл. Рана под рассеченными, оплеванными кровью левыми рукавами мантии и рубашки исчезла. Сердце Себастьяна успело радостно подскочить, но потом он взглянул на бледное, измученное лицо Сэл и на ее подрагивающие пальцы — и с раздражением вспомнил, где они находились.       Себастьян встал, молча обернул вокруг ее шеи шарф и, заботливо потрепав по здоровому плечу, с немым вопросом заглянул ей в глаза.       — Как новенькая. — Сэл выдавила из себя слабую улыбку.       — Я так и понял.       Некоторое время она молча смотрела на него, наконец по ее лицу скользнула тень сдерживаемой боли.       — Ну, с виду — точно как новенькая. — Сэл поморщилась. — Но с болью они ничего сделать не смогли. Им кажется, что… что это похоже на отголосок Круцио, который почему-то длится и длится. Причину не установили. Сказали, мне стоило принести им тот осколок. Предлагали мне то же зелье, которое пьет Анна, но… Я не могу. Не могу остаться без магии. Я лучше так… — Она зажмурилась, резко выдохнула — и снова уставилась на Себастьяна знакомым упертым взглядом.       Себастьян нервно закусил губу изнутри, свободная рука сжалась в кулак. Его захлестнули непрошенные, неизжитые воспоминания. Он отвел глаза, оглядел проклятую приемную проклятой больницы и всерьез прикинул, не расширить ли им дверной проход нечаянно сорвавшимся с палочки Конфринго.       И тут он почувствовал на своем плече твердую руку Оминиса. И как ему это удавалось? Он всегда видел Себастьяна насквозь.       — Вот уж не думал, что однажды это скажу, — тихо произнес он, — но, кажется, я знаю, к кому можно обратиться за помощью.

***

      Штаб-квартира авроров занимала добрую половину второго уровня. Себастьян никогда не понимал, зачем им столько места — учитывая, что по большей части они пропадали на заданиях. Зато в управлении обычно царила тишина — и сегодня она была как нельзя кстати.       Когда они вышли из больницы Святого Мунго, по небу уже разлился тусклый зимний рассвет. Они отправились на задание глубокой ночью — Оминис посчитал, что в это время они с наименьшей вероятностью столкнутся с неизъяснимой силой, которая то и дело пробуждалась в недрах скалистого побережья Англии и явно беспокоила невыразимцев. Теперь, глядя на примостившую голову у него на коленях, пытающуюся подремать Сэл, Себастьян имел все основания утверждать, что в своих расчетах Оминис промахнулся.       Оминис сказал, что они пока могут отдохнуть. У них был час, или два, или все пять — предсказать начало рабочего дня Уизли, который, по словам Оминиса, «вероятно, может быть, точно сказать нельзя, но кто знает», был способен помочь, не сумел бы даже сам Уизли. Оминис послал к нему Патронуса, но гарантировать, что он тут же явится на его зов, не мог.       Сэл не захотела возвращаться домой, чтобы потом, едва успев выдохнуть, снова срываться в Министерство. Себастьян не возражал. Он судорожно перебирал в голове обрывки воспоминаний с пятого курса, отметая некоторые из однажды не сработавших идей и откладывая в сторону другие, к которым он планировал вернуться позже. Он был в растерянности и смятении — и обратился к тем, кто никогда не отказывал ему в ответах, даже в самых неподобающих. Себастьян обратился к книгам.       Библиотека аврората вобрала в себя знания столь темные и опасные, что могла бы занять почетное место среди тайн, которые так ревностно оберегали невыразимцы. Врага нужно было знать в лицо — большинство авроров разбиралось в запретной магии получше тех, кто ее практиковал. С той поры, как Себастьян получил доступ в библиотеку, он успел изучить ее коллекцию достаточно неплохо, чтобы представлять, на каких полках искать нужные книги. Он всегда приходил сюда, когда ему надо было скоротать время в здании Министерства.       Сейчас Себастьян сидел на уютном мягком диване в дальнем углу библиотеки, закинув скрещенные ноги на приземистый дубовый столик. Рядом с его сапогами громоздилась небольшая стопка книг, с которых он решил начать. Венчала ее уже наполовину опустевшая чашка крепкого черного кофе — Себастьян попросил одного из министерских домовиков доставить ее прямо в библиотеку.       Одной рукой он придерживал страницы небольшой, левитирующей на уровне его груди книжонки, вторая покоилась на пострадавшем плече Сэл. Она лежала на боку, с закрытыми глазами, но никак не могла уснуть — он слышал это по ее частому, неровному дыханию, видел по подрагивающим ресницам. Поначалу Себастьян, по привычке нежно коснувшись ее плеча, хотел убрать руку — он боялся нечаянно сделать ей больно. Больнее, чем было. Но Сэл твердо накрыла его ладонь своей.       Себастьян проглядывал книгу за книгой. За первой чашкой кофе последовала вторая и третья. Ему казалось, что с каждым следующим томом, отправленным обратно на полку коротким росчерком палочки, его сердце начинает колотиться все отчаяннее и отчаяннее. Впрочем, ответ мог крыться в кофе — учитывая, сколько унций он уже в себя залил.       — Тебе тоже надо поспать, — пробормотала Сэл, не открывая глаз.       — Стоило подумать об этом три чашки кофе тому назад, — отозвался Себастьян.       