Аве, Цезáре

Если я — твоё бремя на сердце, Отголосок минувших дней, Почему я — твоё спасение, Если бью всех врагов больней?

© Тата Апполонова

Во сне Аргос снова видел маковое поле. От алого цвета рябило в глазах, но он шагал вперёд, запрокинул голову, встретив наверху чистое лазурное небо. В какой-то момент руки, раскрытые и касающиеся нежных лепестков, стали липкими и горячими. Пришлось опустить взор. Маковое поле было прежним. Потемнело небо. Напротив стоял стройный обнажённый юноша. У него были большие глаза, незабываемый цвет которых перекрывал огромный чёрный зрачок. Но не это заставило замереть на месте. Тэлио был весь в крови, даже с кудрей капало на плечи, скатывалось с плеч, по груди, плоскому животу и ниже. Юноша широко улыбнулся, на лице остались большие глаза и хищный оскал с белыми зубами, похожими на клыки, протянул Аргосу руку, а за его спиной тотчас вспыхнула стена огня… Легат проснулся в поту и подскочил с мягкого ложа, на котором провёл добрую часть дня. — Кошмары? — Не успел прийти в себя, его уже взяли в заложники тех же самых незабываемых глаз, мгновение назад будораживших душу во сне. — Вы так дёргались, Легат. Будто бежали от кого-то. Так дёргаются во сне сторожевые псы. Снова откинувшись на ложе, Аргос протёр глаза, посмотрел в потолок и после продолжительной паузы ответил вопросом на вопрос: — У тебя язык отсохнет, если что-то плохое мне не скажешь? — А что я сказал? — Тэлио состроил на своём лице искреннее удивление. — Вы так грубы, Легат… — Может быть, перестанешь так ко мне обращаться? Для начала. — Раз либерт решил строить стены, Аргос подберёт к ним лестницы. Крепость будет взята — так или иначе. Легат не признавал поражений. — Я тебе не враг. И уже всё тебе сказал. И ты будешь слушать, будешь слышать меня. Если не как старого друга, то как хозяина. Выбирай. Присмотревшись к Тэлио в привычном полумраке, Аргос не заметил на нём следов золота. Снова не было и украшений. Не звенели от каждого жеста цепочки, тонкими змейками опоясывавшие стан юноши. Лишь туника цвета слоновой кости и влажные волосы, да румянец на щеках — украшения в арсенале. Воздух тоже был чище, но маковая гниль так просто не покидала место, в которое её пустили. — Слишком много требований. Не буду их запоминать, — ответил Тэлио, стойко выдержав на себе тёмный, насыщенный синий взгляд Легата. Мальчик прежде сидел, обняв колени, а теперь лёг, зарывшись в покрывало. С его стороны послышался тяжёлый выдох смертельно уставшего человека. — Как прошёл приём? — Как и все приёмы до него. — Я не понимаю. Ты просишь вернуть Арэ, но совершенно не даёшь мне шанса узнать тебя, разобраться в… происходящем. Тэлио благополучно уснул, не собираясь выслушивать возмущение Аргоса. Тихое сопение одновременно и злило, и трогало. Спящим либерт выглядел юным и беззащитным. Он просто уснул рядом с человеком, которому не уставал бросать, точно камень, отчужденное «вы». Так не ведут себя с врагами, да даже просто с чужими людьми подобное мало кто мог себе позволить — только глупые или слишком сильно в себе уверенные люди. Повторив прежнюю позу Тэлио, Аргос устроился ближе к мальчику. Длинная тога (чтобы быть под стать сенату) на нём вся смялась, и в ней было до смерти неудобно. Но менять её на одну из своих повседневных туник Легат не спешил, ведь для этого пришлось бы покинуть храм. …Мысль о том, что до пробуждения его сон сторожил Тэлио, держала на привязи… точно собаку — даже если это было не так.

***

Потеряв счёт времени и течение мыслей, Аргос не сразу услышал, как его тихо окликнули со спины. Обернувшись, он заметил в проходе женский силуэт. Сделав ещё шаг, Петра вышла на тусклый свет, явив своё лицо и позволив себя узнать. Аргос было подумал, что она пришла просить его уйти и прищурился, высматривая за спиной жрицы её верную подругу. — Я одна, — успокоила его Петра с улыбкой и изящно присела рядом. Её длинная коса светлых волос перевалилась через плечо и кончиком достала до оголившегося в вырезе туники девичьего бедра. Раньше это зрелище бы обязательно соблазнило Легата, но он был сейчас не здесь и смотрел как бы даже сквозь жрицу. Сквозь её красоту. — Последние дни Тэлио плохо спал. Мы переживали, что у него снова начнётся бессонница. Я пришла спросить, не нужно ли приготовить ему отвар для успокоения души и тела. Но вижу, что в этом нет необходимости. — Девушка говорила тихо, и тёплая улыбка впечаталась в её губы, не желая уходить. — Валерия уже хотела просить тебя уйти, доминус. Но я её остановила. И не позволю ей зайти сюда, пока сон нашего оракула столь спокоен. — Спасибо, — в тон девушке ответил Аргос. И решил поинтересоваться для собственного развлечения: — Я так сильно не нравлюсь Валерии? — Она злопамятна. — Жрица покачала головой. — Вспомнила тебя. А я вот не сразу признала. — Вспомнила? — Да. Мы с тобой и твоим братом росли бок о бок. Не помнишь? Мои родители и мать Велерии были рабами при доме Юлиев. Иногда нам позволялось играть с вами — с тобой и Ромулом. Остальных жриц в этот храм набрали с города, но нас вы с братом выбрали сами. Совсем не помнишь? Заметив в глазах Легата растерянность, Петра улыбнулась. «Все бы так миролюбиво реагировали на чужой недуг», — подумал Аргос. Жрица же не дождалась ответа и заговорила вновь. Её не просили прямо, но ей это и не было нужно. Должно быть, увиденного оказалось достаточно. А может быть, у неё имелось больше тёплых воспоминаний об Аргосе, и потому она была к нему снисходительнее своей подруги. Много нового Петра не рассказала. Аргос думал о том, что он помнил услышанное из чужих уст, только эти воспоминания были блёклые, пока их не озвучили. И, действительно, времена юношества врезались волнами в скалы забвения. Учёба, мелкие шалости и горячие объятия в тёмных углах дома Юлиев с красивыми и молодыми рабынями — картины обретали точность и лица. Вот Ромул тайком держал Петру за тонкую ручку, пока Аргос и Валерия постигали тела друг друга до глубинных откровений… — А потом ты стал меньше появляться в доме Юлиев, говорил с Валерией холодно и, она рассказывала мне, от тебя пахло другой женщиной. В императорском доме вечно все ссорились… А потом ты привёл в дом мальчика, которому и десяти лет на вид не было. На краткое время стало спокойно. Я слышала, как Цезарь говорил, что пусть бы этот мальчик остался, только бы тебя, доминус, уважить. Вот только и полного лета не прошло, как ты отправился на свою первую войну, оставив мальчика здесь одного до сегодняшних дней. — Ты не знаешь, что могло произойти тогда? Что могло заставить меня уйти? — Нет. Знаю только, что ты уходил в спешке — потому что сама наблюдала это со стороны. Будто в доме Юлиев бушевал пожар, который видел только ты. …Остальное мне неведомо.

