Запах одуванчиков

2 марта 2067 года, Цухрави, Дзергия.       В Дзергии снег сошёл полностью. Ваха говорил, что в совсем уж горах остался, а предгорья и низменности вовсю готовились к весне. Кусачее южное солнце ослепило Савву на выходе из аэропорта, пробежалось по изгибам памятника одному дзергинскому поэту, восхвалителю гор в длиннополом, словно тронутом ветрами одеянии. Стоило подумать о ветрах, тёплый порыв был тут как тут. Пробежался по кронам кипарисов, похлопал флагами, растрепал Савве волосы и, забравшись под воротник рубашки, обтряхнул крылом огромную плиту тревог внутри сердца Яхонтова. Ветрогон улыбнулся природному баламуту, но только внутренне. На физическую улыбку сил не отыскалось. Савва поставил сумку на постамент памятника и отверг предложение очередного таксиста об услугах. Залюбовался южным городом в оправе зубчатых пиков. Край орлов, вотчина радушных и непокорных.       Ваха не любил опаздывать и маякнул, что подъезжает. Его машину долго узнавать не пришлось. Квадратный вороной «Гелендваген» с таким бампером, что на нём можно было тренить, как на гимнастической стенке, сияя боками, вырулил от шлагбаума. Ваха обожал своего «зверя» той безусловной любовью, каковую джигиты прошлого питали к статным лошадям. Особенно, подаренным. Савва с теплом припомнил четвёртое мая три года назад, когда Вахтанг позвонил ему и робко спросил — можно ли на присланные деньрожденные деньги купить машину в семью? А потом забил чат фотками своего красавца. Машина оказалась не столько для семьи, сколько для главы семьи, но гордый и довольный отец несёт счастье всем домочадцам. С тех пор Ваха и его «Гелендваген» стали прочно ассоциироваться друг с другом.       Внушительный внедорожник лихо крутанулся на площади и дал по тормозам. Точно такой же Малюта, как и сам Савва, спрыгнул с водительского места, хлопнул дверью и тотчас же поймал, прижал к себе. — Здравствуй, брат! — Здравствуй, брат.       Объятья, крепкие, как тиски горных камнепадов. Ваха в Дзергии преображался — в Балясне он несколько умерял свой пламенный нрав, а тут творил, что хотел. Его земля, его Вийство. — Мой хороший! Моя душа. Заждался я тебя! — Улыбка близнеца была готова треснуть. Кажется, он опять раскабанел на собственной стряпне.       Катясь королём вдоль усаженных кипарисами горбатых улочек Цухрави, Савва тоже, наконец, заулыбался. Брат всегда делился с ним жизнелюбием, точно бы составляя ту часть их натуры, в которой оно хранилось. Овечья рябая шкура на его сиденье пахла животным салом и дикостью, на подвеске у лобового стекла Вахи парил расправивший крылья орёл, а брат исключительно ласково, почти оглаживая руль машины, вёл её домой и пел. Конечно же, пел. — Летит будто поворотом мяч с пенальти! Дрифтит, крутит в заносах, как вальс Вивальди, а чтобы знали все, чей это «Гелендваген»! А чтобы знали все, это «Гелик» Вахин! — Брат взвинтил палец к потолку чисто дзергинским жестом, Савва засмеялся и подхватил припев: — Чей это «Гелик» катит по шоссе на двадцать три дюймовом колесе? С обвеса глохнут мусора на вахте. Кто не знает Ваху, Ваху знают все!       Тут как по призыву их и тормознул гаишник. Ваха полураздраженно крякнул и, хлопнув по оплетённому кожаными полосами рулю, съехал на обочину. Гаец приблизился, вальяжно крутя жезлом, сдвинул фуражку на затылок и облокотился о спущенное стекло. — Вахтанг Давидович, генацвале! Куда поехал, не поздоровавшись? Савва сразу признал в нём скомороха. — Э, Гвидо, зачем останавливаешь? Не видишь, брата домой везу! — Вай мэ! — Гвидо чуть ли не на полкорпуса засунулся в машину и затряс Савину ладонь. — Гамарджоба, дорогой! С приездом! Вахтанг, а что ты не сказал, что твой брат приезжает, мы бы вам сопровождение устроили! — Э-э-э, — отмахнулся Ваха. — Сами сопроводим! Приезжайте лучше завтра вечером отмечать дорогого гостя! Уж я вас напою, стервецов! — Приедем, приедем! Вот тебе и будет штраф за утайку, генацвале! — пообещал Гвидо и с тем отпустил их. Ваха позёрски взревел мотором, оставляя Гвидо на трассе. — Кто не знает Ваху, Ваху знают все! — гордый и довольный, он сощурился на близнеца. — Это опасная игра, но Ваха любит драйв, пожелай драйверу лаки страйк!       