Личный музыкант барона

Место, которое барон называл просто подвалом, оказалось огромной сетью подземелий, в которых было, на что посмотреть. — Ну что, Альбертик, будешь плохо себя вести — я тебя сюда посажу-у-у, — пригрозил барон со смешком. Альбертик в ответ на слова, сказанные доброжелательным веселым тоном, уже привычно улыбнулся, не почувствовав в тоне своего нового хозяина угрозы. Довольный тем, что смог обмануть доверие немца, барон оглянулся посмотреть, как народ воспринял сию забавную шутку. Прихлебатели, поймав его требовательный взгляд, с готовностью захихикали, но выражение лица леди Агаты осталось таким же холодным и отрешенным. Барон тут же скис. Пытаясь скрыть неловкость, он громко прочистил горло и поднес фонарь к одной из камер, освещая первую пленницу. Чем дальше от входа, тем опаснее были люди и существа, которых барон удерживал силой, поэтому никто не удивился, когда в тусклом фонарном свете перед зрителями показалась обычная с виду девушка. Молодая, симпатичная, в одежде простой прислуги — прегрешение ее было не столь велико, чтобы слишком уж сильно ее наказывать. По крайней мере, так подсказывал опыт завсегдатаев поместья. — Моя жена, — важно произнес барон, приобнимая жену свободной рукой, как будто кто-то в этом помещении забыл, как она выглядит, — считает, что эта дева невиновна. А я уверен, что это по ее вине моя любимая лишилась золотых сережек, которые я ей подарил на первую годовщину нашей свадьбы! Барон угрожающе насупился, чтобы все поняли: первая годовщина — это важно! Как и любая годовщина свадьбы, хоть первая, хоть десятая. Как и вообще все, что связано с леди Агатой. Зрители для виду поохали, показывая, что полностью на его стороне и разделяют его любовь к леди Агате. Кто-то даже вякнул, что, узнав о такой печали раньше, сам бы отдал этой прекрасной даме дорогие фамильные серьги из своей сокровищницы, за что барон пнул чрезмерно смелого мужчину ногой в колено, и тот заткнулся. Спасительного вина рядом не было. От мужа отлипнуть тоже не получалось — слишком сильное сопротивление показало бы разлад в семье, чем тут же воспользовались бы злые языки, распустив нелицеприятную сплетню по всей округе. Так что леди Агате приходилось стойко терпеть объятья и держать лицо. На самом деле, эти серьги никогда ей не нравились — барон, тогда еще далеко не такой богатый, как сейчас, снял их с трупа и вручил ей их с таким лицом, как будто этот подарок — нечто невообразимое, о чем она только и могла мечтать! Ну да, это был труп его любовницы, которая, собственно, и стала трупом после того, как леди Агата застала их вместе, и эти серьги были чем-то вроде жеста примирения, но видеть их женщина не могла, да то и дело их «теряла»… а в последний раз «потеряла» так умело, что целое поместье слуг не сумело их отыскать. — Клара тут не причем… — убеждала леди Агата. Впрочем, не особо старательно, ведь она прекрасно знала, что сейчас муж ее не послушает. У барона, на самом-то деле, было много предубеждений, и одно из них… — Разве ты сама не понимаешь, что человек с таким именем просто не может не украсть?! И вот и оно. Глупое предубеждение. — В таком случае, она украла бы кораллы или кларнет, а не серьги, — холодно заметила леди Агата. Тут барону возразить было нечего. Потому-то служанка и не удостоилась наказания, которое ей могли назначить за кражу. Никаких плетей и отрубания рук — барон решил оставить ее без еды на несколько дней просто для того, чтобы она подумала о своем поведении. Немец, не владеющий русским языком, так и не смог понять игру слов и причину виновности несчастной заплаканной женщины. Но, чуть задержавшись и пропуская всех вперед, он быстро достал из кармана сухарь, завернутый в платок, и бросил его Кларе. Приняла