***

Аргос вернулся к Реме ранним утром. Привыкшая к разгульной жизни названного мужа, она проснулась, без слов напоминая о своей особенности — чутком сне. Легату поставили на стол кружку с горячим травяным отваром, а сама хозяйка без лишних слов села напротив. — Только не напоминай о вещих своих снах. Без этого тошно. — Что тебя тревожит? — Рема оставила чужую просьбу без внимания. Её тёмные внимательные глаза блестели, отражая блики двух свечей на столе. Глаза самой Нокс… — Прошлое? Будущее? Одному без другого не бывать. А если я всем нутром чувствую ужас перед возможностью вспомнить прошлое от начала и до конца? Как быть с будущим? — Держаться дальше от того, кто хочет навязать тебе необходимость принятия прошлого? — Ты меня не слушаешь! — Крик сошёл на нет даже не начавшись. Аргос стёр испарину со лба и отпил отвара из кружки. Спокойствие приходить не спешило. — Прости. — Не извиняйся, грозный муж. — Рема хмыкнула, протянула руку коснувшись щеки Аргоса, одним этим жестом попросив посмотреть на неё вновь. — Честь. Долг. Меч. Да? Может быть, ещё не очень поздно включить в эту цепочку сердце? Оно ведь всегда готово подсказать тебе. Только ты не всегда готов его слушать. Легат коснулся руки Ремы, пригладил большим пальцем острые костяшки, зацепился взглядом за линию чужого рта. Женщина ласково ему улыбалась. Аргосу улыбаться совершенно не хотелось. Он вдруг вновь увидел в чужих глазах странную борьбу. Будто бы Рема хотела сказать что-то ещё, но заставила себя молчать. Когда стало светло, а к столу подобрался самостоятельно проснувшийся Марк, Аргос уже позавтракал и собирался уходить. Потрепав сына по светлым кудрям и поцеловав дочь в маленький лобик, Легат ушёл, запахнув на груди новый плащ. Старый Тэлио ему так и не вернул. В императорском доме было тихо. Ранним утром по белокаменным комнатам бродили рабы, отвечавшие за поддержание чистоты дома и работу кухни, обязанной кормить привилегированных особ. Ромул нашёлся в компании отца — в том самом саду, нарочито забытом, где пруд давно порос камышом. Императорская чета устроилась на скамье и о чём-то тихо переговаривалась. — Салве, Цезарь, брат. — Сын мой, — выдохнул с хрипом Цезарь. — Мы вспоминали о тебе. Подойди ближе, не сторонись отца. Но Аргос остался на месте. И заговорил, перебивая: — Я… Только и ему не дали договорить — перебил хруст сухой листвы и камней под ногами очередного жаворонка. На этот звук Аргос обернулся, удивлённо засмотревшись знакомой фигуркой в короткой тунике. Спереди эту фигурку поперк груди пересекала натянутая тетива лука, за спиной торчал сам лук, в руке Тэлио держал стопку стрел с белым оперением. — А вот и наша юная Диана. Иды прошли, и снова в бой? — Ромул говорил посмеиваясь, будто не замечал, как воздух струнами того же лука вокруг них натянулся. Аргос растерял прежний серьёзный настрой. Рядом с Тэлио путались все его мысли и планы. Цезарь понял происходящее по-своему и спросил: — Тэлио, мальчик мой, ты всё ещё не простил Аргосу его недуг? Или у вас перемирие? Негоже вам ссориться… — словно внезапно вспомнив давний разговор, когда Аргос только вернулся и впервые за долгое время посетил дом Юлиев, Цезарь не договорил. Закашлялся. Пока приступ не закончился, никто не смел продолжать говорить. Тэлио поджал губы и отвернулся. Легат с Ромулом обеспокоенно всматривались в черты Цезаря. Тот отмахнулся от них, когда хрипы прекратились, и закончил собственную мысль: — Мой сын тебя на руках принёс, Тэлио. Ты едва дышал тогда. А посмотри сейчас на себя. Здоровый юноша, у которого впереди целая жизнь. Пришло время поджимать губы Аргосу. Гладиус направили в его сторону. И он на него напоролся, пачкая невидимой кровью землю под ногами. Здесь и сейчас он — вновь безоружен. Посреди поля бля. Гладиатор без меча. Смертник. Просто человек без прошлого! — Безумно благодарен, — точно змея сцедила свой яд — ответил Тэлио. Так и кошки шипят, когда их палкой со двора прогоняешь. Ответил и зашагал прочь. Нежелание остаться соглашалось с желанием бежать по чужому следу. Аргос пришёл сюда искать хоть какие-то ответы на вопросы и вновь остался неудел. Говорить о прошлом, показывая собственную уязвимость — страшный сон. — Брат? За метаниями Аргоса наблюдала