Запах одуванчиков

15 ноября 2066 года, Качурский округ, Приполярье.       Синоптики обещали буран. Но мало ли, что там обещали синоптики.       Обещают и обещают, только и делают, что обещают. Кто благ, кто — неприятностей. «Обещания — сытное кушанье, но при неумеренном употреблении оставляют горечь во рту и пустой карман». — Савва и рад был бы прекратить цитировать деда, но дед, козлина, опять оказывался правее многих.       Диня тоже обещал. Клялся. Велесом. Что Савва его «самый хороший». Что будет с ним. Всегда. В горе и в радости. Что он навеки Саввин. А потом... Приручил, трахнул да выбросил. Как просто.       Гадкая мысль зародилась в мозгу, что вся эта ебала с Чернобогом, с Гором из снов, с зажжённой свечой и Диней явилась попросту частью дедова искупления. Что Савва получил по заслугам и теперь расхлёбывает чужие страдания прошлых лет. Трахнуть дедову копию всё равно, что трахнуть деда, и тут новоявленный Гор оказался не порядочнее прочих любителей отпинать мёртвого тирана.       Да какая, к Велесу, разница! Назад пути не дадено. И если надо пройти босому по углям во имя рода, Савва сделает это с высоко поднятой головой. Мёртвый, восставший, оттраханный! За него отдали сорок пять миллионов. Из которых пятнадцать — дед. Человек, которого Савва никогда не знал, и который никогда бы не узнал Савву, но вопреки этому, самый близкий и понятный. Главный учитель, опаснейший колдун своего времени, правда которого, изложенная в текстовом файле, жестока, но справедлива. Сложно всё это. Без матери вдвойне сложно, но... — Ты же Яхонтов, — нашептал себе Савва, пока вдевался в Stormholder Inferno Limited Cover. — Похер на буран. Если сегодня поймаю лихолеса, значит и впредь всё станет по-моему. По-Саввину!       Он иногда загадывал на удачу. Если загад сбывался, то и Савва бывал счастлив, когда же неудача подтачивала оптимизм, он впадал в уныние. Нет. Не сегодня. Это как с махом, когда Савва не мережкой, жопой чуял, что побьёт рекорд. Он изловит лихолеса.       Перчатки на руки, шлем на голову. Савва смотрится, как стародавний витязь, готовый биться за род и Родину. Выполнить заказ по поимке дикого духа — дело чести. Ведь все знают, ни одному духу поныне не удалось превзойти по силам ветрогона Савву Яхонтова. Про Тайгу впору умолчать.       Входные шкуры чума раздвинул одетый в пушистую малицу отец. Просунул большую круглую голову: — Ты готов, Консыг-ойка? Наши собрались. — Скоро узнаем, — хмыкнул Савва в динамик шлема и наработанным движением скрутил прочный крапивный трос.       Дюжина ребят вызвалась поработать следопытами и загонщиками. Да, и дед, вершив кровавые дела, брал себе подручных. Например, четырёх балясненских скоморохов он использовал, чтобы выследить и передать казни родителей Ильи. А потом с помощью самого Ильи уничтожил этих скоморохов, посмевших затеять покушение на его жизнь. Среди них был Фатов. Неужели до сих пор не простили?       Из соседнего чума вышел, раздвинув шкуры, готовый к охоте Ваха. Савва, оценив потрёпанный Stormholder Hurricane близнеца, сделал себе пометку купить ему одёжку поновее. Вахе нечасто удавалось выбираться в помощь брату — он погряз в семейных отношениях. И сегодня Савва был особенно счастлив видеть брата улыбающимся в предвкушении совместной потехи.       