принцесса змей

Серая Дама уступила и доверилась Гарри Поттеру. Диадема оказалась спрятана в Выручай-комнате, в самом ее сердце, и по дороге туда Гермиона Грейнджер десять раз прокляла свою недогадливость относительно этого места. Ну почему, почему она ни разу не задумалась — а откуда там вообще берутся все те вещи, которые комната щедро предоставляет ученикам? Не могли же они материализоваться из воздуха, черт возьми, — это противоречит всей сути волшебства! Вот если бы она лишь задумалась, начала копаться, то, возможно, они бы не потеряли впустую столько времени теперь, когда его оставалось так мало. Медальон и чаша лежали в ее бисерной сумочке. Еще один крестраж — Нагайна, это наверняка, Гермиона была уверена в этом на девяносто девять процентов, Гарри тоже. Кольцо уже было уничтожено Дамблдором, каким образом — неясно, директор не оставил никаких распоряжений или подсказок. Всего получилось четыре, но… Гермиону беспокоил Гарри, беспокоила эта… связь между ним и Волдемортом. Способность передавать друг другу мысленные образы, все эти сны, боль, которую испытывал ее друг прямо с четвертого курса, а то и раньше — каждый раз, когда этот террорист оказывался в непосредственной близости. У нее у самой тоже остался шрам, вырезанный проклятым ножом, но ведь она не оказалась как-то связана с Беллатрисой, верно? Гермиона Грейнджер не была глупой. Она знала, что все это значило. Знала, но отказывалась признавать это. Поэтому быстро откинула сейчас ненужные мысли и двинулась вслед за Роном в поисках лучшего друга. Сейчас нужно сосредоточиться на другом. И чем глубже сквозь завалы они с Роном проходили, тем она больше понимала, что Гарри там не один. Он говорил с кем-то, и Гермиона узнала бы этот голос из сотен — слышала, как он оскорблял ее почти ежедневно на протяжение шести лет. Там был Драко Малфой, с которым Гарри и беседовал. Гермиона ускорилась, увидев уже начавшуюся потасовку, пристально глядя на представшую перед ними троицу. Грегори Гойл, Блейз Забини и Драко Малфой, который, увидев ее, застыл взглядом и не сводил больше глаз. Она в последнюю секунду успела выбить Экспеллиармусом палочку из рук Малфоя и получила в ответ от Гойла гребаную Аваду Кедавру, еле сумев отразить ее еще одним заклятьем. И тут началось невообразимое. Рон, бегущий за слизеринцами с криками о том, что его девушку обижать нельзя, улетевшая куда-то наверх диадема, карабкающийся по кучам всякого старья Гарри, норовящий вот-вот рухнуть со всей этой конструкцией вместе… Гермиона, естественно, полезла за ним. К черту все это, они выживут, выживут и победят, и Гарри останется жив, а она за ним хоть в самое пекло побежит. Потому что она Гермиона Грейнджер, а Гарри Поттер — ее первый и самый лучший друг, человек, давший ей ощущение нужности и привязанности. Она будто всю свою жизнь, даже до поступления в Хогвартс, ждала его. Порой возникало ощущение, что кто-то просто запрограммировал ее мозги на нем. Достав диадему, они вдвоем спрыгнули с кучи вещей, а потом Гермиона увидела свет. Это был пожар где-то там, в глубине, куда убежал Рон… — Рон! — крикнула она, собравшись уже бежать за ним, но не пришлось. Уизли со всех ног уже несся к ним: — Бежим! Бежим, этот идиот сейчас подожжет тут все! — на бегу схватил Гермиону за руку и побежал дальше. Гермиона пожалела, что вообще оглянулась, потому что поняла: гребаные слизеринцы наколдовали Адский Огонь! Они сгорят здесь, шансы на спасение — один к сотне, если не меньше, потому что Адский Огонь — это чертова смерть без возможности выжить, а контролировать его мог разве что волшебник уровня Дамблдора. Гермиона летела, почти не касаясь ногами пола, огибала повороты, со всех сторон сталкиваясь с огнем, и мозг ее работал на пределах возможностей. Если вдруг им не повезет, она должна вытащить друзей. Обязана. Она просто вспоминала все-все-все, что ей было известно об Адском Огне, каждую строчку из каждой книги, что попадалась ей в руки… Адский Огонь — это не просто стихия, не просто огонь, это самая настоящая магия. Магия наивысшего порядка, которую легко наколдовать, но почти невозможно контролировать. И, что гораздо важнее, у этой магии было собственное сознание. Адское Пламя не просто разгоралось, оно охотилось — это видно даже сейчас в том, как огненные цунами рвались за единственными живыми существами в комнате ценой вообще всего на своем пути, только бы убить и уничтожить. Оно могло спалить вообще все, независимо от того, какая вещь попадется в пламенные лапы… Исключительное волшебство. Особенное, не поддающееся простой логике, чистейшая энергия. Гермиона почти не соображала, когда ребята наткнулись на метлы, и просто на автомате выполняла все необходимые действия, потому что в голове булькало и кипятилось месиво из предположений и дум. Что если, что если, что если… — Мы должны спасти их! — заорал Гарри и резко сменил курс, полетев к Забини и Малфою, что судорожно пытались залезть повыше и подальше от огня. Плевать. Что если, что если, что если… Есть лишь один шанс. Но должно получиться, просто обязано. Забини оказался на метле Рона, Малфой — на метле Гарри, а Гермиона и вовсе забыла про свой страх полетов. — Гарри, кинь диадему в огонь! — во всю глотку закричала она, уже видя перед собой двери наружу. — Что?! — Гарри посмотрел на нее через плечо, Малфой — вместе с ним, и у обоих были огромные-огромные от шока глаза. — Кинь диадему в пламя, доверься мне, прошу! И сняла с себя свою неизменную сумочку. Внутри были чаша и медальон, а еще все ее вещи, и, что самое главное, дневник. Гермиона Кетилин Чейс, ее лучшая подруга, советчица, старшая сестра, которая так сильно помогала ей во всем и всегда. Гермиона понятия не имела, как будет жить без нее, что с ней вообще будет, но, милостивый Годрик, у нее просто не было времени достать из сумки дневник, потому что они будут наруже через три… две… одну… Диадема и сумка со свистом полетели в огонь. Адское Пламя сожрало их, вспенилось и почернело, вокруг раздался вой и крик, всплеск наитемнейшей магии почти окутал ее тело, и Гермиона поняла, что оказалась права. Крестражи уничтожены. Подростки кубарем выкатились в школьный коридор. Тяжелые двери Выручай-комнаты захлопнулись, отрезая смерть и уничтожение от всего остального замка. Гермиона перекатилась на спину, безжизненно глядя в каменный резной потолок, и поняла, что ее подруги больше нет. Крестражи уничтожены. Остались лишь Нагайна и… Гарри Поттер. Если вдруг у лорда Волдеморта не окажется еще одного тайного крестража. Гермиона надеялась, что нет.

***

Мерно капала вода откуда-то сверху. Гермиона Риддл отмеряла шагами сырое пространство, нервно расчесывая грудь и шею отросшими ногтями. Сверху доносились звуки разрушения, звуки войны: взрывы, треск. Глухо, но доносились. Все это заставляло ее нервничать сразу по нескольким причинам. Во-первых, весь этот шум означал, что война достигла пиковой точки. Том должен был быть здесь, а девочка Грейнджер писала, что они с друзьями собираются в Хогвартс. Скоро Гермиона выйдет отсюда и спустя четыре десятилетия увидит своего брата. Во-вторых, весь этот шум напоминал ей о сороковых. Тогда тоже были взрывы, разрушения, и казалось, что вот-вот им на головы упадет бомба. Не хватало лишь голосящих во все горло приютских детей для пущей "ностальгии". Там, наверху, тоже наверняка умирали дети. Такие же, какими были они с Томом когда-то. Нехорошо, нехорошо… Нельзя тратить волшебную кровь впустую, чистая она или грязная. Им ведь нужны последователи в будущем, молодые умы. Гермиона всегда была повернута на дальновидности. Делала вещи с оглядкой на будущее. Том же всегда смотрел лишь на свое упрямство, мог годы тратить на одни и те же вещи, а потом садился в лужу, когда натыкался на изменившуюся вокруг реальность. Он не был способен на гибкость, а просто долбился кулаком в одно и то же место, пока не пробивал цель насквозь — вспомнить хотя бы, как он заполучил медальон и чашу. А он ведь так и не воспользовался их легендарными свойствами, ничего путного не сделал, потому что зациклился на том, чтобы просто сделать из них крестражи. В отсутствие сестры он слишком много наворотил, еще и под влиянием Абраксаса с этими его галлюциногенами. Дернув головой, Гермиона вздохнула. И услышала его голос. Вы храбро сражались. Лорд Волдеморт умеет ценить мужество. Однако вы понесли тяжелые потери. Если вы будете и дальше сопротивляться мне, вы все погибнете один за другим. Я этого не хочу. Каждая пролитая капля