Савва глянул на себя в зеркало заднего вида и поймал взгляд таких же точно лукавых, медово-раскосых маленьких глаз. Голоса у них тоже были одинаково высокие, только Вахтангу досталась проникновенная хрипотца всех Арцивадзе, что делало его манеру исполнения неповторимой. Он обожал музыку и кухню не меньше, чем Савва скорость и политику. Любуясь на проплывающий мимо под городским мостом обрыв с водопадом, Яхонтов думал о том, какие же они с Вахой и разные, и одинаковые. Но цепко связанные той самой, поразительной близнецовой общностью. Оказываясь вместе, они чудесным образом становились одним целым. «Двое из ларца, одинаковых с лица». А ларец тот денежный. Ваха ещё не знал, что за новости везёт ему брат. И про племянника, и про часть дедова наследства на трюфельный бизнес. А Савва не представлял, как встретится лицом к лицу с продолжением его рода. И какой он — Лазарь? Понимает ли он уже что-то? И как... Как примет, ять?       Пальцы сами собой потянулись к переносице. Ваха нашарил Саввино плечо и чуть ли не интимно предложил: — Хочешь, дам порулить, э? — Где это видано, чтобы Яхонтовы в извозчики записались? — подковырннул его Савва. — Я и не умею, и мать не умела. — Белоручки! — покачал Ваха головой от уха к уху. — Эх вы. И мой Лали таким выйдет? Ну нет, я его заставлю водить машину! Как это — джигит и без коня!       Савва одарил близнеца благосклонной улыбкой. Они ехали в маленькую деревушку близ Цухрави, где издавна жили орлы Арцивадзе. Валера рассказывал, что проводил все лета в детстве там. С дядьками и дедом, тоже Вахтангом Давидовичем. У Арцивадзе ведь как — глава рода зовётся или Вахтанг, или Давид. Так уж повелось. — Дади о тебе спрашивал, э! Он хотел с тобой поговорить как с мужчиной. — Твой старший? А что хотел? — Савва отвлёкся от созерцания парящих в небе хищников — орлов, очевидно. Ваха только языком цокнул и повернул «Гелендваген» на ответвление с главной дороги. — Эй, ты куда? Нам разве не прямо? — Погоди.       Они заехали в какое-то село, где Вахтанг принялся неистово бибикать. А поскольку он поставил себе на машину сирену, отпугивающую слонов на сафари, звук выходил впечатляющий. — Хо, хо, что шумишь, генацвале? — усатый хозяин дома слез с высокой, на колоннах веранды и пожурил гостя по-дзергински. — Вахо, ты зачем мне двор перепугал? — Э, Зураб, батони, смотри, кто к нам приехал! Савва Давидович, узнаёшь?       Старина Зураб, которого Савва помнил с трудом, замер в изумлении, а потом рассыпался в приветствиях: — Вай, дорогой гость, заходи! Зайдите, угощу вас, дорогие сыновья Дато!       Попивая из деревянной кружки терпкое домашнее вино, Савва думал, что обычаи тут имеют большую власть, чем колдуны. — Я вас ветром катал, помнишь ты, Савва? Такие маленькие были, так отец вами гордился! А вон какие выросли, ра! Как поживает Валико, скажи мне? — Зураб приветливо хлопал Яхонтова по спине узловатой рукой и смотрел в глаза — старый добрый ветрогон, друг семьи. Савва улыбался и кивал — дзергинский он с трудом понимал, но в произношении боялся облажаться. Зураб и Вия Балясны успел запомнить, как большеглазого мальчугана Валико, внука Вахтанга-старшего. — Заезжай к нам завтра, праздник устрою! — позвал Зураба в гости Ваха. — Залечу и сыновей возьму! И Котэ с Гурамом и парнями! Жди!       А кто сказал, что дорога будет быстрой? Как же не заехать, не позвать друзей в гости? Ваха заворачивал чуть ли не в каждое поселение, и везде Савве наливали, как родному. «Ох, папа, прости, опять меня спаивают!» — сетовал про себя Яхонтов, радуясь тому, что местное винцо скорее вкусное, чем опьяняющее. По дороге болтало, но Вахтанг упорно отказывался поднять «Гелендваген» в воздух. — Так тут не принято. Небо — ветрам!       