чета Юлиев. Цезарь молчал, Ромул что-то говорил, но Аргос его не слышал. Точно околдовали. И он не мог думать о чём-то своём, когда рядом был либерт, которого до дрожи хотелось понять. Думы о прошлом… Аргос желал спросить о многом. Он надеялся найти хоть что-то, что могло бы прояснить туман в голове. Но судьба или даже сами Боги были того против — Легат не знал. И он просил отпустить его, забыв обо всём. Он пообещал вернуться к ужину, но сам не был в этом обещании уверен. Ну а пока… Аргос сорвался с места и побежал. Сердце сильнее застучало внутри. По этим тропкам они с Тэлио бежали однажды прошлым летом. — Отпусти. — Вновь тонкое запястье оказалось в кольце широкой ладони воина. — Аргос. — У Легата аж дыхание спёрло от звучания собственного имени в голосе Тэлио. — Вернись к ним. — Что же? Мне теперь слушать твои приказы, а потом ты будешь упрекать меня в мягкотелости? Мы же договорились. — Мы не договаривались. Ты сказал, что заставишь, если я не захочу дать тебе этот шанс добровольно. Мне такое не нравится. — Ты вообще не имеешь прав заявлять, что тебе нравится, а что нет. Или напомнить, кем ты приходишься мне, Ромулу и Цезарю? Тэлио оскалился, дёрнул рукой, но вырваться не смог. У Аргоса снова появилось ощущение, что юноша готов себе кисти переломать, только бы освободиться. Легат был бы рад не говорить грубостей, не провоцировать и не обижать зазря, да только надоело ему постоянно выслушивать обвинения в свою сторону. «Правда глаза режет?» Да. А что скрывать? И не только Аргосу. — Ты говоришь вспомнить прошлое. Сегодня я пришёл за ответами к Цезарю. Но сейчас, мне кажется, никто не сможет ответить на все вопросы лучше тебя. — В чём смысл? — Тэлио последний раз дёрнулся, затих, посмотрел глаза в глаза, задрав голову. — Я могу что угодно придумать. Ты поверишь? — Хочешь вернуть близкого человека обманом? — Просто хочу его вернуть. — Неожиданно ударил не железом, а искренностью. Пропасть нежности… Либерт и глаза опустил на последнем слове, словно смутился… Не стоило забывать про захват крепости даже сейчас. Аргос на миг забыл, и это стало его ошибкой. По руке хлестнуло стопкой стрел. Тэлио и сам себя задел этим ударом, но не подал вида, сорвавшись с места, стоило Аргосу его отпустить. Только вот — двух широких прыжков было недостаточно, чтобы убежать. Либерта грубо поймали, закинув на плечо — Легат уяснил, что с этим диким созданием нужно держать ухо востро. Он не позволил отвлечь себя неожиданным нападением, пусть замешкался засмотревшись нарочитым смущением, но среагировал быстро, поражая реакцией хищника. Или охотника? Всё одно. Лёгкий. Маленький. «На руках ты держал мальчика, которому и десяти лет не было». У Богов весьма странное чувство юмора. Тэлио сначала замер, будто оценив обстановку, замахнулся вслепую ногами, но ударить не успел. Аргос легко перехватил обе стройные голени, прижав к своему боку намертво. За спиной раздался раздражённый вдох-выдох. — Я же сказал, что заставлю слушать.

***

— Раз увязались следом, Легат, то шагайте тише, а не распугивайте всю дичь в округе поступью медведя. — Ты говоришь громче, чем я иду, — не остался в долгу Аргос. — Сосредоточься на своей охоте, а не мне. — Не без удовольствия он отметил легко покрасневшие мочки торчащих из-под тёмных локонов ушек. Уговор был таков, что сначала они закончат преследование жирного кабана, замеченного в кустах во время общего спора, а потом этот самый спор продолжат. Возмущённый Тэлио вёл речь о том, что ему удобнее стоять на двух ногах, а не виснуть на плече Легата, согнувшись пополам. Утверждал, что рука у него не болела, хотя тонкая кожа ярко покраснела и выглядела нездорово. События после охоты не оговаривались, но Аргос всё-таки верил в хоть какой-то спокойный диалог между ними. Пусть и не сегодня. Завтра. Да в любой ближайший по счёту день! Опрометчиво. А как иначе? Пусть оракул был ещё совсем юн, но в его взгляде и словах оказалось много больше зрелости, чем в том же лысеющем сенаторе, говорившем о запрете сецессий. Да и слушать Тэлио хотелось больше. Это не тайна. Факт. — Встань ровнее, сильнее натяни и отпускай… медленно. — Легат, не говорите под руку! — зло гаркнул Тэлио, опустив руки вместо тетивы. Его грозный вид теперь