Девятый Вал. Часть 1. Завоеватель

Ногой опрокину веру И в церковь войду вальяжно, Мой бог – некрещёный идол. Ночами ловлю мурашки. Запрячу рассудок в ножны, Бездушные смотрят криво. Мой бог ничего не может, Мой бог – некрещёный идол. (с) Неолизм – "Бог, Которого Я Знаю"

28.08.299 от З.Э. – Что в народе говорят о смерти Ренли? – Горюют. Люди любили вашего брата. – Дураки всегда дураков любят. Но я тоже скорблю о нём. О мальчике, которым он был, – не о мужчине, в которого он вырос. Он поёжился, неприкаянно следуя за братом. Сапоги увязали в рыхлой почве, приминали сырую траву. Его посетило смутное ощущение, что когда-то он слышал те же слова. Но когда именно и при каких обстоятельствах? Он прибавил шагу, чтобы догнать впереди идущих: Станнис вёл коня под уздцы, беседуя с Давосом. Вблизи стало заметно, что лицо его осунулось, под глазами залегли глубокие тени. За королём следовали по пятам, переговариваясь, нечёткие силуэты, а позади отдалялся с каждым шагом, уходил в туман Штормовой Предел. В мире, лишённом красок, замок казался сгустком чёрной материи. Упирающийся в небо шипастый кулак донжона и вовсе выглядел зловеще. – Иногда это снится мне. Смерть … – тихо продолжал брат, опуская глаза, как будто каялся перед ликом Матери в непростительном грехе. – Зелёный шатёр. Свечи. Женский крик. И кровь. Слова прозвучали тревожно, как звон колокола в неурочный час. Откуда Станнису известно об этом? Он-то не забыл свою гибель: жуткое присутствие чего-то незримого, холод, пробирающий до костей, и меч, что беспощадно впился в горло, разверзая под нижней челюстью кровавую улыбку. Помнил, как захлёбывался солёной кровью, пытаясь сделать вдох, позвать на помощь. Помнил и тень с горящим сердцем, с заточенным клинком, сотканным из тьмы. С горящим сердцем… Но брата не было рядом, просто не могло быть. Как отсутствовал и Лорас, занявший место во главе авангарда. Лорас упорно пытался выяснить, как он погиб, проклинал Бриенну. Но Станнису гадать не приходится: ему известно о произошедшем доподлинно, словно и он находился там, под сенью шатра. Внезапная смерть молодого короля, крепкого здоровьем, в окружении целого войска и Радужной гвардии, не отозвалась в Станнисе изумлением. Верит ли он в кару богов или… – Я был ещё в постели, когда Ренли погиб. Спроси… – слова тонули в разрозненных клочьях тумана. – Приближался рассвет, и… Мне следовало… Я знал, что Ренли атакует при первом свете дня. Я кричал и метался, но что с того? Мне снился сон. Я находился у себя в шатре, когда Ренли умер, и когда я проснулся, руки мои были чисты. Ренли, Ренли… Он жадно глотал собственное имя, – в последние дни он стал забывать его звучание. Ренли Баратеон, вот кто он такой. Лицо Давоса накрыла тень, искалеченная рука конвульсивно дёрнулась. Чего ты боишься, контрабандист? "Что-то тут нечисто", – то ли подумал, то ли произнёс вслух Луковый рыцарь. Они держали путь к королевскому шатру сквозь лагерь. Между палаток сновали тени, но он видел ясно лишь мёртвых. Серые лица, пустые глаза. "Серая армия, – думал он, озираясь по сторонам, – серые люди на серых конях под серыми знамёнами". Вот Робар Ройс ищет кинжал на поясе, но рука его отсутствует: Лорас отрубил ему кисть, прежде чем пронзить грудь заточенной сталью. Издалека его доспехи можно принять за алые, но на деле их окрасила подсохшая кровь. Робар погиб в двадцать один год, и он приходился ровесником падшему королю… Второй сын в семье, рыцарь из Долины Аррен, он обречён вечность скитаться по Штормовым землям, вдали от родного дома. А вот Эммон Кью в панцире, расписанном бесцветными подсолнухами, непрестанно бормочет о ведьмах. Смерть сгладила черты его лица, наделила их восковой аморфностью. Тяжко раненый в живот, он умирал мучительно и окончил земной путь с проклятьем на устах. – Ренли предложил мне персик. На переговорах, – отчётливо произнёс Станнис. – Он смеялся надо мной, подзуживал меня, угрожал мне – и предложил мне персик. Я думал, он намерен вынуть клинок, и схватился за свой. Может, он того и добивался, – чтобы я проявил страх? Или это была одна из его бессмысленных шуток? Может, в его словах о сладости персика имелся какой-то скрытый смысл? "Нет никакого скрытого смысла, Станнис, – он почти слышал свой голос, но голосовые связки разорваны, от них никакого проку. – Это всего лишь персик. Может, это именно то, чего тебе не хватает?" Если король не лишился жизни, почему тогда с виду он едва отличается от мертвецов? Он как будто не спал ночами, не ел. "Что с тобой творится? Что ты наделал? Взгляни на себя: краше в гроб кладут". – Только Ренли мог вызвать у меня такое раздражение с помощью безобидного плода. Он сам навлёк на себя беду, совершив измену, но я всё-таки любил его, Давос. Теперь я это понял. Клянусь, я и в могилу сойду, думая о персике моего брата. Мёртвое сердце давно перестало биться, но будто трепыхнулось, отзываясь. Он прижал руку к груди, тщетно пытаясь различить слабый стук. Ничего… Отчего же так болезненно ноет там, под рёбрами? И встретятся ли они вновь, когда брат сойдёт в могилу с мыслями о нём? "Любил… Станнис меня любил". В предпоследнее утро Ренли пробудился от едкого запаха гари. Ветер, что швырнул пригоршню дыма в окно, ранее задул светильник, забытый на подоконнике, но Ренли не заметил этого, вскочив с кровати и путаясь в стёганом одеяле. Пожар! Что горит? Донжон сложен из камня, но за стенами замка кроется множество хозяйственных построек – мастерские, амбары, кузница, конюшня, пекарня, баня, не считая семиугольной септы. Деревянные срубы ютились под тростниковыми или соломенными кровлями. Что горит, что? Отчаянных криков сгорающих заживо не слышно, но Ренли различил чью-то ругань, перекрытую бешеным лаем собак. Как только этот гвалт не разбудил его раньше? Размолвки в переполненном замке вспыхивали неизбежно и ежечасно: двое лучников перессорились в пух и прах из-за молоденькой молочницы, кто-то из Фоссовеев проигрался в плашки и не мог расплатиться с долгом. Но сегодняшний конфликт выходил из ряда вон, – в невнятном ропоте гремел гнев. Вот-вот прольётся чья-то кровь. На ходу натянув бельё, застряв одной ногой в бриджах, Ренли затянул пояс с тиснением и, спотыкаясь, приблизился к окну отцовского кабинета. Дым ел глаза, клубился, загораживая обзор. Ренли закашлялся, прикрыв лицо локтём, но не сделал даже шага в сторону. Ветер стих, и он разглядел внутренний двор и крытый колодец, шахта которого уходила на добрую сотню футов вниз. Все постройки, скатывающиеся по утёсу, стояли на месте. И сердце провалилось в желудок, когда Ренли узрел пожар. Богороща! Он никогда не причислял себя к истово верующим или ярым защитникам богов – тем более старых, – но пылающая богороща выглядела чудовищно. Деревья занимались ярким пламенем, чёрный дым круто поднимался столбом. Огонь разошёлся по всей площади, ограждённой каменной стеной; охватил кряжистые дубы, прямые и высокие гвардейские сосны, кучерявые ясени, мохнатые страж-деревья, давно не плодоносившие яблони. Ярче всех горело исполинское, ветвистое сердце-дерево – настоящее белоствольное чардрево со скорбным ликом, одно из немногих, сохранившихся на юге. Но скоро и его не станет. – Нет, – пробормотал Ренли, – нет. В детстве ему доводилось играть и прятаться на крохотном участке леса, искать убежище под хвойными лапами, засыпать на колючем ковре из иголок, разбрасывать