Степной волк

25 сентября 2000 г. 19:22 Турка опускается на конфорку, и Гермиона зажигает плиту. Пока она возится на кухне, Малфой расхаживает по столовой. Он думает, что из всех комнат, увиденных здесь, столовая — первая в списке самых унылых. Хотя нет, все-таки кухня. Малфой не торопится с расспросами. Спешить ему сегодня некуда. Пока девушка звенит посудой и достает из шкафчика две керамические кружки, он ходит из одного конца комнаты в другой. Насчитывает примерно десять метров в длину и пять в ширину. Не шибко большая столовая. Ботинок наступает на что-то яркое, поблескивающее в желтом свете лампы. Красные, золотистые и зеленые лоскуты валяются под краешком стола. Конфетти. — Домашний эльф здесь не помешал бы, — мудро изрекает Малфой и вновь выглядывает из дверного проема в кухню. Грейнджер закручивает волосы в пучок и поправляет сползающий с плеч длинный, невзрачный джемпер. Сейчас она — полная противоположность той Грейнджер, что ворвалась пятничным вечером в бар «Полночь». Хорошо это или плохо — он пока не решил. — Впрочем, я был бы удивлен, если бы сама Гермиона Грейнджер использовала рабский труд домовиков, — добавляет он, когда она ничего не отвечает. Наконец, девушка поворачивается к нему с двумя чашками горячего кофе. — Раньше здесь жил эльф, — только и говорит, ведя его из столовой обратно в гостиную. — Кикимер… Кажется, так его звали? Малфой поднимается за ней вверх, по лестнице, проходит через прихожую и ловит на себе неодобрительный взгляд портрета. Заинтересованный, подходит к нему ближе и видит на нем Вальбургу Блэк, крайне раздосадованную. — Поганые мерзавцы! — выплевывает ведьма. — Позор на благородном древе Блэков! Последний кровный наследник якшается с грязнокровками и предателями крови! Если бы она не была заточена в портрет, то обязательно наградила Малфоя плевком в лицо. Но его это, кажется, совершенно не заботит. Он улыбается ей легко и даже как-то простодушно: такой улыбки Гермиона у него еще не видела. Куда более пугающим остается то, что за этой улыбкой не проглядывается ни одна эмоция. — Родственники, — протягивает он и скучающе идет в сторону девушке, застывшей в дверном проеме. Они проходят в гостиную под скрежет и ругань старухи, и Драко с силой захлопывает дверь. Кажется, даже стены трещат. — Ты бывал здесь раньше? — спрашивает Гермиона как бы между делом. — Нет, — отвечает, хотя то, с каким любопытством он оглядывает каждую комнату, уже предполагает такой ответ. — Напрашиваешься на экскурсию? — Мне всегда хотелось здесь побывать, — уклончиво отвечает он. — Почему? Малфой проваливается на диван, ощупывая его на мягкость. Гермиона в это время достает из шкафа напротив маленький пузырек с белой, прозрачной жидкостью. — Моя мать провела здесь много времени в юношеские годы, — он ловит на себе недоумевающий взгляд Гермионы и добавляет. — Она не выросла в этом доме. У них с Регулусом была особая связь. — Они были… вместе? — спрашивает Гермиона, и ей становится неловко от своего вопроса. Смех Драко низкий, бархатный. Он перекидывает ногу на ногу. Ткань светло-серых брюк шуршит, соприкасаясь с обвикой дивана. Черная водолазка, заправленная в брюки, облегает всю верхнюю часть тела по самое горло. Гермиона не знает, видела ли она его раньше таким расслабленным. Пальцами он слегка оттягивает горловину, разминая шею, и девушка замечает у него на пальце большой черный перстень с выгравированной буквой «М». Она и раньше видела на нем это фамильное украшение, но никогда не придавала ему особого значения. Сейчас, вблизи, оно кажется таинственным и манящим, словно источает магию, видимую невооруженным взглядом. — Нет, — качает головой, и на лоб спадает несколько светлых прядей. — Скорее как у тебя с Поттером. Только сейчас он замечает, как она кладет пузырек с прозрачной жидкостью на стол. Расслабленность испаряется. Гермиона замечает, как под черной тканью водолазки напрягаются мускулы. Лицо снова обретает выражение нечитаемой отрешенности. — Что это? — не спрашивает, требует. — Вариант Сыворотки правды. Менее концентрированный, оставляет небольшую лазейку в виде возможности отказаться от ответа. Звучит уже не так страшно, да? — Это допрос? — Малфой выглядит невозмутимо, лишь ледяные нотки в голосе и плотно сжатая челюсть выдают сквовывающее его напряжение. То, как она говорит и как смотрит, совсем не