скорее забавлял Аргоса, нежели расстраивал. Разноцветье глаз сейчас были похожи на два тёмных изумруда — среди зелени леса. И эта зелень завораживала. — Если вам так хочется, то идите и возьмите оружие себе тоже. А мне не мешайте. — Как скоро ты снова стал обращаться ко мне как к чужаку. Удобно. Взял и сделал шаг назад. Но не думай, что теперь я дам тебе уйти. Кабан прежде рывший землю на небольшой поляне вдруг сорвался с места и умчал глубже в лес. Скорее всего, зверь не остался безучастен к чужому разговору и решил скрыться с глаз долой. Чтобы не мешаться. Или помочь? Боги сегодня были на стороне Аргоса. Взгляд Тэлио стал ещё темнее. — Больше делайте. Меньше говорите. Легат. — Обращение либерт бросил, уже ступив по следам сбежавшей от него жертвы. Аргос немедленно двинулся за ним. — Я тебя не оставлю, пока ты сам не перестанешь убегать. В чём, между прочим, обвиняешь именно меня. — Вам не даёт покоя моя личность или тело? Даже Корнелий мне так не досаждает, как досаждаете вы. — Почему ты нас сравниваешь? Боишься, что Арэ в моём исполнении станет тебе ненавистен?.. — Вы мне уже ненавистны, — бросил оракул, перебив. Но Аргос продолжил, будто бы не заметив жесткой реплики: — …Разговоры только и ведёшь, что о чужих желаниях твоего тела. Тебя сильнее всех это волнует? Прекрасно знаешь, что чувствуют, видя тебя, зрелые мужи и пользуешься этим. Только не со мной. Против меня ты это используешь как оружие, чтобы оттолкнуть. Только вот не получится. Тэлио остановился и обернулся. — Не будьте так уверены. Не сегодня, так завтра — вас снова заберут махать мечом и проливать чью-то кровь. А потом вы вернётесь, скажете, что ничего не помните и сами от себя откажитесь. — Юноша замолчал, тяжело вздохнул и отвёл взгляд в сторону. — Просите шанс, уверяете, что не повторите прежних ошибок. Но вы сначала вспомните свои ошибки, а потом уже просите этот шанс. — Он вдруг усмехнулся. — Да, красота — это оружие. Но в виде обоюдоострого меча. Масляные взгляды старых господ мне отвратительны, даже если потом эти взгляды станут мне новой ступенькой к цели. — И мой взгляд тебе противен? Либерт не ответил, отвернулся и пошёл дальше. Аргосу не хотелось считать это согласием. — Тэлио, сейчас я прошу помочь мне вспомнить. Почему ты молчишь? — Легат не устал пытаться перемахнуть через эту высокую крепостную стену. Снова и снова спрашивал. — Все эти годы моя семья хранила молчание. Пока не появился ты, я думал, что живу там, где должен жить. А потом… ты. Змеи, чуждые Боги и земли — твои слова. К кому ещё я могу пойти за ответами? — Как ты не поймёшь! — Тэлио резко встал на месте, вскрикнул, Аргос едва в него не влетел, но вовремя среагировал, остановив шаг. — Если я возьму и расскажу тебе о твоём прошлом, то ты всё сломаешь и себя в том числе! Что толку от тебя, не способного чувствовать то, что чувствовал Арэ?! — Что в этом прошлом такого? — в противовес чужому крику Аргос ответил тихо и спокойно. — То, что тебя сломает. Ты не хочешь знать о себе в прошлом. Иначе давно бы уже вспомнил сам. Или не забывал. — Простая истина. Резать без ножа — тоже было стихией Либертас? — Или я просто не готов вспомнить? Тогда не отворачивайся от меня. И перестань решать, что я хочу, а чего не хочу. Не дорос ещё, оракул. Не строй из себя больше, чем есть на самом деле. — Когда ты пытаешься строить из себя хозяина — это смешно, а не страшно. Аргос засмеялся. Но Тэлио его не поддержал. По его лицу сложно было сказать, что у него на уме. Но на миг он сдался, показав собственные чувства лёгким изломом и дрожью губ. Легат, заметив перемену, нервно выдохнул. — Если не готов вспомнить, значит первым от меня отвернулся именно ты. По какой причине я должен поступить иначе? — Потому что ты лучше меня? Это могло продолжаться до бесконечности. — Нет. Потому что у меня есть прошлое, которое заставляет идти вперёд. Уговор соблюсти не получилось. Кабан убежал, и так много было сказано неясных слов. Стрелы, падавшие с неба смертоносным ливнем — были не настолько ужасны, как эти неясные слова. Мучиться догадками и подозрениями без капли ясности — пытка наживую. Старые шрамы всегда болели в непогоду. Стало быть Тэлио — личная непогода Аргоса. Гром небесный… Молния самого Юпитера!

