Casket

Яркий парк аттракционов вокруг: шумно, суетно и пахнет так, что в животе урчит, даже когда в желудке не остаётся свободного места. Чуя сидит на скамейке, вытянув перед собой гудящие ноги, неторопливо пьёт холодную газировку из стакана с мордашкой Микки Мауса на боку и не отводит взгляда от пританцовывающего в очереди Дазая, который то отвлекается на телефон, то улыбается и машет ему, будто малый ребёнок. И Чуя каждый раз машет в ответ, потому что улыбка Дазая в эти моменты слепит ярче солнца. «Так это и происходит, да?» - со смешком думает Чуя, осматривая площадь перед билетной кассой. Кажется, совсем недавно они с Дазаем пришли сюда впервые от нечего делать. Точнее, пришли их компании друзей, перемешавшиеся в итоге из-за общих знакомых, а они с Дазаем отбились и... Как-то сразу нашли общий язык: несмотря на тяжёлый характер Чуи, несмотря на колкости Дазая. Про них до сих пор говорят: рецепт катастрофы. Что ж, тогда, в пятнадцать и дальше, они действительно учиняли хаос везде, где появлялись - споры, крики, тычки, драки, невообразимый шум. Этот парк аттракционов не стал исключением. Скорее, он стал их любимым местом. Любимым и самым значимым из всех. Чуя помнит, как впервые увидел - именно здесь - Дазая: тихого, угрюмого и закутанного в тёмную одежду. Чуя помнит, как карие глаза засверкали интересом, когда он подошёл первым и протянул ладонь для рукопожатия. Чуя помнит, как долго открывался ему Дазай на их отнюдь не лёгком пути сближения. Долго и в то же время так быстро, что вот им уже шестнадцать, семнадцать и восемнадцать, и Чуя неожиданно понимает, что влюблён в человека, ставшего для него лучшим другом. Он помнит даже сам момент осознания своей влюблённости - в этом же парке. Дазай был такой лохматый, растрёпанный и раскрасневшийся от смеха. У него на голове был ободок с ушами Минни Маус, а в руках - огромная цветная сахарная вата. На тонких запястьях поверх бинтов, скрывающих старые шрамы от лезвий, к которым Дазай больше не прикасался после их знакомства, были разноцветные феньки и плетёные из бусин браслеты. К шлевкам его джинсов за тонкие белые ленты были привязаны воздушные шары в виде голов персонажей старых мультфильмов Диснея. У Дазая в волосах были заколки с фиолетовыми перьями, а у Чуи - с чужой подачи, разумеется - с синими. Дазай надувал пузыри из ярко-жёлтой банановой жвачки, а у Чуи губы были липкими от клубничного льда на палочке. Они литрами пили апельсиновую газировку, спорили, кто съест больше кислых тянучек, и на их джинсах были зелёные разводы от катания по траве в шуточных потасовках, в попытках защекотать друг друга до слёз от смеха, в попытках выбить друг из друга позорный визг и мольбы о пощаде. - Переводные тату? - предложил тогда Дазай, указывая на магазинчик с различными безделушками, где давно присмотрел для себя наклейку с Дональдом Даком. - Тебе подойдёт Бакс Банни, что думаешь? - Думаю, ты мне нравишься, - задумчиво ответил тогда Чуя, глядя на лицо Дазая и думая лишь о том, что румянец на его обычно бледных щеках смотрится восхитительно. А потом он понял, что сказал, и всё могло бы закончиться довольно дерьмово: с излишней драмой, заламыванием рук и избеганием, с игнорированием звонков и сообщений, стыдом и сомнениями, если бы Дазай не перехватил его, подорвавшегося на ноги, за запястье и не дёрнул на себя. Их первый поцелуй был смазанным, болезненным из-за неловкого столкновения губ и зубов и невыносимо сладким, почти приторным из-за обилия съеденного за вечер сахара всех форм и расцветок. Их первый поцелуй был самым лучшим, и, даже просто вспоминая о нём, Чуя не может сдержать улыбку, потому что у этого воспоминания - одного из самых лучших - есть и цвет, и вкус, и запах. И даже тепло, жар, оставшийся в голове памятью о том, каково было в процессе поцелуя впервые взять Дазая за руку и переплести их пальцы. «Да, так это и происходит», - думает Чуя, глядя на светящуюся в подступающем вечере крутящуюся совсем рядом карусель. Сначала кажется, что вся твоя жизнь скучная и унылая, как закрытый парк аттракционов, а потом ты встречаешь нужного, правильного, своего человека, и ворота открываются, загораются гирлянды, и всё вокруг искрится и переливается, и улыбка расцветает на губах от одного только волнительного предвкушения того, что ждёт тебя там, впереди, стоит лишь сделать шаг. - Чуя, я купил билеты! - поёт Дазай, подходя к нему и помахивая маленькими бумажными квадратиками. - Дазай, я люблю тебя, - отвечает Чуя, поднимаясь на ноги и подходя ближе. Доля секунды на осознание, и Дазай... Он, чёрт возьми, начинает светиться. Чуя не может сдержаться, когда чужие - родные - глаза смотрят на него с такой мягкостью, с таким блеском - отсветом абсолютного счастья. Он подаётся вперёд, и Дазай встречает его на полпути. Их новый - сотый, тысячный - поцелуй такой же сладкий, как самый первый, но Чуя уверен, это уже не из-за сахара, хотя этим вечером они тоже съели его и немало. Это из-за того, что он целует Дазая, а Дазай целует его. Из-за того, что он берёт Дазая за руку, переплетая их пальцы, и Дазай сжимает его ладонь в ответ. Из-за того, что прямо в поцелуй губы Дазая шепчут «я тебя тоже», и Чуе кажется, что его сердце вот-вот выпрыгнет из груди. - Люблю, - повторяет Дазай, отстраняясь, и в радужке его глаз сверкает затерявшийся луч заходящего солнца. Чуя ничего больше не говорит, только крепче сжимает его руку и позволяет увлечь себя в сторону нужного аттракциона. Горящие вокруг гирлянды отбрасывают на лицо улыбающегося Дазая цветные блики, раскрашивая его жёлтым, розовым, зелёным и фиолетовым, и Чуе чертовски сильно хочется сгрести его в охапку, но вокруг слишком много посторонних глаз для излишне откровенного проявления чувств. Тихо фыркнув от разочарования, Чуя вспоминает, что этим вечером на набережной будет салют, и бросает взгляд на часы на площади. На губах расцветает лукавая усмешка. Чуя уверен, им с Дазаем хватит времени, чтобы перед уходом хотя бы один раз прокатиться на колесе обозрения. Конечно же исключительно для того, чтобы полюбоваться видами города, ничего больше.

|...|