Отмщение

— Ты же не хочешь сказать, что вы провалили миссию по поимке контрабандистов из-за… — помедлив с пару секунд, Тигнари дёрнул ухом и озвучил неутешительный вердикт: — Из-за личной неприязни? — Сказать не хочу, — хмуро отозвался Сайно, со стуком отставив чашку травяного чая. Вздохнув с видом мученика, он поглядел в сторону растущего неподалёку деревца, будто искал в нём поддержку, но, по видимости, так и не найдя ту, отвёл разочарованный взгляд и нехотя сознался: — Но получается, что так. Да, они упустили грёбаных кочевников. Да, из-за внутреннего конфликта между собой. Ну кто же знал, что завязавшаяся драка в ветвях саксаула на, как им казалось, пустующей местности приведёт к тому, что их точку слежения засекут?! И ведь Сайно даже не заметил пропажи, пока валялся на раскалённой поверхности песчаных бархан, тогда как придурок-напарник, нависший над ним, пытался достичь кулаком его скулы. Когда заметил, было уже поздно: кочевников и след простыл, те попросту смылись благодаря карманному телепорту. Сайно же зарёкся в жизнь больше не связываться с аль-Хайтамом ни по работе, ни по каким-либо ещё делам. А уже спустя несколько часов тот валял его по совершенно другой поверхности, куда мягче и удобнее песков Сумеру… Отогнав приятные и не очень воспоминания, Сайно смиренно добавил: — Преступники улизнули у нас из-под носа. Мы попытались отследить остаточный след от потока телепортации, но… — Тщетно, — заключил Тигнари, не желая заставлять друга озвучивать досадную правду в очередной раз. Тот уже сполна ответил за свою оплошность: сдал рапорт, явился на поклон к руководству бок о бок с горе-напарником, после чего оба получили дисциплинарное взыскание, выговор и позорный титул худшего тандема Академии. Словом, у Тигнари не было причин полагать, что Сайно легко отделался, ведь репутация и профессионализм всегда стояли для того превыше всего. Инцидент ударил по гордости Сайно, добавив побоев к уже имеющимся синякам и ссадинам, оставленным тяжёлой рукой аль-Хайтама. — Всё не возьму в толк, зачем вас продолжают ставить в пару?.. — Тигнари задумчиво нахмурился, вновь дёргая пушистым ухом. Сайно неопределённо хмыкнул, вяло пожав плечами. Признаться, он надеялся на то, что лесной Страж разделит с ним стакан-другой горячительного во имя «успокоения», однако тот отчего-то понял эту просьбу буквально и, усадив его за столик посреди небольшой веранды, принялся настойчиво заливать успокаивающим чаем. Не то Тигнари разучился понимать намёки, в чём Сайно сильно сомневался, не то намеренно не допускал до стопки. Ибо где алкоголь, там и драки. А дрался Сайно по обыкновению лишь с одним конкретным человеком. — И всё же, что у вас стряслось на этот раз? — осторожно поинтересовался Тигнари, разливая третью порцию напитка по чашкам. Сайно едва заметно поморщился. Он был сыт травяным пойлом по горло ровно настолько же, насколько и разговорами об аль-Хайтаме. Однако в последние пару дней все только о нём и спрашивали. Ну конечно, как тут не спросить, когда светлейший ум Академии и сам генерал Махаматра вернулись побитыми, рассеянными, а главное, с отчётом о проваленной миссии за пазухой. То была неслыханная новость, а вместе с тем и отличный повод для обсуждений среди учёных и матр: старые-то сплетни надоели, а новых не подвозили аж со времён последнего скандала между генералом и секретарём Академии прямо под окнами оной. Скучно, должно быть, жилось народу, когда эти двое отбывали для выполнения очередного поручения… Зато как весело становилось, когда они возвращались — прямо-таки идеальный баланс! Сайно же