***

Между деревьев спокойно щипал зелень высокий олень с ветвистыми рогами. — Ты слышал о том, что случилось с юным охотником, который подглядывал за купанием девственной Дианы? Не боишься, что сейчас целишься в него? Тэлио недовольно цыкнул, призвал спутника к тишине, но Аргос продолжал наступление на выдуманную крепость. Вот уже были заряжены все катапульты… — Актеона задрали его же псы. Не отвлекайте, Легат. Иначе можете повторить его судьбу. — Не вижу поблизости псов. Рядом со мной только ты. Либерт оскалился. Вычищенные белые зубы мелькнули меж его губ, отразив хищный блеск. Оценил иронию. Вслух ничего не сказал, вновь прицелившись. История Дианы и Актеона повествовала о желании недоступного. Запрет в любом его проявлении лишь распалял пламя желания. За это и поплатился молодой Актеон. Вернувшись с охоты, он случайно наткнулся на озеро, спрятанное в зарослях. В этом озере резвилась Диана в окружении своих подруг. Богиня отличалась влюбчивостью, но никогда не допускала сладострастных прикосновений смертных до своего тела. Так Актеон и узнал, что даже взгляд на божественно-прекрасное тело Дианы недопустим простому смертному. Богиня в наказание обратила охотника оленем, и его задрали собственные псы, приняв за дичь. «А вот и наша юная Диана». Вспомнилось недавнее приветствие Ромула. Он попал в яблочко. Тэлио промахнулся. Стрела задела оленью спину, спугнула зверя, и тот сорвался с места, натужно взревев. — Кто учил тебя охотиться? — спросил Аргос. Он наблюдал едва уловимую досаду в лице Тэлио. — Если бы ты дружил с собственной головой, то не задавал бы такой глупый вопрос. — Я? — Есть и другая легенда про Диану, — Тэлио вновь не ответил на вопрос. — Про её любовь к Ориону, которым был недоволен её брат — Аполлон. Во время соревнования с братом Диана по незнанию застрелила Ориона, которого Аполлон выдал за живую мишень. Позднее Богиня искупила свою вину, поместив возлюбленного и его верного пса Сириуса на небо. Они до сих пор ярко сверкают там по ночам. Вот только Богиня живёт дальше, влюбляется и охотится, а Орион уже никогда не сможет вернуться домой. — Снова метафоры? — Нет. Просто суровая правда жизни. Любое чувство проходит. Даже самое сильное… — Аргос резко схватил Тэлио за запястье, будто хотел помешать ему договорить. Незаметно пригладил краснеющий след, оставленный стрелами. — Вот и моё чувство к Арэ пройдёт. Для этого вам нет нужды становиться звездой и чем-то жертвовать. — Я по глазам вижу, что ты врёшь, Тэлио. Какой смысл тянуть на себя и потом отталкивать? Сначала ты убеждаешь меня, что я должен вспомнить, потом говоришь, что я тебе не нужен. Что мне стоит забыть… Это какая-то игра? Я должен знать правила, чтобы достойно отвечать тебе. Склонив голову к плечу, Тэлио смотрел на руку Аргоса, сжимавшую его запястье. Кость, крепко обтянутая кожей, и широкая мясистая ладонь с грубой кожей, крупными фалангами и сбитыми костяшками — контраст абсолютно разных жизней. Аргос наверняка мог запросто переломать Тэлио все кости, но он держал бережно. Какие бури в голове либерта сейчас исполняли ритуальный танец? И что этот танец обещал Легату? Столько было вопросов без ответов. И всё зависело от решения упрямого юноши в золоте и молоке. История умалчивала момент начала цикла, где центром бесконечного вращения стал этот юноша, но Аргос сам понимал, что сойти с очередного поворота — значило вернуться к жизни без цели и смысла. Где даже мечта о защите Рима казалась теперь выдумкой. Пустышкой. Ничем. — Говорю я правду или вру — решать не вам. — Тэлио слабо потянул свою руку, без слов просил его освободить. Но Аргос не отпустил. Впервые за долгое время он понял, что не хотел отпускать. Не хотел уходить. Сейчас ему не было страшно. Некстати и не к месту вспомнились те два юноши, давно погибшие друг за друга на поле боя. Оставалось надеяться, что после смерти Плутон даровал им возможность путешествовать по своему царству крепко взявшись за руки. Плечом к плечу. Да будет справедлив Великий Владыка мира Подземного! К слову о мире Подземном, в Спарте была одна неумолимая истина, что гласила о победе или смерти — «со щитом или на щите». И пусть ныне от Спарты осталось лишь название. На этом примере и принципе родился стимул статьсильнее самого себя. Будто в один миг он проснулся, сызнова открыл глаза, остановился, поправил щит и крепче сжал рукоять меча. Пред ним раскинулась бесконечная неизвестность, позади него (подгоняя) упиралась остриём меча — тайна прошлого. Всё это складывалось в единую цель его жизненного пути. Осталось только уравнять будущее и прошлое. — Как много из того, что ты видишь после макового дыма — правда? Тэлио даже растерялся, широко распахнув свои невероятные глаза. Он совсем не ожидал такой резкой смены их темы обсуждения. — Зависит от того, кому эти видения предназначаются. Люди сами выбирают путь. Боги лишь показывают один из вариантов. — Что ты видел обо мне? — Я уже говорил. — А что ты видел об Арэ? — Его ждало Великое будущее, — Тэлио ответил с придыханием, будто ему не хватило воздуха, чтобы договорить. Больше он не отдёргивал руки. — Каким же было твоё будущее? — Судьба Актеона вас ничему не научила? Нельзя подглядывать за тем, кто этого не терпит. — Попробовать стоило, — беззлобно усмехнулся в ответ Аргос. — Мне почему-то кажется, что наши судьбы связаны друг с другом. И сейчас не я иду против замысла свыше. — Вам стоит почистить уши. Совсем не хотите слышать меня. Хотя заставляете слышать вас. Легат и сам не понял, что с ним стало, когда потянув либерта за руку, легко коснулся губами нежной кожи чужой ладони. Там, где всё