сухие листья по осени. В год осады три худых яблоньки в последний раз порадовали голодных жителей замка урожаем. Мейстер Крессен пугал диареей желающих срывать яблоки до того, как они созреют, а Станнис наложил строгий запрет под страхом телесного наказания и даже поставил у калитки стражу. Священные деревья жалобно трещали, корчились в огне, взывали о помощи. Гарнизон замка и челядь собрались многочисленной толпой вокруг, но никто не носил воды, никто не передавал по цепочке кадки и вёдра, чтобы потушить пылающий островок. Солдаты, горничные, конюхи, повара, ткачихи, каменщики, прачки и кузнецы… Все стояли и глазели, не пытаясь остановить происходящее безумие. Впрочем, с первого взгляда становилось ясно, что сделать ничего нельзя: огонь занялся вовсю, а когда утихнет, – останутся лишь обугленные остовы деревьев. Всё будет кончено. Ренли впился пальцами в каменный подоконник. Богороща Штормового Предела считалась такой же древней, как и сам замок. Первобытная, нетронутая. Возраст чардрева насчитывал не одну тысячу лет, ему поклонялся сам Дюрран Богоборец, первый из Штормовых королей. Протекали столетия, поколение сменялось поколением, а далёкий потомок рода Дюррандонов не сумел сохранить наследие предков. Глаза щипало слезами – конечно же, от взвеси пепла и пыли, которую ветер разметал по округе. Небо над замком стояло синее-синее, не оставляя надежды на грозу и ливень. Старые боги морей и шторма не пожелали защитить священный сад. Ренли бессильно повесил голову, но в тот же миг его охватила жгучая ярость. Почему его, хозяина замка, не разбудили? Оруженосцы, кастелян, мейстер, – да хоть бы и служанки, в конце концов? Только исключительный королевский указ мог настолько ограничить его в законном праве. – Станнис, – зарычал он. Как он посмел? Придя гостем в дом Ренли, он по своему усмотрению распорядился местом культа, бьющимся сердцем любого старого замка. Что за глупость сподвигла его на столь ужасное святотатство? Скача на одной ноге, Ренли влез в сапоги, а рубаху натянул уже в дверях. Перепрыгивая через каменные ступени, он бросился вниз по лестнице. Бриенна, в панцире и при оружии, встретила его пролётом ниже. Пламя оглушительно ревело, а от стены огня поднимался такой жар, что стоит подойти поближе – и можно спечься заживо. Гвардейская сосна, охваченная огнём, надломилась в середине; скрип дерева напоминал стон умирающего. Обугленная ветка дуба рухнула на землю, укрытую золой. Прахом сожжённых богов. Чёрные хлопья пепла, подхваченные ветром, уносились ввысь. Огромное чардрево съёжилось от огня, его белая кора почернела. Лик, вырезанный на стволе, распахнул рот в немом крике, истекал кровавыми слезами. Дрожащее марево окутало богорощу. Жертвенный костёр простирался до небес, и круг солнца, окутанный густым дымом, казался выцветшим. Мелисандра трижды прочла певучую молитву: один раз – на асшайском языке, другой – на валирийском, а третий – на общем: – Рглор, Владыка Света, озари нашу тьму. Мы приносим тебе в дар ложных богов, образы врага твоего, что не носят имён в ереси своей. Прими их и озари нас светом, ибо ночь темна и полна ужасов. Ардриан Селтигар подслеповато щурился и кашлял в платок, расшитый красными крабами, а Веларион безмолвно взирал на короля. После пиршества Монфорд демонстративно избегал Ренли. Станнис не помнил доподлинно, что сказал ему, но удовольствовался произведённым эффектом. У рыцаря рыбы и лука слезились глаза от дыма, он скованно промокал их рукавом. Для них зрелище заживо сгорающих богов пришлось не в новинку. Эйегон Завоеватель перед отплытием с Драконьего Камня преклонил колени в септе, и триста лет спустя по приказу Станниса алтари в ней были опрокинуты, а витражи разбиты. Статуи Семерых – убранные драгоценными камнями, раскрашенные и лакированные, – повергли ниц, выволокли наружу и сожгли. Старик Эстермонт попросил младшего из внуков сопроводить его в замок, жалуясь на головокружение. Алестер Флорент вторил Мелисандре, по его лицу крупными каплями стекал пот, а рот беззвучно шевелился. Юный Деван, неотрывно глядя в огонь, также твердил молитву. Кейтилин Старк, спустившись вниз, побледнела, как полотно, но спину держала прямо. Талли поклоняются Семерым, но её муж и дети приносили обеты старым богам, как принято на Севере. Десница отсутствовал среди собравшихся: Станнис велел не будить брата, пускай себе спит. Он безотчётно желал оттянуть неловкую встречу после ночного обмена любезностями. Вроде бы он должен испытывать облегчение, что наконец-то поступил, как должно, но совесть грызла изнутри: противоречивые желания Станниса сбили Ренли с толку; брат, вероятно, обижен и расстроен, а картина горящей богорощи не добавит ему настроения. "Нужно втолковать Ренли, что беспутный образ жизни не приведёт к благополучию", – король застыл в жарком мареве. Вот с отчаянным хрипом подломился ясень, от его роскошной кроны остался лишь пепел, развеянный по ветру. Мальчишками Станнис и Роберт карабкались по крепким ветвям, прятались в густой листве, и шелест её скрывал секреты, которыми они делились друг с другом. Старый ясень надёжно хранил в памяти редкие моменты их откровений. Станнису захотелось отвернуться, но он заставил себя встать прямо. Он лично отдал приказ разжечь огонь, и уйти, не оглядываясь, означало проявить малодушие. Это необходимая жертва, твердил он себе, а борьба без жертв не обходится. Только наивные мальчишки вроде Ренли и его летних рыцарей могут мечтать о громкой славе без материнских слёз и оборванных калек на улицах, просящих подаяния. Брат представляет военное дело исключительно по хвастливым рассказам Роберта да героическим балладам. Станнис даже не попытался загодя разъяснить неизбежность жертвоприношения, и его самоуправство обернётся страшной обидой. Несмотря на то, что огонь, дар Рглора, гнал прочь дурные сны по совету Мелисандры, Ренли так и не принял красную жрицу и её бога. С минуты на минуту Станнис ждал его появления, приправленного жгучим негодованием и упрёками. Прежде он мог повелеть брату убираться с глаз, пока не остынет, но Ренли перекроил их отношения на свой лад, и отмахнуться от него стало не так-то просто. Более того, Станнису не хотелось окончательно потерять солнечное тепло его улыбки и весёлый блеск сине-зелёных глаз. Он лишь недавно обрёл это богатство. – По какому праву вы развели этот безобразный костёр? – Пенроз, прорвавшись сквозь кольцо зевак, остановился позади короля. – Смею напомнить, что замок находится во владении лорда Ренли. Я горячо убеждён, что милорд не давал позволения на богохульство. – К королю следует обращаться "ваше величество", – высокомерно напомнил Алестер Флорент. Ему пришлось возвысить голос, чтобы перекричать треск пламени. – Старые боги порочны. Они есть образы врагов Владыки Света, – молвила Мелисандра; рубин на её светлокожей шее как будто светился изнутри. – Да охранит он вас в темноте вашей, сир Кортни. – Да поимеют Иные в задницу вашего Владыку Света! Наши старые боги соседствуют с новыми, и вы наносите тяжкое оскорбление всем Штормовым землям, – рявкнул на неё Пенроз и вновь воззвал к королю: – Эту богорощу взрастил сам Дюрран! Вам ли не знать этого, ваша милость! – Следите за языком, сир. Есть лишь один истинный бог, – с важностью объявил Алестер. – Нам предстоит изощряться в богословии, милорд? Извольте, я позову септона, или септу вы тоже