Варвары

      В двух часах езды на северо-восток от Рима, в тихой сельской местности где-то на границе Лацио и Умбрии, выкопана неглубокая яма. Просто сырая земля и перемешанный с прошлогодней травой снег. На дно символической могилы Гриз Тиль бросает служебное ожерелье Ма-шесть. Кольца валлийского дуба и три медальона. Она говорит:       — Покойся с миром, Алёнушка, — и делает большой глоток прямо из горла бутылки.       Другое ожерелье падает в яму вслед за первым. Оно принадлежало мне.       — Прощай, боевик Семь-Ноль, — говорю.       Гриз вытягивает свободную от бутылки руку — почти как в римском приветствии, только пониже. Разжимает пальцы, и третье ожерелье отправляется вслед за остальными.       — Прощай, боевик Пятьдесят Восемь.       Я заливаю в яму бензин. Гриз роняет спичку, и мы молча смотрим, как возмущённое пламя с погребальным шёпотом пожирает пропитанные магией украшения. Как волшебное дерево, наше и чужое прошлое, чернеет и трещит, обращаясь в пепел.       Делая новый глоток, Гриз слегка пошатывается и морщится из-за своего ребра. Отсветы костра очерчивают аккуратный изгиб её подбородка, красивый нос и бледные скулы, а восходящее солнце уже парит далеко-далеко над восточным горизонтом.       Свет нового дня просачивается между чёрными деревьями, гуляет по холмам и полям, обволакивает растрёпанные катышки соломы и серебристые стены силосных башен, напоминающих воткнутые в землю карандаши с ластиками на торцах. Бурые коровки раскапывают стог, чтобы заполучить вкусное сено внутри. Телята снуют между копытами взрослых в попытках добраться до кормушки. Бродит в одиночестве мохнатый тяжеловоз породы шайр.       — Метель укрыла склоны горных вершин, Вивул. — Гриз разводит руками, будто хочет обнять весь мир. — И белым-бела земля.       Эти её революционно-сказочные мотивы. Впрочем, Супер Йоли в роли королевы зимы меня вполне устраивает.       — Смотри, как похорошела Италия при дяде Константине, — продолжает она. — Он отменил конец света, и ничего такого действительно не случилось... Это ли не доказательство избранности нашего нового императора?       Сегодня утром электронное табло, установленное на выезде из Рима, показывало «01.01.0000» в графе «дата». Всего лишь программный сбой из-за нового тысячелетия, но мы посчитали это чертовски символичным. Тотальное обнуление. Новая жизнь с чистого листа. В некотором смысле конец света всё же случился.       Мы открутили всё назад. Ехали мимо заснеженных пиний. Мимо забора того военного полигона. Проезжали ту самую ИКЕА. Справа сидела Гриз, и трещинка разбегалась по лобовому стеклу, а из старой магнитолы лился «Снегопад 56-го» в исполнении несравненной Мии Мартини.       «Рим такой настоящий. Чистый, блестящий. Скажи, что ты его видел. Застал его таким. Было же время».       Гриз достаёт нож — какой-то другой, не украденный у часового, — и я рефлекторно отстраняюсь. А она хрипло хихикает и ухмыляется:       — Расслабься. Всего лишь подрезаю пробку.       Потом вдруг спрашивает:       — Помнишь Снорри Гудрунарсона?       Она поднимает взгляд от костра и отслеживает бег проводов линии электропередачи над переваливающейся через гребень холма дорогой. Поросшие редким лесом возвышенности этим холодным утром похожи на усыпанный шоколадной крошкой пломбир. Совсем скоро зловещая красота растает, и Джиджи Виллани придётся ждать ещё восемь лет.       Того исландца из MJK, который спас нас под Оберхофом? Ага.       — Снорри сказал, что в Британии парламентская оппозиция взялась за расследование деятельности Ма-шесть. Они считают, что несовершеннолетние сироты-убийцы — это немножечко перебор... — Она насмешливо чихает в рукав. — Думаю, какое-то время коммандеру О’Фии будет не до нас.       В кармане штанов лежит ключ от дома Дзанетто Бертолусси. Рафаэль Бертолусси поделился им сразу, как только вышел из застенков режима. Кортина-д’Ампеццо. Кажется, Гриз знает, где это.       — О, — подаёт голос Гриз, — чертовски кстати. Мне определённо не помешает отлежаться пару-тройку недель.       Много лет тому назад, когда мы только переехали в Манкуниум, и девятилетний я тосковал по родине, опасаясь, что британцы заставят меня стать каким-нибудь моряком или биржевым маклером, мама сказала: «Вивул, малыш. Ты всегда сможешь вернуться в Карфаген или Италию и стать кем захочешь». Наверное, возвращение вышло отнюдь не триумфальным, и я до сих пор понятия не имею, кем хочу стать, но какая же это ерунда по сравнению с обретёнными в пути людьми.       Из открытой двери автомобиля бормочет радио. Миа Мартини очистила эфир для новогодней речи Константина Комнина. Я возвращаю полупустую канистру обратно в багажник, а там завёрнуто в одеяло и уложено на дно нечто длинное, тяжёлое и огнестрельное. AR-18.       — Гриз, — кричу из-под поднятой крышки, — война закончилась. Зачем тебе винтовка в багажнике?       Гриз оборачивается через плечо, не прекращая закапывать догорающую яму носком ботинка.       — Нифига ты не понял. Только вооружённый человек может быть по-настоящему свободным.       Пора мне кое-что прояснить. Хлопнув крышкой, я складываю руки на груди и говорю:       — Между прочим, там, в Дворце сенаторов, я слышал, как ты грозилась перегрызть глотку за Вивулушку... — Говорю: — Складывается впечатление, что ты любишь меня.       Гриз прерывает своё занятие. Она так очаровательно возмущается: хватает воздух ртом рот и грозно сводит брови. Высокие ботинки хрумкают по снегу в мою сторону. Гриз накручивает мои волосы на палец, смотрит в глаза и агрессивно кашляет, окутывая наши головы паром.       — Быть может, — выговаривает она через несколько секунд, — мне и правда нравится один карфагенян или венецианец по имени Вивул Заммит... Или Бертолусси? Кем ты собираешься быть?       А я раскатисто кашляю на неё сверху вниз вместо ответа.       — Ладно… — Гриз вжимает голову в плечи и жмурится, высвобождая мои волосы. — Ладно, признаю. Твои лёгкие пообъёмнее моих будут.       Январский рассвет вокруг голубой и розовый, словно бирки на запястьях новорождённых. Словно мы заявились в этот мир заново, и нет над нами больше никаких вождей. Ни дуче, ни Лондиниума, ни коммандера О’Фии, ни директора музея, никого. Никто не прикажет взять чужие имена и проживать чужие жизни. На просторах прекрасного далёка я и Гриз можем стать теми, кем хотим быть больше всего на свете. Например, самими собой.       «…Мы должны построить новый мир, — утверждает радио голосом императора Константина. — Гораздо лучше прежнего».       А я вспоминаю вот что: строительство нового мира следует начинать с себя.       Здесь и сейчас, стоя на фундаменте будущего, пред взором богов и на развилке расстеленных перед нами дорог, пришло время признаться: я люблю Карлу Гризельду Тиль. Отныне и до скончания наступившего тысячелетия.

***

2020