ещё краснел след от стрел. Ненавязчивый запах дерева и цветочных масел опьянил не хуже терпкого вина. Тэлио напротив не мог скрыть того, как его загнали в угол — не он охотился, а охоту вели на него. Наконец, Аргос чувствовал своё превосходство и власть. Можно было сколько угодно строить крепости, что не поддавались натиску снарядов катапульт — всегда находился способ покорить эти крепости изнутри… — Ты не представляешь, как сильно я хочу вернуться в прошлое лето и забрать свои слова назад. Из-за них ты теперь отталкиваешь меня? — За прошедшее время немало воды утекло. Ваши слова давно не трогают моё сердце. Но чужое отрицание не остановило желания Аргоса выговорить наболевшее. Он воевал на границе с мыслями о собственной ошибке. Он хотел, чтобы эти мысли его отпустили. — Тогда я был другим. Не понимая твоих мотивов, первым делом решил оттолкнуть. Все люди ошибаются, Тэлио. Идти изначально по верному пути — удел Богов, а не человека. Мне ли тебе объяснять. Неужели, ты не допускаешь ошибок? Или… ты их просто не признаёшь? — Дело не в признании. Я не прощаю. Это разные вещи. — Истоки всегда одни. — Не пытайся переубедить меня! — Тэлио переменился, дёрнулся, от неожиданности Аргос отпустил его руку. — Когда ты так смотришь… его глазами! Слабые места. Камень за камнем. Крохотные лазы в неприступной крепостной стене. В них проникали хитростью. Их находили с нежностью. Если Арэ был знаком ребёнок, из которого он лепил и обжигал глиняные фигурки, то Аргосу достался юноша, который сам научился обжигать. Вспоминать предысторию требовалось постепенно, как уже говорилось раньше, — всё внезапное убивало. Пришлось сдавать позиции. Порой отступление — только возможность набраться сил для сокрушительной атаки. — Ты сам пытаешься строить из себя взрослого. Но взрослые так себя не ведут. Пусть ты и не плачешь… Далеко ходить за примером не надо, у меня подрастает сын, дочь. Я знаю, как это бывает. Вот только ты — не мой сын. И ты уже не маленький. Посмотри на меня без бесконечной пелены обиды перед глазами. Пойми, что я не враг. И мне можно доверять. Потому что я тебе верю, Тэлио. Хочу верить. — Важная поправка. — Сколько ещё мы будем ходить кругами и вести переговоры, которые ни к чему нас не приводят? Без золота и храма либерт оставался раненным внутри мальчиком, которого однажды бросили, точно ненужного котёнка внезапно разродившейся кошки. Он оброс ядовитыми шипами, стал выпускать клыки и рычать. Но раненный мальчик плакал внутри навзрыд. Этому мальчику хотелось вернуть прошлое, в котором был человек, подаривший ему огонь… Внезапной вспышкой в голове Аргоса грянуло видение: белое пламя и большие тёмные глаза в самом его центре. Желание спасти. Отчаянный крик обречённого, и спокойствие детского лица, готового умереть. Одно дело было слышать, а другое — видеть. Вот так это было? Больно до судороги в сердце. Воспоминание пришло из ниоткуда и ушло в никуда, оставив за собой влажный след на коже. — Почему?.. — Тэлио опешил, не сводя взора с лица Аргоса. — Ты плачешь? Слёзы сами собой сбегали из уголков глаз. Легат стёр влагу со щёк и усмехнулся. Снова его телом владел не он, и слёзы ронял тоже — кто-то другой. — Вот почему вспоминать прошлое так страшно, — ответил Аргос, засмотревшись удивлённым оракулом напротив.

***

Возвращались уже в сумерках. Моментами Тэлио выглядел даже заинтересованным в чужом обществе. Аргос не пытался дорваться до него излишними расспросами. Им обоим нужно было время, чтобы всё обдумать. Тэлио перестал бросать отчуждённое «вы» и иногда бурчал что-то в ответ на истории Аргоса. Те бурной рекой проливались из него, стоило прорвать плотину их негласной «вражды». Истории были самые разные. От повседневных, семейных, до будней на войне. Он даже вспомнил один забавный случай, спасший жизнь целой центурии: — Выхожу утром из шатра и тут меня за локоть перепуганный легионер дёргает. Говорит, что во сне ему привиделось, будто на нас галлы напали. Я и сам такой исход предполагал, потому что много было предпосылок. Отправил отряд разведки на внеочередную проверку. Так и оказалось. В лесу засел целый вражеский отряд. Нападение мы отбили. Вот только легионера, который всех предупредил, всё равно пришлось разжаловать… — Зачем разжаловать? — перебил его Тэлио. В его голосе было бесконечное непонимание. Они уже выходили из леса, как Аргос остановился, придержал за руку Тэлио и улыбнулся, когда тот на него посмотрел. — Загадка для самых внимательных. — Потому что спал на посту? — выдвинул либерт предположение, вместо ожидаемого фырчания о том, что он не ребёнок, нуждающийся в играх и загадках. — Да. А если бы ночью напали? Не досчитался бы головы он и часть несчастных, которых бы зарезали во сне. — Но так же не случилось. — Мне ли тебе объяснять, что законы зачастую не терпят исключений. Отпустив руки они стояли в тишине, слушая стрёкот цикад и приглушённые звуки города вниз по склону холма, на котором возвышался дом Юлиев. Аргос давно уже нёс небольшой лук, с которым вышел на охоту Тэлио, и не спешил его отдавать, пока хозяин сам не потянулся за оружием — вместо прощания. Аргос завел лук за спину, спрятал. — Сегодня я много говорил. Теперь твоя очередь. — Что за ребячество? — недовольно спросил Тэлио. — Мы уже достаточно виделись и говорили, а я до сих пор о тебе знаю лишь что-то общее, известное другим. Так не пойдёт. Мальчик, заставивший сенат верить себе будучи малышом, просто не мог быть скучен. Этим он и притягивал — тайной своей породы. Как хищная кошка, изгибавшая спину перед прыжком, готовая оборвать жизнь её бедной жертве. Опасная красота. Полная