Запах одуванчиков

4 ноября 2066 года, Балясна.       Диня Капульцевич поспешно набросил самую красивую рубашку, подбил её галстуком, просунулся в брюки-дудочки и ботинки на экомеху. Пальтецо, вместо шапки ободок на отросшие волосы — вроде бы корни подкрасить не мешало, или оставить уже так? Белоснежная прядь надо лбом выделялась всё явственнее. А линзы? Нужны они? Вроде за Капульцевичем никто не охотился с тех пор, как в его жизнь ворвался Савва. У мощного плеча Яхонтова дурное забывалось! Сегодня он, наконец-то позвал на задание! Поучаствовать в проведении праздника Народного Единства! И хоть Диня принадлежал к иной народности — какая разница! Он был един с Саввочкой Давидовичем, шептавшим два дня назад «солнце» и просившим поговорить с ним ещё немного. Ох! Ах. Такая беда стряслась с этой доминой, и Диня вряд ли мог бы помочь с ней, он лишь ждал, преданно ждал, пока Савва вернётся. Чтобы... Чтобы.       Капульцевич пригляделся к себе. От отражения в зеркале веяло маскулинностью. Крепнущей силой колдуна, наследника рода. Даже беленькую щетину сбривать не хотелось. Да, сегодня ему нравилось выглядеть парнем. Парнем Саввы.       Эх, мечты, мечты, почему бы не помечтать! Диня солнечно улыбнулся себе и, будто перелистнув страницу, убрал радость с лица. Нет, не время для легкомыслия. Нужно стать Савве поддержкой, опорой. Позаботиться в его трудный час. И Диня сможет. Всё, что сможет, сделает. Миленький, но не маленький! ...Ну и толпы набежали на праздник. Орды какие-то. Полна Балясна. Савва прибыл в самый разгар гуляний, пробежался по ярмарке, пригубил медку для сугреву. Тревоги, привезённые из Невгорода и подкреплённые Фатовым, продолжали мучить его, но глубоко, там, откуда они не отсвечивали прилюдно. Савва был весел напоказ, как пристало всем Яхонтовым — и мать, и дед, и прадед слыли теми ещё притворщиками. Фамильная черта — лицедейство, как ни крути. Лицемерие.       Савва, веселясь с командой губернатора, украдкой посматривал на Диню, и видел, как тот ловит каждое его движение, ждёт малейшей милости, первого сигнала, а он всё утро молчит и сторонится. Неправильно это. И так дальше невозможно. Сегодня, завтра, за пару дней — стена отчуждения должна рухнуть, либо возрасти до критических пределов. У всякой привязанности есть предел. И Савва осознавал, что Диню шатает, как липку на ветру, а непреодолимая близость пагубна для обоих. Приезд из Невгорода и новонацепленная маска благодушного хозяина на Савве держалась плохо, едва не соскакивая. От одного Динькиного зовущего взгляда и немого вопроса: «доколе?» Тут не предполагаемый терракт на башне — конец света не стал бы препоной и оправданием. М-да. Савва промочил горло третьей порцией медовухи и поднялся на сцену для приветственной речи. Ведь снедь на празднике представлял в том числе «Synthetic Health», и народ охотно расхватывал синфуд-бургеры. — Привет тебе, народ честной! Как настроение? — Он вскинул левую ладонь, и поросль людских рук взошла следом. Прошедшие месяцы не должны были, но сделали Савву суперпопулярным, пожалуй, самым популярным колдуном в стране после Дорохова. — Вкусно ли едите, хорошо ли пьёте, весело ли гуляете? — Толпа залилась одобрением. Людские румяные лица полнились блаженством. «Он принёс людям золото и тепло». Холодок пробежал по коже от вновь вспомнившейся строчки из песни. Савва тряхнул головой. — Ну-ка, кто хочет выпить с Яхонтовым? Поднимите руки! — Лес пятипалых деревьев зашелестел вновь, и Савве стоило шепнуть про себя простенькое заклинание, чтоб у каждого, кто поднял руку, в ней оказался стакан пряного глинтвейна. Кроме детей, этим достались карамельные петухи на