намерены предать огню? – Если придётся, – подал голос Станнис, развернувшись. Он казался не к месту среди пышных нарядов своих лордов: те носили шелка, перья и драгоценные камни, в то время как их король предпочитал шерсть и варёную кожу. Лишь корона из червонного золота придавала ему своего рода величие. Зубцы сверкали, отражая пламя, когда он поворачивал голову. – Придётся? По какому такому праву, я спрашиваю? – Я законный правитель Семи Королевств и делаю то, что считаю нужным, сир, – холодно произнёс Станнис. Возле кастеляна стоял Эдрик Шторм. Станнис с силой сомкнул челюсти, едва заметив его. До сих пор он видел незаконнорожденного племянника издалека в пределах замка и лишь теперь мог разглядеть его вблизи. Мальчишке лет десять, и внешностью он являл собой вылитого Ренли того же возраста, – такой же темноволосый и ясноглазый. От матери ему достались только большие флорентовские уши. Такие же украшали голову Ширен, но Станнис не желал даже думать о сходстве родной дочери и ненавистного бастарда. На поясе у отрока болтался короткий меч – якобы отцовский подарок, на деле присланный Варисом. Завтра Станнису предстоит отослать мальчика на Драконий Камень. Эдрик смело смотрел в глаза короля. Он даже хмурился как его отец. Или как Ренли. – Вам не следует жечь богорощу, – заявил он тонким ребячьим голосом. – Это место поклонения старым богам. Так поступать нехорошо. Станнис дёрнул челюстью. Мальчишка, бастард, смеет указывать ему – законному королю? Прочитав что-то в его взгляде, Пенроз заслонил отрока и упрямо сжал рот. – Вы не тронете мальчика, покуда я жив, – ледяным тоном произнёс он. – Этот мальчик – моя кровь, и он нужен мне, – Станнис ступил вперёд, и Пенроз выхватил меч. – С дороги. – Ни шагу дальше, ваше величество, – с презрением выплюнул старый рыцарь. Он остался в одиночестве, среди лордов и рыцарей, – и многие из них схватились за оружие. Замерли на местах кузнецы и пекари, – может статься, они преданы старому кастеляну, но что они могли сделать против острых клинков? Молочницы и прачки бросились врассыпную. Станнис остался неподвижен, и огромный костёр вздымался в небо за его спиной. Силуэт короля казался таким же чёрным, как коронованный олень Баратеонов, заключённый в пылающем сердце Владыки Света. – Вы смеете поднимать оружие против своего государя? – оскалился оскорблённый Флорент. – Государя, который меняет богов как перчатки. Если придётся, – Пенроз стащил перчатку и швырнул её в лицо королю. – Я вызываю вас на поединок. Если же боитесь рискнуть своей королевской шкурой и выйти против старика, назовите бойца, и я брошу вызов ему. – Поединка не будет. Бросьте этого человека в темницу, – процедил Станнис; метко брошенная перчатка мазнула его по щеке и упала к ногам. – Бастард моего покойного брата должен быть передан мне. Он был готов к сопротивлению. В прошлый раз он вынужденно отправил в подземелья Драконьего Камня набожного лорда Гансера Сангласса, септона Барре и сира Губарда Рамбтона с тремя сыновьями, когда те вступились за Семерых. "Всегда найдутся несогласные, – напомнил себе Станнис. – Я же обязан следовать долгу". – Нет! – властно выкрикнул мальчик. Эдрик родился сыном короля, это верно, но в то же время он напрочь позабыл о том, что он всего лишь побочный сын. Никто даже не повернулся к нему, и звонкий окрик потонул в треске огня. – В чём вы сомневаетесь, милорд, – в правоте своего дела или в силе своей руки? – громко осведомился Пенроз. – Или вы боитесь, что я помочусь на ваш волшебный меч, и он погаснет? Станнис с силой сжал челюсти. Ему опостылело слушать, как этот человек срамит его при всех, но повторять приказ не потребовалось. Монфорд Веларион, Алестер Флорент, кузены из рода Эстермонтов и Фоссовеи, держа наготове мечи, двинулись к старому рыцарю, чтобы исполнить королевскую волю. Брайс Карон замешкался, но его незаконнорождённый брат Ролланд Шторм не остался в стороне. Круг сужался, и Пенроз перехватил меч, не позволяя никому приблизиться к мальчику за его спиной. Монфорд змеёй скользнул вперёд, и их мечи скрестились. Пенроз сумел успешно отразить несколько ударов, но расцвет его сил давно миновал, и клинок Велариона плашмя ударил кастеляна в висок, рассекая кожу. Пенроз не удержался на ногах. Он рухнул в пыль, и по обветренному лицу заструилась кровь. Эдрик, увидев защитника на земле, пришёл в ярость. – Как вы смеете так поступать! Это бесчестно! Он один против вас! Станнис посмотрел на него стылым взглядом. Мальчик тоже схватился за меч: вытянул его из ножен и сжал рукоять обеими руками, выставив короткий клинок вперёд. Пенроз потянулся к питомцу, тщетно пытаясь подняться, но у него подкосились ноги. – Что делать с мальчиком, ваше величество? – спросил Эймон. – Седьмое пекло! Что тут творится? Станнис! Что ты наделал?! В круг, ощетинившийся закалённой сталью, ворвался Ренли – безоружный, в незаправленной рубашке; да он едва встал с постели, понял король. Чёрные волосы трепал ветер. За ним следовала верная Бриенна, в доспехах, с шипастой булавой в руках. "Эта женщина не расстаётся с оружием, – отчуждённо подумал Станнис. – Это к лучшему. Она защитит Ренли в случае опасности". Ренли же носит пустой горшок на плечах вместо головы. Видеть его, едва одетого, среди раздражённых, вооружённых людей было невыносимо. Известно ли им, какая нежная у Ренли кожа? Как легко по неосторожности вспороть острой сталью его беззащитный живот? Глупая мысль; гвардейцам ни к чему ранить Ренли, но его простая льняная рубашка выглядела чуждо среди лёгких доспехов и кольчуг. В неспокойные времена даже среди подданных Станнис носил, по меньшей мере, варёную кожу. "Я не могу трястись над ним, это абсурд. Завтра мы идём на войну, – оборвал он тонкий трепет, щекочущий нутро. – Я уже втянул Ренли в кровопролитие, он давно не ребёнок, и оставить его, как раньше, в неприступных стенах родного замка не выйдет. Кроме того, он понадобится мне на Черноводной". Но покоя Станнис по-прежнему не чувствовал. За ним пойдут тысячи людей, и благородный правитель обязан думать о каждом подданном своего королевства, но острые когти страха сжимали нутро лишь от тревоги за родную дочь и бестолкового младшего брата. Эти двое – самые родные люди, что есть у Станниса, он за них в ответе. Но разве может личный долг возобладать над государственным? Как бы там ни было, Ширен находится под надёжной защитой неприступной цитадели, но Ренли предстоит вести за собой авангард. Король болезненно скрипнул зубами и вскинул руку. Его приближённые замерли. – Какого снарка ты творишь?! – бесстрашно заорал на него Ренли. Станнису захотелось вытолкать брата взашей со двора и объясниться с ним без свидетелей, но он король и не может себе этого позволить. Сдержавшись, он ответил с неприкрытой злостью в голосе: – Я приношу жертву Владыке Света. И он дарует мне победу в Королевской Гавани. Так было обещано. Великий дар требует равноценной жертвы. Уйди прочь, Ренли, не лезь. – Его величество вознамерился предать мальчика огню, милорд, – сквозь сухой кашель заявил сир Кортни с земли. Кровь на его виске запеклась от жара. – Эдрика? Огню? – Ренли округлил глаза. Он недоверчиво уставился на Станниса, и Эдрик, всё ещё сжимающий в руке меч, казался его маленькой копией. Они оба были одной крови с королём, и оба стояли против него. Станнис на мгновение растерялся. Так это выглядит со стороны? За