неизвестность внутреннего мира… — Что ты хочешь знать? — Либерт сдался слишком быстро как для него, будто именно сейчас закончилось желание скрываться и таить. — Корнелий. Почему ты стал его протеже? — Это слишком громкое определение. — Тэлио нахмурился. — Стал, потому что не могу отказать. Тебе напомнить, кто я? Раб делает то, что прикажет хозяин. Цезарь… приказал. Я исполнил. Быть разменной монетой в играх политиков — не такая уж плохая участь для раба. Пока меня не тронули, я исполняю то, что от меня требуют. Вот и всё. — А если я прикажу тебе перестать? — Умерь пыл, Легат. Твоё слово хоть и громкое, но не такое весомое, как слово Цезаря. Впрочем, Ромул мог бы попробовать. Приказать. Но сейчас у него другие проблемы. — Которые ему создаёшь ты. — Просьба почистить уши всё ещё в силе. — Тэлио показательно закатил глаза. — Ты слушаешь меня? Ромулу мешаю не я, а его отец. — Когда Цезарь решил пойти против собственного сына? — недоумевал Аргос. — Когда собственный сын подорвал его доверие. Пока есть возможность, Цезарь будет цепляться за старое мироустройство. А Ромул… хочет перемен. Если посмотреть с этой стороны, Корнелий внушает нынешнему Императору много больше уверенности в завтрашнем дне. — Тэлио снова потянулся за луком, подошёл очень близко, что коснулся дыханием чужого предплечья. Аргос лишь безучастно смотрел на него. В конце концов, либерт сделал два дела сразу: забрал лук, выхватив его у Легата из-за спины. И ответил: — Здесь надо не разбираться: кто прав, а кто виноват. Пора уже решать и занимать чью-то сторону. — На чьей же стороне ты? — На своей. Аргос запустил руку в свои волосы и взъерошил уже отрастающие прядки. Да, если сравнить их с Тэлио в степени заинтересованности в делах политики, то Легат явно проигрывал. Либерт хоть и молод, но с детства обитал в кругах сената, а сейчас и участие в делах Империи принимал ктивно. Его слушали, пусть и под влиянием Корнелия, но слушали! А Ромул просил поддержки неумелого политика (но именитого воина), названного брата, имев под рукой юношу с «даром» предсказания и хитрым в политическом деле умом? А сказал совсем другое: — Своя? Ты хоть что-то от своего имени говоришь там, на собрании? — Я делаю то, что должно и что могу делать, находясь в своём статусе. А что делаешь ты, Аргос? Всё-таки ржавеешь, подобно стареющему мечу, который сломается, стоит ударить сильнее? Я ведь не для устрашения говорю о том, что тебя твоё же прошлое может сломать. Вокруг тебя лжецы и предатели, а ты им успешно подыгрываешь вот уже почти десяток лет. Это удобно, но благородно ли? Так подобает поступать истинному мужу Рима? — Всё издеваешься. Тэлио сделал шаг ближе. Ему не мешала разница в росте. Хотел посмотреть в глаза — задрал голову. Гордая порода от этой маленькой уступки никуда из трёхцветного взгляда не исчезала. Аргос набрал полную грудь вечернего воздуха, где и влажный запах леса, и цветочные масла и горьковатый привкус пота, который мог исходить только от молодого и здорового юноши, что провёл весь день на охоте. Так близко. Так далеко. И в чёрных зрачках — звёздная пропасть. — На всём свете ты не найдёшь кого-то, кто так сильно, как я сейчас, хотел бы перестать издеваться над тобой. И встать рядом, чтобы помогать, а не мешаться. Но я раб. И я бесправен. Так решил когда-то Арэ. — До этого момента он говорил, что Цезарь решил его судьбу. Но Аргос будто не обратил внимания на столь явную оговорку. — А что делать мне? — Аргос не спросил — прошептал. Либерт был слишком близко и слишком глубоко смотрел, словно (на самом деле) искал в чужих глазах (своего) Арэ. — Пытаться его вернуть? — Либерт скривил губы в подобии улыбки. — Ты уже нашёл те три змеиные головы? — Я… Договорить не дали и в миг забрали внимание Тэлио. Ромул неторопливо спускался по узкой тропке. Румянец на щеках и широкая улыбка выдавали несколько кубков вина, залитых внутрь мощного тела Цезарева сына. — Секретничаете? Весь день вас не было, появились к ужину и всё равно не спешите, — говорил Ромул сразу издалека. Его громкий голос разносился по низине рокотом и застревал в ветвях деревьев эхом. У Аргоса не было желания отвечать. Ему не понравилось, что приближение Ромула оборвало те тонкие ниточки, которыми успели обрасти они с Тэлио. Тонкая паутинка ядовитого паука… Либерт сразу отстранился. Не стало ни шаловливой полуулыбки, ни искрящихся азартом глаз. Словно Ромул смог расстроить одним своим появлением. Отстранились друг от друга, как сделали много шагов назад. А на деле остались рядом. И Аргос неосознанно заслонил Тэлио одним плечом. От кого защищал и зачем? — Как же так, Тэлио? Пока Аргоса не было, тебя не получалось вытащить из храма или лектория. Сейчас же туда не затащишь… Налаживаете мосты? — Меньше бы занимался пьянством, Ромул. Больше бы трудился во благо Рима, — заявил Тэлио, будто младенца отчитывал, а не говорил с сыном Цезаря. Ромул засмеялся, схватившись за живот. Аргос с Тэлио переглянулись. — Неподражаемо. Брат, а у нас это семейное? Позволять ему говорить, что вздумается? — спросил Ромул отсмеявшись. — А разве не ты это начал? — Аргос хмыкнул. — Заявил мне, что я должен быть к нему терпим и милостив, ведь он так ждал меня, а я просто взял и забыл о нём. Вот. Возвращаю долги. И дарю внимание, пока снова не пришлось воевать и рисковать вернуться без памяти. — Второй раз подобное не прощается, — не смог промолчать Тэлио. — Да и за первый раз приходится едва не на колени падать. — Будь ты тем, кого он хочет видеть, он бы тут на задних лапках прыгал, как щенок. Раньше Ромул не говорил об Арэ, как о совершенно ином человеке. Он вообще