волшебной крови — утрата и расточительство. Гермиона издала истерический смешок, услышав последнее предложение. Форменный пустослов. Лорд Волан-де-Морт милостив. Я приказываю своим войскам немедленно отступить. Я даю вам час. Достойно проститесь с вашими мертвецами. Окажите помощь вашим раненым. А теперь я обращаюсь прямо к тебе, Гарри Поттер. Ты позволил друзьям умирать за тебя, вместо того чтобы встретиться со мной лицом к лицу. Весь этот час я буду ждать тебя в Запретном лесу. Если по истечении часа ты не явишься ко мне и не отдашься в мои руки, битва начнется снова. На этот раз я сам пойду в бой, Гарри Поттер, и отыщу тебя, и накажу всех до единого — мужчин, женщин и детей, — кто помогал тебе скрываться от меня. Итак, один час. Один час. Через один час она выйдет отсюда навсегда. Гарри Поттер… Если вдруг сопротивленцы и уничтожат крестражи, они никогда не доберутся до осколка Тома внутри нее. Никто не доберется. Кроме нее самой, конечно. Даже сам Том. Возвращаясь к наследнику Поттеров, Гермиона понимала, что тут что-то не так. Фактически, все, что происходило между ним и братом все эти годы должно было достигнуть пиковой точки в этот один час. У нее были свои подозрения по поводу произошедшего в Годриковой впадине семнадцать лет назад (Мерлин, она провела в этой дыре почти семнадцать лет…), но Гермиона не рисковала предполагать что-то на полном серьезе. Это беспрецедентный случай, когда кто-то переживал Аваду. Там просто должно было произойти что-то особенное, но Гермиона никак не могла понять, что именно. Это все, безусловно, осложняло. Она решила не вмешиваться пока что. Чтобы понять, что не так с Гарри Поттером, нужно, чтобы они с Томом встретились. Методы эмпирического и теоретического уровня никогда не покажут правды так, как ее покажут методы практические. А Гермионе нужен был результат. За Тома она не волновалась, потому что он был змеем, не меньше. В прямом противостоянии ребятенок не выиграет никогда ни на магическом уровне (хотя из слов Грейнджер она понимала, что мальчишка не слабак и одарен), ни на тактическом. Просто вряд ли Том придет на поле боя один, а вот Поттер не станет тянуть за собой вереницу помощников и подвергать кого-то риску. Еще один час.

***

Звуки битвы возобновились после полуторачасового затишья, и Гермиона поняла, что ее время настало. Сейчас. — Мы можем идти, — прошипела она василиску и ловко забралась наверх, цепляясь ладонями за острые чешуйки. Сердце тарабанило по ребрам так, как не тарабанило уже очень-очень давно. Она ждала этой секунды так долго и вот, была уже буквально на расстоянии вытянутой руки от долгожданной цели. Гермиона поставила почти два десятилетия на этот момент. Ей было смешно и волнительно одновременно понимать, что без нее Том уже сгинул бы. Ощущение всевластия над своим гениальным братом щекотало так же, как и много-много лет назад, в Хогвартсе, когда она поставила его на четвереньки, истощила и выбила из него все дерьмо подчистую, завоевав место наравне. Хотя, нужно признать, что она могла бы постараться и лучше — слишком уж потакала ему после школы. Потому они и находились сейчас там, где находились. И все же, это чувство… как за секунду перед тем, как взорваться хохотом, когда напрягаются мышцы живота и тянет в солнечном сплетении — вот что сейчас испытывала Гермиона. Черт, все только чтобы взглянуть в лицо этому психу, а потом всю их бесконечную жизнь издеваться над ним. Все, чтобы он просто выжил. Гермиона забралась василиску на голову, возведя над собой купол из защитных чар, и буквально воспарила над землей. Василиск полз в одну из труб, бесшумно скользя по металлу чешуйками, а Гермиона почти пританцовывала, даже когда огромная змеиная голова пробила стену, врываясь в замок. Приставив палочку к горлу, она воспользовалась тем же трюком, что и ее брат, распространяя парселтанг по всему замку: — Забери мальчишку и его грязнокровную подругу, мой Лорд, и отзови Пожирателей, если не хочешь лишиться армии. На глазах у нее какой-то мальчишка несся с мечом на гигантскую змею, открывшую в атаке пасть. Взмах палочки, и мальчик рухнул на землю, словно мешок с мясом, за ним — какой-то рыжий паренек, а змея с громким шипением обернулась к василиску и аж застыла