оставалось лишь надеяться на то, что хотя бы половина всего произошедшего между ним и аль-Хайтамом останется в тайне, ибо на этот раз они определённо превзошли самих себя. Однако поделиться этим с Тигнари всё же стоило: друг никогда не подводил его, а кипящее от накала страстей нутро требовало выхода эмоций вот уже последние пару суток. Иными словами, Сайно позарез как нужно было пожаловаться на аль-Хайтама хоть кому-то. — Ну, знаешь… — начал он смущённо, стараясь подбирать не слишком грубые для нежных ушей Тигнари выражения, — поначалу всё шло неплохо. Мы лишь пару раз слегка повздорили по дороге до предполагаемого местоположения кочевников… — Сайно, чтоб тебя все Архонты по очереди драли! На кой хрен ты взял с собой это чудище?! — Передай Архонтам, чтоб без вина не приходили. А сам завали хлебало, пока песок не залетел ненароком… — Придурок! Твоя пищалка выдаст нас с потрохами. — Да будет тебе известно, феи — отличные путеводители, запоминающие дорогу не хуже поводырей. А чудище здесь только одно, и это точно не Чуйка. — Чуйка? Ты что, дал имя фее?.. Совсем ёбу дал, генерал? — Сходи нахуй, секретарь, на тебя там с четверга зарезервировано. Аль-Хайтам замолк, но продолжил сверлить чужую спину горящим от злобы взором весь остаток пути. Сайно, довольный собственным ответом, время от времени трепал Чуйку по бесформенному боку. — О, так аль-Хайтаму не понравилась Чуйка? — Тигнари вскинул брови. — Милейший зверёк, насколько я помню. По-прежнему пищит, не умолкая? — Да, — отвлёкся от рассказа Сайно. Чуйка была подарком Тигнари к его минувшему дню рождения, и обсудить своеобразную живность он мог только с ним. — Я уже начал думать, что это её природный зов… Вроде как животный клич. — Привлекает сородичей? — Тигнари задумчиво почесал подбородок, прежде чем заключил: — В следующий раз возьми её с собой, я посмотрю, что можно сделать. Так что там с аль-Хайтамом? — Чёрт с ним, с этим аль-Хайтамом… — язвительно отозвался Сайно, но всё же продолжил: — Когда мы достигли цели, оказалось, что координаты кочевников были ложными. Ох, как же сокрушался аль-Хайтам… Сайно тоже был готов рвать и метать, но пришлось воздержаться: быть солидарным с Хайтамом хоть в чём-то не хотелось из принципа. Им ничего не оставалось, кроме как развернуться назад в город, а ведь путь предстоял неблизкий. Словом, и без того паршивое настроение, а также обострённое после недавней перепалки напряжение меж ними усилились стократно. Всё бы так и закончилось, если бы не одно «но»: в дело вмешалась Чуйка. Фея, точно заведённая, бросилась куда-то в сторону, Сайно — за ней, побоявшись потерять маленького компаньона из виду, аль-Хайтам — за Сайно, по видимости, не желая оставаться средь жаркой пустыни наедине со своей поганой натурой. Каково же было всеобщее удивление, когда на горизонте, прямо подле небольшого оазиса, коего Сайно в жизни не видел, показался лагерь кочевников. Сайно аж подпрыгнул, принявшись нахваливать ручную фею за смекалку. Аль-Хайтам же предпочёл промолчать, однако Сайно был уверен в том, что тот если не стыдился, то по крайней мере пожалел о сказанном ранее в адрес Чуйки. Конечно же, это не могло не вызвать должной доли злорадства: светлый ум Академии оказался в чём-то не прав, хах! — Выходит, Чуйка и вправду обладает природной чуйкой? — удивлённо уточнил Тигнари, похлопав ресницами. — Интересно… — Я и сам удивился, думал, просто совру для красного словца. Не признаваться же в том, что Чуйка боится оставаться ночью одна… — Сайно пожал плечами в знак смятения. — В общем, нашли кочевников с её помощью. Решили