По разговорам родни стало понятно, что и Белая Звезда заинтересовалась предстоящим ловом. Это передавалось, как удивительная новость из уст в уста в пределах стойбища. Слыханное ли дело — шаманка-охотница! По эрским поверьям бабе даже переступать через лук нельзя. А у этой — своих собственных три. Савва в усмех подумал, что Лялька ещё многим их удивит. Скоро явилась и она — с вплетёнными в молочные косы лентами, в белой малице, верхом на закабалённом келе о четырёх крылах с головой рыбы. Сопровождали новую Хозяйку Земли Калтысь два симпатичных эрских парня, глаз с неё не сводивших. Савва подумал, что малая быстро набирает в народе популярность, если такие молодцы на оленеподобных духах после пары ночей знакомства принялись увиваться за ней. Лялька держалась царственно и по виду плевать хотела на их внимание.       ...С духами учил обращаться отец. Впервые — на майских праздниках, проведённых с качурской роднёй. Поначалу они тренировались на оленях. Затем начали седлать и гонять прирученных келе, потом — договариваться с дикими — почившими колдунами, некогда бывшими людьми, или куда более сильными природными. Первые подчинялись легко, со вторыми приходилось попотеть. — С келе надо уметь договариваться. Вы должны предложить им взамен за услугу то, что им точно понравится. Хорошая плата — вкусняшки. — Папа выложил на руку немного сушёных рыбьих глаз, и близнецы синхронно поворотили носы. — Фу, гадость, э! — Вахтанг был категоричен. Савва заржал. — Не тебе же это жрать! Будь охотником.       В качестве демонстрации папа приманил парочку келе выложенными на пень в мешочке угощениями, но прежде, чем осмелевший дух успел завладеть ими, оттянул мешочек обратно. — Хс-с-с, дай, дай, с-с-смертный! — засвистели, зашипели негодующие келе. — Получишь, как выполнишь мою волю, — отец показался из укрытия. — А пос-с-сле отпус-с-стишь? — склонил кустистую голову дух, жадно глядя на мешочек. — Отпущу.       Дух вывалил мясистый, ярко-бордовый язык и тяжистая слюна закапала с него на лиственничный опад. Отец важно подошёл и взнуздал келе. — Вот, мальчики, — похлопал духа по холке. — Он готов сослужить нам службу. — Но его придётся отпустить, — уточнил Савва. — Да, после того, как он поработает, — непонимающе прищурился отец. А Савва в мозгу уже прокрутил, что такой вариант никого не заинтересует.       Когда мохиканский бизнес по продаже духов, которым Савва взялся рулить в тринадцать, прогорел, ему удалось сохранить связи с брухо. И всё нет-нет да мечтал Яхонтов снова запустить его в работу. Под другим соусом. Не перепродавать, а, так сказать, наладить производство. То есть, ловлю. Мохиканские ребята после убийства Саввой их лидера, Рамона Каброна, негласно считали Яхонтова своим боссом. Ещё и за то, что тот сумел прикрыть их перед Шабашем. Если научиться обрабатывать заказы из-за океана, из какой-нибудь Арвиники или Ягуарагуа, можно снова стать влиятельным и богатым парнем... Даже в пятнадцать лет. Правда, дух, которого можно добыть в пятнадцать, мало кого заинтересует. Силы не те. Но пробовать стоит. Как минимум это потеха.       Савва дал себе на размышления несколько дней, потом в ночи разбудил брата. — Э, шерсть с мошонки барана, ты что? — огрызнулся Ваха. — Вставай, брат. Полетели, закабалим духа. — С ума сошёл? Нас разорвут на куски! — Не ссы! Дорохов соберёт. — Отличное утешение, вай мэ.       По завету папы они прихватили мешочек с рыбьими глазами. Приманить келе особых хлопот не составило, перед рассветом тех вблизи людских жилищ околачивается немерено. Савва засел в лесотундре среди бурелома, а Ваху оставил следить за верёвкой. Договорились, что Савва возьмёт на себя общение. Но у Яхонтова были иные планы. Им попался отличный дух, некрупный и жадный. Легко пошёл на приманку. Когда Ваха дёрнул на себя верёвку, Савва не издал ни звука, зато со скоростью гастера метнулся на духа и придушил верёвкой. Брат ахнул, дух забился, завертелся на месте, как заправский мустанг, Савва чуть не висел на нём сперва, болтая ногами в воздухе, потом подобрался и обхватил бока келе. Тот скакнул в сторону и ещё в сторону, Савва душил его что было сил. Дух растирал наездника по пихтовым веткам, искупал в ручье, но отцепляться Яхонтов был не намерен. Скоро добыче стало сложнее двигаться — на ней, помогая брату, повис Вахтанг.       