В старом увесистом талмуде с истертым временем золотым тиснением он оставил одну магическую пометку — на странице о темных артефактах. Его заинтересовал абзац об амулетах, которые не несли в себе магии, но могли напитаться ей, вытянув силу из других волшебных предметов. Чем больше они поглощали, тем «голоднее» и агрессивнее становились. В конце концов они начинали пожирать даже заклинания, которыми запоздало спохватившиеся волшебники пытались их уничтожить.       — Хм, — выдохнул он, еще раз пробегая глазами короткий раздел об амулетах.       — Хм? — вопросительно повторила за ним Сэл. Она слегка повернула голову и скосила сонные глаза на Себастьяна.       — Можешь еще раз рассказать, что точно ты видела? Та штука…       — Зеркало, — поправила его Сэл.       — Она не похожа на зеркало.       — Она похожа на зеркало больше, чем на что-либо другое. — Сэл говорила медленно, протяжно, измотанно — но в ее голосе все равно звучали характерные упрямые нотки.       — Хорошо, пусть будет зеркало, — вздохнул Себастьян. Он вполне допускал, что ее подернутый древней магией взгляд может быть вернее его. — Что именно с ним произошло? Оно… реагировало на наши заклинания? На что-нибудь кроме Ревелио? Тебе не показалось, что оно… вбирало в себя магию?       — Я не смотрела на него постоянно. Может быть. Лопнуло оно так, будто… не удержало то, что внутри.       Себастьян снова хмыкнул.       — И когда оно исчезло, магия заработала, — продолжил он размышлять вслух.       Сэл согласно угукнула и, снова отвернувшись и прикрыв глаза, уютно зарылась носом в его мантию.       — Ты как? — спросил он, аккуратно погладив ее по плечу.       — Жить буду, — ответила она. — На самом деле, все не так ужасно, как ты себе, наверное, воображаешь. Неприятно. Даже очень неприятно. Но, как видишь, я все еще на ногах.       — Вижу — на моих, — не удержался Себастьян.       Он знал, что Сэл храбрится. Она ждала возвращения Оминиса с Уизли и, наверняка, уже не раз прокрутила в голове ожидающий их не сегодня, так завтра разговор с Бернаром Люммером, главой Отдела тайн. Себастьян знал, что она никогда не позволит себе дать слабину перед посторонними. Как знал и то, что дома она сбросит маску неуязвимого аврора, уткнется в него — в Себастьяна — и, вероятно, даже расплачется. Поэтому Сэл и не хотела дожидаться вестей от Оминиса дома. Она твердо вознамерилась быть сильной.       Она и была сильной.       Себастьян осторожно коснулся пальцами ее щеки, отвел от лица прядь золотых волос. Она слегка подалась ему навстречу и ласково, по-кошачьи потерлась щекой о его ладонь. Он улыбнулся — и припомнил, как еще в Хогвартсе, когда они бродили по окрестностям замка и близлежащим деревням, ему вечно приходилось ждать, пока она почешет за ухом каждого встречного кота. В общем-то, со времен Хогвартса мало что изменилось: если они собирались прогуляться куда-то пешком, он до сих пор закладывал лишние двадцать минут на подобные случайные знакомства по дороге.       Себастьян долистал книгу до конца, но больше не выхватил ни единой полезной мысли. Он почувствовал зудящее внутри раздражение: несчастное «зеркало» волновало его в последнюю очередь. Его волновала Сэл. Но в таких случаях путь к исцелению всегда лежал через долгое и муторное выяснение свойств артефакта. Или проклятия. На этот раз он хотя бы отдаленно представлял, что искать.       Он отправил последние книги на места, откинул голову назад и потянулся, прикидывая: не тревожить (все еще не уснувшую) Сэл — или все же пойти покопаться на полках со свитками. Его дилемму разрешил выскользнувший из-за книжных полок Оминис.       — Ты бы хоть из соображений приличия топал погромче, — проворчал Себастьян, втайне восхищавшийся умением Оминиса возникать словно из ниоткуда.       — Соображения приличия подсказывают мне, что в библиотеках шуметь нельзя. — Оминис улыбнулся уголком рта.       У всех невыразимцев был доступ высшего уровня — Оминис заглядывал в библиотеку аврората еще до того, как Себастьян и Сэл закончили курс подготовки.       — Пошли, я проведу вас, — лаконично сообщил он.       Сэл немедленно распахнула глаза. Она едва ли не рывком поднялась и восторженно уставилась на Оминиса. Себастьян подумал бы, что Сэл вовсе позабыла о боли, если бы она тут же не схватилась за левое плечо здоровой рукой.       — Ты проведешь нас в Отдел тайн? — прошептала она так, будто не верила своим ушам.       — Только в свой… наш кабинет, — попытался охладить ее пыл Оминис.       — Он проведет нас в Отдел тайн! — Сэл повернулась к Себастьяну, в ее глазах горело детское нетерпение. Затем она опустила взгляд, обнаружила на столике недопитую чашку кофе, потянулась к ней и опрокинула в себя остывшие остатки искусственной бодрости, словно это был стакан огневиски.       О, Сэл имела эту невозможную привычку отпивать чуть ли не из всех попадавшихся ей на пути чашек и стаканов. Себастьян не возражал, если это были его чашки и стаканы. Но до сих пор с содроганием вспоминал, как буквально вырвал у нее из рук старую железную кружку с какой-то жижей, которая Мерлин знает сколько веков простояла в скриптории Слизерина.       — Я проведу вас в Отдел тайн, — сдался Оминис.       Себастьян встал и подал Сэл руку, в которую она тут же с благодарностью вложила свою. Она всегда была такой: бойкой и неудержимой. Она умела радоваться, как никто другой. Всякий раз, когда Себастьян заглядывал в ее сияющие глаза, он видел отражающуюся в них надежду. И эта надежда отражалась в нем.