на месте с приподнятой головой, отслеживая движения слизеринского ужаса, словно сознательное существо. — Спрячься, найди убежище до того, как все кончится, — предупредила Гермиона змею и проводила ту взглядом, пока василиск несся вперед, круша все на своем пути, превращая и так поврежденный замок в руины. Они все отстроят — на это не понадобится много времени. Магия — это сила, и Гермиона верила в эту мантру, как в верят в богов и высшие силы. Наконец василиск пробил последнюю стену. — Открой свои глаза. И василиск послушался. Вокруг взвились дымные лезвия, хаотично бьющие в разные стороны, словно черные кобры в броске. Рвущаяся плоть, крики, беспорядок — Гермиона знала все эти звуки наизусть. Она была в своей стихии. Пожертвуй малым ради будущего. Пусти кровь ради победы. Знай меру. Делай, обдумав все на несколько шагов вперед. Сейчас люди умирают, чтобы остальные могли жить. Они не приняли бы ее без боя. Богиня мурлыкала и урчала в груди, танцевала на останках распадающейся на атомы души. Она жаждала крови, жаждала плоти, а Гермиона потакала и потакала. Это не первое ее массовое убийство и далеко не последнее на пути к тому, что можно звать Будущим с большой буквы. Он стоял там, на другом конце Большого зала, в их некогда родных стенах, и смотрел на нее. Гермиона не узнала бы брата, если бы не затрепетавший осколок души внутри. Василиск скользил навстречу, радостно шипя, а Гермиона не сводила взгляд с полного благоговения лица. Бумажно-серого лица, безносого лица, совершенно на ее брата не похожего. Вот чем заплатил Том ради зыбкого ощущения власти. Внешностью, разумом, собственной сущностью. — Так вот ты теперь какой… Том. Василиск опустил голову, и Гермиона сошла вниз, глядя в маково-красные глаза. Том молчал, стоя с полураскрытым ртом, и смотрел так неверяще, открыто, по-детски, что с его нынешним воплощением выглядело крайне несуразно. Гермионе стало до самых костей смешно и больно. Горло сдавило ледяными тисками, губы неестественно растянулись в улыбку, подергиваясь. Она ведь добилась, чего хотела, правда? Ради вот этого выражения лица проделала весь этот путь, чтобы расхохотаться, пихнуть его кулаком, будто ничего не произошло, будто это был розыгрыш, в котором Гермиона — самый главный шут. Ну почему тогда так свербит внутри? Она сделала один маленький шаг вперед, посмеиваясь и чувствуя обжигающие слезы на щеках. А потом еще один, сдавленно всхлипывая. И еще, пока не оказалась прямо перед братом, утыкаясь лицом в его шею и громко хохоча. Гермиона рыдала и смеялась в истерическом припадке, пачкая серую натянутую на кости кожу слезами, цепляясь пальцами за темную мантию. Впервые в этой жизни она так громко и неконтролируемо плакала, впервые так свободно и сильно смеялась, а органы все будто пережало цепями и все никак не отпускало. От него больше не пахло белым мылом, только озоном и темной магией. Гермиона скорбела, раскаивалась в том, что когда-то сбежала, и радовалась, что она теперь дома. По плечам скользнули холодные-холодные пальцы, отрывая ее от твердого высокого тела. Гермиона подняла влажные глаза, встретившись с его рубиновыми. — Дай мне минуту попрощаться, — прохрипела она, заикаясь, и развернулась к василиску. Ее единственная подруга, без которой ничего бы не вышло, все еще стояла, склонив огромную шипастую голову. В Большом зале была мертвенно-тихо, и Гермиона не стала нарушать тишину, только подошла поближе и уткнулась лбом в одну из чешуек, прижимаясь к ней губами. — Я говорила ему, принцесса змей. Предупреждала о его судьбе, — донеслось до ее ушей тихое шипение. — Но не предупредила о самом главном. Сделай правильный выбор, когда придет время. — О чем ты его не предупредила? — Гермиона будто моментально заострилась, вслушиваясь в неожиданное наставление. — Какой еще выбор я должна сделать? — Ты все поймешь сама. И лишь после этого василиск отступил, поднимая голову, возвышаясь над ними. Величественное, красивейшее создание. Гермиона сделала шаг назад. Еще несколько, пока не наткнулась спиной на Тома, и продолжила отступать, отталкивая его тоже. Они шли назад вместе, нога в ногу, пока ее с силой не обхватили под грудью и не выдернули ввысь. Том рассеялся в черный дым, а Гермиона — с ним вместе.