Сызмала Савва знал про духов один нюанс. Если хочешь завладеть им навечно, узнай его истинное имя. Либо имя при человеческом рождении, либо то, каким его наградила Мать-Земля. — Пусти-и-и! — выл дух, гремя чешуёй. — Пусти! — Имя! Имя, сука! — Н-н-нет... — Савва и не надеялся, что победа дастся сразу, духи ненавидят называться! — Так н-не пойдёт! Давай договоримся!       Но у этого шансов не было. Почувствовав, что дух ослабевает, Яхонтов взвился ветром и начал сам наматывать его на смерч. Ваха понял намерение близнеца и помог своей воронкой, удвоив мощь. — Давай договоримся, сукан! Имя, если не хочешь быть удавленным! — Котху...       Детям до шестнадцати лет духами владеть запрещено. Поэтому Котху служил Савве с Вахтангом до конца праздников и затем был отпущен на волю. Следующей стала калтайская чудь, приманенная на золотой самородок с тем, чтобы вернуть кургану Отваги Баженовича Яхонта первозданный вид. Савва не упускал случая — на Качурке ли, или в других уголках мира, путешествуя с отцом — испытать себя в ловле разнообразнейших бестелесных созданий. А потом он вырос, случились первый институт и армия. Вернулся Савва на гражданку в мундире, краповом берете и со скудными остатками прежней роскоши в кармане. Мать торжественно заявила, что Савва, наконец, возмужал и готов стать ей достойным преемником в делах рода. То есть, в до́быче. Савва же в ответ приосанился и выдал ей грандиозный план по штурму президентского кресла. Не концерна «ГосПар». Родины. Признался в том, что мечтает стать главой государства, обсудил это решение с Дороховым и заручился его поддержкой, а также похвастался, что его взяли в БГИМО на бюджет за красный диплом школы и образцовую службу в армии.       Мать ожидаемо состроила жабью морду и сухо отозвалась: — Дело твоё, промеж. Но на донацию при таком раскладе не рассчитывай.       Савва грешным делом подумал, что она прикалывается. Как это так, чтобы глава колдовского, поправка, яхонтовского рода бросил наследника в нужде? Хату и правда маманя ему справила. В балясненском Нью-Сити, на месте старых башен, на девяносто втором этаже «Республики» — символизм Савва оценил. Кажется, прежнюю ей завещал первый парень, друг юности скоморох Лёня Велесов, погибший в Битве Ветров с... Ну, нетрудно догадаться с кем. Впервые ввалившись в свои хоромы на сносящей разум высоте, Савва возрадовался и благостно представлял, как они сейчас тут с Седриком развернутся и заживут на широкую ногу. Увидев сумму квартплаты, прифигел и сначала решил, что это стоимость самих апартаментов. Потом пришло осознание, что в долги залезать будет крайне стыдно. Клянчить — подавно. Мать дала категорический отказ на просьбу хоть за первый месяц проплатить жильё. — Ты же овердохера самостоятельный? — Александра Малютична глумливо облизнула красный рот. — Вот и дэшь на полную, децл. Или вэлком ту «ГосПар». Кстати, зацени, пока ты махал погонами, я завербовала Сердюкова. Прелестно. Савва набрался мужества и поздравил её. Набрал отцу. — Папань, — нужно было постараться не канючить и звучать нагло, тогда бы отец не догадался, что ему пришёл финансовый пиздец. — Мне бы... Косариков триста