кого Пенроз его принимает? И Ренли готов поверить в то, что Станнис способен отдать огню невинное дитя? – Безумный старик, – он стиснул зубы со злости. – Я заберу мальчика на Драконий Камень, только и всего. Я не собираюсь сжигать его. – Я поеду на Драконий Камень? – взволнованный голос Эдрика затонул на фоне общего гула. – Ты сам безумен, Станнис! – Ренли рванулся к королю и дёрнул его за воротник. – Это твой блестящий план?! Посмотри вокруг! Да посмотри же! Ты же ничего не видишь за своей обидой! Только и думаешь, что об этой проклятой железяке да своих попранных правах! Богороща в огне, от неё ничего не осталось! А ты… Ты погубишь нас всех! Ты погубишь себя!! Шерстяная ткань дублета с льняной подкладкой натянулась, впиваясь в шею, но не поддалась. Станнис шатнулся, но не сдвинулся с места. Ренли легче в кости, чем Роберт в его годы, и ещё не набрал достаточной мышечной массы, чтобы тягаться со Станнисом, но пройдёт несколько лет, и они сравняются в силе. Король не нашёлся с ответом. Что толку твердить, что он намерен сражаться за себя – до самого конца, каким бы тот ни был? Ренли это и так известно. И раньше его нисколько не волновала возможная гибель единственного из оставшихся у него братьев. "Я никогда не любил тебя, Станнис". Эти слова сказал ему Ренли накануне сражения. Станнис не хотел их слышать, и Ренли не мог задеть его своей откровенностью, но всё же у него получилось. Единственное, что помешало бы ему водрузить голову Станниса на пику в случае победы, – это честолюбие, а вовсе не любовь к павшему брату. Осознание свербело под рёбрами. С тех пор прошла целая луна, и они выстроили между собой хрупкий мостик, но тот, судя по всему, канул в небытие вместе с богорощей. Ну и пусть. Сердце придавило камнем. – Назад! – приказал Станнис, сделав отмашку рукой. Пальцы Ренли дрогнули, но не разжались. Лишь мгновение спустя он сообразил, что король обращается к своим гвардейцам, рыцарям и лордам, готовым силой оттащить от него взбесившегося десницу. Не иначе как те предугадали его желание съездить светлейшему по физиономии. После окрика они замерли в нерешительности, пока Ренли тщетно искал в штормовых глазах короля тень человека, которого он знал. Родного брата и защитника. Любовника. Станнис – его любовник. Его любовник – король, законный владыка Семи Королевств. Трудно отказаться от этой мысли, даже несмотря на вчерашнюю стычку. Между ними повисла недосказанность, лишая опоры, но ворох страсти, желания, томления никуда не делся. И не то чтобы Ренли не задумывался о природе их путаных отношений ранее, но сейчас, на глазах у вассалов, окружённый вооружённой стражей, он осознал всё с пугающей ясностью. Они в неравном положении, и позиция Ренли чрезвычайно уязвима. Неосторожное слово, шаг в сторону, – что тогда сотворит с ним Станнис? Не загнал ли Ренли себя в ловушку? Ещё прошлой ночью Ренли заявил бы, что человек, бессильно уткнувшийся лбом в его висок, не способен причинить ему вред. Но король смотрел непримиримо, будто Ренли значил для него не больше, чем сгоревшее дотла сердце-дерево. Щека у него перепачкана сажей, челюсти сжаты намертво. Он в бешенстве – не оттого ли, что Ренли позволил себе лишнее? По древнему закону у напавшего на особу королевской крови отнимали руку. "Если я хвачу лиха, Станнис обязательно заступится за меня, я его наследник, – понадеялся Ренли. – И всё-таки, впредь нужно действовать осторожнее. Он неохотно разжал руки. Ему будто ушат ледяной воды за шиворот плеснули; на душе стало пусто и муторно. Бриенна держала булаву наперевес, готовая прикрыть ему спину. Ренли доводилось видеть, как она расшвыривает крупных мужчин в полном боевом облачении, и булаву на сей раз она прихватила с шипами, а не турнирную. Брайс тоже стал рядом, держа руку на рукояти меча. Огромный костёр вздымался в голубое небо за спиной короля. От былого сада остались лишь торчащие стволы, чёрные и обугленные, но прогорать и тлеть они будут ещё долго. Каменная стена ограждала их от хозяйственных построек. – Элвуд, –Ренли окликнул помощника кастеляна; на него внезапно накатила усталость. – Проследите, чтобы ветер не перекинул пламя на соседние здания. Значит, ритуальное жертвоприношение – их единственная надежда на победу? Красный бог одним махом уничтожил богорощу, но что он даст взамен? Жрица неподалёку кривила рот в безмолвной улыбке; её губы на бледном лице алели, как брызги крови на снегу. Кажется, она взирала на него с превосходством. Рано радуется. Ренли оскалился, развернувшись к ней: – Сука. Эта паскудная идея принадлежит тебе, да? Зачем тебе понадобился Эдрик? Отвечай! Станнис ненавидел племянника, потому и сослал в Штормовой Предел, с глаз подальше. С чего бы ему забирать мальчишку под опеку? Сир Кортни привязался к Эдрику как к родному сыну; он ни за что не отпустит его, полагая, что питомцу грозит опасность. Оставить этот вопрос без внимания означало трусливо подставить верного кастеляна под удар. И Станнис… Станнис предал богорощу огню ради победы в Королевской Гавани. Благочестивый Деван и подобострастный лорд Флорент, похоже, и вправду уверовали, что ритуал принесёт им чудо, но что насчёт остальных? Иной бы побрал деревья, но Станнис не станет бездумно бросать людей в костёр во славу своего прожорливого бога. Не станет же? – В жилах мальчика течёт королевская кровь, милорд, – безмятежно ответила Мелисандра. – Его место рядом с королём. Туманный ответ не дал нужного разъяснения, и Ренли обратился к брату: – Станнис, я не понимаю. Объяснись. – Милорд-десница, вы забываете своё место, – потемнел лицом король; он выслушал и стерпел достаточно, чтобы основательно разгневаться. – Я не обязан отчитываться в своих действиях. "Сейчас следует отступить, – понял Ренли, – но мы ещё вернёмся к этому вопросу, Станнис". – Этого больше не повторится, светлейший, – он отбросил прядь с лица и одёрнул рубашку. – Позволите идти? Станнис тряхнул головой, отпуская его на все четыре стороны. – И приведи себя в подобающий вид. Ренли с разочарованием отвернулся, чтобы помочь Пенрозу подняться на ноги. Лицо кастеляна перепачкалось сажей и кровью. С другой стороны старого рыцаря поддержал мейстер Юрн. – Сир Кортни, позвольте сопроводить вас в замок. – Этот подлый человек обнажил меч против короля, милорд, – камнем прилетело в спину десницы; это подал голос Алестер Флорент. – Его место в темнице. "Лизоблюд", – окрестил его про себя Ренли, сетуя, что не проснулся раньше. Тогда он предотвратил бы раздор из-за глупого недоразумения. Но сир Кортни "выслужился" перед его величеством на глазах у множества вассалов и всего Штормового Предела. Остаётся только расхлебать последствия его отваги с наименьшими потерями. Ренли бросил последний взгляд на пылающий костёр за спиной брата и повлёк раненого кастеляна в замок. Ренли кружил по горнице, чувствуя себя зверем в медвежьей яме. Брайс стянул с тарелки кусок яблочного пирога, поданного к позднему завтраку сюзерена, и примостился на подоконнике. Бриенна, как часовой на посту, замерла у двери. Тяжёлое навершие булавы, способное крушить доспехи и трощить кости, упиралось в пол. На столе остывал в медном блюде жареный с зеленью цыплёнок. – И чего он на меня взъелся? Что я ему сделал? Друзья переглянулись. Ответа у них не нашлось: Ренли не посвящал их в тонкости своих сумбурных отношений с королём. Да он и сам запутался. Станнис