Запах одуванчиков

7 декабря 2066 года, Балясна.       Савва обожал, когда сестра копалась в его волосах. Стрекотание её шустрых ножниц и то, как она оттягивала прядки пальцами, как бережно подбривала затылок и виски, а особенно — расчёску с феном, напоминающим сухой ветер пустыни. Владка и косметику подбирала персонально для Саввы — кто бы другой предложил мужчине шампунь, пахнущий мёдом, кардамоном и яблоком — для многих тяжёлый, приторный аромат, но Яхонтов от него балдел. Узорчатая юбка сестры щекотала локоть, а её движения, каждое, были пропитаны любовью и заботой. После стрижки у Бусинки неизменно приходило состояние рождения заново, и сейчас Савва как никогда в нём нуждался. — Какая же ты у меня рукастая, Буська. — Сестра благодарно улыбнулась в зеркало и поправила гребёнкой не так лежавшую прядку. Обвила руками сзади, прильнула щекой к щеке, ласковая, хитроглазая. — А ты мой красавец.       Савва потрепал её запястье и сказал то, что вертел в уме, пока она его прихорашивала: — Мамка наша жива.       Бусинка резко омрачилась. Отвела глаза от зеркала. — Зачем ты опять. Не хочу с тобой ссориться. — Я не дразнюсь. Она жива, Бусинка. Отец что-то скрывает.       Взгляд её раскосых изумрудиков, исполненный надежды, и опять шторка отрицания: — Перестань, пожалуйста. Мне тоже её не хватает, но... — Окей, давай так, раз мне не веришь. — Савва поднялся, чтобы видеть Буськины тёплые глаза, не отражение. Стряхнул с загривка состриженные волоски. Отлепил накидку и протянул сестре ладонь: — Спорим на твою месячную зарплату. Мать жива. — А спорим! — Тёмная ручка ухватила его за ладонь, и Савва другой разбил пари. Кажется, ей стало легче.       Хоть кому. Вчера архитекторы-конструкторы объявили «ГосПару» такую цифру за новый офис, что у Яхонтова волосы встали дыбом — вот пришлось вызывать Бусинку и стричься покороче. А сегодня днём Наталья Николаевна добавила нервов с корректировкой стоимости оранжереи. «Так и по миру недолго пойти, — подумал Савва, давая обещание посодействовать получению средств и там, и там. — С этими лепидозаврами, мать их. А пойти только и остаётся, не полететь же».       После работы они с Динькой заехали в тот же зоомагазин, где купили Мардука, и выбрали лысому две жилетки. Смотреть, как его попеременно греют то Филин, то Самаэль, было печально. Кот, мёрзнущий зимой, где это видано? А ещё у сфинкса, говорили, может вылезти раздражение от колючего материала. И Савва, выбирая кошачью одёжку помягче, вспомнил о Галатее. Как же ей, бедной, должно быть, трудно живётся! И в макушку дует, и шапка-то не всякая подойдёт. Яхонтов пригладил обновлённые стрижкой густые волосы, впервые порадовавшись своей телесной оброслости. Потом подумал и набрал в теневом «Юничате» Феде Эрнандесу. По сравнению с башней и куполом это стоило не так уж дорого. Спасение жизни дороже. Red_Sabbath: Fede, hola, amigo mio. Puedes hacer un trabajo para mi? FErna: Hasta la Muerte, mi querido jefe! Cual es el trabajo?       Савва объяснил брухану суть задания и узнал, что оно исполнимо куда легче, чем казалось. Может быть, так и с остальными проблемами выйдет? Хотелось бы верить. — Саввочка Давидович. — Диня подал голос и потянул за рукав. — А хочешь, можно я тебя синим мочаем угощу? — Синим чем? — опешил Яхонтов, а потом углядел впереди них «Кофешоп». — А! Матча! — Ну да, а я як сказал? — заморгал любимый. — Матчаем. — Ах ты чудо, — Савва обжал его и приголубил. — Давай я тебя угощу, я побогаче, как никак! — Не надо! — воодушевился Диня и повёл Савву в кафешку. — Мне зарплаточку дали! А круассан будешь?       