Запах одуванчиков

      Валера ждал Савву за особняком Берзариных. Сидел, скрестив ноги, в траве и черкал акварельным карандашом по альбомному листу набросок сокрытых среди папоровой листвы фамильных захоронений. Хорошо, когда можно тренировать практически у дома — накинул кофту со штанами, вделся в тапки и выполз к ученику. Это вам не через всю Балясну пердолить! Савва усмирил потоки, качнув кочедыжники, и почтительным жестом стащил с носа спортивные солнечные очки. Валера приветственно махнул карандашом и засунул его себе в заплетённые седой косицей волосы. Под ноги Яхонтову тут же ринулись с воплями берзаринские собаки, вся троица. Пятнистые бульдожки Синнамон и Ванилла и серебристая фретцийская гончая Вьюга. Ничуть не меньше, чем Савва кошек, Валера обожал собак. Пришлось дать себя обслюнить и запрыгать дипломатии ради. — Как спалось, старичок? — Сладко, жалко, мало, — не соврал Яхонтов. — Ну прости. Я тебе расписал трени на первую треть сезона, видел? — Видел. — Савва нагнулся к нему, опершись руками в колени. — Уже дал распоряжение Майке внести их в программу. — И что скажешь? — Рекордное количество раз повторил вслух слово «гавдец» через букву «п». Развеивание — куда более гуманный способ умерщвления, если я тебе так надоел. Просто напоминаю.       Валера оскалил жёлтые, острые зубы и залился хриплым, прокуренным смехом, напоминающим собачий лай. Всему колдовскому обществу было известно, что в жилах их Вия течёт приличная толика пёсьей крови. Так Берзарины пытались избежать клейма душегубов в наследных делах, производя сыновей от породистых сук, не от невинных женщин. И благое, вроде бы, дело, затеяли, но вышло их роду боком. Впрочем, Валеру Савва беззаветно почитал и слушался даже с его собачьей родословной и не во всём человечьей комплекцией.       Некогда самый быстрый в мире ветрогон прямого тока, действующий Саввин тренер. Впридачу — глава колдовской Балясны без малого сорок пять лет. Вий, чародей высшего умения. И, что немаловажно, двоюродный брат по отцовской линии. — Твоя маман не возвращалась? — Берзарин почесал пушистую лапу с чёрными когтями, заменявшую ему левую ступню. — Милостью Неба нет.       Снова смех. Собственно, мать Саввы, Александра Малютична, у Валеры значилась не то, что правой рукой. В делах управления колдовским светом Родины она фактически была его костылями, теневым соправителем. Это также знал и охотно обсуждал весь Шабаш, но как бы между собой. При Валере на должности Вия в столице и стране воцарилось относительное благополучие, за которое колдуны с ведьмами его почти боготворили. Одно было плохо — Берзарин старел, и мать старела. — На сегодня задание понял? — вертя набросок, сказал, меж тем, Валера. — Я сделал тебе легонький разминочный прогон до Заглядово. Два раза. Любым стилем, какой тебе нравится. Время дам... — он подслеповато пожмурился на солнце, решая, — ...минут тридцать на круг, уложишься? Вместе час как раз и выйдет. Туда-обратно, туда-обратно. — Угу. Тебе и мне приятно.       Савва по-скорому прикинул в уме: сто двадцать километров туда и обратно — за тридцать минут, следовательно, средняя скорость должна держаться около пятиста. Минуточку! Пятьсот? И это разминочный прогон? — Тренер. — Савва водрузил пятерню на плечо Валеры. — Был рад иметь с тобой дело, я пошёл, — и с наигранной обидой отправился прочь. — Но-но. — Валера не шелохнулся, зато старый корявый дуб потянул к Яхонтову ветви и зацепил за край шорт. — Куды собрался, мы только начали. — Берзарин одарил ученика очаровательной улыбкой. — Савун, серьёзно, ни о чём, чисто проветриться. И в качестве поблажки я даже разрешу тебе отстегнуть гири. Давай, не обламывайся, — Валера грациозно помахал вновь извлеченным из волос карандашом. — Знай, что и Колода, и Штоффель, и Чосич уже тренируются, а мы в новом сезоне нацелены на мах. Мировой гастинг близок к этому... — И я ближе всех, — без особого энтузиазма прибавил Савва, отцепляя утяжелители. Ноги сразу будто бы оказались на воздушных шариках, так стало легко и хорошо. Ненадолго. — Ты меня потом покормишь?       