проявил к нему интерес, подпустил к себе, а ведь он дикий как лесной олень, и лишь избранным вроде Джона Аррена удавалось с ним поладить. Ренли легко вообразил себе, что их с братом связывает нечто особенное, и списал эту причуду на примесь таргариеновской крови или плотский голод, – да что угодно сойдёт. Но Станнис оттолкнул его, заставляя гадать: что если те отрывки близости служили ему не более чем средством от скуки? Если вдуматься, брат ни разу не демонстрировал душевного тепла. Не умеет или не хочет? А как же взгляды украдкой, которые они бросали друг на друга, жар поцелуев и искренность, зародившаяся в их беседах? Неужели для Станниса это вовсе ничего не значит? – Забудьте, – оценив растерянность на лицах друзей, Ренли безнадёжно махнул рукой. Он не мог поделиться с ними переживаниями. Что им сказать? Что его связал с королём не только долг, но и грех? Сладострастный, кровосмесительный. Брайс окончательно убедится, что Ренли повредился рассудком, только и всего. Бриенна так и не примирилась с дурными наклонностями сюзерена: то ли ревновала, то ли брезговала. Крапинки веснушек на её широком лице шли рябью всякий раз, как Ренли заговаривал о мужчинах, к которым питал своего рода интерес. Она отчаянно пыталась скрыть негодование, но он всё равно замечал. Даже немного обижался, но и Бриенна откровенно мучилась своей неразделённой любовью, так что Ренли заключил, что они ведут равный счёт. – А ведьма! – вспомнил он нечеловечески багряные глаза. – Наверняка радуется, что одурачила меня. Ну уж нет, я не сдамся так легко. – О чём это ты? – поинтересовался Брайс, взирая на метания сюзерена, как на представление кукольника. – Я ничего не знал. Не знал, что Станнис собирается сжечь богорощу, – удручённо сообщил Ренли, хотя это и так стало ясно всем после сцены во дворе. – Он должен советоваться со мной, разве нет? Я же его десница. Собственный голос звенел обидой, но факт оставался фактом: король продолжал тайком держать совет со своей ведьмой. Ренли думал, она околдовала Станниса и обманула, но по итогу почувствовал дураком себя. Король убеждён в своих решениях и действиях, и он прислушался к Мелисандре, а с братом даже словом не обмолвился. Ренли запоздало вспомнил рассказ Велариона о сожжении септы на Драконьем Камне, которому не придал тогда большого значения, хотя следовало призадуматься. В памяти эхом отозвалась брошенная невзначай фраза Сивортов-младших, капитанов "Духа" и "Леди Марии": "Они жгут наших богов". Проклятье! Мог ли Ренли помешать брату? – Для начала, угомонись, – посоветовал Карон. – Давай рассуждать трезво. Я правильно понимаю, что в битве за Железный Трон его величество сделал ставку на эти самые… асшайские чары? – Получается, так, – Ренли замер посреди горницы, бросив наматывать круги. Приятель прав: на кону не только расположение брата, но и королевство. Решения такого порядка следует принимать с холодной головой. – Люди будут судачить, что трон куплен колдовством, – Брайс покончил с пирогом и отряхнул руки. – Это будет её победа. – Какая разница? Сперва нужно победить, а после подумаем, как представить дело в выгодном свете, – резонно возразил Ренли. В глубине души он надеялся, что у брата найдётся козырь в рукаве вроде Робба Старка или что он сочинил гениальную стратегию. Что если Станнис тронулся умом? А Лорас? Ведь он тоже придумал замысловатый план. "Но Лорас всего лишь мальчишка, – неожиданно для себя подумал Ренли. – И он далеко не всесилен". Прежде он рассуждал иначе, но с тех пор, как они виделись в последний раз, казалось, прошла целая вечность. И Ренли уже поклялся в верности брату, преклонил колено, как тут отступить? – Ты прав, – признал Брайс. – Если Станнис с этим жалким войском пойдёт на Королевскую Гавань, Матис Рован и Рэндилл Тарли сотрут нас в порошок. – Мой брат не жалкий, – Ренли оборвал друга резче, чем собирался. – Я этого не говорил, – Брайс поднялся, чтобы ополоснуть пальцы в чаше с водой для омовения рук, и вернулся на своё место у окна. – Что будет с сиром Кортни? – подала голос Бриенна. – Он достойный и преданный человек. Я знаю его с детских лет. Он не заслуживает заключения в темнице. – Зато вполне заслужил чёрный плащ, – вздохнул Брайс. – Он поднял меч против законного короля, чего ещё следовало ожидать? – Но он защищал мальчика. Эдрика Шторма. Они принялись спорить, а Ренли в унынии присел на лавку у стены, прикрытую подушками. Пенроз служил ему верой и правдой дюжину с лишним лет, и расставаться с ним жалко. На кого оставить Штормовой Предел? Сир Кортни порядочен и отважен, и надёжен как скала, на которой покоился замок. На протяжении многих лет он исправно исполнял обязанности кастеляна. "Он смотрел на Эдрика с такой ненавистью. Клянусь милосердием Матери, он готов был, не сходя с места, бросить мальчика в огонь", – сиплым голосом уверял кастелян, пока мейстер Юрн врачевал его рану и поил маковым молоком, чтобы утолить боль. Учитывая неприязнь, которую питал Станнис к племяннику, трудно винить сира Кортни за беспокойство о благополучии Эдрика. – Я поговорю со Станнисом, – сказал Ренли, выслушав доводы с каждой стороны, и снова поднялся на ноги; на месте ему не сиделось. – Он меня послушает. – Уверен? Король не в духе, – рассудительно заметил Брайс, растянувшись на подоконнике. – Я тоже не в духе, – отрывисто ответил Ренли. – Разве у меня есть выбор? И зачем ему понадобился Эдрик? Станнис никогда не рвался опекать его, он даже смотреть на него не хочет. Эдрик появился в Штормовом Пределе на руках кормилицы, когда Ренли справил всего лишь десятые именины. Он не слишком привязался к воспитаннику: сперва мальчик был совсем мал, а к моменту, когда он впервые взял в руки лук и стрелы, Ренли перебрался в Королевскую Гавань. Иногда он сочувствовал Эдрику: Роберт вышвырнул мальчика из своей жизни, откупаясь нехитрыми подарками за счёт Вариса, а Станнис так и вовсе его ненавидел. Сам Ренли подрос и повзрослел в похожих условиях. – Вы полагаете, его величество может принести Эдрику вред? – Бриенна, как и многие, симпатизировала обаятельному мальчишке; наверное, он напоминал ей сюзерена. – Этого не случится, Бриенна, – отрезал Ренли, не зная в точности, кого он пытается убедить в благих намерениях брата – друзей или себя? – Роберт и Делена Флорент осквернили его брачное ложе, но Эдрик не виновен в появлении на свет. Станнис, нужно отдать ему должное, справедлив. – Ты его защищаешь, – проницательность являлась одновременно и достоинством, и недостатком лорда Карона. – Вовсе нет! Говорю, как есть. Здесь что-то другое. Никакие здравые мысли на этот счёт не приходили, а от дыма разболелась голова. Окна в горнице плотно закрыты, но Ренли казалось, удушливый смог пропитал замок насквозь. – Мне нужно на свежий воздух, – выдохнул он, усаживаясь за стол, чтобы наскоро перекусить. – Скажи-ка, Брайс, Деван ещё во дворе? – Твой луковый оруженосец? – Брайс, приподнявшись, сощурился сквозь ромбы толстого стекла. – Да, у костра. Разве он поклоняется этому красному богу? – Ага. Каждый вечер по часу торчит у камина. Вот и славно. Это надолго его займёт. Бриенна не сразу сообразила, к чему клонит Ренли, но Брайс поймал мысль друга на лету и озабоченно нахмурился: – Погоди-ка, милорд. Куда это ты собрался? – Всего лишь хочу прогуляться. Подальше отсюда, – Ренли, вонзив вилку в тушку цыплёнка, безжалостно разделал его