принцесса змей

"Уважаемый мистер Риддл! Я счастлив знать, что Вы в добром здравии. Всегда приятно получить весточку от своих бывших учеников. Признаться честно, нам действительно необходим преподаватель по Защите от Темных Искусств. Профессор Вилкост решила уйти на заслуженную пенсию. Так как Вы, мистер Риддл, во времена учебы в Хогвартсе успели отличиться феноменальными оценками и должностью Старосты Школы, я буду очень рад видеть Вас на собеседовании на эту должность. Будет ли вам удобно 18 июня в 16:00? Прошу Вас оповестить меня ответным письмом, если Вы хотите изменить дату или время, если же нет, можете оставить это послание без ответа: камин будет открыт для Вас. С наилучшими пожеланиями, Директор Школы Чародейства и Волшебства, Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор". Том осклабился, читая письмо. В назначенный день, за полчаса до встречи, Том стоял перед зеркалом и поправлял манжеты своей деловой мантии. Безусловно, работа профессором его и так интересовала еще с юности, но он так и не подал заявку на должность, когда был моложе. Еще на стадии планирования на последнем курсе ему приходила мысль сделать это сразу после окончания школы, но сестра отговорила его. Кто становится профессором в восемнадцать, Том? Не смеши меня, Дамблдор тебя и близко не пустит. И он не стал ее смешить, а отправился вместе с ней в путешествие. Сейчас он полностью осознавал, насколько она была права — юность никогда не обладала авторитетом, а под душным, тяжелым взглядом Дамблдора, тогда ставшего незыблемым авторитетом из-за победы над Гриндевальдом, и подавно. Том взмахнул палочкой, разглаживая полы своей мантии, и посмотрел на свое отражение. Да, его внешность сильно изменилась, и он был совершенно не тем, что был раньше. Черты лица почти те же, если не считать возрастных изменений, но… Зубы начали гнить, рот был в язвах из-за волшебных таблеток, а губы растрескались. Кожа стала тонкой, сквозь нее просвечивали сеточки вен. Гермиона говорила, что любит его любым, что внешность ничего не значит, и, конечно же, он верил ей. В конце концов, профессор должен быть умен и компетентен, а он точно был умен и компетентен. Особенно в Темных Искусствах, в которые был погружен почти всю свою жизнь. Они открыли для него бессмертие, стали ему твердыней и колыбелью, спасением и силой. Да, Том был очень компетентен в Темных Искусствах, отдавался им до самого конца, подпитывался и защититься от них мог тоже. Ровно в 16:00 он бросил летучий порох в камин, чтобы выйти уже в кабинете директора. Дамблдор вышел к нему с улыбкой и замер, так и оставив привычные смешинки в глазах неподвижными. — Добрый день, мистер Риддл, — старик протянул руку своему ученику через несколько тяжелых секунд, и Том пожал ее, мысленно уже вытирая ладонь о брюки. — Пожалуйста, присаживайтесь в кресло. — Рад вас видеть, директор, — Том улыбнулся своей фирменной улыбкой, которая всегда безотказно срабатывала на любом. Давненько ему не приходилось использовать ее, но мышечная память работала безотказно. — Взаимно, Том, — Дамблдор не отводил взгляда от его лица, скользил глазами-льдинками по всему силуэту Тома, внимательно впитывая каждый миллиметр. — Расскажите, чем вы занимались после школы? — Сразу после школы я уехал в исследовательское путешествие по Западной Европе, профессор, — спокойно ответил Том, лениво откидываясь спиной на кресло. Теперь он не был ни юным мальчишкой, ни скрывающимся в тени последователей кукловодом. Он не собирался ни телом, ни умом закрываться от Дамблдора, не сейчас. — О, это очень интересно. И что же вы исследовали? — Ничего конкретного, на самом деле, — почти скромный взгляд из-под ресниц. — Мы просто шли по следам древних цивилизаций... — Мы? — старик приподнял бровь, чуть наклонившись корпусом к столу. Том прикусил язык. Его нутро почернело еще на один тон. — Да, я и моя сестра. Гермиона, — четыре слога дались ему с трудом при чужом человеке. Том смотрел на Дамблдора и еле