Яхонтов посмеивался от его умилительной опеки. Жаль только, что Динька опять превратился в поджарую, расфуфыренную девчонку. Всё не привыкал идти с Саввой как есть. «Надо бы приручить, — думал Яхонтов, пока его усаживали за стол и заказывали тёпленького. — И, к Велесу, пора бы заманить его в воздух не во сне, а наяву! Такой ветрогон пропадает!»       Когда они вернулись домой, Савва твёрдо вознамерился отучить Диню бояться высоты. Подгадал момент, когда тот полез на шест упражняться, и включил на омнифоне старые видео стартов Гелиодорского. Сделал вид, что увлечённо смотрит, боковым зрением косясь на вертящегося по пилону Диню. И не прогадал. Капульцевич, вися вниз головой, как летучая мышка, то и дело подглядывал в экран. Савва якобы заметил это и, хитро щурясь, развернул просмотр на всю стену.       Гаврила был легендарным. С этим ни один колдун не взялся бы спорить. В жизни беспечный и порывистый, перед стартом он становился собранным, серьёзным, отрешённым. На кадрах мелькала его фигура, накрытая плотным одеялом. Рядом с ним трепетала страницами, как крыльями, какая-то книга или журнал судейских записей. Гор готовился к старту. Из-под тканевой завесы виднелись посверкивающие золотистыми вставками лётные боты. Неподалёку полуодетый в тёмно-бордовый скаф Малюта чисто Саввиным жестом приглаживал непослушные кудри. Сумел упаковать их в капюшон, выдохнул, втянулся и прожужжал молнией. Отогнул край одеяла, окликнул Гаврилу, улыбнулся ему — мягко и искренне, как никому доселе. Гор легко качнул головой. Дед оставил его в покое и отошёл ждать. Камера выхватывала горстку колдунов на пирсе и волнение моря — стада дружных, бликующих светом барашков бежали к берегу. Видимо, это и хотел сообщить Гору Мэл — чтобы тот не рассиживался, ведь ветер крепчает. «Крепчает ветер, значит, жить сначала! Страницы книги плещут одичало, дробится вал средь каменных бугров, — листы, летите! Воздух, стань просторней! Раздёрнись, влага! Весело раздёрни спокойный кров — кормушку кливеров!» — вдруг прозвучали в памяти стихи и опять будто Динькиным голосом. Словно восприняв призыв из будущего, Гор сбросил одеяло, и полнокровный бриз завладел, рассыпал его платиновые пряди. Яхонтов услышал, как Диня за его спиной подкрался и шепнул: — Сейчас полетит? — Полетит, — Савва обернулся на него и не смог не изумиться родовой схожести прадеда и правнука. Тот же утончённый, немного андрогинный профиль, у обоих сейчас преисполненный мужества и готовности. Тот же обращённый в себя взор разных, широко разнесённых глаз, те же расслабленные светлые черты. Могло показаться, что Диня готовится к старту сразу в двух местах — по обе стороны экрана и времени. — Обожал смотреть эти видео ребёнком, — признался Капульцевич. — Безбашенный он, бесстрашный. — Как и ты, — шепнул Савва, сажая его к себе на колени. — Это ты, Диня. — Скажешь тоже, — смутился он, но притом глядел неотрывно и завороженно, как Гор плавным и размеренным шагом движется к стартовому выходу. Малюта поймал его у самого квадрата: деловито пощупал плечи, поправил молнию и застёжки на костюме, подтянул очки. Гор улыбнулся и рассеянно погладил своего страхующего по рёбрам экипировки. Лучшее выражение любви. А для Малюты — сопровождать легендарного чемпиона в его стремлении побить собственный рекорд. — Гэбриэл Гелиодорски, Берестье, — объявил судья в динамик. — One minute to official top. — Точёная фигура Гора, подставленная солёным ветрам, переливалась