ножом. Мясо остыло, но сохранило вкус. Ему опостылело торчать в замке, в стане или у причала, да ещё беспрекословно выполнять указания Станниса. Чем брат ему отплатил? Где признательность за верную службу? Грядущее давило неизвестностью, и скопившееся напряжение требовало выхода. Затея вырваться ненадолго, оставить позади сомнения и утомительные военные тяготы, выглядела всё более привлекательно. Если прогулка верхом не поможет привести разум в порядок, то хотя бы скрасит томительное ожидание завтрашнего дня. – Лорд Ренли? – взгляд голубых, как незабудки, глаз Тартской Девы упёрся в него. – Ты останешься здесь, Бриенна, – скрепя сердце, распорядился Ренли и поднёс к губам утончённый кубок с крепким мёдом. – Но милорд… – вид у девушки стал такой, будто он её ударил. – Вам нельзя оставаться без охраны. Ни в коем случае. – Лорд Штормового Предела не может покинуть замок без сопровождения. Стюарды, гвардейцы, конюший, – принял её сторону Брайс, усаживаясь на подоконник; на протяжении пяти лет крепкой дружбы он читал сюзерена как раскрытую книгу. – Ты не можешь сорваться в одиночку. – Вы, что ли, сговорились? Могу и даже тебя не спрошу, леди-матушка, – съязвил Ренли, поддразнивая приятеля. – Ведёшь себя как наседка. – Твоя леди-мать, будь она здесь, сочла бы, что это безрассудно, даже в мирное время, – без тени улыбки отозвался Карон. – Всегда есть риск наткнуться на разбойников, бродяг или волков, в конце концов. А ты теперь не только лорд, но и принц. Что тебе в голову взбрело? – Не спрашивай, – в детстве Ренли мечтал называться принцем, но высокий титул утратил привлекательность, после того как он возложил на себя корону короля. – Я в состоянии о себе позаботиться. Лучше помогите мне незаметно скрыться. А если его величество соизволит поинтересоваться, – передайте, что я хочу побыть один. Несмотря ни на что, он питал слабую надежду, что король, обнаружив его отсутствие, отложит свои наиважнейшие государственные дела вроде разбоя и поджогов и самолично отправится на поиски. Бриенна места себе не найдёт, если оставить её маяться в стенах замка, да и ответственный Деван не смолчит. Внезапный отъезд Ренли накануне похода не пройдёт мимо Станниса и, несомненно, выведет его из себя. И поделом. Если у светлейшего найдётся капля совести, он не отправит в погоню своих цепных псов. В противном случае Ренли прогуляется по родным краям – возможно, в последний раз, – побродит среди гвардейских сосен, навестит одно укромное местечко на мысе Дюррана и вернётся аккурат к вечерним кострам. Подобная выходка смахивает на каприз неразумного ребёнка, но ведь и Станнис повёл себя не лучшим образом. В надежде привлечь его внимание Ренли часто поступал так по малолетству: прятался в погребе среди пузатых винных бочек, скрывался в тени страж-деревьев в богороще или таился среди вороньих клеток в обители Крессена. Мейстер угощал его горстью круглых лесных орехов, прежде чем доложиться о маленьком беглеце Станнису, так что Ренли не держал на старика обиды. Способ зарекомендовал себя как действенный, и хотя Станнис жутко сердился, он успокаивался, только когда сжимал ручонку младшего брата в своей ладони. "Может быть, это наш последний день вместе. Последний шанс просто побыть вдвоём, – Ренли приблизился к окну и выглянул во двор поверх плеча Брайса. – На борту "Ярости" об уединении можно забыть". Привычный с малых лет пейзаж бесповоротно изменился, вместо дикого сада появилось ужасное выжженное пятно. Будто кто-то нарочно испачкал сажей любимый плащ. Высокие деревья, некогда возвышавшиеся над каменной стеной, только начали менять окрас по осени: обретали лимонно-жёлтый, морковно-оранжевый, червонно-красный цвета, за исключением вечнозелёных гвардейских сосен и страж-деревьев. Огонь раскрасил их по-своему: стёр яркую листву, превратив её в рассеянное чёрное облако. Пожар уже стих, но кое-где ещё виднелись танцующие языки пламени. Ветер швырял хлопья пепла, кружил их в танце. Зеваки разошлись, челядь вернулась к хозяйству, и лишь немногие задержались у пристанища старых богов. Карминные одежды Мелисандры и её багряные волосы развевались; издалека она сама походила на огонёк. Станнис, одетый в чёрное, как брат Ночного Дозора, развернулся и двинулся прочь. Луковый рыцарь шествовал рядом как привязанный. Череп брата опоясал золотой ободок, и Ренли не сдержал усмешки, наблюдая за ним с высоты. Почему только его тянет улыбаться при виде Станниса, даже когда тот устроил совершенный беспредел в его владениях? – Когда так ухмыляешься, то смахиваешь на Флориана-дурачка, – Брайс внимательно смотрел на него. – Сам ты дурак, – Ренли поспешно стёр улыбку с лица и отвернулся. – Отстань. Король, казалось, позабыл о его присутствии. Море простиралось, насколько хватало глаз, и он долго смотрел вдаль, вдыхая солёный воздух; ветер трепал его плащ. Спасаясь от запаха гари, они вновь поднялись на широкую крепостную стену. Давос подозревал, что королю, к тому же, не хочется лицезреть дело рук своих. Осквернённая септа Драконьего Камня значила для Станниса, давно отринувшего Семерых, ничтожно мало, но Штормовой Предел и окрестности приходились ему отчим домом. – Я позвал тебя не ради государственного дела, сир, – его величество, наконец, собрался с духом, чтобы заговорить. – Лорд Ренли? – предположил Давос. В течение последнего года король только и твердил, что о грядущей войне, бесчестных узурпаторах и попранных правах. Обиды, старые и новые, не давали Станнису покоя, и его настроение носило оттенок мрачной решимости, но после высадки в Штормовых землях что-то изменилось. Некогда разорванная, наспех склеенная, связь с родным братом поднимала бурю новых впечатлений, от крайнего раздражения до удовлетворения. На сей раз Станнис казался уязвлённым и потерянным. Он скривился, подтверждая догадку Давоса. – Я не предупредил его о жертве. Он бы ни за что не дал согласия. Да и не пристало королю спрашивать разрешения, – в последней фразе промелькнуло сомнение. – Неудивительно, что лорд Ренли так расстроился, – пробормотал под нос Давос, но король расслышал его слова. – Как будто я рад, сир, – раздражённо сказал он и, сняв корону, поставил её на торчащий зубец. – Богороща являлась неотъемлемой частью Штормового Предела с момента закладки первого камня. Это решение далось мне нелегко. Мелисандра утверждает, жертвенный костёр во славу Рглора – необходимое условие для моего восшествия на Железный Трон. Чем выше ценность дара, тем более могущества я обрету. И Вестерос падёт к моим ногам. – Откуда ей это известно? – Она прочитала это в пламени. Лорд Веларион и твой друг Салладор Саан хотели, чтобы я первым делом дал сражение Джоффри. Мелисандра утверждала, что если я отправлюсь к Штормовому Пределу, лучшая часть войска брата перейдёт ко мне. И оказалась права, – он помолчал и заметил с тщательно сокрытым сожалением: – В конце концов, это всего лишь старые боги. Баратеоны испокон веков поклонялись Семерым. Уж с этим Ренли должен согласиться. Да он никогда не отличался набожностью; в детстве вечно баловался на службах в септе, а теперь и вовсе там не бывает. Король ищет доводы для предстоящих объяснений с братом, догадался Давос. Но действо уже свершилось, а значит, Станнис надеется снискать прощение Ренли? Убедить его в сомнительной пользе своего жертвоприношения? – Вам удалось поладить? – простодушно спросил