***

Каково же было ее удивление, когда они вдвоем оказались в их старом кабинете, том самом, что использовался для собраний Вальпургиевых Рыцарей. Отшатнувшись, Гермиона огляделась вокруг. Кабинет теперь был пуст. Просто склад расставленных по периметру парт, пыльных и ненужных. Кое–где посыпалась штукатурка — то ли из-за бойни, то ли просто от старости и недосмотренности. Гермиона тяжело сглотнула, моментально погружаясь в самую сердцевину своего прошлого. Того прошлого, где она была амбициозным, хитрым, беспринципным подростком, возомнившим себя центром этого мира. Там ей казалось, что можно все и возможно все. Порой исключительности, силы и ума не хватает, чтобы избежать глупых решений, рушащих всю твою жизнь. Том стоял в паре шагов от нее, неподвижный и натянутый, будто тетива. Он ловил взглядом каждый ее выдох, каждую шевельнувшуюся на голове волосинку, любое минимальное движение ее тела. Глубоко дышал, и вздымающаяся грудь была единственным признаком того, что его не поразило Оглушающее, и он не превратился в статую. — Почему мы здесь? Гермионе хотелось бы говорить, как она говорила раньше, — четко и уверенно, с долей ехидства и соблазна, — но из горла вырвался лишь тихий полухрип. Из тела будто выкачали энергию до последней капли. Ее тошнило. Тревога сжимала ее желудок в тугой узел и не отпускала. Прежняя бравада схлынула с нее вместе с потом и дрожью, потому что Гермиона знала — все будет не так, как она представляла. Больше нет. Один шаг Тома заставил ее прикрыть глаза. Она медленно спрятала палочку за пазуху, показывая, что безоружна, спокойна и не собирается ничего делать. Сейчас им это не нужно. Еще шаг, и Гермиона ощутила прикосновение ткани его мантии спереди. Лишив себя возможности смотреть, она вся превратилась в слух да осязание, и эти чувства уловили то, как склонилась к ней голова с холодной кожей, прикасаясь к волосам на макушке. Том обнюхивал ее. Очень тихо и по чуть-чуть вдыхал воздух своими щелочками-ноздрями, заставляя сестру почти съежиться. Она буквально заставляла себя стоять прямо и не шевелиться, дать ему время осознать. Затем она почувствовала чужое дыхание на лице и открыла глаза. Теперь Том разглядывал ее лицо — очень медленно и внимательно, в особенности нос. Он разглядывал веснушки? Высматривал морщинки? Не узнавал? Пытался увериться в том, что это точно она? Гермиона понятия не имела, сколько они так простояли. Она сама только старалась не подаваться вперед, не шагать ближе и не тянуться к нему. Как бы он ни выглядел сейчас — это был ее брат. К которому она не прикасалась много лет. Она вообще ни к кому не прикасалась много лет, кроме случайных жертв да василисковых чешуек. — Я считал тебя давно погибшей, — наконец донесся до нее скрипучий, шипящий голос. Старческий даже. — Я годами искал тебя. Ты об этом знала? Ей стоило больших трудов сглотнуть густую, кислую слюну потише. — Да. Ответом ей послужил лишь громкий свистящий вдох. Касание плоского лица к щеке, а потом чуть дальше и ниже — к уголку, где челюсть переходила в шею. Все тело Гермионы напряглось, затопленное давно забытыми ощущениями. — Ты знала, — повторил Том уже утвердительно и так, будто в этих двух словах крылось какое-то его решение, в которое сестру он посвящать не спешил. — Как долго ты это знала, сестра? Вот и ее приговор. Вот тут и находится его решение. Если Гермиона солжет — ничего не добьется и глубже себя закопает, скрыть ничего не получится, учитывая масштабы того, что она успела натворить с момента выхода из Колеса. А если скажет правду… Гермиона совершенно не ждала подобного развития событий. Все представляла по-другому с первой до последней секунды. Ждала триумфа, гомерической сатиры, превосходства. Ее ошибка. — Семнадцать лет. Еще один шумный вдох. Высокое тело на три секунды подалось вперед, вжимаясь солнечным сплетением в ее грудь: Гермиона могла бы поклясться на костях Богини, что Том просто дал себе эти три секунды, чтобы испытать облегчение от мимолетного физического контакта, насыщаясь наперед. А потом он отстранился. Отступил, оставляя вокруг сестры лишь облако из холодного озона. Отвел глаза и отвернулся. Гермиона смотрела на его спину не моргая. Что-то внутри треснуло, отвалилось, будто облупленная краска со стены. — Моя резиденция находится в Малфой-меноре. Через секунду брат исчез. Улетел черным дымом в дверь, наружу, оставляя сестру в одиночестве. И тогда она поняла, что сделала большую, большую ошибку. В очередной раз.