удерживал улыбку на лице. Захотелось впиться в эти прозрачные радужки ногтями, раздавить скользкую плоть, смотреть, как голубой превращается в красный… — А, мисс Чейс, — директор закивал и сложил руки в замок на столе. — И как же ее дела? Я не слышал о ней со дня выпуска... — Она мертва, директор, — его улыбка растянулась еще шире. Теперь Том не мог сомкнуть губы обратно, не мог их расслабить, хотя нужно было. Мышцы сковало страшной судорогой, внутричерепное давление за секунду подскочило и стиснуло мозг волчьими челюстями. Перестань улыбаться, Том! А он не мог перестать. Гермиона в его голове рыкнула от досады. — Вот как, — морщинистое лицо застыло в прискорбном выражении, хотя глаза остановились прямо на глазах Тома, и в них не было неравнодушия. — Я скорблю вместе с вами, Том, примите мои соболезнования. Гнев начал червоточить внутри Волдеморта. Скорбит? Старик скорбит? Кем он себя возомнил? Что он мог вообще знать о скорби? Успокойся сейчас же. И он заставил себя расслабить напрягшиеся плечи. Закинул ногу на ногу, подпер челюсть ладонью и кивнул. — Спасибо, директор. Но я здесь не для того, чтобы вспоминать прошлое. — О, конечно, конечно, Том! — Дамблдор закивал. — Но... дело в том, что, к сожалению, место профессора по Защите от Темных Искусств уже заняли. Прошу простить меня за потерю вашего времени, но родительский комитет выдвинул своего кандидата на эту должность. В этот раз мое мнение ни на что не повлияло. О, старик красиво и очень правдоподобно стелил. Рука потянулась к палочке, чтобы одним движением навсегда вывести мерзкого магглолюба из игры, сделать этот мир капельку чище и лучше, погасить этот мерзкий веселый огонь в глазах... Том, ты слишком часто заставляешь меня говорить сегодня! — Охотно верю, профессор. Как же ваше мнение могло повлиять? — Том не скрыл оскала, корпусом подался чуть вперед, глядя прямо на Дамблдора. — Скажите, профессор Слагхорн сейчас в школе? — Да, он пока не уехал. Хотите увидеться с ним? — Угадали, старый друг. Позволите пройтись до родных Подземелий? Хотел бы навестить профессора, в свое время он многое сделал для меня, как декан. — Конечно, Том, — Дамблдор задержал пристальный взгляд на нем и откинулся в кресле, пока Риддл выходил из кабинета. До самого конца он ощущал на себе тяжесть чужого внимания и, пока спускался вниз, к выходу, гадал: почему ни один из них не достал все же палочку, если они оба могли завершить все прямо сейчас? Он шел все дальше и дальше, разглядывал древние стены, заходя вглубь замка. Ему мерещились темные кудри, вьющиеся по углам, отбрасывающие тени на гобелены и каменные ниши; дорожки, усеянные ягодными косточками; слышался где-то яркий смех, так редко бывавший искренним, и то только для него одного. Они ходили по этим коридорам десятки лет тому назад, а теперь он шел один. Родные стены заставляли его чувствовать себя дома. Там, где он провел семь счастливых лет с сестрой. Дом четы Чейс так и не стал ему родным, в отличие от Хогвартса. Ему хотелось бы остаться здесь, преподавать, заниматься тем, что ему приносило бы удовольствие, и заодно помещать великие, нужные идеи в юные умы, прибирая к рукам их верность. Жить там, где каждый угол, казалось, пах Гермионой. Снова засыпать и просыпаться там, откуда шло начало его роду. Может быть, поэтому он и не попытался убить старика. Тогда он не прошелся бы по дому еще один раз перед тем, как предать этот мир огню. Том остановился посреди холла, ведущего в Большой Зал. Вскинув руки с палочкой, зажатой в одной из них, он закрыл глаза и погнал свою магию в стены, в самое нутро замка, который принадлежал ему по праву наследия. Он отравил каждый камень, не сдерживая злого намерения убрать каждого, кто посмеет занять его должность, а потом резко убрал древко. У него были дела в Хогвартсе. Диадема, обернутая в десяток защитных и скрывающих заклинаний, прожгла его карман. Том направился в Выручай-комнату, и его ждал его питомец, с которым ему хотелось повидаться.