Луковый рыцарь. – Почему ты спрашиваешь? – ощетинился вдруг Станнис. Давос размял укороченные пальцы целой рукой. – Прошлой луной вы заявили, вам не о чем разговаривать. Но я подумал, союз откроет для вас обоих новые горизонты. Я ошибся? – Нет. Наверное, нет. Не ошибся, – король переминался с ноги на ногу, и это показалось Давосу странным. Станнис Баратеон всегда твёрдо стоял на земле и никогда не мялся, как провинившийся подмастерье. Даже упустив Визериса Таргариена с его сестричкой, он с каменным лицом встретил упрёки Роберта. – Вы не уверены? – Давос задал наводящий вопрос. Король будто жаждал поделиться волнением, но не мог придать ему форму, облечь в слова. – Не знаю. Ренли, он… Я могу тебе довериться? – резко спросил Станнис. "Это сугубо личный разговор", – смекнул Давос и проронил вслух: – Конечно… милорд. Король прерывисто вздохнул, прежде чем продолжить: – Я не понимаю его. Он играет со мной. Искушает меня. При дворе Роберта он избегал моей компании. В последние дни он прилипчивый как чума. Такого не случалось с его детских лет. – Надо думать, он всё же соскучился по вас. Станнис оглянулся на Брайена, который взошёл на стену вслед за ними, и велел: – Отсчитай от этой точки двадцать шагов и стань там. Мальчик послушно отступил, но король всё равно понизил голос: – Ты не понимаешь, контрабандист. Он ведёт себя… не так, как подобает младшему брату. – Дерзко? – Можно сказать и так. Я хочу осадить его, – знаю, что должен, – но… Но вместо этого поддаюсь на подначки, уступаю раз за разом. Я не в состоянии объяснить. А он с каждым разом желает большего. Давос наморщил лоб, подёргал ладанку на шее. Его сыновья почитали родителей и новых богов, хотя, к примеру, Аллард обладал буйным нравом, и послушание давалось ему нелегко. Но дерзость часто сопутствует молодости, к чему делать из этого тайну? Король терзался чем-то иным. Давос вспомнил вопрос, заданный Станнисом, на предыдущей прогулке по крепостной стене: "Думаешь, я питаю склонность к мужчинам?" На эту странную мысль его натолкнул не кто иной, как лорд Ренли. Возможно ли, что он действовал с неким умыслом? Сближение короля со ставленниками Ренли даст в руки десницы дополнительный рычаг власти. И он уже пытался воздействовать схожим образом на Роберта. Но почему речь идёт о мужчинах? Давос немало озадачился. Неужели для второго брата во всём королевстве не нашлось подходящей девицы? Или Ренли разглядел в поведении короля нечто, указывающее на слабость к юношам? Но Станнис не называл других имён, как будто его хваткий брат решил на этот раз обойтись без посредников. И это в голове не укладывалось. "Какая чепуха", – Давос вспомнил улыбчивого Штормового лорда, посетившего "Чёрную Бету" под покровом ночи. Его вопросы касались исключительно красной женщины. Луковый рыцарь понадеялся, что ошибся с поспешно сделанным выводом. – Я не должен потворствовать его баловству, но я не в состоянии устоять перед ним, – бессильно сознался Станнис, и Давос против воли укрепился в подозрениях. Хороший контрабандист чутко оценивает окружающих, и за годы праведной службы он не растерял этот дар. – Лорд Ренли соблазнил вас? – выпалил он, и пальцы мёртвой хваткой сжались вокруг кожаной ладанки. Взгляд Станниса затерялся в волнах, набрасывающихся на утёс, и он коротко тряхнул головой, обозначив кивок. Не может такого быть. Его величество и лорд Ренли… Станнис и его родной брат. Невероятно. Если бы Давосу сказали, что "Чёрная Бета" обернулась Балерионом по прозвищу Чёрный Ужас и выдыхает огонь, он и то поверил бы скорее. Он находил в братьях неоспоримое сходство, но и различие меж ними лежало запредельное. Ренли верил в собственное обаяние, как Станнис настаивал на своих правах. Многие пророчили младшему из братьев славу короля Роберта, закрывая глаза на отсутствие военных успехов. Станнис же похож на одинокого, нелюдимого ворона и внушает людям то же смятение, что и чёрные крылья, приносящие чёрные вести. Шёлковая перчатка и латная рукавица, сплошное противоречие. Но что если Станнис ошибся? Младший Баратеон известен склонностью к дурачествам. – Позвольте спросить: вы уверены, что правильно оценили поведение лорда Ренли? – Ты держишь меня за идиота? – Станнис встрепенулся и сделал стремительный шаг навстречу. Давосу сделал над собой усилие, чтобы не отступить, но король всего лишь произнёс, уронив тон почти до шёпота: – Он целует меня, я познал вкус его губ. Он трогает мой… – Станнис запнулся, но договорил: – Мой член и брал его в рот. Он лезет ночами в мою постель, даже когда я гоню его прочь от себя. На его скулах проступил румянец под загорелой кожей, и он резко отвернулся, смущённый донельзя собственной откровенностью. Станнис Баратеон покраснел впервые на памяти Давоса Сиворта: признание потребовало недюжинного мужества. Стало ли оно следствием огорчения после утренней ссоры или же волнения, достигшего пика? Несмотря на подозрения, Давос потрясённо застыл. Ладони у него вспотели, и ладанка выскользнула из скользких пальцев. Он принял бы заявление короля за неудачную шутку, но Станнис Баратеон не умеет шутить. – Что ты молчишь? Язык проглотил? – между бровей короля залегла скорбная складка. – Я бы выпил чего покрепче, господин мой, – слабым голосом ответил Давос, отчаянно пытаясь собраться с мыслями. Не пристало контрабандисту клянчить глоток вина у его величества, но более здравой идеи у него не нашлось. Некоторые вопросы обсуждаются только в компании с выпивкой. Станнис, очевидно, пришёл к тому же выводу. – Брайен, принеси кружку эля, – распорядился он, кликнув оруженосца. – Нет, две. Мальчишка поторопился исполнить приказ. – Осуждаешь, сир? – полюбопытствовал король, когда затих топот по лестнице. – Я никогда не посмел бы. Мне ли судить вас? – Давос обуздал охватившее его смятение. Признание короля не пробудило в нём отвращения. За годы верной службы он проникся к Станнису глубоким уважением. Тот ведь не побрезговал поднять его из грязи. Он делился с бывшим преступником из Блошиного Конца суждениями, угощал хлебом и мёдом со своего стола. За свою жизнь Давос видел достаточно мерзости, чтобы не страдать предрассудками, и Станнис определённо не принадлежал к числу людей скверных. – С тех пор, как ты принял рыцарский сан, ты ведёшь праведную жизнь, Давос. Блуд, содомия, кровосмешение, – король загнул по очереди три пальца и задумался. – Это недопустимо, я знаю. Я и сам так думаю. Ренли толкует о Таргариенах, как будто это что-то меняет. Мне нет дела до Таргариенов, имеет значение только наше братство. Давос никогда не знал родных братьев, если таковые у него имелись. Пытаясь поставить себя на место короля, он представил старших сыновей – Дейла или Алларда. В плаваниях Давос не встречал "Духа" и "Леди Марию" по несколько лун подряд, но всегда расспрашивал других моряков на стоянках в портовых городах, и короткие весточки вызывали у него улыбку. Сыновья – его гордость, кровь его крови. Вообразить прелюбодеяние с кем-то из них не то чтобы противно, а попросту невозможно. Может быть, дело в его простом происхождении? У благородных свои причуды. А если бы его старшие вели себя тем же странным образом, что и Станнис с Ренли? Какие слова Давос нашёл бы для них, открыв правду? Ему доводилось слышать о братьях, силой берущих родных сестёр, но что если всё происходит полюбовно? Грешное дело в глазах людей, но молва горазда