похоже на Грейнджер. Сейчас перед ним сидит хладнокровная, расчетливая и изнеможённая молодая ведьма. Драко чувствует, как в груди пульсирует датчик, отметка которого предательски близка к максимуму. Еще одно гребаное слово, и он взорвется. — Предлагаю сыграть в вопросы, — лишь отвечает девушка и выливает половину содержимого в первую чашку. — Не думал, что ты любишь игры, — протягивает Драко почти угрожающе тихо. — Тебе не кажется, Грейнджер, что это — нечестная игра в одни ворота? — Согласна, — неожиданно отвечает Гермиона и опрокидывает остаток зелья в другую чашку. — Теперь достаточно честно? Она застает его врасплох. Это хорошо. На то и расчет. — Правила просты: на каждый твой честный ответ ты получишь честный ответ от меня. Один вопрос с каждого, по очереди. Можно отказаться от ответа, но тогда вопрос не засчитывается, и я задаю другой, — с этими словами ее пальцы обхватывают тонкую рукоять фарфоровой чашки. — Ко мне применимы те же правила. Малфой смотрит на протянутый ему напиток так, словно может разглядеть в его темной глади ответ на мучивший его вопрос. — Цивилизованные люди обычно разговаривают, Грейнджер, — вдруг произносит он будничным, беззлобным голосом. Гермиона моргает дважды, пытаясь понять, куда делось напряжение во всем его теле. На перемены его настроения у нее скоро начнется аллергия. — Ты готов поверить мне на слово? — удивляется совершенно искренне. Молчание сходит за ответ. С минуту он сверлит ее взглядом так, будто пытается расколоть ей череп и самым варварским образом заглянуть внутрь. Несмотря на безупречную репутацию Грейнджер, он ей не верит, хоть и уверен в том, что врать и манипулировать не в ее характере. Но ее непредсказуемость никогда не разочаровывала. Он ждет от нее подвоха, и сегодняшний вечер лишь подтверждает его подозрения. Хитрая стерва. — Сыграем в твою игру, Грейнджер, — выдыхает наконец Малфой. — Но ты мне должна гребаную экскурсию. Затем берет в руки чашку и осушает содержимое в два глотка. Гермиона делает то же самое, морщась, когда горячая жидкость обжигает горло. Зелье разливается по телу приятным теплом. Драко чувствует легкое головокружение и покалывание на языке. А еще, как тело мгновенно расслабляется. В отличие от классического Веритесарума, который через силу заставляет тебя выдать все свои сокровенные секреты, это расслабляет тебя настолько, что хочется поведать их самому. Во многом, вариант Грейнджер может быть даже опаснее. — Ты могла бы запросто подлить мне зелье на кухне, — говорит, хотя немного лукавит. Драко определенно почувствовал бы на себе воздействие чужеродной магии, и тогда Грейнджер не спасло бы даже то, что она — героиня войны. — Это было бы слишком в твоем духе, — в тон ему отвечает Гермиона, и с этим он не может не согласиться. — Откуда оно у тебя? — Из магазина Уизли, — отвечает она, одаривая его хитрой, почти слизеринской ухмылкой. Если бы он знал с самого начала, никогда бы не притронулся. Но теперь пути назад не было. Драко испускает грубое ругательство и отодвигает от себя пустую чашку. — Они изобрели его для аналога маггловской игры в «Правда или действие», — зачем-то добавила Гермиона и нахмурилась, не ожидая от себя такой откровенности. Джордж как-то сказал, что оно похоже на порцию дорогого, крепкого огневиски после дня, проведенного на морозе. Гермиона чувствует, как оно развязывает ей язык. — Я начну, если ты не против. Девушка кивает, расслабившись полностью. Изучающий взгляд блуждает по фигуре Грейнджер. Она поднимает ноги на диван и кладет голову на колени. Из пучка выбивается пара прядей. Джемпер снова съезжает на одно плечо, открывая бретельку черной майки под ним. — Где Уизли? Ему доставляет удовольствие, когда он видит, как ее брови медленно ползут вверх. — Ты об этом хотел поговорить? — Решил начать с простого, для разминки, — Драко кладет руку на спинку дивана и наблюдает, как розовеют кончики ее ушей. На самом деле, он отыгрывается. Детская, очевидная попытка вернуть контроль. Гермиона понимает это, но вкладывает в ответ все же больше возмущения, чем следовало бы: — Тебя это не касается. — Неразлучное Золотое трио разгуливает без своего рыжего дружка, — лениво, без интереса протягивает Малфой. — Такая любовь была, помниться. Где же он теперь? Вы расстались? — Я не буду отвечать на этот вопрос, — почти шипит девушка. Малфой