***

Лорд Волдеморт вышагивал по спальне, горя от ярости и гнева, что его сковывали. Эйвери, который являлся одним из членов родительского комитета Хогвартса, доложил, что никого на должность не брали. Старик не просто наврал о том, что не принимал участия в решении. Он облапошил Тома, чтобы просто отвязаться от него, как от прицепившегося к одежде чертополоха, и только теперь, собрав воедино порванные нити осознания, понял, как его на самом деле выпнули из директорского кабинета. Унизительно, пренебрежительно. Он чувствовал себя оскорбленным и уже жалел, что послушал Гермиону: нужно было убить этого мерзкого лицемера прямо там, в кабинете, и плевать на последствия. Закинув таблетку в рот, он сел на кровать и закрыл глаза, ожидая, когда в нос ударит запах ягод. И та, как всегда, его не подвела. Вскоре он ощутил чужое тепло рядом со своим телом и оскалился, глядя на Гермиону в школьной форме, сидящую на постели, которую сразу же схватил за плечо и с силой встряхнул. — Почему? Почему ты отговорила меня?! — рявкнул он, глядя на хмурое лисье лицо. — Потому что ты идиот! Что бы ты потом делал? О чем ты вообще думаешь?! — Гермиона вскочила и почти топнула ногой, скалясь от злости. — Плевать, старик должен был сдохнуть там! Он унизил меня, Гермиона! Я ровня ему, я лучший в Темных Искусствах, ты и сама это знаешь, никто не разбирается в них лучше меня, и у него нет никаких доказательств моей причастности к Пожира… — От тебя же темной магией несет за версту, Том. У тебя глаза краснеют. И ты ждал, что он вот так подпустит тебя к куче детей? Что с тобой вообще происходит? В каком мире ты живешь? Он замолчал. Голова безвольно опустилась и повисла на шее, а темечко начало давить от головной боли. Том опустился с постели вниз, на колени, и уткнулся головой в живот сестры, не находя в себе сил делать что-то еще. Лорд знал, знал, что не прав. Что вся эта сцена была будто кошмарный сон, карикатура, написанная красками из умственной неполноценности. Что он теряет рациональность день ото дня. Что его мозг работает теперь не так, как раньше. Он знал глубоко внутри, что ничего не выйдет, понимал, что у него было ровно ноль логических причин идти к Дамблдору, и столько же причин играть перед стариком в добродетель. Он всего на каких-то полчаса пытался вернуться к себе прежнему, к Тому Риддлу, который мог очаровать, повлиять, заговорить и… Ему хотелось убить старика, но при том и руки были повязаны — Лорд Волдеморт был призрачной угрозой, страшным именем, но он не являлся сам перед людьми. Ни у кого не было доказательств, что именно он был главой террористической организации, и открытое убийство официально сделало бы его преступником. Его, Тома Риддла, что крылся под тенью Полета Смерти. — Что мне делать, Гермиона? — теплые руки скользнули в его волосы и начали мягко массировать кожу головы. Том заплакал бы, если бы был на это способен теперь. Сестра