на осуждение. "Всеблагая Старица, ниспошли мне мудрости", – взмолился Луковый рыцарь. Станнис обернулся на шорох торопливых шагов по камню: Брайен вручил им по деревянной кружке тёмного эля, с шапкой лёгкой пены, и вернулся на прежнее место, считать от скуки галеи на причале. Давос благодарно вкусил насыщенную горечь и сладость ячменного солода, желая утопить в нём замешательство. Станнис без удовольствия отхлебнул. – Кто решает, что дозволено, а что нет? – изрёк Давос, размышляя вслух. – Будучи навеки связанным с морским делом, я наслышан о широте нравов за Узким морем. Люди там живут на всякий лад. Потомки древней Валирии, в самом деле, не гнушались кровосмешения. Рабовладение открывает множество возможностей для распутства, какое и не снилось завсегдатаям здешних борделей. Да и содомия процветает во многих городах. – В Вестеросе иной уклад. – В Вестеросе и боги правят иные, – Давос бросил короткий взгляд на кострище во внутреннем дворе замка. – По моему разумению, отказавшись от путей Семерых, вы сами правите своей жизнью. Если заводить речь о праведности. – Тут ты меня поймал, контрабандист, – невесело усмехнулся Станнис. – Хочешь сказать, моё откровение тебя вовсе не смущает? – Смущает, – признался Давос, потягивая эль. Ему скорее хотелось занять руки, чем утолить жажду. – С вашего позволения, мне понадобится некоторое время, чтобы свыкнуться с новостью. – Я всегда ценил твою честность, – сухо произнёс Станнис. А ведь он не сжимает челюсти, вдруг осознал Давос. Его господин заметно беспокоился, но скрип зубов, неизменно сопровождавший его злость или недовольство, не прозвучал ни единого раза на протяжении разговора. – А что насчёт вас? Вы честны с собой? – эль всё-таки развязал Давосу язык. – В каком смысле? – Интерес вашего брата… ведь он взаимный. – Откуда ты знаешь? – отрывисто спросил Станнис, но тут же ответил сам себе: – Неважно. Бес в ребро, сир Давос. Но это нисколько не умаляет моего греха. Я должен оберегать Ренли от дурных помыслов. Он молод, я не хочу нанести ему вред. – Сколько ему? – Двадцать второй год пошёл. – Маттосу столько же, – оценил Давос. – Уже мужчина, стало быть. – Только с виду. Ренли – ещё мальчишка на самом деле, – Станнис убеждённо покачал головой. – Ренли не помнит тягот войны; он мотает наследство, выделывается в седле, ищет моего одобрения. Одно шутовство на уме, и дуется он, как сущее дитя. С ним не так уж трудно совладать, как я полагал ранее. Я должен учить его исполнять обязанности лорда и воинскому ремеслу, а не… всякой мерзости. Мерзость ли? Давос мог поклясться, что его господин никогда не знал влюблённости, но эта робкая симпатия пробудила в нём смущение, трепет и даже наслаждение от близости. Станнис сам упоминал, что он крайне редко посещает ложе супруги; его никогда не замечали в компании продажных женщин. Ренли совершил своего рода чудо: заставил брата ступить на зыбкую почву влечения. Но что если безалаберный мальчишка, описанный королём, действует с корыстным умыслом? Смелое решение, если не сказать – отчаянное. Нужно быть безумцем, чтобы посягать на короля из пустой прихоти, а у лорда Ренли, наследника и десницы, и без того прочное положение при дворе Станниса. Если полагать влечение молодого лорда искренним, то его вкусы носят весьма противоречивый и непостоянный характер. Угрюмый Станнис Баратеон что нравом, что внешне разительно отличался от Рыцаря Цветов – нежного, как розовый бутон. И всё равно король попался в сеть, так какие же интересы преследует удачливый рыбак? Тиреллы подали Ренли на блюдце Хайгарден. Возможно ли, что и теперь за его причудой стоит тяга к власти? И стоит ли намекнуть об этом королю? Прямодушие Станниса не оставляло места в его помыслах для несерьёзного флирта, без бремени глубоких чувств. Известно ли об этом Ренли, ветреному даже на вид? Не далее как седмицу назад, среди мачт и вёсел на побережье пролетел слух, что лорда Штормового Предела заметили на празднике урожая в порочной связи то ли с Джоном Фоссовеем из зелёного яблока, то ли с Тантоном Фоссовеем из красного, – а может, даже с обоими сразу. На своём веку Давос слышал немало небылиц, чтобы верить всему подряд, но и дыма без огня не бывает. – Полагаете, ваш брат скорее нуждается в защите? – переспросил он. – Как лорд Ренли относится к тому, что происходит между вами? Вы не пробовали говорить об этом? Станнис неловко пожал плечами: – Он стыдится своей слабости, но всё равно льнёт ко мне. Он злился, когда я велел ему пойти прочь. Но я… Я в ответе за него. Само собой. Пускай злится, сколько угодно. Что простительно юноше, то непозволительно для зрелого мужчины. Давос перевёл дыхание. Дело деликатное, и не стоит принимать скоропалительных решений. Незадолго до смерти мейстер Крессен сказал, что истина может стать тяжким ударом даже для такого человека, как Станнис, а никто не знал его лучше почившего старика. Давос счёл, что до поры до времени ему стоит держать подозрения при себе. Пока он не разгадает намерения лорда Ренли, подрывать хрупкое доверие Станниса к брату будет неосмотрительно, – тем более в разгар войны, где они сражаются на одной стороне. С точки зрения правления, присутствие Ренли в совете пойдёт на пользу королевству. Он бесстрашно встал на защиту кастеляна, когда тому грозила опасность, в то время как по вине красной жрицы добрый и мудрый мейстер Крессен выпил смертную чашу. Королю отчаянно нужны верные друзья, даже если сам он так не считает. Невозможно в одиночку взвалить на себя тяготы целого королевства и выстоять. Даже самый талантливый капитан разделяет обязанности между помощниками и гребными мастерами на борту галеи. – Какой толковый совет найдётся у тебя на этот раз, контрабандист? – Станнис пытливо взглянул на него. – Вам бы помириться, – скромно предложил Давос. – И поговорить начистоту. Постараться понять друг друга, а не ссориться понапрасну. Если вас обоих мучают сомнения, сделайте передышку. Время – непростое испытание для пылких чувств. Разобраться в себе тоже не помешает. Может быть, вы просто соскучились по её величеству. Гримаса на лице Станниса подсказывала, что он отнюдь не тоскует по королеве, однако же, он охотно уцепился за эту подсказку: – Ты прав. Я пошлю за ней сразу, как сяду на Железный Трон. Давос заключил, что в сложившейся ситуации верность супружескому долгу – лучший вариант для Станниса из всех возможных. Он попробовал направить мысли короля в русло предстоящего разговора: – Что вы скажете лорду Ренли насчёт сегодняшнего происшествия? Их отвлёк звук шагов на лестнице и скрип двери. Мужчины обернулись, рассчитывая увидеть караульных, но у крепостной башенки обнаружился Деван. Вид у мальчика был понурый, и Давос встревожился за сына. – Говори, – велел Станнис, заложив руки за спину. – Я не смог найти лорда Ренли, ваше величество. – Что значит – не смог? – Он покинул замок, но никто не знает, куда он уехал. Я спрашивал лорда Карона и леди Бриенну. Они отвечают, что лорд Ренли хочет побыть в одиночестве. Станнис крепко сомкнул зубы и сказал с чувством: – Вот что, сир Давос: при встрече я с лорда Ренли шкуру спущу. Ты сохранишь в секрете то, что я рассказал тебе? – Конечно, ваша милость, – искренне заверил Давос. – Я буду нем как рыба. Станнис одним махом допил свой эль, отдал кружку Девану и зашагал к лестнице, а Брайен подхватил с каменного зубца королевскую корону.