Варвары

от: Номер 58 кому: Ма-6 локация: Бернина, Гельвеция дата: шесть недель до операции «Миллениум»

      Из холодного тумана за окном доносится размеренный стук топора: это Марко Ди Гримальдо размышляет за колкой дров, тварь он дрожащая или имел право грохнуть дядюшку-диктатора.       Неприметная хижина в Ретийских Альпах пахнет старой древесиной, пылью, пиццей и травкой. Одно из тех уединённых шале, какие вы можете лицезреть среди обилия красивых фотографий в туристических буклетах. Ближайший дом так далеко, что видно его только в хорошую погоду. Ближайший населённый пункт — в шести километрах ниже по склону.       Тут есть экс-император Мануил Комнин, который читает утренний номер «Народа Европы», а также Вивул и Алёнушка: они устроились с атласом дорог на широченной кровати. Из описания можно подумать, что здесь, на гельветско-итальянской границе, мы живём как нечто среднее между горнолыжниками и шпионской шведской семьёй. В принципе, так оно и есть.       Покой и уединение. Далеко от Рима, большой политики и маньчжурского гриппа. Ближе к дому. У колеи, ведущей к нашему убежищу, затесалась среди сосен одинокая берёза — прямо как мы трое, заброшенные на чужбину.       — Эктор Санабрия поднял антигосударственный мятеж в Испании, — зачитывает новость император Мануил. Он поджал под себя завёрнутые в одеяло ноги и прикрылся от нас газетой.       Передовица «Народа Европы» за двадцать второе ноября выглядит так:

ТАК НАЗЫВАЕМАЯ «ИСПАНСКАЯ НАРОДНАЯ РЕСПУБЛИКА» ОБЪЯВИЛА О НЕЗАВИСИМОСТИ СЕГОДНЯ НОЧЬЮ ЭКСПЕРТЫ ПОЛАГАЮТ, ЧТО СЕПАРАТИСТЫ БУДУТ РАЗГРОМЛЕНЫ В КРАТЧАЙШИЕ СРОКИ

      — Помню этого сукина сына, — продолжает император. — За восстание против режима я награжу его орденом, а за «народную республику» прикажу расстрелять из миномётов.       Алёнушка едва заметно ухмыляется, кутаясь в растянутый чёрный свитер, а зажатая между пальцами левой руки сигарета источает живительный аромат плана. Вивул указывает пальцем на разные географические объекты, и её синие глаза бегают туда-сюда.       — Не читали бы вы фашистских газет до обеда, — советует она.       Алёнушка считает, что шансы Мануила Комнина вернуть корону крайне невелики. Мне это не кажется столь очевидным. На протяжении двадцати восьми лет его правления британско-римские отношения оставались если не тёплыми, то неплохими. Я вежливо предлагаю:       — Ещё косячок, мой император?       После консервативных реформ в Нижней Германии Гельвеция перехватила знамя самой передовой из провинций Рима. Пересекая Бернинский перевал, ты попадаешь в мир, где каждый совершеннолетний римский гражданин может приобрести марихуану на абсолютно законных основаниях: без смс дилеру и рецепта врача.       Между прочим, департамент туризма Гельвеции сообщает о резком приросте гостей провинции в этом году. Губернатор Карони — предатель и прислужник Ди Гримальдо, однако он знает немало дельных способов пополнить бюджет региона.       А ещё на него работает Райк. С момента нашей случайной встречи прошло уже десять дней, а меня до сих пор переворачивает от мысли, что сестра — помощница Макса Карони. Союз чудовищнее и противоестественнее этого даже придумать нереально.       Когда Райк уезжала в Турикумский университет изучать международное право, я и представить не могла, с кем она там познакомится и какими связями обзаведётся.       — Мы с Сильвио знали друг друга с детства. И наши отношения никогда не были здоровыми, — говорит сквозь газету император. — Семьдесят лет соревновались, кто кого поимеет. Я был левым, он — правым. Я болел за «Рому», он — за «Ювентус». Я увёл жену у его брата, а он упразднил империю и отправил меня в дурку. Признаться, после дурки я почти признал поражение... Как вернусь в Рим — первым делом поплачу на его могилке. А потом поссу на неё.       — Ходят слухи, будто ваш сын возвращается из Винланда. — Алёнушка делает затяжку. — Папарацци вроде бы засекли его по прибытии в Испанию. Про такое газета не пишет?       Дядя Константин вернулся в Европу, а я ничего об этом не знаю?       Император кашляет горько и зло.       — Костас... Он был нужен Европе тогда, десять лет назад. А вместо этого прохлаждался по другую сторону Атлантики в компании подружки-язычницы. Нет, не пишет. Пишет, что Сенат доверил диктаторские полномочия Франческе Ди Гримальдо. Папенькиной номенклатурщице, которую я впервые увидел годовалой плаксой на руках Сильвио. Отныне сам господь бог не спасёт страну от катастрофы.       