опустилась на колени перед ним и обхватила его лицо мягкими, теплыми ладонями, чтобы мгновением позже ласково поцеловать. Том подался вперед и притянул к себе ее тельце за талию, утопая в успокоении и мире. Он не видел ее целых три дня, он так сильно по ней скучал, так сильно в ней нуждался, но был слишком занят. Теперь он насыщался Гермионой, напитывался ее энергией. Он не чувствовал ее магию, как это было обычно, но уже привык к этому лишению. Ему хватало ее губ и прикосновений, пусть и голых, как обнаженный нерв, и ничем не наполненных. Гермиона продолжала сминать его губы своими, наступала на него, пока не оторвалась и не повалила на спину. Том открыл глаза и увидел ее, теперь десятилетнюю. Как тогда, в парке, когда она нависала над ним и просила показать еще больше магии, когда приняла его со всеми "ненормальностями". Ее черный локон так же падал ему на лицо, вокруг нее снова была эта волшебная рябь. Маленькая детская ладонь огладила его щеку. — Продолжай делать то, что делал, даже если не уверен. Ты сильнее их, умнее, быстрее и жестче, так заставь их преклониться пред тобой. Ты же воин, братик. Конечно, он воин. И может на минуточку забыть, что он более не способен на здравомыслие. И может на минуточку принять, что теперь в его власти лишь приносить смерть, потому что по-другому он действовать не в силах более. Том рывком прижал сестренку к себе и крепко обнял ее. Он теперь и сам чувствовал себя, как десятилетний ребенок, только очень большой. Зарылся носом в ее волосы, понимая, что теперь уже снова женские ладони оглаживают его, и крепче сдавил тело Гермионы. — Том, — позвала она его. Он отстранил от себя сестру и посмотрел во взрослое лицо. Захотелось улыбнуться, когда он увидел дурацкие морщины на ее лбу. Она ушла из-за этих морщин и бросила его одного. Тварь и предательница, обманувшая его. Злая, уродливая Анима. — Да, милая? — Я знаю, что ты потерян. Но ты гонишься за разрушением, а сам прячешься за мнимыми причинами сдерживаться, за чужими личинами. Ты знал, на что шел, когда начинал все это, и я не стану уважать человека, который делает что-то вполсилы. Несогласных будет много. Убей их всех. Он отчаянно впился в пухлые губы своими и взялся за корни черных-черных волос. Убить. Убить. Уничтожить. Убить и уничтожить. Он послушный, а Гермиона его умная ведьма, конечно, он всех убьет. Сестра выдохнула ему прямо в губы, пытаясь передать сквозь углекислый газ сил и решимости, и Тома начало разрывать от избытка ощущений. Они пилили его тело тупыми ножами, заставляли распадаться на миллиарды маленьких, крошечных частичек, растекаться лужей нефти в чистейшей воде. Ее тело, ее голос, ее существо — он конечно всех убьет ради одной лишь ее улыбки. Пусть она его уважает. Ему было больно, что она никогда не улыбнется для него по-настоящему, но он был способен на покорность. Он принял судьбу. Судьба — все, что у него осталось настоящего.