палочках. Народу трюк понравился, Савва услыхал благодарный гул. — За наше единство, честной народ! Будь счастлив год-хлебород! — Савва хлебнул пряного винца и сам удивился — кто вообще составлял этот чудной текст? С Масленицей перепутали, что ли? — Урожай подавай, сани запрягай, солнце веди, Новый год я... «Стоп! Стой!» — взбесилась мережка. Да что такое! Савва замер, замяв во рту звук. «Новый год яви»... Яви. Я — Вий! Сука! — одним мигом в мельтешении толпы, в тёмной и неприметной точке он засёк серые жадные глаза Берзарина. Валера! — Хорошая попытка, но нет». — ...Ярись! — довершил фразу Савва и допил глинтвейн. Люди заликовали, стали чокаться стаканами, а Берзарин смылся. Пронесло.       И вдруг — хлопок! Точно кто-то раздавил пакет. Савва не успел ничего подумать, как его снёс своим телом Капульцевич. — Да что за ять! ...Диня был начеку. Целый день начеку. Диня бдил, как конь, или, лучше, как гусь, потому, что гуси очень бдительные птицы — это он знал с Зазбруйска. И когда ему показалось... Только лишь показалось, что безликий незнакомец вскинул руку, как он уже толкал Савву с траектории выстрела. А потом этот бах! Капульцевич лежал на Яхонтове, стискивал в кулаках воротник его пальто и перепуганно дышал. Саввины глаза сверкали, как карамельные леденцы, он был огорошен поступком Дини. А потом там заклубился гнев. — Да что за ять! Капульцевич! Какого хуя! — Целы? Саввочка Давидович! Как вы? — Слезай, ять, бестолочь! — кажется, Савва поднялся вместе с Диней, сидящем на нём, и за шкирку, как котёнка, содрал с себя. — Никогда шарики не лопал?       У Дини в ушах стоял этот звук. Страшный хлопок — хлопок огнестрельного оружия! Не иначе! Или... Он огляделся. Стоявший вблизи от сцены ребёнок держал на верёвочке лоскуток от шарика и плакал. Да, он был красный, точно, красный. Как кровь, которая напором прилила к щекам Дини. «Облажался! Но... Тот человек и его рука, он вскинул её раньше, чем лопнул шарик!» — Саввочка Давидович, хороший мой, я ненарошно, я видел... — забормотал Диня, и его лепет разнёсся на всю толпу, так как он оказался вблизи от микрофона. Лють! — Ой! О-о-ой... — Сгиньте, Денис Алексеевич, куда-нибудь, с глаз долой, — тихо шваркнул ему в лицо Савва, и вид у него был очень недобрый. Диня скуксился и поторопился покинуть сцену. Забрался в автолёт, обхватил себя за плечи. Дурак! Жалкий дурак! Нет, это не лечится, и дураку рядом с таким, как Савва, ничего не светит. — Но я же хотел, як лучше, — проскулил в стену Капульцевич. — Я же спасал... ...Саввино сердце отбивало набат. Голова была горячей от адреналина, а рука сжимала пулю. Настоящую. Он поймал её в полёте — сам не понял как, но тело гастера сработало чётко, автоматически. Даже успел притянуть Дениса, чтобы того не задело. Пуля неведомого врага пробила только детский шарик. Пока охрана ковыряла в носу, один Динька отреагировал на реальную опасность! Мережка подсказывала — она минула, и можно продолжать потеху. Ведь кому-то он её уже обломал, как и слишком острые зубы. — Бывает, бывает, — со смехом провозгласил Савва, подойдя к микрофону. — А давайте лопать шарики!       Стена отчуждения возросла до солнца. По-яхонтовски развязно заигрывая с толпой, Савва в уме принял решение. Он потерял мать и башню «ГосПара». Жизнью Дини он рисковать не мог. ...Юлька вечером опять ругалась. Ясное дело, называла непутёвым, лунатиком, психом. Диня кивал и молчал, надеясь, что Савва и эту ошибку ему простит, не такой уж позор вышел в сравнении с прошлыми! Но назавтра, ко времени явившись в офис, он услышал от начальника снабжения: — Капульцевич, пиши заявление об увольнении и собирай манатки. Распоряжение Яхонтова.