золотом так, будто была соткана из морской воды. Как же красиво он умел побеждать! Савва увидел, что дед цепляет себе на лицо ребризер кислородной системы. Это Гор должен совершить полёт на своём дыхании, а страхующему можно не мучаться. — Thirty seconds. Twenty. Fifteen. Ten. — Они должны уйти со старта в течение десяти секунд после его объявления, — подсказал Дине Савва. — Иначе дисквал. — Уйдёт ровно, — отозвался Капульцевич с уверенностью и не прогадал — Гаврила сорвался с площадки ослепительной стрелой, болидом, и понёсся ввысь. Вровень с ним зажужжала ветряная тень — это сопровождал Малюта. — Твой дед тоже мощный! Какие потрясающие! — Диня горел, лично проживая момент, запечатлённый семьдесят с лишним лет назад. — Какая лють! — Да. — Савва покачал его на ногах. — Ты смотри, смотри. Это разгон после сатнама. Силу земного притяжения и ветру преодолевать приходится. Там тоже трение будь здоров с поправкой на природный бриз. На обратном пути Гаврила поедет глайдом, практически не тратя силы, — объяснял Савва, что знал о стратокастинге. — Хлайд? Шо это? — Я тебя научу. Ты не отвлекайся. — Аха!       В тот самый миг они разделились. Малюта завис точкой на высоте в пять тысяч метров, а Гор умчал за синеву. Постепенно дымчатая атмосфера растворила его сверкающий след, и Савва наравне с дедом ощутил нелепое томление под ложечкой. Волнение, мольбу Небу, чтобы его кретин вовремя развернул потоки и не геройствовал. Страх потери. Аж ладони, державшие Диню, взмокли, а сердце заныло от слишком сильного стука. «Вернись, пожалуйста, вернись, Гор».       Диня, будто повинуясь просьбе, стиснул виски Саввы руками и шепнул: — Я тут.       Дед же продолжал заговаривать бесконечную синь. И вот, когда уже почти пропала надежда, в самом центре небесного свода зарделась звезда. Крохотная золотая звёздочка, становившаяся с каждой секундой ярче и ярче. Вскоре она превратилась в полоску солнечного света, спешащий наклонно вниз росчерк на синей бумаге. Дед дождался, пока космический болид пролетит вровень с ним, и ухнул его преследовать. Гор по мере приближения к морской глади становился всё более осязаемым и мощным, его потоки набирали силу, а от золотого скафандра тянулся шлейф далёкого озона — искристый и осыпающийся. — Вернулся, — успокоенно прокомментировал Диня, точно за друга переживал. Гор выровнял траекторию по бризу и долетел до площадки параллельно взморью. Развихрился, спешился, проехал, как подобает глиссеру, на ногах по пирсу. Почти синхронно с ним приземлился Малюта. Сорвал маску, уставился на Гаврилу, ожидая протокол. Гелиодорский неспешно отдал судье ярлык с меткой взятой высоты, снял очки с синюшного, почти фиолетового лица, показал рукой знак «окей» и сказал что-то, захлебнувшееся в ветре. Все на пирсе замерли на мгновение, пока судья доставал белую карточку, а потом группа колдунов зашлась ликованием. Гор взял высоту и, широко улыбаясь, принимал поздравления от Мэла. Диня на руках у Саввы всхлипнул и вытер слёзки. — Какая лють, — повторил он, но Яхонтов уловил в его возгласе преклонение талантом прадеда и зависть. — Хотел бы так, а? — подначил он Диню. — Да куда мне. Трусло я, — вздохнул Капульцевич. — Тридцать километров. Сдохнуть можно! Я на три метра-то боюсь взлететь с преобразователем. — На трёх метрах ты вертишься будь здоров, — напомнил Савва, указав на шест. — Но это танцы. — Диня почесался и пополз с колен долой от греха подальше. Савва удержал его и, завладев взглядом, внушительно сказал: — Так давай потанцуем.