***

Призрак превратился в самого что ни на есть осязаемого монстра, тенью накрывшего магическую Англию. Лорд перестал сдерживаться, перестал обдумывать каждый шаг, перестал сомневаться, колебаться и перекатывать в голове ходы. Насилие есть насилие, нет ничего проще. Череп и змей — новая философия и религия, которой кланялись сильнейшие этой страны. Целые маггловские деревни разорялись и сжигались, министерские псы жрали с его ладони. Подкуп, шантаж, угрозы, убийства — почему Темный Лорд должен был брезговать хоть чем-нибудь из этого, если все это были способы достигнуть желаемого? Уравнение могло менять свои значения, менять знаки, подставлять одни цифры вместо других, и у Лорда осталась лишь одна цель, которую не проглотить и не подменить. Том Риддл еще мальчишкой мечтал о власти. У него были и другие желания, но теперь они обратились черной пылью, и у него осталась только власть, в достижении которой не было правил или границ. Ему казались смешными сомнения прошлого, как казались смешными попытки сестры прийти к власти мирным путем. Когда-то чужая война слишком много у нее забрала, и она не желала повторения. Твердила о волшебной крови, терять которую нельзя, талдычила о том, что нужно быть тише, продираться сквозь трещины и завалы журчащей водой вместо того, чтобы сносить дамбы. От ее лицемерия его теперь тошнило до предела: сестре всегда было до абсурда плевать на чужие жизни и чужую кровь. Гермиона мучила и убивала, резала и ломала, никогда не задумываясь о том, что все ее действия — прямое противоречие ее идиотскому капризу. Она обманывала целый мир, но своего гнилого нутра от брата скрыть не могла никак. Она лишь лелеяла собственные потери, не хотела ассоциировать себя со “свиньями”, убившими ее родителей, не хотела вспоминать приют, пригревала на груди собственные плохие воспоминания, питалась фарсом. Но нет революции без крови и массовых ударов — вот, что на самом деле важно. Та Гермиона этого не хотела принимать, но у Темного Лорда теперь была другая Гермиона, которая его понимала. Она сказала убить — он это сделает. Плевать, где сеять пепел, если пепел — удобрение для твоей собственной земли. Люди травились парами его безумия, соглашались на "сотрудничество" под страхом смерти и из-за него же оставались в его паутине уже навсегда. Под дланью Темного Лорда теперь цвели смерть и судьба, облаченные в каменные латы мощи. Новое поколение его Пожирателей пришло уже не к бывшему продавцу и теневому предводителю, а к открыто действующему революционеру. Отцов сменяли сыновья. На замену уже постаревшим родителям, что были с Полетом Смерти с самого начала, приходили их дети. Блэки, Эйвери, Мальсиберы, Розье. Малфои, в конце концов. О, Темный Лорд прекрасно знал, что есть Абраксас Малфой, и высасывал этого человека до самого дна. Деньги, связи, влияние — теперь он пользовался ими сполна. Абраксас оказался в клетке под страхом смерти, и его сын окажется за этими же решетками, и сын его сына — все, все до единого… Полет Смерти вечен, и этот род на такую же вечность будет расплачиваться за ошибки Абраксаса. В моменты душевного просветления, теперь такие редкие, Темный Лорд понимал, как на самом деле оказался на дне и ненавидел красных убийц своего здравомыслия. А потом снова уходил во тьму своего сумасшествия, терял понимание, а злость оставалась там, в тенях разума, шептала что-то настолько же бесконечно пустое, насколько полное смысла. Суть и путь ускользали, а влияние и результат оставались. А красные пилюли хрустели и рассыпались на зубах, впитывались в его слизистую, а сестра так же гладила и любила, а мир все распадался на лоскутки и каждый раз собирался воедино, но уже во что-то новое… Мир никогда не был таким же, каким он был до пилюли. Новая пилюля — новое начало. Каждый раз он оказывался в начале пути и у него было лишь несколько дней, чтобы разобраться, где он остановился, в какую сторону изначально шел, куда ему нужно было дойти. Каждый раз. Каждый. Каждый раз. И снова сначала. До тех пор, пока его мысли из плавных переплетенных друг с другом шелковых нитей не превратились в обломки и односложные огрызки. Он все лихорадочно записывал, а потом раскапывал покоящиеся на пергаменте осколки прежних мыслей в такой же лихорадке, пытаясь свести один край с другим, чтобы получилось целое. Он правил, пытал, убивал. И делал, находясь в бессознательности. И даже так он приближался к своей цели. Даже в бреду, бродя по лабиринтам, спотыкаясь в темноте, Темный Лорд был на вершине горы, которую сам себе возвел. Он развязал войну. Он стал кошмаром. Имя его стало наказанием, которому люди не желали даже злейшему врагу. Он был ничем и всем. Террористом и освободителем. Богом и душевно больным. Любовником и братом. Отцеубийцей и отцом нерожденного ребенка. Полетом Смерти и Томом Риддлом. Поэтому впервые за много наполненных бесстрашным навеванием ужаса лет Темный Лорд испугался лишь тогда, когда к нему отважился прийти робкий, сломленный мальчишка-зельевар…

