принцесса змей

Том Риддл всю свою жизнь желал бессмертия. Гермиона Риддл всю свою жизнь желала исключительности. Гермиона помогла Тому снискать то, чего он хотел, а Том взамен заставлял ее чувствовать себя самой особенной, единственной, исключительной. Перед ее глазами пронеслась вся жизнь. Она свершила много великих вещей, создавала и творила, изобретала и разрушала. И все это было пустое и бесполезное, приводящее в пустоту и неудовлетворенность дерьмо.  Ее ничто не было способно удовлетворить. Ни одной цели ей не было достаточно. Власть над чужими душами? Бессмертие? Вечная молодость? Победа в войне? Она взяла это все, но довольна не осталась. Приобретала одно — тут же отваливалось другое. И так с самого детства. Нашла брата и магию — потеряла родителей. Нашла власть и бессмертие — повязла в страхе перед временем. Нашла вечную молодость — потеряла брата. Принесла брату победу в собственных руках — потеряла свое дитя. Ничего не осталось на месте. Боги давали и отбирали поровну, а Гермиона на такое никогда не соглашалась. Но она устала. Бороться, искать, жертвовать, убивать, раздумывать. С нее достаточно и того, что в итоге она находилась здесь — между жизнью и смертью. Ее жизнь — такая долгая, изощренная, полная побед и проигрышей жизнь — оказалась полностью пустой, потому что ей никогда не принадлежала.  Гермиона оказалась в доме родителей. В том, где мать с отцом были еще живы. В том, где еще сохранились запахи еды, книг и семьи. Но там было пусто, а Гермиона сидела на том самом диване, где Том впервые с ней согласился и позволил сделать шаг ему навстречу. Сидела и рассматривала собственные руки. О, было бы большим лицемерием не назвать свои же руки великими. Но в них ничего не оставалось — все ускользало.  Ее тянуло к входной двери. Гермиона долго ждала и сопротивлялась, но в конце концов не выдержала, дернула за ручку, и ее встретила полная темнота там, снаружи. Бесконечное пространство пустоты и темноты, черный вакуум, потому что ее жизнь окончилась здесь, как только Том впервые с ней согласился и позволил сделать шаг ему навстречу. Все кончилось в этом доме, даже не начавшись. Ее здесь уже никто не ждал.  Вдохнув полной грудью, Гермиона ступила в темноту, оставляя все свои ошибки и победы за спиной. …чтобы проснуться в провонявшей смертью и кровью камере. Там же, где она пала от заклятья брата. Том исчез, а вокруг все так же лежали два мертвых тела. Гермиона с болью улыбнулась, понимая, как похожи между собой они трое. Скоро у них будет еще чуть больше общего. Ладно, она осталась жива.  Как? Гермиона прислушивается к себе, мысленно сканирует каждую известную ей деталь о себе самой. Ей хватает нескольких минут, чтобы понять. Крестраж. Том уничтожил свой собственный крестраж, свой единственный шанс на бессмертие. Кажется, во второй раз, если можно предположить, что именно так спасся мальчик Поттер. Громкий истерический смех вырвался из ее груди, дробясь эхом о каменные влажные стены. Гермиона смеялась, умирала от смеха, держась руками за напрягающийся живот, потому что уже предопределила судьбу Тома Риддла. Он сам дал ей в руки шанс сделать так, как ей хочется, и воткнуть флажок в конечной точке этого увлекательного путешествия. Все так же посмеиваясь, Гермиона оперлась руками о залитый кровью пол и заставила себя подняться на ноги, насильно сгибая и разгибая суставы, и первым же делом добралась до когтистой черной палочки, валяющейся в стороне. Она шла по поместью, прихрамывая, и слушала лишь одно — древние проклятья, что шептала ей Кали. Богиня охватывала все ее существо, нежно подталкивая всеми своими руками вперед, окутывая ее красивым расписным платком с вышитым на нем изображением смерти.  Гермиона понимала, что богиня дарила ей саван, укрывающий ее уставшие плечи.  Она устала. Устала слишком, чтобы продолжать делать хоть что-то. Она игнорировала идущих мимо нее пожирателей, со страхом разглядывающих покрытые кровью руки и волосы, в поисках лишь одного человека. Сын Леандра был особенным мальчиком. Ему нравилась маленькая Гермиона, и он с трепетом обещал Гермионе Риддл верность, если она убережет его любимую. Он любил исподтишка, тихо и без слов, не наведывался к ней в камеру тайком и никак себя не компрометировал, но любил. И оставался в этом треклятом поместье, чтобы быть рядом хотя бы так, хотя не хотел здесь быть.  