она подарок или нет, он уже не видел, догнав хозяина подвала с женой. Следующим пленником, которому не посчастливилось быть запертым здесь, оказался взлохмоченный немолодой мужчина, немного косящий одним глазом. К его шее, рукам и ногам были прикреплены кольца, объединенные между собой железным прутом. Эта конструкция не давала ему разогнуться, заставляя застыть в промежуточном положении — не сидячем и не стоячем. Пленник пугающе оскалился, и особенно впечатлительные особы отпрыгнули от камеры и спрятались за другими любопытствующими. — Storch… — музыкант прижал перевязанную руку к груди, глядя на человека с таким же сочувствием, каким он одарил бедняжку-служанку. — Was hat er getan? — Что он сделал? — перевела леди Агата, которая, будучи хозяйкой поместья, держала второй фонарь и намеренно отводила его подальше от пленников. Барон, который как будто только и ждал этого вопроса, довольно потер руки и зычным голосом — так, что прокатился по всему подвалу и влетел в уши ко всем пленникам сразу, — поведал своим верным слушателям: — Это у нас тут чернокнижник! По крайней мере, этот милый парень так заявил. Пообещал тут, значит, интересное представление, но так в итоге ничего и не показал, да еще и чуть с моими сундуками не сбежал. А я такое, ух как! не люблю, — барон помахал кулаком под носом у ближайшего гостя, который оказался задолжавшим ему герцогом. Герцог тяжело сглотнул и, шмыгнув вниз, прополз между ногами аристократов, от грозного хозяина подальше. — Ничего-ничего, пусть посидит, поучится проходить сквозь стены. — А сколько он так может просидеть? — уточнила благородная дама, которой, вообще-то, было не положено находиться в столь мрачном месте, как, в общем-то, и всем остальным представительницам прекрасного пола. Но эта хитрая лисица не раз спускалась в подвал барона для того, чтобы картинно рухнуть какому-нибудь привлекательному неженатому мужчине в руки, имитируя обморок. Вдова так вполне удачно вышла замуж целых три раза, но дальше мужчины заподозрили неладное и теперь, когда дама в очередной раз начала падать, все потенциальные кавалеры, наоборот, разбежались от нее во все стороны. Своего положения не изменил только пленник, который и хотел бы поймать прелестницу, да руки были немножко заняты. Впрочем, оказавшись на полу перед его камерой и взглянув в его глаза снизу вверх, дама упала в обморок уже настоящий. Барон неуверенно почесал свою воистину бычью шею. От немедленного ответа его спас тюремщик, грузной походкой пришедший встречать гостей. Широкий мужчина — даже шире барона, — лысый, с глазами навыкате, он раз за разом пугал чувствительную публику своим видом, каждый раз выплывая из тьмы подвала неожиданно для всех. Фонарь он не использовал специально, пользуясь эффектом неожиданности. Люди из первых рядов вскрикнули, а люди из задних — заорали, услышав, что вскрикнули первые (но не разглядев причину ужаса). Кто-то даже побежал спиной вперед, спотыкаясь на лестнице, и уперся в запертые двери. Барон всегда приказывал слугам закрывать подвал с внешней стороны, чтобы представление было особенно достоверным и пугающим. К барону в гости многие приходили за острыми ощущениями, и они их, конечно же, получали. Особенно людей впечатляло то, что любой из них мог остаться в этом подвале навсегда, хотя такого пока что не происходило. — А, Димитрий! — облегченно воскликнул самый храбрый и самый частый гость барона. — Как тебе тут поживается? Все так же не хочешь становиться палачом при короле? Димитрий молча уставился на мужчину, который решил сказать такую глупость, и тот, резко растеряв всю храбрость, поднял перед собой руки в успокаивающем жесте и спрятался за герцога-должника. — Барон, — позвал личный палач барона таким басом, что все