***

Хэллоуинская ночь в этот раз выдалась особенной. Лорд Волдеморт сидел на диване в квартире, в которой прожил целую декаду вдвоем со своей сестрой, и рассматривал интерьер, который ничуть не изменился с тех пор. Он наложил на жилище сглаз, почти такой же, как на должность профессора ЗоТИ: ни один человек не мог жить здесь больше месяца. Эта клетка будет лишь его клеткой. Теперь он жадно вдыхал этот воздух, втягивал их в проеденные маггловкой дрянью ноздри. Со временем его организм настолько привык к веществам, что Гермиона перестала ему являться, а тело требовало новой дозы. И он налегал все больше и больше, пробовал всевозможные стимуляторы и галлюциногены, чтобы увидеть ее еще раз. Это все очень плохо сказывалось на его теле, но в нынешнее время физическое — лишь временная сложность. Он найдет способ вернуть себе свое старое тело, только позже, когда уберет нависшую над ним опасность. А потом он снова станет тем, кем был. Много лет он собирал свою армию, по кусочкам, по кирпичикам. Неповинующихся он убивал. Министерство за эти годы успело хорошенько очиститься его стараниями. Корбан Яксли занял место главы Отдела Магического Правопорядка, а это очень много значило. Но перед ним встала новая проблема. Один из его верных слуг, мальчишка-зельевар, передал ему воспоминания о подслушанном им разговоре между Дамблдором и провидицей. Грядет тот, у кого хватит могущества победить Темного Лорда... рожденный теми, кто трижды бросал ему вызов, рожденный на исходе седьмого месяца... И Лорд бросил все свои силы на поиски этого "грядущего". Лонгботтомы и предатели крови Поттеры обзавелись потомством на исходе седьмого месяца. И те, и другие трижды отказывали ему в пособничестве. И те, и другие должны были умереть. Безусловно, он долго терзал себя думами о том, стоило ли вообще пускать силы на… предсказание. Но он видел в воспоминаниях мальца явление Оракула. Решение было принято хоть и поздно, но в одну секунду: если пророчество правдиво, то он должен себя обезопасить. Если же нет, то от пары лишних капель крови его руки грязнее не стали бы. И Поттеры, и Лонботтомы принадлежали сопротивлению, и их смерть была бы пользой в любом из этих двух сценариев. К Лонгботтомам он отправил свою ближайшую соратницу — Беллатрису Лестрейндж. Эта девочка заставляла кровь одержимо бурлить, возвращаться к своим призракам. Верная, как собака, сверкающая темными глазами (пусть и не того же оттенка), мощная, она валялась у него в ногах, как никогда не валялась бы та, другая. Сверкала черными кудрями, так же остро и громко хохотала. Одобряла каждое его действие, расстилалась в почтении, обращаясь из химеры в лужу из слезливого обожания, а потом обратно. Но ее кудри, ее кудри… Нет, конечно, она не была похожа на сестру. Сестра была стержнем из упрямства, больных побуждений, запутанным клубком, когда маленькая Белла состояла лишь из лопающихся на поверхности пузырьков слепого вожделения, понятная и простая. Вот только каждый раз, когда ему подолгу не удавалось увидеть сестру, он приходил в поместье Родольфуса, не смевшего отказать. Каждый раз он сжимал эти волосы в ладони, наслаждаясь тем, какие они настоящие, окутанные реальной магией, пусть и чужой. Каждый раз он позже терзал себя на коленях у сестры и молил у нее прощения за слабость, а она гладила его по голове и нежно улыбалась. Конечно, она все понимала, это ведь его Гермиона. К Поттерам Лорд решил направиться сам, воспользовавшись информацией от мальчишки Петтигрю. Что-то подсказывало ему, какое-то шестое чувство, что именно их мальчишка был тем, кто ему нужен. Поэтому он закинулся несколькими волшебными пилюлями сразу, чтобы сестра точно пришла к нему. Сегодня она была нужна ему особенно сильно. И Гермиона его не подвела, будто знала, что сейчас была обязана появиться и быть рядом. Явилась перед его глазами, красивая, сильная, принося с собой знакомый годами аромат. Сегодня ее пышная копна была заплетена в небрежную косу. — Том, — она забралась на диван рядом с ним с ногами и положила подбородок на его плечо, пальчиками оглаживая не скрытую под мантией шею. — Это особенная ночь. — Чем же она такая особенная? — Том повернул голову и ткнулся своим лбом в лоб сестры, испивая капельку спокойствия. — Сегодня ты что-то потеряешь. И что-то обретешь, — он почти не слышал ее голоса, сосредоточившись на горячем дыхании, что разбивалось о его губы и опаляло кожу. Он не видел ее больше месяца, ему хотелось лишь подольше побыть с ней перед тем, как она снова исчезнет. — Что? — переспросил Том, почти касаясь ее рта. Ему на самом деле было плевать, что сестра говорила, поэтому ответить он ей не дал, невесомо поцеловав. Все его рецепторы зажглись с новой силой и завибрировали, как ненормальные, когда маленький ловкий язык вторгся в его рот. У нее была вкусная слюна, такая, какую он помнил. — Полночь, Том. Самайн зовет, — низко шепнула Гермиона. — Тебе пора идти. — Ты пойдешь со мной, Гермиона? — она должна была пойти с ним хотя бы в этот раз. В предыдущий она отказалась и умерла. — Конечно, — сестра отстранилась и кивнула ему. Том улыбнулся, сплел свои пальцы с ее, тонкими и бледными, а потом аппарировал прямиком в Годрикову Впадину. Свет в окнах призывно горел, манил его зайти и закончить все парой взмахов родной тисовой палочкой. И Лорд Волдеморт прошел вперед, держа свой талисман за хрупкую ладонь. Фиделиус предупреждающе зажужжал, когда он пересек границу Тайны. Дверь поддалась без какого-либо труда, и Темный Лорд вошел внутрь. Гермиона шла рядом и флегматично смотрела на то, как падает ниц мальчишка Поттер, посмевший бросать ему вызов. Грузное тело свалилось на пол и стало просто мешком с мясом и костями. Голубые радужки навсегда остекленели. Лорд потащил сестру вверх по лестнице, на второй этаж, откуда раздавался тихий плач и детский лепет. Рыжеволосая женщина стояла, склонившись к колыбели, и не смотрела на вошедшего Лорда. Она гладила ребенка по голове и шептала что-то, улыбалась ему сквозь слезы и не слышала шепота Темного Лорда. — Как думаешь, Меропа защитила бы меня? Гермиона молчала, разглядывая Лили Поттер и ее сына. Погладила большим пальцем тыльную сторону его ладони и отпустила ее, отходя на шаг назад. — Она умерла, Том. Она не могла тебя защитить с самого начала. — Ты тоже. — Я жива, братик, просто ты не можешь найти меня. Я тебе помогу. Лорд снисходительно вздохнул, игнорируя выпады собственных маний, что нашли свое олицетворение в Гермионе. Поднял древко и указал им на женщину перед собой. Он помнил просьбу Северуса, поэтому дал шанс матери избежать своей участи. — Отойдите, миссис Поттер. Отдайте мне мальчика, и я пощажу вас. Юное лицо хлестко повернулось к нему. Тело загородило люльку, напряженное до предела и вытянутое в струну. Зеленые глаза с ненавистью смотрели на него, горели ядовитым пламенем, желая сжечь врага. О, юная миссис не знала, как Волдеморт мечтал сгореть уже долгие, долгие годы, а все равно был живее всех живых. И будет всегда. Его лицо прорезала улыбка. Смех сам начал рваться из него прерывистыми волнами. Девчонка выбрала Смерть. Кто он такой, чтобы отказывать? Зеленый луч, под цвет ее глаз, ударил прямо в грудь. Еще один мешок с костями на его пути. Лорд оттолкнул девчонку подальше и наконец приблизился к желаемому. Мальчик смотрел на него такими же ядовито-травяными глазами. Всего лишь ребенок. Когда-то сестра убила такого же, принадлежащего Тому, только еще не успевшего пожить. Гермиона подошла и встала рядом. Том посмотрел на нее. Ночнушка сменилась на школьную форму с золотым значком на груди, а лицо стало юным и совершенно гладким. Самая злая из трех его Аним. Несколько минут они вдвоем вглядывались в мальчика. Том знал, что эта ночь очень особенная, поэтому не торопился. Что-то в нем трепыхалось птицей и предупреждающе кричало, но присутствие рядом сестры ослабляло паранойю, от которой он начал страдать слишком сильно в последнее время. — Добей его. Темный Лорд сделал то, что ему сказано. Темный Лорд встретил вспышку зеленого луча, что отрикошетил обратно в него. Темный Лорд покинул свое тело и стал ничем.