Они совершили пропасть крутых поворотов и заездов, под конец Савва все же начал хмелеть, а потом Ваха неожиданно притормозил прямо на обрывистой трассе. — Ну что ещё? — Савва дёрнулся на выход и упёрся взором в небольшой монумент в виде орла аккурат над отвесной скалой. — Здесь нашего отца взорвали в машине, — напомнил Ваха и встал столбом у обрыва. — Эвон как. — Савва тоже вывалился и порадовался свежести ветерка, качавшего свежие розы у кенотафа. Мысль «да нихера он нам не отец!» не смогла облечься в слова, и Савва возблагодарил Небо за вовремя прикушенный язык. — Грустное место. — Этот памятник поставила мама. Ты же собираешься и ей поставить памятник? — Разумеется, — вздохнул Савва, пряча и вторую тайну внутри.       Отца взорвали в машине по дороге из Цухрави домой. Джигит умер на коне. За какие-то материны мутки. Бедный Дато! И пожить толком не успел, и детей собственных не завёл, даже не зная об этом. Правда, пока Ваха не вырос, был у него наставником. Почему — сказать сложно. Родовую силу-то всё равно Вахе передали в виде запонок. Деваться было некуда. — Поехали дальше.       Меж словно бы обитых охристым бархатом склонов затаилась небольшая деревенька. Шустрая строптивая речка, да не речка, ручей, прогрызла себе русло меж домов. А у дома Арцивадзе водный поток сбегал водопадом с большой самодельной террасы. Всюду водопады, как нарочно преследующие Савву. Но... Красивое зрелище! После пятого стакана вин-ассорти Савве всё начало казаться красивым. На дворе сидели три девочки мал мала меньше почти одинаковой внешности. Ну есть матрёшки — чернобровые, круглолицые, с небольшими глазами и курчавыми тёмными косами. Заслышав сирену для слонов, они сорвались с веранды и наперегонки побежали встречать отца с дядькой. — Мама! Мама! Бидзачеми мой'хване?       Девчонки повисли на ногах, как котятки, а Савва смеялся, гладя их головы. В каждой проглядывала яхонтовская порода. Потешные. Отца мамой называют! А дед у них — «бабуа», почти бабушка. — Лиана! Нана! Томико! Ведите дядю в дом, э!       Они уцепились за его большие руки с двух сторон и потянули за собой, как коня под узцы, а самая маленькая толкала под задницу. — Дядя! Мы тебе всё покажем!       Савва разглядывал добротно отстроенный дом брата, эдакую виллу на фоне окрестных гор, и диву давался. У Вахи всё было схвачено, каждая деталь жилища, будь-то резные скаты крыши или павлины, расхаживающие во дворе, говорили о важности и достатке хозяина. — Дади! Дади, сынок, как дела в школе у тебя? — Брат выискал за хозпостройкой и окликнул рослого парня, перебирающего эйр-скутер. Такой же красный «Феррари» как у Ляльки, только весь исцарапанный, видно, что мальчиший. — Хорошо, папа. — Давид вытер ладони о штаны и приблизился для приветствия. Он многое вобрал чертами от матери, если не сказать — всё. И волоокость, и вздёрнутый нос, и твёрдый, пристойный нрав. Но фигура у него формировалась отцова, дюжая, коренастая. — А девочки как поучились? — При этих словах троица непосед разом обернулась ветерками и куда-то улетучилась. Видать, причины имелись! — Девочки тоже. — Дади не стал сдавать сестёр, но ответ его был уклончив. Он приглядывался к дядьке искоса, и в его позе читалось намерение — маленький Арцивадзе явно чего-то хотел от именитого родственника. — Растёт у меня самостоятельный мужчина! — похвалил старшего сына Ваха. — Сестёр возит в школу на автобусе и забирает тоже! — Как мы Буську с тобой водили, помнишь? — Савва совершил рукопожатие с племянником. Тот смущённо улыбался. — Молодец, Дади. Племяш от похвалы расцвёл, а Вахтанг приобнял его за голову. — А что наши маленькие? С мамой? — С мамой. — Признавайся, Лали сегодня проказничал? Дади неопределённо указал на дом. Савве он сразу понравился. С таким и в разведку можно! — Не хочет ябедничать на брата, э, — объяснил Вахтанг. — Они разновозрастные, но дружат, как мы с тобой.       