Отсиживаясь в горах Гельвеции, сложно поверить, что где-то во внешнем мире бушует катастрофа. Я направляюсь к общему лежбищу и молча устраиваюсь справа от Вивула. Он забавно вздрагивает, словно чувствует себя неудобно, зажатый девушками с обеих сторон.       Я вижу побережье Андалусии: синеву Средиземного моря, прибрежные горы и пятно Малаги. Ни разу там не бывала.       — Нафиг вам Испания? — спрашиваю.       — Так, ерунда... — уклончиво тянет Алёнушка и гибко потягивается. — Изучаем новый театр военных действий. На всякий случай.       — К чёрту Испанию. Разверни, заглянем лучше домой.       Я устраиваюсь поудобнее на тёплом плече Вивула и переворачиваю страницу. Следую через все коричневые Пиренеи и Аквитанию на север.       И — о боги! — этот запах. Мои глаза продолжают пялиться на карту, а ноздри бесконтрольно раздуваются. Карфагенянин пахнет прямо как отец. Таким же большим и сильным мужчиной, хоть и мальчишка ещё. Быть может, я схожу с ума, но в таких вещах не ошибалась никогда. Хочется прижаться покрепче и уснуть, словно мне снова четыре и я забралась в родительскую постель.       — Гриз, ты обнюхиваешь меня? — Настороженные ореховые глаза Вивула устремлены на мою макушку.       Говорю, сглотнув слюну:       — Что за бред. Смотри, твой Манкуниум.       Зелень Британских островов я видела слишком часто. Пролистываю это дело. Пролистываю Нормандию. Пролетаю над Лютецией, направляясь далее на восток мимо Белгики.       — Блядская Лютеция, — трагически изрекает император. — В мае семьдесят седьмого «Ювентус» выиграл финал Лиги чемпионов, и, пока я вручал туринской старухе её сраный кубок под овации злорадствующего Сильвио, Костас сбежал с Йоландой Тиль. Со стадиона, из Лютеции, из Европы, из жизни империи.       Отбросив покрывало, он принимается возбуждённо разгуливать взад-вперёд, сверкая обнажёнными ягодицами: худыми и бледными. Что и говорить, времена, когда Мануил Комнин был классным парнем, безвозвратно ушли. Алёнушка притворилась слепой, Вивул хмурится, а я максимально корректно напоминаю:       — Мой император, вы забыли надеть штаны.       Император громко ругается, раскапывая джинсы под грудой одеял. Добавьте сюда красную рубаху в клетку, и у вас сложится образ скорее канадского лесоруба, нежели римского императора. Он уходит в направлении уличного сортира, шлёпая босыми ступнями по изъеденному жуками-точильщиками паркету.       Августейшие эксгибиционисты больше не маячат перед глазами, и мы возобновляем движение к цели. Вы можете сказать, что проще было бы открыть нужное место сразу, но согласитесь: так неинтересно.       Продвигаясь на восток, заглядываю в Мюнхен. Логово Конрада Хорнига. Я мысленно сбрасываю бомбы на Баварию, прокручивая карту севернее, пробиваясь сквозь паутину дорог и орнамент национальных парков. Франкфурт. Кёльн. Я уже знаю, что будет за столицей Нижней Германии. Из всей массы агломераций и конурбаций на Рейне мне нужна только одна. Среди серых и зелёных, как рисунок на камуфляжной ткани клякс появляется он — Дортмунд. И Зюбург, где находится родной дом, и все дороги, ведущие к моей начальной школе, и Хенгстайзе, по берегу которого мы с Райк бегали по утрам, и все те места, куда я так хотела вернуться.       — Это мой дом, — говорю, складывая пальцы в сердечко перед бумагой.       Никогда бы не подумала, что обычная карта может быть настолько прекрасной.       — ...Ладно тебе, Гризельдушка. — Алёнушка деликатно отбирает у меня атлас и решительным жестом возвращается в Испанию. — Не время мечтать. Всё только начинается.       Она говорит это таким голосом, будто знает что-то, чего не знаю я. Кухонное радио бубнит в идеальной тишине. Даже топор Марко стих за окном. Чертовски гадкое ощущение, аж холодок по животу расползается.       Алёнушка выдыхает струйку сладкого дыма, продолжая и продолжая гипнотизировать карту Андалусии.       — Короче, Киран говорил, что из Лондиниума пришёл приказ перебазироваться в Испанию. Не знаю, зачем, но есть одна догадка. Ох, как бы тебе об этом сказать...       Я не успеваю озвучить волнующий меня вопрос, потому что хлопнувшая в прихожей дверь оповещает о приходе Пикси. Шагающий следом за ней Киран отряхивает несуществующую грязь с безупречно чистых ботинок, жестом приглашая меня встать с кроватки и присоединиться к ним наверху.       — Ваши альтер эго объявлены в розыск, — сообщает он вместо пожелания доброго утра. — Впрочем, это уже не важно. Из-за твоей выходки все римские спецслужбы стоят на ушах. Конечно же, они обнаружили тело Доры Мейер без некоторых частей и поняли, что произошло.       А Пикси раздражённо встряхивает рыжей косой, шагая по лестнице впереди меня.       — Подумать только, это был шанс тысячелетия: ликвидировать Ди Гримальдо чужими руками и самим остаться в тени. Пиздец, как сказала бы Алёнушка. Нахуй ты припёрлась в Сенат?       Мне нечего сказать в своё оправдание. Да, наверное, я облажалась. С другой стороны, кто мог знать, что Марко завалит дядюшку? Я могла убить римского диктатора и стать героиней Ма-шесть, а вышло... даже не знаю, что.       Усевшись по-турецки на кровать, Киран подпирает щёки кулаками. Серо-голубые глаза за линзами очков смотрят куда-то мимо нас обеих. В такой позе он становится похожим на сорокалетнего школьника. Пикси запихивает несколько тряпок в армейский рюкзак.       — Мы отправляемся на юг по делам, — медленно произносит Киран. То ли для меня, то ли просто констатируя факт.       Тусклый свет льётся под стропила через распахнутое окно. Само собой, кровать Кирана заправлена безупречно: хоть сейчас накрывай стеклом и выставляй в качестве эталона в казармах Ма-шесть.       — Мы с вами? — спрашиваю.       Киран мотает головой.       — Нет, Карла Гризельда. Послезавтра ты и карфагенянин сядете в фургон с санкционными апельсинами, посадите туда императора Мануила и возьмёте курс на Данию.       — Куда-куда? — Я седлаю свободный стул задом наперёд.       — На Данию, — невозмутимо повторяет Киран. Из-за кулаков у щёк его голос кажется мягким и умиротворённым. — Если не знаешь, где это, — посмотри карту. В Орхусе будет ждать самолёт британских ВВС. Он доставит вас троих прямиком в Лондиниум.       Доставит нас троих в Лондиниум? Зачем? Без меня Мануил Комнин не долетит, что ли?       — Доставит в Лондиниум? — Я наклоняю стул вперёд, балансируя на двух ножках. — И что дальше?       Киран подёргивает плечами.       — Ничего. Твоё участие в операции «Миллениум» на этом заканчивается.       Я едва не грохаюсь на пол, лишь в последний момент сумев сохранить равновесие. Это что ещё за прикол?       — Нет, Киран. Скажи, что прикололся. Ты же знаешь, как долго я ждала этой операции. Она — дело всей моей жизни. Европа — мой дом и моя грёбаная родина, и я хочу довести дело до конца. Ди Гримальдо мёртв, всё идёт лучше некуда... И теперь ты хочешь выкинуть меня из команды в самый ответственный момент?!       Киран сидит молча, зато Пикси подскакивает ко мне, как сорвавшаяся с цепи собака. Её пальцы вцепляются в спинку стула. Оскаленные зубы клацают совсем рядом.       — Слушай, капустная принцесска, — шипит она. — У тебя нет дома! У тебя нет родины! И семьи тоже нет! Ты служишь в Ма-шесть, если вдруг забыла. И будешь делать то, что тебе приказывают, а не то, чего хочется тебе. Ясно?       А Киран молчит.       Все знают, что Киран никогда не критикует агента в присутствии других и не позволяет остальным делать это. Если только… если только Пикси не говорит за него. Если он не натравил её на меня, как красный вождь своих хунвейбинов.       — Карла Гризельда, — изрекает Киран. — Ты не хозяйка вселенной.       Это разгром. Позор. Катастрофа. Меня подвергли критике. Исключили из Политбюро и ссылают на перевоспитание в особый лагерь. В двенадцать или даже пятнадцать лет я бы разрыдалась от заполонившей сердце горечи и обиды.       Киран поднимает палец:       — Я поручаю важную миссию по сопровождению императора тебе, Карла Гризельда, в знак того, что доверие не утрачено.       Киран и Пикси демонстративно уходят, оставляя меня одну на дурацком стуле. Над Ретийскими Альпами повисла густая молочная пелена. Такой же плотный занавес закрыл от меня мечты об освобождении Европы и справедливом возмездии. Карточный домик из грёз рухнул прискорбно скоро и быстро. Не разрушай Рим, не убивай врагов, не воздавай Ди Гримальдо и Хорнигами. Возвращайся в Лондиниум, перебирай бумажки. Неужели это всё?..       Рассеянно блуждающий взгляд цепляется за армейскую рубашку оливкового цвета, брошенную Пикси. Её рукав украшает шеврон: две горизонтальные красные полоски по краям, а между ними оранжевая. Алёнушка была права: вот какие у них дела на юге.       Испания... За чем или за кем они едут в Испанию?