В нем не было преданности лорду Волдеморту. Гермиона не вникала в эту детскую влюбленность, лишь делая пометку в уме, что отдаст девочку этому мальчишке, если та этого захочет. Она бы многое сделала для Гермионы Грейнджер, Салазар свидетель, но не смогла даже сберечь свое же дитя. — Теодор… — хрипло произнесла она, схватившись за плечо мальчишки и оставляя там багровое пятно в виде ладони, заставляя его вздрогнуть от испуга и развернуться лицом к ней. — У меня есть последний приказ. Ей не хотелось смотреть на его лицо. Не хотелось видеть отображающееся на нем осознание, смотреть на скрившиеся в боли черты. Ей хватало своей собственной. От понимания, что ничто и никогда ей не принадлежало. У Гермионы было очень мало своего, а теперь и вовсе ничего не осталось.  — Ты прямо сейчас выйдешь из этого поместья, — начала она, еле держась на ногах, — и сделаешь все, чтобы найти мальчишку Поттера. Ты отпустишь его на свободу, вернешь его остаткам сопротивления, а потом будешь свободен. Ты меня понял? Том проиграет все свои битвы. Гермиона освободит того бездарного мальца, просто чтобы брату неповадно было. Чтобы и на том свете он был неудовлетворен. — Но… — Теодор говорил шепотом, тяжко сглатывая слюну, раскрывал и сжимал в кулак напряженную руку, — что же… как… — Она мертва, — эти два слова были сказаны резко, со вселенской злобой. — Ты освобождаешь мальчика любой ценой, а я заканчиваю все это здесь. Драко и Пэнси не должны ничего знать, ты должен сделать это один. Тебе ясен приказ, Теодор? Ей хватило одного крошечного кивка. Мальчик разберется со своей болью позже, обязательно. Он вырастет, оправится. Люди делали так испокон веков, десятки, сотни, тысячи лет. Люди умирали, и это неизбежно. Том решил сломать это правило. Жаль. Гермиона продолжила свой путь, пошатываясь. Ей страшно хотелось прикрыть глаза, остановиться, дать себе время подумать, потому что она никогда не была сделана из импульсов и резких движений. Каждое решение долго обдумывалось, приводилось в рабочее состояние, и лишь потом… Но не сейчас. Не теперь.  Собаки уходят из дома, чтобы умереть. Кошки, чтобы умереть, возвращаются домой. Вот и Гермиона шла, будто древний призрак сотен собственных ошибок, чтобы умереть. Она шла к себе домой, чтобы обрести покой там, где всегда его теряла — в когда-то благоговеющие перед ней руки, к когда-то раскрытой перед ней душе. Скрипнув дверью, она зашла в кабинет, наконец оторвав взгляд от пола и схватившись им за брата. Тот сидел в том самом кресле, сложив руки домиком и ткнувшись в них лбом, где еще полчаса у них был крошечный шанс вернуть себе свой дом. Маледиктус обвивалась вокруг его ног толстыми кольцами, что-то успокаивающе шипя. Гермиона больше не понимала змеиной речи, не могла уловить ни единого значения, но присутствие здесь последнего крестража придало сил. Отчего-то даже из-за этого в сердце кольнуло. Лорд Волдеморт, оторвавшись от своих рук, устало повернул голову к ней. В красных глазах зияла восхитительная в своей пустоте бездна. Полное небытие. Радужки не двигались, застыв на ее фигуре, и Гермиона обнаружила, что ничего не чувствует. Ни привязанности, ни одержимости, ни боли, ни тоски. Перед ней сидит мусорный огрызок когда-то родного человека, пустое место, просто мешок с мясом и костями. Мерлин, как она устала. Шаг за шагом, она подходила все ближе. Приближалась к своему дому, впитывая в себя все усилявшийся аромат озона. Слушала в ушах ритм сердца, который не подскочил и не замедлился. Она слишком много сделала, чтобы иметь право волноваться в такую секунду. Он не помешал ей снова устроиться на своих коленях. Не помешал ей положить голову на свое плечо. Не помешал ей обернуться вокруг собственного тела, замкнуть себя в смертельное кольцо. Гермиона слабо гадала, знает ли брат, что она собирается сделать? Разрешает ли ей это своим бездействием, или просто думает, что ей надоело быть вдали? Думает ли, что она все так же одержима им, и поэтому пришла снова домой? Она решила выхватить для себя несколько минут покоя, просто прижавшись щекой к его плечу.  Кошки умирают девять раз, а Гермиона умерла дважды, далеко от своего дома. Но на третий решила вернуться. Кошки приходят умирать домой. Отсчитав последние секунды, Гермиона взялась за рукоять лежащей в кармане мантии. Три. Два. Один. Быстро вычерченная руна. — Адеско Файр, — ее шепот прозвучал как гром посреди пасмурного серого неба. Том не успел. Не успел поднять руку, чтобы уберечь себя от мгновенно испепеляющего огня. Ту самую силу чистого уничтожения, тотального разрушения. Он не успел, а Гермиона и сама не сдвинулась с места. Умирать — не больно. Это лишь мгновение, во время которого слышишь лишь рев за долю секунды распространяющегося огня. Мгновение, во время которого ты чувствуешь себя снова дома. Мгновение, во время которого ты знаешь, что никакого другого исхода быть и не могло.  Адскому Огню потребовалась минута, чтобы сожрать старое величественное поместье и всех находящихся в нем людей, и лишь дух Кали, танцующей на останках пепелища, знал, что цикл окончен.