Валера полез в рюкзак и показал ему полный шейкер. — Малина и финик. — Уговорил. — Костюм будешь надевать? — Ну его к Велесу, — поморщился Савва, не любивший эти тренировочные шкуры. Он и в стартовые-то всегда уговаривал себя впихнуться. Выудил из Валериного рюкзака красную вязаную шапку и вернул на лицо очки. В уши, в глаза не поддувает, и ладно. — Тогда не смею вас больше задерживать, голый король. — Валера вдавил кнопку допотопного секундомера. — Время пошло.       Савва взревел, скрутил вихрь и стартанул от Грибова, аки стрибоженька. Ну вот и пришло оно, счастье! Мамкина загородная вилла на Вольхе стала отличной тренировочной меткой, а конкретно — чёрный, словно облитый смолой, адамантовый обелиск на берегу разлива. Домчать, минуя селения, трассы, лесные массивы, приласкать потоками шелковую ленту неспешной Темноводной реки в обрамлении елового бора. Ослепнуть от засвета солнечных бликов на неохватной взором глади в месте её слияния с Вольхой, обнять прогретый солнцем памятник «невинноубиенному» дедушке и пулей назад, распуская сопли по мерзотному встречному ветряку. Туда — с помощью Стрибога, обратно — против воли. «Ветер в харю, я хуярю».       Даже насладиться небом не успеваешь, весь в процессе медленного забивания молочной кислотой. Такой он, спорт больших достижений. Это по первости дальние прогоны кажутся крутыми, со временем привыкаешь и чувствуешь себя на них, как мудацкий конь на скачках. Тем глиссерам, кто готовится к Трамонтане, в самый раз, а скоростнику... Быстрее бы дедов обелиск.       Савва почуял моральное облегчение, когда за бесконечным до блевоты зелёным войлоком леса забликовала большая вольхская вода, и стремительные крылья вынесли его к лодкам. Очки, ожидаемо, не спасли — у ветра обзор куда шире человечьего. Всеохватное отражение солнца от рябящего волнами разлива на доли секунды сделало Савву слепым и отпечаталось на его сетчатке багровыми всплесками. Точно кто-то залил водораздел Вольхи и Темноводной ещё теплой, живой кровью... Через этот багрянец едва проступили очертания тёмного штыря, торчащего прямо из волн — и этот штырь отмерил первую четверть часа. Савва, не мешкая, снизился, обогнул памятник, протерев по нему пальцами и устремился назад, в Балясну. Деда, старого Вия, развеяли здесь. Мать с Валерой. За его бесчисленные зверства и злодеяния, которым не было прощения. Тогда, под Новый год две тысячи двадцать второго состоялась грандиозная Битва Ветров, положившая конец упырю Малюте и подарившая городу мирную жизнь. Деспот был свергнут, размётан вот так, рудяным месивом над Вольхой. Он обеспечил себе ту казнь, которую не гнушался применять к другим. Савву замутило, и он вовремя вспомнил про важность равномерного дыхания. «Распределяй силы, — подсказало благоразумие. — У тебя есть следующие полчаса, чтобы почтить память дедушки ещё разок».       Мать — странная женщина. Ненавидеть собственного отца и равно с тем почитать его, как великого колдуна. Памятник этот... Быть может, тащись она чуть меньше по деду, и Савва с братом-близнецом Вахтангом родились бы с другими харями... Хотя, нет, дурь. Признаки доминирующего рода проявляются в его потомках. И мать получилась вылитой копией Малюты, и её сыновья от дзергинского ветрогона Дато из рода Арцивадзе, кстати, Валериного родного дядьки, тоже внешне вышли ни разу не дзергинами. Вахтанг унаследовал род отца, Савва оставался близок к матери. Хоть и напряжение между ними с возрастом не угасло. Разве что, сгладилось, не более. Савва слишком много знал про деда, чтобы не стараться идти иным путём. Он слишком много взял от деда, чтобы не чураться принимать свойственные ему решения. Но убитый Валерой и матерью дед тоже стал учителем Саввы. Напутственные записи, случайно выкопанные им в пятнадцать лет в дедовом компьютере и посвященные — странно, но да! — потомку, оказались бесценны. Дед, как пить дать, чуял свою кончину, и, возможно, то, что однажды прямой потомок с его лицом, телом и частью духа, такой же честолюбивый, сметливый и хваткий, окажется один на один с самостоятельной жизнью, и тогда...       