вздрогнули, — чернокнижник, того. Помрет скоро. Надо освободить. Барон сделал вид, что задумался, потирая щетину. Гости сразу поняли, что настал их час, и закричали во все горло: — Голосование! Голосование! Но когда они заметили, что барон хочет взять слово, тут же умолкли, заворожено заглядывая ему в рот. — Вот что я придумал, ребятки, — заулыбался тот. — Мы ведь здесь все люди понимающие, сами не без греха. Подумаешь, сундук с драгоценностями — любой на месте этого жулика захотел бы его стащить! Может, простим его? Фальшь в его голосе была очевидна даже наивному немцу. Барон тут девушку по имени Клара посадил просто за предположение о том, что она украла сережки, а тут про целый сундук сокровищ говорит, мол, ничего страшного! Публика зароптала. Им бы, быть может, хотелось досидеть до конца и посмотреть, как внутренности пленника разрываются от давления, а вместо этого им предлагали лишиться такого зрелища и таинственного чернокнижника-шарлатана вот так взять и отпустить! Но кто барона знал давно, тот быстро смекнул, что к чему, и, наоборот, согласно закивал. — Найдется ль тот храбрец, кто сам вызовется освободить нашего пленника?! — вскричал барон тем же тоном, каким уличные торговцы расхваливали свой товар. — Он, возможно, немного обезумел, но вы же его не боитесь, верно? Сам барон, если уж честно, казался безумнее пленника, но гости на всякий случай боялись их обоих, так что храбрецов не нашлось. Перестав улюлюкать и роптать, знать попрятались друг за другом, выстроившись в длинную цепочку и придавив первого беглеца, который и без того со всех сил вжался в запертые двери. — Was er sagt? — забеспокоился музыкант. Он и леди Агата были единственными людьми помимо самого барона и тюремщика, кто не сдвинулся с места. Жена барона повернулась к Альберту и подняла фонарь, чтобы испытующе вглядеться новому слуге своей семьи в лицо. Альберт был бледноват, но, несмотря на явную слабость, решимость его не покидала. В его глазах горело желание во всем разобраться и, возможно, помочь очередному пленнику. Леди Агате когда-то и самой было жалко всех этих людей… Пока она не осознала, что у такого непростого человека, как ее муж, может быть много врагов и, обидев его единожды, они на этом не остановятся. — Этот фальшивый чернокнижник… — начала она рассуждать вслух по-немецки. — Он мог не желать ничего плохого моему мужу, но если бы он смог безнаказанно его обокрасть, по окрестностям пошел бы слух, что украсть у барона — дело несложное. Понимаешь, что я имею в виду? — она как будто оправдывалась. А оправдываться она не любила, поэтому тут же резко сказала: — Он хочет, чтобы кто-то вошел в камеру и освободил пленника. Но любое неверное движение можешь его убить. Это пытка называется «Дочь дворника», и чернокнижник закован уже давно. — Аист, — поправил Альберт ее. — Я знаю, мой брат увлекался этим... Я хочу помочь. Альберт скромно поднял ладонь, привлекая к себе внимание барона. Знатные гости тут же вздохнули с облегчением. Правильно, пусть слуги копаются в грязи и касаются нечестивого, незачем благородным особам марать об всякую чернь руки! — Не боишься? — довольно воскликнул барон, добавив в голос угрожающей хрипотцы. Но так как немец ничего не понял, хозяин вечера только махнул рукой и приказал: — Димка, открывай! Местный тюремщик и одновременно палач в одном лице снял с пояса связку ключей и принялся ее перебирать. Спустя непродолжительное время камера была открыта, и бесстрашный иностранец оказался внутри. Пленник поднял голову, всматриваясь в лицо своего спасителя, и только шире оскалился. Ни говорить, ни двигаться самостоятельно он уже не мог. На лице волнами сменялись гримасы боли. Палач, ничего не говоря, вручил Альберту ключи от пыточного