проследить за ними до наступления сумерек на случай, если те собирались встретиться с сообщниками или потенциальными перекупщиками. Думали, накроем сразу несколько точек… — он порывисто пригубил чашку, не сумев сдержать досаду. — Знал бы, что по итогу накроют нас — сразу приказал бы брать, и дело с концом! — Ну-ну, ты не мог знать заранее, — поспешил успокоить Тигнари, опасаясь за сохранность тонкой фарфоровой ручки. — Что же всё-таки привело вас к провалу? — Мой мудацкий напарник! — едко выдал Сайно, отставив несчастную посуду в сторону. — Видите ли, я регламент не соблюдал! А то, что этот недоделанный даже экипировку не собрал надлежащим образом, из-за чего бинокль был только у меня, то бишь один на двоих, его не смущало! — А разве ты не соблюдал регламент? — осторожно вставил Тигнари, замечая, как не на шутку завёлся приятель. — Соблюдал! — воскликнул Сайно, разведя руками. А затем вдруг стушевался, словно вспомнил о чём-то неприятном, и добавил на порядок тише: — Почти… Хорошо, Сайно не соблюдал регламент, начиная с момента, когда не доложил руководству о ложных координатах преступного схрона, а потому не стал дожидаться дальнейших распоряжений, и заканчивая тем, что… — Ты потерял всякое понимание субординации, тебе так не кажется?! Аль-Хайтам рычал на него, подобно разъярённому зверю. Сайно ничуть не боялся, но даже его насторожила столь агрессивная решительность напарника. Жаль только, собственная злоба вкупе с раздражением давно давила на нервы, стремясь рвануть наружу. Уже вот-вот, ещё чуть-чуть, и исход этой вылазки рисковал оказаться летальным как минимум для одного из них. А виной тем временем служил такой пустяк: они всего-то не поделили бинокль (на минуточку принадлежащий Сайно), за что последний отвесил аль-Хайтаму звучный удар по открытому предплечью. Сорвался на свою голову… Ну не любил Сайно аль-Хайтама как напарника! Ни рабочие методы, ни принципы, которыми тот руководствовался, у них не сходились! Более того, уж слишком много личного оказалось намешано там, где положено быть лишь служебному: ну где это видано, чтобы давние любовники были напарниками?! Эмоции — враг. И этот враг мог сыграть против них в любой момент. Несмотря на всю их взаимную неприязнь, порой переходящую в горящий праведным огнём гнев, Сайно точно знал одно: аль-Хайтам подставит хоть спину, хоть грудь, если это понадобится для его защиты. А Сайно, в свою очередь, сделает то же самое для него. Вот отсюда-то и произрастал корень всех проблем. Напарники — это в первую очередь тандем, создающий идеальные условия для достижения намеченной цели. В приоритете у них должны стоять рационализм, профессионализм и соблюдение нейтралитета в отношение друг друга, ибо прежде всего они — взаимные средства выполнения поставленной задачи. Один — мозг операции, второй — тело. Оба — руки и ноги друг друга. Что же на деле имели они? Непомерное количество личных вопросов, что незаметно и основательно вливались в рабочую стезю. Готовность бросить то, за что взялись, на произвол судьбы во имя спасения друг друга. Горстку претензий и каплю недопонимания, образующих огромный ком из конфликтов ровно в тот момент, когда среда, в которую они попадали, становилась стрессовой, а взаимоотношения — нейтрально-рабочими заместо привычно близких, бесцеремонных и взрывных, а оттого никак не подходящих для подобной ситуации. И вопрос, зачем же аль-Хайтам и Сайно из раза в раз шли на одну и ту же миссию — самый, чёрт возьми, резонный. Вот только те никогда не признаются в этом даже самим себе. Вместо этого им было проще продолжать в том же духе изводить друг друга до трясучки, ссориться по сотне раз на дню и мириться примерно столько же. Они с лёгкостью могли предаться взаимной ненависти, гневу, злобе; ввязаться в драку, устроить перепалку в самый неподходящий момент, послать куда подальше… Но ещё легче они переключались на что-то иное, чему никогда не было места между напарниками, однако однозначно должно было быть только между ними. По-другому они не умели. Вот, пожалуй, и все объяснения. А потому Сайно не сомневался ни секунды перед тем, как ответить: — Субординации придерживаются напарники. А ты мне кто? Ни рыба, ни мясо — одно сплошное «-недо». Взгляд аль-Хайтама вмиг потемнел, словно даже солнце, неумолимо стремящееся за горизонт песчаной пустоши, перестало отражаться в его изумрудных глазах. Сайно ощутил, как по спине пробежали мурашки, хоть и по-прежнему не боялся. Просто впервые за всё время он наконец-то почувствовал, что сказал что-то… лишнее. Что-то, чего не следовало говорить, ибо то было на порядок хуже, нежели все предшествующие колкости и оскорбления. «А ты мне кто?..» Однако сказанного было не воротить. Аль-Хайтам же, ступив шаг навстречу, ровно спросил: — Это действительно то, что ты думаешь обо мне? Нет. Сайно не думал так. Если совсем по-честному, аль-Хайтам мог быть для него кем угодно с пометкой «-пере»: перенапарник, передруг, перевраг — словом, кем угодно, но только не носителем уничижительного «-недо». Вопреки этому знанию, заведённый Сайно толком и не подумал, прежде чем твёрдо ответил: — Да. Это действительно то, что я о тебе думаю. И больше аль-Хайтам ничего не спрашивал. Вместо этого он рывком повалил Сайно на землю и, отчаянно рыча, занёс кулак над его лицом. — Что ж, теперь я понимаю… — задумчиво протянул Тигнари, кивнув со знанием дела. Сайно стушевался ещё больше. Проблема уже была решена, конфликт — исчерпан, но ему всё равно становилось не по себе всякий раз, когда в памяти всплывал образ бездонных глаз-изумрудов, что смотрели на него с неприкрытым разочарованием. Тогда, ляпнув категоричное заявление сгоряча, он и не подумал о том, какие события из этого последуют. Речь шла и о драке, и о проваленной разведке, и о… — Сайно, — окликнул его Тигнари, посмотрев с тревожной догадкой во взгляде, — и что теперь? — А что теперь? — нахмурился Сайно в притворном недоумении. — Что теперь ты намерен делать? — терпеливо пояснил Страж, нервно шевеля ушами. Уж он-то не мог не понимать, какие последствия сулила затянувшаяся ссора между этими двумя. — Я знаю тебя сотню лет, приятель. Ты же не оставишь это так просто, верно? — Ах, ты об этом… Разумеется, нет. — Так что ты задумал? — Ничего, — Сайно пожал плечами. — Аль-Хайтам уже сполна ответил за произошедшее. — Ну и?.. — Что? — Ну же, дьявол, колись! — встрепенулся Тигнари, растеряв остатки самообладания. — Как ты ему отомстил? Глаза Тигнари горели огнём живого интереса. Сердце Сайно забилось чаще. — О, очень просто, — с деланным равнодушием вздохнул тот, а после, взглянув другу прямо в глаза, отчеканил: — Я вышел за него замуж. Упустив контрабандистов, они окончательно растеряли весь запал. Не хотелось ничего: ни рыскать по пустыне в поисках сбежавших ублюдков, ни даже видеть друг друга. По крайней мере, так считал Сайно, который сухо приказал выдвигаться в сторону ближайшего постоялого двора: надвигались сумерки, и идти в дальний путь было опасно. Аль-Хайтам шёл молча, периодически шмыгая окровавленным носом: тот не был разбит, однако со лба стекала красная струйка прямиком по направлению к переносице. У Сайно же начали зудеть руки, настолько ему