до следующего месяца. — Что такое? — всё равно обеспокоился Илья. — Ты задолжал кому-то? Опрокинул чужую машину? Обесчестил чью-то дочку? — Всё хорошо, папуль! — поскорее заверил Савва и соврал — уж очень не хотелось, чтобы мать узнала, что он на неё нажаловался. — Мне для бизнеса. — Ка-кова бизнеса? — Тон отца обрёл черты подозрительности. История с брухо и по нему проехалась катком будь здоров. — Хорошего. — Савва схватился за волосы. Надо было сходу что-то придумать. — Планирую прикупить стормерский скаф, лассо, приманки и ловить духов. — Ого! Мужское занятие. Я дам тебе денег, — ректор Карасукского университета мог себе позволить отстегнуть сыну приличную сумму. — Ты поступил на политологию? — Да, — сказал довольный Савва. Заплатил за квартиру, оставил себе денег пошляться по клубам, попускать пыль в глаза колдовской молодёжи, да прикупил скафчик — подержанный, но относительно целый. Универсальный. Чтобы и на тренях использовать, и ловить духов. Из всех своих доармейских он безобразно вымахал. Написал «бруханам» и кое-кому из друзей детства. До кучи устроился продавцом выходного дня и ночных смен на Сухарку. Вот смеху-то было для тамошних семарглов наблюдать Яхонтова не среди распальцованных клиентов, а с бейджиком на выглаженной собственноручно рубашке! Но у Саввы была больше, чем цель: сбор заказов на редких духов. Утром он тренил, днём учился, потом ехал ужинать к Валере с Петровной, делал там же домашку и отправлялся в магазин. Язык-мельница, обаяние, умение непринуждённо врать и деловая хватка вскоре принесли плоды. Савва мог продать то, что веками стояло на полках Сухарки. Одноглазый барабашка у него ушёл втридорога как «добби-циклоп», побитые временем скороходы с дырявыми носками — как «удлинённые турбо-босоножки» — тренд сезона! Яйцо василиска — все продавцы Сухарки знали, что оно пустое и никогда не будет высижено — Савва продал, как антикварное, «окаменелое с той войны». Видать, василиск в нём охренел от перспектив быть застреленным ветрогонами-витязями или стражённым молнией подий и решил не вылупляться.       Даже мать порой захаживала к сыну, чтобы поиздеваться над его положением, но всегда уходила с покупками и недоумением, как он ей это втюхал. Популярность Саввы росла пока он учился, а вместе с ней рос спрос на духов. Появились собственные деньги. Дела пошли в гору. Отец однажды днём обнаружил у себя на карточке триста тысяч колдотуберов, а под окнами дома, на парковке Ярославы Ростиславовны — новенький автолёт «Майбах». За кадром оставались изматывающие вылазки, когда приходилось забивать на учёбу и тренировки, чтобы ехать на охоту. Бесконечные просьбы старосте прикрыть перед преподами на лекциях. Бляха закатывала глаза, но создавала миражи для видимости Саввиного присутствия — за символическое вознаграждение. Десятки авторских способов выследить, приманить, обездвижить, выпытать, сотни заплаток и пришедших в негодность скафов, тысячи ушибов, ссадин и растяжений и бесконечное удовольствие от процесса. Игра с опасностью, кураж, возможность доказать своё превосходство снова и снова, и — выполненные обязательства за отличную плату.       Савва, как сказал бы дядька, «приблатился», простых духов теперь перекупал у бруханов и продавал, как пойманных лично. Начал закатывать дома эпические пирушки с друзьями, достойные былых велесовских, и, конечно, на них традиционно солировала Бля. Куда ж без неё? Сколько идиотских споров они зачинали! Татуировка эта на причинном месте... Однажды Бля призналась Савве, что хотела бы быть побогаче, но учёба загребает всё её время в промежутках между блядками. Бедняжка. — Я усю жизнь хоцела быть лётчицей. Но меня не узяли у лётное училище за плохое поведение, — как-то призналась она. — Или за то, шо я баба. Стюардессой тоже. Потому шо... Ховор ховно.       