***

Гермиона не знала, сколько часов, дней, недель, месяцев и лет крутилась в Колесе Сансары. Солнце бесконечно сменялось луной, засуха — проливным дождем, злость — милостью. Она варилась в геенне огненной, чтобы после плавать в лечебных молочных водах Вселенной. Шива миловал ее и наказывал за посягательство на адья пурушу, черная Мать танцевала на ее костях, выкуривая Чиллум своего супруга, празднуя смерть очередной вселенной, чтобы затем облизать ее раны и закрыть их. Колесо крутилось и крутилось, крутилось и крутилось,

КРУТИЛОСЬ

И КРУТИЛОСЬ

И КРУТИЛОСЬ

Гермиона сходила с ума и восставала из мертвых раз за разом. Шива шептал ей на ухо о том, как она красива, когда возрождается. Кали ломала ей ребра, когда приходило время снова умирать. Светлый Муж и Темная Жена олицетворяли черное и белое, день и ночь, мир и войну, радость и страдание, и каждый вкладывал в Гермиону свое. Нескончаемая смена цикла горела и пылала, гасла и умирала перед ее глазами. Колесо крутилось и крутилось, пока однажды не встало на месте. Гермиона чувствовала дыхание Смерти, когда что-то внутри нее оборвалось и бесследно исчезло. Часть чужой души в ней померкла, и тогда к ней пришла Парвати, ослепляющая своей светлой Шакти. — Ты освободилась, дитя. Твое тело свободно от черного недуга, что ты несла в себе. Она летела куда-то, падала, падала, пока что-то сильное не вытолкнуло ее наружу. Гермиона с громким протяжным криком выдернула свое тело из первозданных вод. Подводная пещера возвращала ей ее крики один за одним обратно в рот. Она визжала, пока слизистая в горле не растрескалась, дышала сырым воздухом, пахнущим молоком, пока он не осел в ее легких мерзким осадком. Лицо Матери терзало ее голову, когда она пыталась выбарахтаться к берегу, тонула и снова выплывала на поверхность, гонимая громким, громовым смехом. Она несколько часов пыталась преодолеть десяток метров, отделяющих ее от каменистого берега.

выжить бежать жить жить жить наружу наверх и вперед

Кто она такая? Что она может? Как ее зовут? Гермиона Чейс. Гермиона Риддл. Волшебница. Да, конечно, у нее есть магия. Где ее палочка? Она посмотрела в воду под собой, бесконечно прозрачную, сияющую чистотой и млечной вечностью. Там, на дне, лежало родное вишневое древко, призывно пуская искры в глубине. Задержав дыхание, Гермиона собрала остатки воли и, не медля, чтобы не передумать, нырнула. Ей казалось, что провела в воде не меньше часа, пытаясь достигнуть дна. Но как только палочка оказалась в ее руках, что-то бесконечно сильное пробежало по ее венам. Магия. Серебристая и пахнущая самой Гермионой. Чтобы выбраться на берег ей понадобилась одна гребанная минута. Лежа на голом холодном камне, она пыталась надышаться. Ее колотило, каждый нерв в теле натягивался и грозился лопнуть. Но она жива. Она жива.

Ж И В А