хотелось стереть алые разводы с чужого лица, обработать травмы надлежащим образом, дабы не беспокоиться за вероятность подхватить заразу, и, что самое главное, извиниться. Но он сохранял молчание даже тогда, когда они добрались до выделенной им комнаты — одной на двоих, что получилось по привычке. Сайно даже пожалел о решении оставить Чуйку в отсеке для животных: думал, на ту попросту не найдётся времени за всеми разборками, однако на деле же ситуация застопорилась. Повисшая в воздухе тишина продолжала нагнетать последующие пару часов. За это время аль-Хайтам успел разобраться со своими боевыми ранениями, а Сайно, на чьём теле было больше синяков, нежели открытых ран (почему-то именно он имел нездоровую страсть царапаться во время драки), принял душ и начал готовить отчёт об их общем позоре. Главные трудности возникли с формулировкой причины срыва операции. Ну вот что он мог написать? Что они, точно заведённые кошки, сцепились под боком у кочевников? Или что в очередной раз смешали личное со служебным? А может, стоило вовсе взять вину на себя, дабы сгладить вину перед аль-Хайтамом? Конечно, этого не очень-то хотелось, особенно с учётом тотального игнорирования со стороны последнего, но всё лучше, чем писать правду. — Может, поможешь? — сухо обратился Сайно, когда аль-Хайтам, выйдя из ванной, молча прошёл к окошку. — Этот отчёт касается не только меня. — Удивительно, отчего же это?.. — уколол аль-Хайтам, зажимая меж губ самокрутку с табаком. — Надо думать, с мелкой сошки вроде меня спросу немного, — а затем, сделав первую затяжку, добавил: — Тем более для уважаемого генерала Махаматры. Сайно нервно повёл бровью. Во-первых, он терпеть не мог, когда аль-Хайтам курил в помещении; во-вторых, стремительно разгорался по новой ввиду его язвительности. Горечь чужих слов осела где-то в душе. В груди сжалось от одного лишь тона, нарочито переполненного ядом. Сайно слышал его тысячи раз, а потому прекрасно знал, что аль-Хайтам был полностью опустошённым: на деле в том не осталось ни запала, ни желания отстоять свою позицию. Просто ни-че-го. — Долго будешь язвить? — собравшись с силами, спросил Сайно, даже не повысив голос. Нужно было срочно прекращать всё это. Они ссорились по пять раз на дню, но так — почти никогда. И дело тут было не в драке и колкостях, а в чёртовом отчуждении в глазах аль-Хайтама. Из глубин мутных зрачков на Сайно смотрел брошенный хозяином пёс. И теперь тот кусал протянутую руку: за то, что предали, за то, что разочаровали. Да Сайно и сам едва не скулил от досады и сожаления! Однако что-то упорно не позволяло ему сделать первый шаг навстречу: ни то гордость, ни то упрямство, ни то снова грёбаные привычки… — Хочешь пререкаться — пожалуйста, но отчёт сам себя не напишет. — Я не хочу пререкаться с тобой, Сайно, — серьёзно отозвался аль-Хайтам, хотя Сайно уже приготовился к очередной порции яда в свой адрес. — И не собираюсь. Из открытого окошка повеяло холодом. Взгляд аль-Хайтама, напротив, обжигал, но не тело, а само нутро. Сайно поёжился, желая, чтобы все эти разборки поскорее закончились. — Тогда чего ты хочешь? — спросил он без особой надежды на ответ. Уж если аль-Хайтам затаил злобу, то трогать его сейчас было бессмысленно — проще подождать хотя бы до завтра. Однако тот, вопреки ожиданиям, тотчас ответил без утайки: — Ясности. — Ясности?.. — Да, Сайно, — и вновь обратился по имени, заставив сердце тревожно сжаться. Прежде Сайно даже не догадывался о том, что его имя может звучать подобным образом: жёстко, точно чужие уста нарочно наполняли его сталью, но вместе с тем столь проникновенно, словно их обладатель стремился достучаться не только до слуха, но и до души. Сайно и не знал, что думать. Он даже не был уверен, хотелось ли ему услышать то, что последует за этим, однако аль-Хайтам не оставил ему выбора, продолжив: — Мы мучаем друг друга два с лишним года. Пора бы и меру знать. «Мучаем». Это точно был конец. Такое, как правило, говорили напоследок. Жаль, дверью нельзя будет хлопнуть — соседей разбудят. Что ж, рано или поздно это должно было случиться. Сайно думал об этом не раз, но никогда не решался довести дело до конца: сначала не находил веских поводов, позже — не особо-то желал, а со временем и вовсе перестал допускать подобные мысли, ибо ему казалось, что они свыклись, ужились и стали достаточно близки для того, чтобы в случае чего поговорить обо всём напрямую, а не рубить с плеча в одночасье. Но, быть может, аль-Хайтам был прав, и они действительно были лишь мучительной привязанностью друг для друга. А там, где мучения, нет места любви. Сайно не был с этим согласен. Сайно не чувствовал себя ни страдальцем, ни мучителем. Сайно аль-Хайтама любил: не той идеальной книжной любовью, о которой слагали стихи и песни, но зато абсолютно искренне. Так, как умел. Но раз уж этого оказалось недостаточно, что ж… — Говори, — подобравшись, кивнул он. Они не станут оттягивать этот момент. Только не они. Сайно по-прежнему был склонен считать, что их взаимоотношения были честными от и до. Таковыми те и останутся, даже если доживали свои последние минуты. — Скажи, кто я для тебя, Сайно? — аль-Хайтам склонил голову набок и прищурился, точно силился разглядеть каждую деталь в чужой мимике. — Для разового увлечения ты слишком долго со мной играешься. Увлечения?.. Разового?! Так вот, как он видел это со стороны: будто Сайно — любящий его до гроба Сайно! — использовал его как игрушку для собственных забав? Он что, всерьёз об этом только что сказал?! — Затуши. — Ха?.. — Самокрутку, — сквозь зубы уточнил Сайно, после чего проникновенно прошипел: — Затуши её, иначе я прожгу тебе глаз. А после бросился на Хайтама с тихим, задушенным рычанием. Сколько они валяли друг друга по полу — неизвестно. К моменту, когда аль-Хайтам смог зажать Сайно меж деревянными досками и собственным телом, его свежие раны открылись, из-за чего капли крови, выступившие из глубокой ссадины на лбу, упали на чужое лицо. Именно это отрезвило Сайно. Алые брызги попали прямо на губы, а следом и в рот. На языке осел вкус железа, и вмиг стало тихо. Словно прежняя буря внутри него схлопнулась до состояния штиля. Аль-Хайтам продолжил прижимать его к полу, даже когда Сайно уже не дёргался. А Сайно даже не мог попросить его ослабить болезненный захват: слова попросту застряли в горле, и мысли разом потонули в глубинах чужого взора, направленного прямо на него. Аль-Хайтам смотрел в упор, не мигая, и лишь это помогло Сайно наконец уловить главную суть: тот вовсе не пытался покончить со всем раз и навсегда. Аль-Хайтам, напротив, цеплялся за него и их связь так же сильно, как и сам Сайно. И боялся потерять всё, что они имели, ничуть не меньше — оттого и завёл этот разговор. Два слепых идиота… — Значит, хочешь знать, кто ты для меня? — с усмешкой прошептал Сайно, собрав очередную алую каплю языком. — Хочу, — хрипло отозвался аль-Хайтам, всё так же не моргая. И Сайно, прикрыв глаза, дал себе волю: — Ты — моя грёбаная участь. Неизбежная судьба, если хочешь. Единственная слабость, что я когда-либо себе позволял. И без неё меня попросту сломает. Я не обречён, нет… Просто сам так решил, — голос на мгновение сорвался, но он не стал повторяться, потому как был уверен в том, что аль-Хайтам прекрасно читал все слова по губам. — Я не хочу и не буду распинываться о своих чувствах. Ни мне, ни тебе этого не надо. Ты либо понимаешь меня, либо всё это было зря. И я… — Сайно, — попытался прервать аль-Хайтам, но был перебит в ответ: — Я отвечу тебе в первый и последний раз, — с отчаянным задором процедил Сайно, растянув губы в дикой улыбке, — а ты запомни раз и навсегда, чтобы больше не спрашивать. И дальше последовало всего три слова. Слова были простыми, короткими, но сказав их, Сайно ощутил себя так, словно прошёл одно из самых трудных испытаний в своей жизни. Но оно того стоило, потому как аль-Хайтам, поглядев на него в неверии всего с пару секунд, втянул его, пожалуй, в лучший поцелуй, что был у них когда-либо. Они так и не встали с пола. Жёсткое дерево упиралось Сайно в лопатки, когда аль-Хайтам вошёл в него одним плавным движением, заставив выгнуться навстречу. Сайно не помнил, когда в последний раз секс казался ему настолько острым. Аль-Хайтам буквально выбивал из него весь пыл и дух с каждым толчком, заставляя скулить и плавиться, точно в агонии: мучительной, сладкой, до неверия изумительной, а главное, нужной и желаемой до дрожи. То был не просто секс в знак примирения. То было ответом на все вопросы. — Никогда больше так не говори, — с придыханием шептал аль-Хайтам ему на ухо, расставляя акценты на каждом слове тактом порывистых, размеренных толчков. — Никогда, ясно тебе? — Да, — Сайно едва мог расслышать его сквозь мутную пелену истомы, но всё равно отвечал, пускай нечётко и несвязно, точно в бреду: — да, да… блядь, боже, да! Аль-Хайтам остался доволен его ответом, а потому, перехватив под лопатками (ибо видел, что больно, и знал, что с заботы Сайно накроет куда как сильнее), принялся трахать его в самом правильном темпе из всех возможных, входить под самым верным углом и водить тесно сжатой ладонью по его влажному члену с таким усердием, что Сайно на секунду забылся. Его забила мелкая дрожь, очередной стон сорвался на крик, а тело вдруг вскинулось навстречу ласкающим рукам, после чего с глухим стуком приземлилось обратно. — Тише, тише… — принялся успокаивать аль-Хайтам, замедлив движение. — Больно? — Двигайся! — истерично воскликнул Сайно, поведя раздвинутыми бёдрами. Большего не потребовалось. Аль-Хайтам знал, когда Сайно намеренно играл в грубого партнёра, а когда банально не мог терпеть. И сейчас это однозначно был второй случай. Кончили они почти одновременно. Сайно думал, что умрёт прямо там, в крохотной комнатушке третьесортной гостиницы, на расстеленной по деревянному полу рубахе, когда ощутил, как тёплое семя заполняет его изнутри. Аль-Хайтам испустил протяжный стон в изгиб его шеи, и вибрация, что прошлась по всему телу, стала последней каплей, после которой кончил и Сайно. Вставило так, что он улетел, на какое-то время выпав из реальности и лишь краем сознания отмечая, как часто и судорожно сокращались мышцы внутри, и как мягко горячая ладонь зажала ему рот, тщетно пытаясь заглушить восторженный вскрик. А после были недолгие минуты тихого спокойствия. Сайно не сопротивлялся, когда его, аки девицу, подняли на руки и переложили на мягкую постель. Ему было так хорошо, как никогда прежде, будто всю радость мира закачали в один шприц и всадили прямиком в вену. Но на то минуты и были недолгими, чтобы скоропостижно истечь. Всё спокойствие улетучилось тотчас, стоило аль-Хайтаму, что прежде лишь лениво гладил его по стёртым лопаткам, выдать на одном дыхании: — Выходи за меня. — Что?.. — Сайно осоловело разомкнул веки, подумав, что ему померещилось. Но аль-Хайтам, посмотрев на него с улыбкой, лишь ровно повторил: — Выходи за меня, Сайно, — и склонился над ним низко-низко, дабы еле слышно прошептать: — Уж если мне суждено стать твоей участью, то пускай я сделаю это на законных основаниях. — Законных?.. — зачарованно переспросил Сайно, бесцельно зацепившись рукою за чужое плечо. — Ну, знаешь. Ты навряд ли придёшь в восторг от изречений о брачных узах, душевном союзе и всём таком прочем… — усмехнулся аль-Хайтам. — Поэтому да, назовём это законными основаниями. Как ни странно, каких-либо ещё оснований, помимо законных, Сайно не потребовалось. Сказать своё «да» оказалось настолько легко, что задумываться о чём-то большем ему не пришлось. К тому же, впереди была целая ночь — ещё не брачная, но всё же весьма многообещающая. Какое-то время Тигнари сидел неподвижно, точно громом поражённый — казалось, даже не дышал, и лишь трепещущие кисточки на ушах выдавали в нём жизнь. Сайно с пониманием улыбнулся, покрутив непривычно тяжёлое кольцо на безымянном пальце. Аль-Хайтам, чёртов прагматик, сознался, что заказал его у Кавеха, мастера ручной работы и по совместительству своего сожителя (теперь уже бывшего, ведь аль-Хайтаму со дня на день предстояло переселить его в комнату, выделенную Академией по доброму слову Сайно) ещё полгода назад, однако всё никак не мог найти причины для такого подарка как парные украшения. Не сказать, что он нашёл оригинальное решение… Однако Сайно ничуть не возражал. Сейчас же оставалось дождаться ещё одного одобрения, теперь со стороны Тигнари — единственного человека, чьё мнение взаправду беспокоило Сайно. И, разумеется, тот его не подвёл, заключив спустя долгое время молчания: — Пожалуй, лучшего исхода я бы не придумал. Теперь ваши бесконечные ссоры хотя бы будут оправданы: два сварливых, упрямых супруга… — Эй! — Сайно рассмеялся, шутливо пихнув приятеля коленкой под столом. — Это неправда! — Поддерживаю, — внезапно донеслось со стороны. Аль-Хайтам стоял в проходе, привалившись плечом к косяку, и смотрел на них с лёгкой улыбкой, едва заметно игравшей на устах. Сайно усмехнулся ему в ответ, прежде чем с укором спросить: — Давно ты подслушиваешь? — Примерно с того момента, как ты назвал меня «мудацким напарником», — невозмутимо ответил аль-Хайтам. — С мудацким я, конечно, смирюсь, а вот за напарника обидно. — А что, мудацкий супруг было бы лучше? — внезапно отозвался Тигнари, который, на секундочку, никогда не выражался. Видать, сильным оказался шок, основательным… — Ты чего пришёл-то? — спросил Сайно у аль-Хайтама, избавив Тигнари от нужды выслушивать очередную порцию возмущений. — Твоё чудище меня замучило. Не знаю, о чём оно пищит, но полагаю, что всё-таки зовёт тебя. — И ты оставил Чуйку одну?! Хайтам! — Ступай с ним, Сайно, — вновь вмешался Тигнари. — Тебя, очевидно, ждут. Я же навещу вас и поздравлю, как только приду в себя и определюсь с подарком. Сайно со вздохом поднялся с места, решив, что Тигнари и вправду потребуется какое-то время на смирение. Само собой, тот не был против союза двух приятелей, просто с такими новостями действительно было не так-то просто ужиться, что понимали оба новобрачных, обменявшихся красноречивыми взглядами. Когда Сайно, последовавший за аль-Хайтамом, уже переступил порог веранды, его вдруг окликнули, задавая, по видимости, самый животрепещущий вопрос: — И почему же это месть? А Сайно лишь довольно усмехнулся, будто только этого и ждал, и с улыбкой ответил: — Ну сам посуди, какое наказание могло быть хуже, чем супруг вроде меня?