Савва был обязан ей помочь и устроил туда же, на Сухарку, в свои смены, разумеется. Вместе с Бляхой в магазин перекочевала выпивка. Причём — где она это брала, шут знает, но змеиные настойки явно были тироновской рецептуры. Стрибог — свидетель, они бухали, как черти, но от этого продажи только росли. Поди плохо забежать на знакомую смену в «Гипермаркет колдовства и чародейства», где тебе нальют стопочку «живой водички», да ещё и чокнутся тостом за здоровье! Растроганный, последнего чёрта у таких купишь. Капульцевич и Яхонтов бомбили, как заговорённые, и в одну из хороших ночей переярский шут Закутин поспорил с полупьяным Саввой, что тот не справит ему настоящего тьмирьского скарабея. Бляха зацепилась языком, удвоила и без того заоблачную цену на древнего духа пустыни, а Савва поклялся достать товар за неделю. Взял больничный, отправился в Темир, прихватив с собой для подстраховки Берзарина, которому поначалу спизднул, что просто хотел бы отдохнуть с ним на тёплом море. Валера опомнился только когда Яхонтов открыл походную сумку ловца и показал свои примочки. — Ты огавдел! — выбесился Вий и хлопнул себя по впалому животу резинкой от цветастых шорт. — Ты чё, вживую видел матёрого самца-тьмирьца? Моя Хорейн уж на что зайка, и та бывает капец неуживчива! А наш род её с червяка растил два столетия! — Я завтра отправляюсь в пустыню. Ты со мной? — в лоб заявил Савва. — О чём речь, конечно! — гавкнул Вий. — Одного не отпущу. Меня мать твоя поест!       Два дня выслеживания по пеклу в самом сердце пустыни. Самые духмяные приманки. Ни рыбьи глаза, ни костный мозг оленя, ни дохлые чистики не привлекли добычу. Безоаровые камни и тёртая кофейная гуща по Валериному совету тоже не возымели эффекта. В конце концов, почти отчаявшись, Савва докумекал: самца нужно ловить на самку. И в дело пошла Хоря. Бедная ручная скарабеиха просидела ночь и следующий день под пылевой бурей, благо, духу природы с хитиновой бронёй и копательными ногами не грозило быть занесённой песком. Когда ветер стих, и жирная луна залила барханы, в одном из них за считанные секунды выросла воронка. Мощные жвалы промесили путь наверх, Хоря затрепетала закрылками, приветствуя собрата, которого видела впервые в жизни. В лунном свете блеснули круто изогнутые чёрные рога, и самец тьмирьского скарабея, раза в три крупнее Хорейн, показался из подземного хода. Савва не дал духам пообщаться — слишком долго ждал, слишком сильно хотел заполучить! Скрутился вихрем и погнал на противника. Скарабей застучал жвалами, загремел щитками, готовый отразить атаку, и был сбит с ног на брюхо порывом ветра. Вцепился всеми шестью ногами в Савву. Увлёк под пески.       Два дня они изматывали друг друга по пустыне без сна, воды и пищи. Скарабей то выползал, уставший, на барханы, то, скопив сил, начинал бешено вертеться и брызгать песком во все стороны. Прободал ходы, вырывался на другом краю песчаных дюн и снова лежал, измождённый. На нём, точно приплавившись, висел Савва. Сознание еле теплилось в нём, и он уговаривал себя только не приспускать верёвку, не давать воли скарабею. Его руки свело от неимоверного усилия, он был изодран, но боли уже не чувствовал, он объелся песка и пыли. Но упорство, гулявшее в крови, говорило ему: ты Яхонтов и ты сильнее. Твой противник падёт, не через час, так через два, если ты посмеешь не пасть. Так и вышло. Одно крошечное сверхусилие, малое натяжение верёвки после сумасшедшей попытки духа вырваться, и тот сдал. Силы в нём оставались. Он дрогнул духом. — Смилуйся, джихан, — услышал Савва глухие, потерянные слова. — Имя. — Хайяль. — Хорошо, Хайяль. Теперь ты — Алеф.       