раздраженно цокает, но весь его вид говорит о том, что ситуация доставляет ему массу удовольствия. — Мы только начали, а ты уже увиливаешь, — он наигранно вздыхает, выказывая огромное разочарование. — Не лучший подход. — Твои вопросы к делу не относятся. Он медленно поднимается, и со своего месте он кажется Гермионе неприлично высоким. Делает шаг, другой. Рука упирается в спинку дивана рядом с ее головой. В нос ударяет терпко-свежий запах чего-то древесного вперемешку с цитрусовым. Взгляд приковывает ее к месту, хотя она не уступает: смотрит пристально, решительно. Как в тот вечер, когда чуть не вывернула Нотту руку. Драко ловит себя на мысли, что ему нравится этот вызов в ее глазах. — Чтобы играть со мной в игры, тебе нужно быть немного изворотливее, Грейнджер. — Сегодня я планирую смотреть, как изворачиваешься ты, Малфой. Снова это холодность и тонкий расчет. Они подбирают слова так осторожно, словно балансируют на острие ножа. Шаг влево, шаг вправо — и ты проиграл. Отличительная черта их коммуникации. Впрочем, разговоры обычных людей не предполагают использование Сыворотки правды. — Ты в кубок яду льешь, а справедливость подносит этот яд к твоим губам*, — шепчет Малфой, медленно отстраняясь. — Никак не пойму, Грейнджер, ты яд или справедливость? В том месте, где он нависал над ней, теперь сквозит холод. Драко с довольным видом усаживается обратно на диван. Девушка смотрит на него, широко раскрыв глаза от удивления. Малфой, цитирующий Шекспира — невозможный, не поддающийся рациональному объяснению феномен. Куда больше вопросов у нее вызывает тот факт, что он цитирует произведение, которое сам же грубо швырнул в стену гостиничного номера во время их ссоры. — Я жду твой вопрос, — Гермиона нервно одергивает себя от охватившего ее наваждения. Малфой тянет, и это раздражает. Она почти жалеет о том, что затеяла этот спектакль. — Почему ты включила меня в свой список? Очевидный и вполне простой вопрос. Именно то, чего она от него ожидала. — Прислушалась к совету Кингсли, — лукавит, и зельей ей, благо, позволяет это. Признаваться в том, что она включила его из-за неимения выбора, почему-то не хочется. Кроме того, она почти уверена в том, что сделала бы это в любом случае. — Почему? — У тебя есть то, что я могу использовать, — уже прямее отвечает, чувствуя, как слова сами прорываются наружу. — Твой ум. Теперь уже очередь Малфоя удивляться. Не тому, что она находит его полезным. Сам он считает себя исключительно ценным ресурсом. Его удивляет то, с какой расчетливой холодностью она это говорит. Протяжное мяуканье не дает ответить. В комнату вальяжной походкой заходит рыжее пушистое существо с уродливой приплюснутой мордой. Кот принюхивается к сидящему на диване Малфою, оценивая. Затем, не найдя в нем ничего подозрительного, разворачивается к хозяйке и прыгает на диван. Грейнджер опускает ноги, и кот довольно забирается ей на колени. — Все хорошо, Глотик, — успокаивающе треплет его по рыжей гриве, отчего животное испускает тихое мурлыканье. — Всегда знал, что у тебя особая страсть ко всем рыжим и обездоленным, — хмыкает Малфой. — Не думаю, что видел более уродливого кота в своей жизни. — Он наполовину кот, наполовину жмыр, — отрезает Гермиона, приглаживая шерстку. — И у него волшебное чутье. Кот зыркает на него совсем не по-кошачьи ревностно и обиженно, и сейчас слишком напоминает Драко его хозяйку. — Моя очередь, — шипит на него Грейнджер, рукой прижимая кота ближе к груди. — Почему ты работаешь с нами? Вопрос кажется ему просто идиотским. Во-первых, потому, что она наверняка уже знает. Во-вторых, потому, что он словно отбрасывает их на несколько недель назад, когда они были готовы впиться друг другу в глотки. Вздох, который испускает Малфой, когда снова смотрит на нее, получается разочарованным. — Это мой испытательный срок, Грейнджер. — Ты делаешь больше, чем нужно, для простой отработки перед Визенгамотом. Фраза поражает их обоих. Но, если совсем не кривить душой, Малфой вполне мог бы просто время от времени посещать допросы и отправлять информацию Мэйсону в форме отчетов. Суд посчитал бы это вполне достаточным. Не то чтобы он берется за работу с остервенением или светится гриффиндорским энтузиазмом, но за последние недели Драко внес значительный вклад в их расследование. А еще спас ей жизнь. Гермионе действительно важен его ответ. