Хороший, плохой, Дятлова

      Единственная причина, по которой Алина Дятлова любила отираться «по работе» на личном острове Милены — это возможность внаглую не просто прикоснуться к роскошной и богатой жизни, а как следует [почти ни в чём себе не отказывая] облапать ту вдоль и поперёк.       Уединение на персональном ухоженном пляже со всеми радостями жизни [какие только капризная душа пожелает], комфортный коттедж с потрясным интерьером и не менее потрясными видами из панорамных окон, и маленькими прелестями вроде тренажёрного зала, корта для активного отдыха, целой комнаты — отведённой под бильярд — и, конечно же, собственный рукастый шеф-повар. Ради него — и не в последнюю очередь из-за бесподобно-стильных, и, разумеется, дорогущих спален для гостей с охренительно удобными кроватями! — Алина готова вынужденно задерживаться здесь хоть до конца денег на счетах Романовой. Скорее мир сыграет в цинковый ящик, чем «неприлично богатая русская» обеднеет хотя бы на пару явно лишних нолей на её бесчисленных банковских счетах.       — Как солдат, я, может, и привыкла спать в дерьме и жрать дерьмо, но! — Дятлова забрала из-под навороченной кофеварки фарфоровую чашку, которую Милена купила на очередном аукционе, когда ездила по работе в Европу [и, если судить по стоимости, до Алины из неё пила сама английская королева Виктория, а может и вся Тюдорская династия ещё с Генриха VII и Елизаветы Йоркской!] — Это не значит, что я кайфую от этого и не хочу при возможности сменить вонючую снарягу на мягенький махровый халат.       «Мягенький махровый халат» принадлежал Романовой, поэтому Алине был несколько маловат. Что, казалось, её ничуть не смущало…

◆ ◆ ◆

      — Что случилось, Милена? У нас проблемы? — не тратя времени на лишние разговоры, Макаров перешёл сразу к делу, когда та вышла встретить его и оживший ночной кошмар всех наёмников Конни [и не только], притащившийся собственной неприятной персоной вместе с ним. Присутствие последней — разумеется Дятловой, кого же ещё? — самую малость напрягало Романову, заставляя чувствовать себя как-то не особо комфортно на собственной, между прочим, территории. Не в последнюю очередь из-за недавней шутливой — а Милена надеялась, что она действительно именно шутливая и не более! — угрозы.       — Клянусь, если это какая-то незначительная херня, она будет извиняться с языком в моей заднице, пока я буду сидеть на её лице.       Одна мысль о смотрящей на неё сверху-вниз Алине с ублюдской и надменной ухмылкой на пол лица в то время, как она будет судорожно вылизывать себе прощение, одновременно и до тошноты пугала Романову, и скручивала в спиральку от отвращения. Пусть лучше кувалда забрызгает весь чистенький пол и светленькие стены её мозгами, чем ей придётся пачкать свой язык подобным образом!       «Естественно, блять, проблемы, Владюш! — Закатила глаза Дятлова; переминавшаяся с ноги на ногу Милена ей была интересна также сильно, как дохлая кошка дохлой псине. — Не на семейный же ужин она нас позвала и не языками потрепаться!»       Произносить это в слух она не стала, хоть и страх, как хотелось. Нужно же хоть в чьих-то глазах — пусть речь всего-навсего о Милене — сохранить уже и без того старательно подпорченный образ властного и беспощадного командира; лидера, чей авторитет неоспорим и давит на всех присутствующих… своим чем-то. Чрезмерно огромным самомнением, наверное.       — Сюда, на мой, блять, остров проникла какая-то сука! — от возмущения голос Милены сорвался в раздражённый [и раздражающий…] высокий визг. От него у Дятловой зазвенело в ушах похлеще, чем от светошумовой и она поморщилась, невольно шагнув назад, пока лёгкая контузия не переросла в тяжёлую…       — Где она сейчас? — интересно, а у Владюши тоже череп изнутри трещит от милениного ультравизга?       — В подвале бункера, моя охрана не спускает с неё глаз…       — У бункера может быть подвал?       — …и начали её допрос, — недовольно закончила перебитая [Алиной] на полуслове Романова — только от него нет никакого толку!       Как её ещё от злости не трясло, будто маленькую звонко тявкающую псинку; плод запретной любви страха и неадекватной, несвойственной размерам, агрессии? То, как Романова прямо-таки задыхалась от злости, вопя свои возмущённые бла-бла-бла в лицо Владимиру, и задирала голову, чтобы смотреть ему в глаза — не могло не ассоциироваться в недовольных мозгах скучающей Дятловой с взбесившимся подшкафником [которого прям ботинок просит как следует пнуть…].       Синхронно она и Макаров переглянулись в немом диалоге — «за два допроса подряд одним отлизом не отделаешься», «договорились».       — Я тебя понял, — судя по тому, с каким лицом Владимир растирал виски к концу разговора, у него [стараниями Милены] разболелась голова. — Не беспокойся, Алина заставит её говорить. Устрицами поужинать не успеешь, даю слово.       В качестве успокоения он положил руку на худое женское плечо — скрытое под белёсой офисной блузкой — и легонько сжал его, поглаживая большим пальцем. Ещё чуть-чуть, и Романова бы натурально растаяла от этого прикосновения, будто самая настоящая свеча, запачкав собой как следует и выглаженные брюки, и туфли Макарова. Глупая и расслабленная улыбка озарила её до раздражающего симпатичное и ухоженное личико, чтобы быстренько пропасть, ведь она покрывшейся мурашками кожей ощутила на себе пронзительный, внимательный и достаточно красноречивый взгляд Дятловой, который читался довольно просто: «начнёшь вилять задницей — узнаешь на себе, как я работаю».       Поскольку Милене не особо хотелось ощущать на себе ничего подобного, она ненавязчиво убрала руку Владимира от себя подальше и — чтоб наверняка — отошла от него в сторонку, чуть подальше, чем на расстояние вытянутой руки.       — Игорь, — она подозвала к себе одного из тех «безмозглых придурков», ответственных за охрану [который, походу, скоро с остальными дружненько отправится в бессрочный отпуск; повезёт, если не по пакетам в разные уголки необъятной России…] — у вас есть пол часа, чтобы обклеить полиэтиленом комнату с сукой. Полностью. От пола до потолка. И стены, и дверь в том числе. Надеюсь, хоть с этим вы справитесь как следует…       — Хорошее решение, — отозвалась Дятлова — с некоторых поверхностей кровь настолько проблематично оттереть, чтобы проще и быстрей оттереть саму поверхность вместе с кровью… Особенно, если очень-очень много. Смотрела «Большой Куш»? Или хотя бы видела сцену с Кирпичом от туда?       Милена в непонимании нахмурилась, прежде чем отрицательно покачала головой.       — Нет, не смотрела и не видела.       — А… тогда забудь, — отмахнулась Алина. — Возвращаясь к делам насущным, Милена, будь добра, достань мне кобеля. Крупного, но не слишком. Пусть его приведут в полиэтиленовые покои, когда я приду туда. Договорились?       — Почему именно кобеля? — существуют такие вопросы, на которые лучше не знать ответ, и Романова подозревала, что этот определённо один из них.       Будь здесь Андрей, он бы быстрее всех догадался, к чему сейчас клонила Дятлова и ни разу не обрадовался бы этому [только когда ей вообще было дело до того, что там думает Андрюша?], но — к его счастью — он остался на базе и прямо сейчас даже не подозревал, как крупно ему повезло, ведь второй «Захир» за день — уже перебор…       Макаров тем временем сосредоточенно разглядывал ровненькую мощёную плитку под ногами, будто ему и вправду стали невероятно интересны россыпи мелких и спрессованных разноцветных ракушек…       — Меньше знаешь — крепче спишь в своей уютной дорогой кроватке, радость, — с голоса, которым Алина звучно выделила последнее слово, и нечитаемой улыбки, у Милены покрылись мурашками даже кости и органы натурально сжались, противно прилипнув к самому позвоночнику. — Так собачка будет или нет? Мне опять ограничиваться шуруповёртом и первым, что под руку подвернётся?       — Будет, — сухо ответила Романова, ведь саму сейчас пробирало до подкатывающей к горлу тошноты одновременно и от страха, и от отвращения. Она ой, как не завидовала упрямой пронырливой суке, которая теперь определённо пожалеет и о своём решении сунуться сюда, и о том, что не открыла поганый рот тогда, когда ею занималась… не Дятлова.       — Вот и славненько. Тогда я могу приступать сразу, как познакомлюсь с хвостатым напарником. А сейчас… если никто не против, — она поочерёдно глянула сперва на Владимира, затем на Милену — я бы не отказалась от чая после дороги.

◆ ◆ ◆

      В самый разгар чаепития [когда вместо заварки начали подливать коньяк] Макарову внезапно позвонил Андрей, давясь паническими криками: «Командир, срочно, у нас проблемы!»; под этим предлогом он оставил Милену — к её ужасу — один на один с Дятловой. Последняя же была готова ставить состояние Романовой вместе с вёрткой владимировской задницей, что никакой «проблемы» нет и близко. Просто-напросто кое-кто понял, в какую сторону дует ветерок и попросил Нолана помочь ему как можно скорее сбежать куда подальше, поскольку подобное немного слишком даже для него. Умно — не поспоришь, — правда… довольно гниленько.       Первое время между женщинами висело натянутое — будто растяжка в афганской лачуге — молчание, пока его не прервала заскучавшая Алина.       — Скажи мне, Милена. Ты молода, успешна и обворожительна, словно… словно… блять, не знаю, словно что-то очень прекрасное. Ты поняла, что я имела ввиду, да? Да. В общем, и характер у тебя, вроде как, тоже ничего. Так позволь полюбопытствовать, почему ты всё ещё одна? Неужели до сих пор скорбишь по мужу и хранишь верность его хладному трупу? Ни за что не поверю в такой бред. Скорее уж ты считаешь, что слишком хороша для любого из нас, даже не таких уж и простых смертных. Звучит правдоподобней, верно? — и почему любая её улыбка всегда напоминала Милене хищный оскал?.. Тот, который растреплет ей горло быстрей, чем она успеет хотя бы набрать воздуха в грудь, чтобы закричать.       — Второе будет ближе, но… нет, — на самом деле сердце Романовой довольно однозначно замирало от одного лишь пьянящего голоса Владимира, только есть более гуманные способы покончить с собой, чем пытаться отнять собственность [а Макаров для неё именно собственность, не более] Дятловой. — Просто я жду подходящего мужчину.       — Того самого?       — Угу. Связавшись с Владимиром, я оказалась не в том положении, чтобы увлекаться мимолётными интрижками… Как минимум, это не безопасно и может иметь не лучшие последствия для нас всех и в особенности для меня. Пусть лучше мне придётся запастись терпением и подождать того самого, чем повторить участь Ивана…       — Справедливо. Тебе пуля в голове будет не к лицу, — и не понятно, издевалась она над Миленой, ухмыляясь той в лицо, или просто вела себя… как Дятлова.       Смятая в комок золотистая фольга из-под конфет прилетела прямо в отставленную в сторону чашку с нетронутым — и уже порядком остывшим — чаем, предназначавшимся сбежавшему Владимиру. С учётом, что Алина стояла возле панорамного окна, а не сидела за столом с Миленой, её меткости стоило отдать должное [тем более, коньяка в ней на порядок больше, чем грёбаного чая].       — Говоря о мужиках… Ты не можешь не знать, что я довольно много времени провела в исключительно мужском коллективе, когда находилась в Урзыкстане. Быть единственной девушкой среди сотни солдат, которым голые женщины, скачущие на их члене могут только сниться в лучшем случае год или полтора, — незабываемый опыт, поверь мне. Он перекраивает тебя незаметно для тебя же, — с этим Милена [глядя на Дятлову] не могла поспорить даже при всём желании — но не суть. Сейчас не об этом. В общем, я выслушала много чего и от них, и от своих знакомых, у каждой из которых как минимум один-два бывших, не считая нынешнего мужика. И знаешь, к какому выводу я пришла с учётом всего этого дерьмового опыта.       — И? — Милена вопросительно приподняла свои совершенные до боли бровки.       — Что между мужиком и калашом я, не задумываясь, выберу последний. Потому что, как ни крути, наличие калаша намного лучше наличия мужика.       Романова сдержанно хмыкнула, ведь иного [или меньшего, тут как кому больше нравится] она от Дятловой и не ждала. Это — как минимум — глупо, а как максимум — тоже глупо.       — И почему же?       — Тебе что, прям аргументы привести, как в экзаменационном сочинении? — вид из окна перестал интересовать Алину и она, скрестив руки на груди, обернулась к собеседнице.       — Да. Владимир говорил, голословность — это не про тебя.       — И он тебе не соврал. Ладно, хорошо. Мне не трудно и мы, как я понимаю, никуда не торопимся…       — Ну давай, я вся во внимании, — Милена согласно кивнула и отпила немного мартини, непонятно когда [и откуда] успевшего появиться на кофейном столике.       — Ага, секунду.       Подлив в кружку вместо кипятка коньяк, Дятлова загнула палец.       — Первое, с калашом тебе не придётся стыдливо скрывать свою истинную натуру, как и скрывать, чего тебе хочется. Он никогда не осудит тебя только за то, какая ты есть, а ещё всегда готов и никогда не откажет. Даже если ты решишь размозжить его прикладом чьё-нибудь лицо…       Загнув второй, она сделала пару глотков «чая».       — Второе, стрельба из калаша займёт у тебя ровно столько времени, сколько тебе нужно. Ни больше, ни меньше. И он даже не подумает после обидеться на тебя, ведь ты уделила ему «недостаточно времени» и вообще, «такое ощущение, что я тебе нужен только для этого». С мужиками сложней. Они могут тебе и истерику закатить, в которой потом будешь виновата ты, не они. Ну и, собственно, отсюда третье, — Алина загибает ещё один палец — калаш не станет устраивать тебе истерик на пустом месте, не станет ебать тебе мозги из-за собственных закидонов и не будет играть в обиженку, если ты — не дай Бог! — случайно ущемишь его ранимое эго, посмев оказаться… правой в вашем споре или не станешь слепо соглашаться с ним во всём и заимеешь наглость пойти проверять сказанное им. Это ударит по его мужскому достоинству больней, чем если ты двинешь ему ногой по яйцам.       — Только в родах женщина может почувствовать десятую часть той боли, которую испытывает ущемлённый женщиной мужчина, — слова сами собой выпрыгнули изо рта Милены, с чего Дятлова только понимающе ухмыльнулась.       — Да, именно. Бедолаги. Кстати, калаш ещё хорош тем, что тебе не придётся знакомиться с его… мамой. И он не обидится на это, ведь нет у него никакой мамы. Какая, блять, может быть мать у калаша?       — В некотором смысле ты становишься калашу и женой, и матерью…       — Получается да, — Романова и не думала, что однажды услышит от Алины искренний и мягкий смех. Такой нормальный, свойственный адекватным людям. — Я сбилась со счёту. В общем, ты никогда не заденешь чувств калаша, ровно как и он не заденет твоих. Если ты, конечно, не умудришься выстрелить в себя же или твой калаш не окажется в крайне недружелюбных руках… Ещё, калаш не привяжется к тебе и не будет ежедневно, ежечасно трахать тебе мозги своими мечтами о том, какой ты будешь ему женой, каких детишек вы нарожаете и как будете их воспитывать, и бла-бла-бла, когда ты просто хотела пострелять из него. Не более.       — Хм, — Милена не отставала от Дятловой, заливая в себя мартини, пока та продолжала налегать на коньяк в кружке [смачивала им горло, походу] — калаш не уговорит тебя завести ребёнка, которого ты не хочешь и к которому эмоционально не готова, чтобы привязать тебя им к себе. Ну или… не приложит руку к тому, чтобы контрацепция внезапно подвела вас.       Алина звучно щёлкнула пальцами.       — Да, да! И если ты всё-таки решишься уйти, калаш не станет ныть о том, что ты отсудила у него «половину имущества и требуешь алименты, чтобы на себя их тратить», — она в отвращении поморщилась. — И калаш не станет всеми возможными способами уходить от этих самых алиментов, пытаться скрывать свой заработок, всячески принижать его, лишь бы тебе нихера не досталось. Ведь как ты, сука, посмела требовать алименты на содержание вашего ребёнка?       — Ублюдки тупорылые.       — Да, ещё какие, — отойдя от окна, Дятлова села на диван рядом с Миленой. — Калаш никогда не изменит тебе и не наградит грёбаными хламидиями или чем хуже, а своё блядство не станет оправдывать инстинктами, будто мы животные сраные, или идиотскими фразами вроде «надо ведь попробовать и с другими, почему я должен ограничивать себя только тобой?».       — И калаш не пойдёт искать тебе замену, когда ты будешь нуждаться в нём больше всего, когда будешь разбита и раздавлена.       — Им же.       — Да. Чтобы потом прийти и сказать «походу, между нами всё».       — Угу.       Сделав глоток прямо из бутылки, Милена передала мартини Алине.       — И при всём при этом, ты можешь без угрызений совести в любой момент сменить свой калаш на другой автомат. Ну или на винтовку, или на… ты поняла, — продолжила Дятлова. — С калашом ты всегда можешь быть до конца честным, нет причин обманывать его. Не нужно делать комплиментов, особенно, когда комплименты там делать нечему, не нужно делать подарков, которых тебе делать не хотелось бы… Он не обидится. Ему вообще похуй, он ведь, блять, просто-напросто ёбаный калаш. На котором заменить неудобный приклад или поставить расширенный магазин проще, чем мужику нарастить нормальный член или убрать грёбаный пивной живот с лысиной.       Теперь в отвращении скривилось безупречное личико Романовой и она вернула бутылку с мартини себе. В руках Дятловой вновь оказалась кружка с коньяком, от чая в ней осталось… ничего уже не осталось. И давно.       — Если тот же калаш заклинит, его можно просто хорошенько пиздануть, чтобы он снова заработал как следует. А вот если у мужика стоит херово, то… тут только посочувствовать, погрустить и завести себе хорошую игрушку.       — А калаш тебя так никогда не подведёт? — заплетающимся языком спросила Милена.       — Меня не подводил. А, и ещё, он не будет пытаться прогнуть тебя, подогнать, построить под себя и не откажется стрелять просто из-за того, что ты не захотела наступить себе на горло и измениться под его конченные хотелки…       — Можно я выйду замуж за калаш?       — Нет, нельзя.       — Ещё момент, калаш…

◆ ◆ ◆

      За Дятловой Владимир вернулся только на следующий день, ближе к ночи. Первую половину дня она вместе с Миленой отходили от «чаепития с дороги», оставшуюся — провела за усердной работой вместе с хвостатым напарником.       — Почему люди любят кидать палки собакам, но не любят, когда собаки кидают палки им? — довольная псина помчалась, сломя голову, за кинутым теннисным мячиком и скрылась где-то… где-то.       — Даже слышать об этом не хочу, — лицо Макарова прямо-таки перекосило [разумеется в отвращении]. — Лучше скажи, кто она и зачем проникла сюда.       — Ты удивишься.       — Сомневаюсь.       — Ну и ладно, — обиженно хмыкнула Алина. Взглядом она выискивала Бен Ладена. Назвать собаку именем печально известного террориста, безусловно, такая себе идея…       — В общем, это какая-то ЦРУшная пизда. И её пизде пизда. Да, Бен? … но зато как её пёрло с собственного «Бен Ладен ебёт ЦРУ», не передать словами.