Солнце зашло за пушистую тучку, набросив тень на лица близнецов и пол терраски перед дверью. «Дверь, за которой прячется будущее», — от этой мысли страхом сжало сердце. Савва продышался, стараясь не сильно показывать волнение перед роднёй и мотнул Вахе: — Я готов, знакомь. — Э-э-э, брат! Я так же переживал, когда мне этого джигита в пелёнках несли! — Вахтанг снова приласкал наследника. — Скажешь тоже. — Савва покопался ногтем под ногтем, пригладил волосы и поправил перстень. Из дому слышались детские покрикивания, от которых стало только хуже. Внезапно ребёнок замолк. Тоже прислушивался?       Ваха нетерпеливо толкнул дверь, взяв за ручку, и Регина отозвалась из полумрака пахнущего пряной снедью дома. Аромат — можно сказать, как в лучших ресторанах, если не знать, что готовил самый именитый в Дзергии шеф-повар! — Арциви, это вы? — Да, лебёдушка моя, где там прячетесь? — Оказалось, что брат все стены дома увешал саблями и секирами и всякими другими ножами, названия которых Савва не знал, как и то, что брат питает страсть к коллекционному оружию. Промеж клинков незаметно затесалась состаренная дубовая доска с договором, при виде которой у Саввы покраснели уши. — Вай, вай, Лали, мой кари, ш-ш-ш, — Регина вышла вразвалочку, торжественно неся на руках очень кудрявого и крупного младенца. За её подолом пряталась и четвёртая дочка, испуганно вытаращившаяся на копию своего отца. Сидевший у Редж на руках мальчик повернул голову, и первое, что отметил Савва — щёки у него оказались точь-в-точь два огромных розовых яблока. Карие, едва ли не кирпичного оттенка глазёнки распахнулись на Яхонтова, а тот обмер, застигнутый врасплох. Как ни готовься, а... «Твой! Злат!»       Это не мережка взорвалась подсказкой, род Яхонтовых заголосил разом, хором с высоких небес, куда дышащих не пускают, это сама душа потянулась к кровной душе, отметая все сомнения. Савва продавил воздух в лёгкие — насильно, чтобы не потерять сознание, и приблизился. Лазарь приоткрыл пухлый ротик и шарил глазами то по дяде, то по отцу, решая, кто из них более достоин его благосклонности, потом не выбрал никого и разревелся. Маленькое личико его гневно сморщилось, и в следующий миг он издал чистую ноту ультразвука, вспоровшую Савве не только слух, но и совесть. Это был не испуг младенца перед новым человеком. Нет, Яхонтов ничуть не боялся Яхонтова.       Он негодовал. И Савва прекрасно понимал почему. Пока родители пытались утихомирить малыша, Яхонтова терзала вина. Лали говорил с ним языком бессловесным, но понятным кристально любому колдуну-отцу — он бранил главу рода за отчуждение. «Ты бросил меня. Ты отодвинул меня, твоего наследника, на последнее место в списке дел и любовных похождений».       Савва должен был приехать гораздо, гораздо раньше, и для Лазаря не имели значения его политические дрязги. Как Савве в своё время была необходима материнская грудь, так и он являлся для Лали миром и опорой, которых малыш по его прихоти не познал.       Савва все эти месяцы отчуждения множил давнюю распрю между Яхонтовыми, между отцом и сыном, между главой рода колдовского и его преемником, как прокляла их первая Хозяйка Земли Калтысь. И распрю эту должно было пресечь, не дать ей отравить ещё и эти отношения. Попытка дотянуться до красного от визга личика обернулась удесятерением негодования. Регина качала сына и виновато улыбалась. Хотя большой вопрос — кто здесь должен был просить прощения! — Отнеси его в детскую, успокой, э, — сконфуженный поведением Лазаря, велел Вахтанг. — Брат, я не знаю, что на него нашло, обычно он совсем другой. — Бывает. — Савва проводил мальчугана взглядом, и тот, поняв, что его уносят, замахал руками, протестуя. Он не отпускал главу рода с ковра, он не закончил разбирательство. Да, Савва в подобной ситуации завёлся бы точно так же. «Не будет с ним легко. Характер у него тяжёлый, золотой, — пришла ироничная мысль. — Он уже знает, кто он, и его не задавить. Придётся договариваться». — Э, — пихнул Вахтанг, подхватив на плечо младшую дочурку, — идём, покормимся чакапули. Фирменный, сам готовил!       Савва знал, что этот традиционный весенний суп готовится из молодого барашка, и вряд ли Вахтангу удастся втолковать его приверженность синтетическому мясу. В животе урчало, и Яхонтов во имя дипломатии в очередной раз поступился принципами.