не разделял Аргоса на двух разных личностей! Кого же всё-таки спрятали, заточили в нём — в Аргосе? И что Арэ мог поведать миру, раз его память так навязчиво и сильно хотел вернуть Тэлио? Как давно появилась граница и разница, ведь Аргос жил спокойно, не знал никакого Арэ и даже помнил детали собственной юности!.. Только вот — чья в итоге это была юность? Его замешательство не осталось без внимания. Ромул что-то говорил ещё, продолжал посмеиваться, а Тэлио, успевая огрызаться, вдруг коснулся кончиками своих пальцев сжатой в кулак руки Аргоса. Жест был незаметен для Ромула, но Аргоса бросило в жар. Самому захотелось смеяться. В истерике. И в Богов верить. Они там, наверное, хорошо веселились, играя с чувствами вконец запутавшегося — в себе и в происходящем — мужа. — …Что? — спросил Аргос, оборвав Ромула на полуслове. Он не слушал. В ушах звенело. Голова раскалывалась надвое, будто сам Нептун бросал в неё свой трезубец. — Отец, Корнелий и Марк ждут нас в императорских покоях. Нас двоих, — поправился он, кивком показывая Тэлио покинуть их. Нежное прикосновение тут же исчезло. Послышался шелест травы под чужими сандалиями. Аргос не обернулся. Зато отчётливо расслышал брошенное в спину, бесконечно громкое. Бесконечно тихое: — Аве, Цезáре! Всего два слова превратили Ромула в статую, у которой даже пьяный румянец с щёк пропал. «Вокруг тебя лжецы и предатели, а ты им успешно подыгрываешь вот уже почти десяток лет. Это удобно, но благородно ли? Так подобает поступать истинному мужу Рима?» Аргос внимательно следил за названным братом. Тот повёл плечом, смотрео удаляющемуся Тэлио в спину. Наигранная праздность себя исчерпала. — Брат, не смотри так на меня. Доверие — вещь более зыбкая, чем песок. Вот она была в горсти, а вот — её не было. — Как много ты слышал? — Достаточно. — И насколько ему можно верить? — Что ты хочешь услышать, Аргос? — сдался Ромул, взмахнув руками. — Правду. От брата — только правду. — А если я не могу сейчас её тебе поведать? — Доверять тебе — мой выбор. Предать это доверие ты решаешь сам. — Почудилось, что даже воздух стал холоднее после этих слов. — Что ты знаешь о нём, чтобы сейчас так на меня смотреть? Хотя спрашивать сейчас должен был Аргос: — А что я знаю о тебе? — БРАТ! — Я потерял память, и никто из близких мне людей так и не рассказал, как именно это произошло. Что же её просто так не стало? Откуда шрам у меня на голове? Как я получил его? Точно ли он — причина забвения в моей голове?! И почему до этого момента мне никто не говорил, что я в прошлом — совершенно другой человек?! Аргос, подражая крику Ромула, сорвался. Крепче сжал кулаки, подошёл ближе и посмотрел в глаза так, чтобы вопреки всему добиться всех ответов именно от брата. Брата который был ближе всех, хоть их и разделяла стена долгой разлуки и утерянной Аргосом памяти. Как и говорила Рема: «Может быть, ещё не очень поздно включить в эту цепочку сердце? Оно ведь всегда готово подсказать тебе. Только ты не всегда готов его слушать». — Ты взял с меня обещание. С меня и Мания. Ты просил беречь его и защищать. Потеря твоей памяти — способ его защитить. Мы так решили. Твой нрав не получалось по другому обуздать. Аргос схватился за голову, хотелось рвать на ней волосы, чтобы даже если от боли, но прийти в себя. Проснуться. Вокруг него творилось истинное безумие! Ромул продолжил: — Я знаю лишь, что ты получил травму незадолго до того, как всё забыл. Мы навещали тебя, а потом обнаружили пустую койку. Корнелий сказал, что тебя отправили на службу. С тех пор, сам знаешь, мы с тобой виделись очень редко. Ты сам не искал встреч. — Почему ты не настаивал на встрече? — Зачем беспокоить, то, что требовало тишины? — Ты не мог знать, чем я тогда занимался. Если верить твоим словам, то потеря моей памяти была выходом из тех событий, какие терзали меня в прошлом. Меня и Тэлио. Я мог соврать или… — Я знал, пусть и не всё. И за это до сих пор расплачиваюсь. — Чем? — Недоверием отца. Каждый новый поворот диалога — повесть о двух концах. С одной стороны раскрывалась тайна. С другой — вопросов рождалось всё больше. А потом — раз! Хоть немного, но прояснилось. Информация, что была известна, встала в ряд парадом звёзд на небе. Для Аргоса всё началось с того, что он спас сына безымянных (пока ещё) предателей, потом снежный ком разрастался: опека чужого ребёнка, личность отличимая от нынешней, Ромул, который не мог до сих пор принять на себя лавры Императора! Тэлио не похож на славного и честного раба. Ему дозволено слишком многое, но какой ценой, если его хотели убить тогда — вместе с его родителями… Какой ценой? И почему он был так важен? — Он не верит тебе, потому что ты был на моей стороне? Потому что я якшался с предателями? Да? Ромул! Не томи! Говори со мной, иначе я точно сойду с ума! И если ты опять начнёшь уходить от темы и шутить!.. Ромул не дал закончить Аргосу его угрозу. Не дал договорить. Оборвал. И в лице изменился. Стало ясно, что прежние спокойные дни остались за спиной, как и праздные улыбки с хлопками по плечу. — Те, кого принято называть предателями, на самом деле, не были ими. Они не были частью Рима, чтобы его предавать. А ты был. Это ты предал Рим, Аргос. Ты, а не они. На этих словах страшным совпадением сверкнула молния вдалеке. Сумерки только усилили контраст света и тьмы. Аргос зажмурился от яркой вспышки, осветившей собой пространство. Всё случилось будто по негласному приказу Юпитера. И почти сразу за молнией, грянул гром. Воздух стал влажным, а небо заплакало крупными каплями дождя… «Твоё прошлое тебя сломает», — вторил грому и молнии тихий голос Тэлио в голове.