приспособления, созданного, не иначе, каким-то извергом. Пальцы музыканта, совсем недавно обагренные кровью, слушались плохо, и потому нужный ключ сначала отказывался вставляться в замок, а потом и проворачиваться. Борясь с замком, немец склонился к пленнику слишком близко — и тот, не разбирая, кто свой, а кто чужой, вцепился собственному спасителю зубами в плечо. Но у Альберта оказалась воистину немецкая выдержка. Он лишь крепко стиснул зубы и довел начатое до конца, не проронив ни звука, а когда пленник был свободен, помог ему осторожно лечь на пол. Чернокнижник растянулся во весь свой рост, хрустя конечностями, и застыл, невидящим взором глядя перед собой. Альберт обернулся на звуки хлопков. Знать, уже сделавшая ставки на его проигрыш, неохотно ему зааплодировала. Леди Агата же, крепко стиснув ручку переносного фонаря, смотрела на него в упор. Тени падали на ее лицо, делая ее похожей на выходца из ада. Впрочем, лицо барона тоже напоминало о загробной жизни и страданиях, которые могли постигнуть тех, кто не жил праведной жизнью. Как истинный артист, Альберт поклонился и вышел из клетки. Барон тут же хлопнул его по плечу — как раз по тому, которое болело из-за укуса. На этот раз, Альберт не стал сдерживаться и ойкнул, на что барон от всего сердца хлопнул его еще раз. Палач расторопно закрыл камеру, хоть пленник в том состоянии, в котором он сейчас пребывал, все равно не смог бы сбежать, и незаметно показал Альберту большой палец. — А у тебя добрая, смелая душа, — восхитился хозяин этой пыточной, гордо сверкнув на Альберта глазами, будто лично нашел этот самородок среди кучи отработанной породы. — Посмотрим, что ты скажешь на это!.. — что бы немец ни сказал, малообразованный барон все равно бы его не понял, но такие вещи совершенно не смущали столь уверенного в себе человека. — Дорогие друзья, в соседней клетке у нас сидит… кабан! И не простой! По слухам, он тот самый колдун, что разоряет соседние деревни! По этому случаю я даже написал песню… Кхем-кхем… — Барон в очередной раз за вечер прочистил горло, а затем коротко пропел: — Не ловите колдунов — будет много кабанов!.. Только вот он что-то в человека не превращается. Кто готов помериться с ним силушкой?! Аристократы сделали еще один шаг назад, окончательно сдавив того бедолагу, которому не посчастливилось оказаться позади всех. Но на этот раз барон и не собирался никому вручать пальму первенства. Не дожидаясь добровольцев, он уверенно приказал тюремщику: — Открывай! — Муж, — леди Агата, которая до этого не выказывала никаких возражений, сейчас, когда ее мужчине угрожала реальная опасность, осторожно взяла его за локоть, пытаясь остановить. — Не нужно, это плохая идея. — Ты сомневаешься в моей силе?! — оскорбился самодур, стряхивая с себя ее руку. Впрочем, сделал он это мягко, прекрасно зная, что жена его — дама не менее обидчивая, чем он сам. На ее лице привыкшего ко всему человека всего на секунду мелькнул испуг, и это послужило толчком к тому, чтобы осуществить задуманное. — Отойдите все! Димка, чего ты ждешь?! Тюремщик едва заметно вздохнул. Глаза навыкате приобрели печальное выражение и прежде, чем отворить клетку, он встретился взглядами сначала с леди Агатой, которая покачала головой, а затем, так уж получилось — с музыкантом. Альберт и Димитрий не перекинулись ни словом, но мгновенно друг друга поняли. Разбуженный зверь зашевелился и поднялся со своего места. Дикий вепрь был настолько огромен, что едва помещался в камеру, рассчитанную на обычного человека. Его темная шерсть лоснилась под светом фонарей, бугристые мышцы заметно перекатывались под кожей. Из его шеи торчал обломок копья, который, казалось, не причинил ему никакого вреда — это-то и было доказательством того, что зверь был