Скарабей донёс его до Валеры, как своего господина, и сдал с рук на руки, измождённого, но счастливого. Савва два последующих дня валялся с перегревом и срал песком. И уже понимал, что не сможет продать Алефа Закутину. Такая корова нужна самому! Солгал, что тьмирьские скарабеи вымерли, а этот достался ему в наследство, как Берзарину Хорейн. Бляха, конечно, ругалась, как бесовка, а потом прониклась. Дух действительно был такой — не под седло Закутину. Савва обожал и баловал Алефа, а тот постепенно привык быть закабалённым и называл хозяина не джихан — «мой повелитель», а джахангир — «душа моя».       Что же касается пьянства на рабочем месте, то ко времени обретения Саввой славы ловца, их с Капульцевич накрыли и выперли за распитие. Дескать, не могут ночные смены быть настолько прибыльнее дневных. Они оба плохо помнили этот момент, потому, что были пьяны в зюзю. У Саввы только теплилось, как пёр Бляху на себе в общагу и бурчал ей: — Ну и шут с ними! Блха. Мы смжэм пднять лбой бзнэс! Пверь мнэ! — Ну напрмер, — поднимала перекрашенную в светлый блонд башку Капульцевич и поочерёдно моргала глазами. — Беб, чм бы мы мхли зняться? Нас отусюду попруц.       Савва, помнится, встрял посреди улицы, чуть не усадив подругу в клумбу, и провозгласил на всю Балясну: — Аткроэм авиакмпанию, ять! И никто нс нэ п-прёт! Сами п-прём кого зхатим! — Алколёты Йяхнтова! — воздела палец Бляха и таки завалилась в цветочки. — Дя! — Савва, раскинув руки ангелом, бухнулся рядом.       ...Ребята-эрси во главе с Лялькой оказались хорошими загонщиками и через два часа нашли стадо диких оленей. Савва воспользовался советом Коли Черёмухина и для приманки использовал мочу, свою, Вахину и подручных. Не соврал природник! Дикие олени шли лакомиться солью, и среди передвигающегося леса бурых спин безрогих самцов и рогатых самок Савва заприметил одну раскидистую крону ярко-алого цвета. Главный признак лихолеса, «родного вендиго» — алые рога! Чем дольше живёт, тем гуще крона. У этого он насчитал десять отростков. Десять тысяч лет... Савва надвинул шлем, скрутил лассо. Пропустил удар сердца. Вахтанг восторженно ругнулся в перчатку. Глаза его горели, как у выследившего серну беркута. «Давай же, приблизься, э!» — читалось в его мозгу, и Савва внутренне молил от духа о том же. Объединяя силы ради совместного дела, близнецы становились как одно целое и понимали друг друга без слов. Савва жестом показал брату, что надо ползти к добыче. Пластунами они добрались через заметённые снегом камни до более близкой точки. Там Савва выбросил на верёвке открытую бутылку мочи.       Лихолес теперь был виден отлично. Повёл глазами, вытянул раздвоенный хоботок, обнажил острые, совсем не оленьи зубы, тряхнул шкурой, по которой тут же перекатились волны мха. Хорош! У Саввы от вида духа аж мурашки побежали! Шаг, ещё шаг. Рядом двигался безмолвной тенью Ваха. Дух водил хоботом, принюхиваясь, потом робко приблизился, залез ноздрями в бутылку...       