Валера. Парк. Облёт, и снова к деду. ...и тогда ему придётся принимать решения. И выбор миллионов будет осуществляться от его лица. Жутко и охренительно одновременно.       Старые легенды, передававшиеся у Яхонтовых с языка на язык, гласили, что однажды на земли старой Калтысь придёт великий правитель со смешением колдовской и ведовской сил, и сделает их вновь едиными, сровняв народы меж собой, как раньше было. Савва верил легендам и боялся их. Нет, не случайно дедовы записи достались именно ему. Дед был прозорлив и готовился переродиться. Обнулиться, так сказать. Малюта кошмарил город и чародейскую братию Родины. А кого будет кошмарить Савва, выиграй он грядущие выборы? «Всё, хватит душнить. Заебал сам себя. Концентрируйся на конкретной задаче, и не более. Чтобы взойти на гору, надо смотреть не на её вершину, а на дорогу впереди носа».       Спидометр показал, что скорость Саввы превысила пятьсот пятьдесят. Тот чуть замедлился. Ещё успеет погонять — завтра, послезавтра. Из-за причуд матери, ей он про находку сказать не решился. Оставил себе и поныне изредка пользовался, гадая на дедовых наставлениях. Про четыре буквы слова «боль» в слове «любовь» тоже было у него. «Опять отвлекаешься, — заговорила совесть. — Лети ровнее, меньше лишних километров намотаешь».       Домчать, коснуться обелиска и, не унося с собой ничего кроме цепкой усталости, устремиться к финишу. Сорок пять минут и триста шестьдесят километров. Пассажирский лайнер компании «GPAir» преодолевает их примерно за то же время с учётом взлёта и посадки в аэропорту. Но Савва мог бы лететь и быстрее своих самолётов. Правда, недолго. Топлива бы не хватило.       Шлепок коленками в траву. Восстановление дыхания. Вольхская красная рябь перед глазами. Сморгнёшь пару раз — и снова зелёные папоротники. Резные листья колышут играющие в них собаки. — Валера, жрать! Сейчас, жрать, пожалуйста, сию минуту! — Ай, молодец, Савун! — Валера берёт его за взмыленный затылок и дает выпить коктейль. Знает, что гастеру восполнить энергию нужно в первые минуты после качественного залёта. Закрыть «углеводное окно». Савва глотает вкуснятину, посмеиваясь — ему приходят в голову причудливые воспоминания. Когда он был малюткой и оставался у Насти с Валерой, те их с Вахой точно так же кормили из бутылочки молочной смесью. Мать частенько улетала по делам, доверяя заботу о сыновьях семье Берзарина. Савва вырос, но в их отношениях с Вием ничего не изменилось. — Валер, слушай, — Савва причмокнул, отлипая от шейкера. — Давно хотел спросить. Каково тебе тренить меня, зная, что я во многом дед? — Да никаково. Индифферентно, — попросту признался тот. — Я ж Вия особо и не помню, полвека, считай, прошло. Пересекались раз пять или семь до того, как мы его... Того. А тебя я с пелёнок нянчу. Да и потом, Савун, я ж как ты, колдун композитный. Во мне намешано такого, что жесть. — Валера махнул рукой. — Бульдог с носорогом. И ничего, жив, не парюсь. А чего ты про деда вспомнил? — Да так, пока летел, думал. — Савва, кривясь, поразминал окаменевшие от спазма икры. — Воу, ты думаешь, пока тренишь? — осклабил пасть Берзарин. — Очень хорошо. Тогда в следующий раз дам тебе двадцать пять минут на круг.       Яхонтов взвыл, и тут на его руке весьма кстати задребезжал напоминатор, приглашая на работу. Счастье кончилось, наступил один из дней, именуемых Саввой не иначе, как «трудовыебудни». Следом позвонила Бляха. — Скоро будешь? Александра Малютична сообщила, что явится к двенадцати, а тебе тут макулатуру разгребать... Стопки четыре. И желательно, чтоб они исчезли до её прибытия, — Капульцевич помялась, — если я правильно поняла содержание некоторых бумаг. — Подмахни всё, что не жалко, за меня, вылетаю, — буркнул Савва и, вложив пальцы в рот, пронзительно свистнул.       Двурогий Алеф, преданный и покорный, вывернулся из ниоткуда и развернул перед ним надкрылье, приглашая на спину. — Куда изволишь, Джахангир?       Савва, унимая мускульную дрожь в измождённом теле, с трудом забрался на духа. — В Дурку и порезвее.