необычным. Барон, поверивший в свое всесилие, резко дернул дверцу клетки на себя. Счет шел на секунды. Вепрь, признав в бароне главного, а значит, и самого опасного, кинулся на него. Барон, широко расставив ноги и руки, будто желая заключить опасного зверя в свои не менее опасные объятья, прокричал: — Давай, иди ко мне! Больше он сказать ничего не успел — вепрь сбил его с ног и повалил его на земляной пол подвала. Огромные клыки нависли в опасной близости от шеи барона. Барон вцепился зверю в пасть, пытаясь отодвинуть его от себя, но силы были не равны. Вепрь одолевал своего пленителя. Все присутствующие застыли от ужаса, прижав ладони ко рту. Кто-то уже кричал, начав истерично биться в закрытые двери подвала, умоляя слуг выпустить их. Испуганные люди справедливо опасались, что зверь, расправившись с бароном, доберется и до них. Никто даже не думал о том, чтобы спасти хозяина поместья, все думали только о своей шкуре. Все, кроме трех людей. Леди Агата вытащила из фонаря свечу и бросила ее в вепря, подпаливая его шкуру. Димитрий схватил зверя за ноги, пытаясь оттащить его от барона. Музыкант же выхватил из сапога неприметный кинжал и вставил его зверю в пасть, не давая челюсти сомкнуться на шее барона. Затем музыкант потянул барона из-под тяжелой туши взревевшего вепря, пока Агата била зверя найденной здесь же дубиной с шипами, а Димитрий голыми руками ломал животному ноги. Общими усилиями воющее животное было втиснуто обратно в клетку. Быстро пришедший в себя барон, ловко, несмотря на немалый вес, поднялся и прижал дверцу камеру спиной, пока тюремщик запирал ее на ключ. Верная жена и музыкант оперлись о дверцу с обеих сторон от барона, налегая на нее руками. Вепрь бился о дверь головой, пытаясь ее выбить, но безуспешно: вчетвером люди его одолели. Барон тяжело дышал, не переставая криво улыбаться. Этот короткий поединок со страшным чудовищем быстро показал ему, кто действительно на его стороне, а кто — жалкий трус, не стоящий ни доверия, ни внимания. Инострашка, конечно, показал себя с удивительной стороны… Не то, чтобы барон не был уверен в своих силах (он и после явного поражения считал, что на самом деле с его стороны была только победа), но, определенно, был благодарен новому человеку в своем доме за то, что тот рискнул своей жизнью ради него. Иногда барон любил быть щедрым. — Твой кинжал остался у кабана. Я подарю тебе новый, — заверил он и отлип от двери. Одышка так и не прошла, как бы он ее не сдерживал. Сильный барон пошатывался, то и дело почесывая шею в том месте, которого едва не коснулись клыки. Гости перестали кричать и пытаться выбраться, поняв, что все это бесполезно — пока слуги, ожидающие наверху, не услышат четкого приказа барона, они даже и не подумают открывать двери. Знатным, но явно не благородным ничего не оставалось, как развернуться и пойти за бароном, делая вид, что не испугались и не предали его своим бездействием всего минуту назад. Последним, что барон захотел показать гостям, была дыба. Нет, пленники у барона отнюдь не закончились — когда такое было-то, — и интересных мест в его подземельях было еще много, но бодание с вепрем отняло у него все силы. Дыба же была традиционным завершением всех этих блужданий в полутьме. Только на этот раз гости ни на секунду не усомнились, что каждый из них по очереди опробует сей инструмент пыток за свое ужасное поведение. — Знаете, друзья, — барон, что удивительно, продолжил называть друзьями тех, кто, если так подумать, был готов бросить его умирать, — дыбу можно использовать не только для пыток. Она неплохо помогает тем, у кого болит спина. Кто-нибудь хочет ее опробовать? Желающих и тут, разумеется, не нашлось. Господа и дамы жались друг другу и дрожали, не отрывая от барона кто