Савва сорвался с места, затянул ловко попавшую петлю на кроне, лихолес взвился на дыбы, разом став выше снежного неба, и огласил тундру криком, от которого задрожала вечная мерзлота. — А, шакал, не нравится! — раздался возбуждённый возглас Вахи. Вторая петля просвистела и подсекла переднюю ногу лихолеса. Савва взвился, загудел потоками, завертел верёвку, сильный дух начал брыкаться, срывая с себя петли. Вахтанг поехал на ногах за ними по тундровому снегу. — Ваха, держать! — упредил брата Яхонтов, у которого земля и небо крутились перед глазами безостановочным калейдоскопом. — Сынок, осторожно! — услышал он крик Ильи и расхохотался. Осторожно? Да, этого он и ждал столько времени! Достойного противника! Роскошный трофей! Верёвка сдавила рёбра, выбила воздух, но это было привычно — чтобы не упустить жертву, Савва частенько наматывался на другой конец сам. — Врёшь, не уйдёшь! — Я держу его, брат!       Сбоку просвистела Лялька со своим луком. Савва захрипел ей: — Не стреляй! Не порти шкуру, я сам! Да сдавай же ты!       Мощный толчок мшистой спины, взмах рогов, подлёт и жёсткое приземеление на зубцы — немного ссадин и, кажется, рана на левой ладони — ерунда, но от неожиданности Савва упустил верёвку. Вахтанг бросился ловить духа и получил задним копытом в челюсть. — Бичкек адаших тхек!       Крапивная змея хлестнула Савву по бокам, прожгла скаф, но не повредила кожу. Хорошая броня! Савва выбросил руку, но не смог поймать исчезающий во тьме край верёвки. Лихолес сбежал. — Ять! — Кровь с ладони закапала на снег, огорчение затопило сознание. — Преследуем!       Легко сказать — преследуем, но это лихолес, он может скрыться под любым лишайником! Охотники погнали по тундре, несмотря на всё крепчавшую силу ветра. — Нет! Нет, нет, нет! — раздосадованный, разбушевался Яхонтов. — Где он? Где он, ять?!       Кругом простиралась снежная пелена, льдистый ветер хлестал по лицу, будто смеялся, отпуская пощёчину за пощёчиной. Издевался над клонами Малюты. — Набичвари! Упустили, э! — Ваха держался за челюсть, но судя по злословию, остался относительно цел. Попытался ухватить брата под локоть, Савва зарычал и вырвался: — Чёрта с два упустили! — Сын! — голос Ильи был едва слышен. — Начинается буран! Ты ранен. Давай прервёмся и поищем его через пару дней? — У меня нет пары дней! — громче бурана взвыл Самум. — Я работать должен! Летите домой! А я... Я приведу его за рога! — Савва!       Он махнул им пробитой рукой и, оставив эрси с отцом и сестрой далеко позади, помчал через бурю к своей цели. — Брат! Брат, постой... — слышал он вдогонку крики Вахтанга, но не подождал близнеца. Лишняя обуза! Случись что, ищи его потом в буране! Савва сам справится! Никто не мог догнать Яхонтова, а особенно Яхонтова, рвущегося к победе. Чего бы ему это ни стоило. Ведь он загадал себе удачу. «Если у тебя не остаётся ни сил, ни воли, чтобы продолжить борьбу, и путь к отступлению выйдет не отсрочкой, а капитуляцией, опирайся разумом на удачу. Порой от маленькой удачи зависит большая победа. А удача даётся тем, кто уверен в ней». Ветер хлестал и хлестал, всё наращивая мощь. — Алеф! — крикнул Савва явившемуся из завесы духу и забрался на его широкую, как цистерна, спину. — Ищи его.       Природный дух, натасканный на природных духов. Почти волкодав. Те презирали Алефа, но только до той поры, пока не называли Савве своё имя. Исполинский тьмирец раскрыл надкрылья, затрепетавшие перед напором бури, и унёс своего джахангира навстречу его удаче.       Два дня ревел буран, сметая чумы, занося сугробами стойбище. Два дня семья ждала ветрогона. А потом непогода улеглась, и небесные ленты снова затанцевали на покрывале из тёмного бархата. И когда ленивое, сонное солнце краем обошло горизонт, не показывая бока, по искрящемуся снегу захрустели стормерские боты. Входные шкуры чума с камлающим Ильёй приподнялись, и усталый высокий голос сказал ему, прервав гортанную песнь: — Я привёл его, отец.