настороженных, кто восторженных взглядов. Подумать только, с бароном приключилось такое!!! А он не моргнул и глазом и повел всех дальше, будто ничего не случилось. Какой же он все-таки страшный человек! И этот страшный человек залез на дыбу и приказал тюремщику-палачу себя заковать. Леди Агата тут возражать не стала. Только скептически вздернула брови, наблюдая, как Димитрий крутит колесо, и как цепи натягиваются, распрямляя ее мужа во весь рост. Но Димитрий палачом был опытным, поэтому остановился раньше, чем его хозяину вывернуло бы все суставы. — Видите? — улыбался барон, но улыбка его теперь казалась хищной. — Совсем не страшно. Ты! — указал он на одного из гостей, как только освободился. Обращение к аристократу, как к слуге, да еще и от бывшего простолюдина, оскорбило всех присутствующих, но они снова были слишком напуганы, чтобы высказаться против. Человек, на которого барон указывал, попытался скрыться, но толпа сомкнулась за его спиной и вытолкнула его вперед. — Да, ты. Полезай сюда! Настроение барона уже скакнуло в разряд отвратительного, и этого не заметил бы только слепой. Аристократ, которого барон выбрал, был обречен. Леди Агата отвела глаза и сжала пустой и бесполезный, давно лишенный своей свечи, фонарь так, что побелели костяшки пальцев. Мужа нужно было остановить, пока он в очередной раз не перешел дорогу кому-то очень влиятельному. Благодарность короля не могла защищать его вечно. Особенно учитывая то, как быстро порой в государстве сменялась власть. — Das ist interessant! — воскликнул неуемный немец, который и без того показал себя героем вечера. До всех окружающих, наконец, дошло, что он не глупый и не наивный, он, черт возьми, просто сумасшедший! — Ich möchte es ausprobieren! — Он хочет попробовать… — неверяще перевела леди Агата. Судорожно сжатые пальцы начали постепенно расслабляться. Артист и палач вновь переглянулись и поняли друг друга без слов. Альберт с готовностью лег на деревяшку, ожидая, когда его растянут. Но барон почти сразу остановил «представление», резко вскричав: — Все, достаточно на сегодня! И сам начал стаскивать его с дыбы. Альберт, который к этому моменту ужасно хотел как можно быстрее оказаться в горизонтальном положении и заснуть, только печально вздохнул. И в какой-то момент, когда барон остановился перед выходом из подземелий, ожидая, когда слуги их отопрут, немец положил голову ему на плечо и закрыл глаза. Барон, удивившись этому жесту, решил было, что его гость-слуга-личный музыкант умирает, и как следует его встряхнул. Это несколько помогло Альберту взбодриться — рука у барона была тяжелая. Но жаловаться на тяжелую судьбу и лишения музыкант не стал. Только попросил, чтобы ему дали чистую тряпку — надо было обязательно почистить сапоги на ночь. Его наряд, в целом, тоже выглядел не лучшим образом, но… о большем Альберт просить не смел. — Ты чего, Альбертик… — протянул барон на удивление мягко… На удивление гостей, которым он всем в весьма грубой форме приказал выйти вон из его поместья и не показываться на его глаза минимум неделю. И да, как они поедут ночью через леса, кишащие разбойниками, его волновало мало. — Ты ведь теперь мой личный музыкант и должен выглядеть соответствующе! С тебя сегодня же снимут мерки и подготовят комплект самой удобной одежды! — А спать он где будет? — напомнила о себе леди Агата, бесшумно вставая по другую сторону от Альберта и намеренно не переводя ему сказанное, пока муж не ответит на вопрос. — Как где? У нас, конечно!.. — заявил барон так, будто это было само собой разумеющимся. Леди Агата напряглась. — …В комнате для слуг! — Ну, слава Богу! — проговорила баронесса тихо, отводя взгляд в сторону. Но, к ее несчастью, она слишком хорошо знала своего мужа, чтобы в это поверить.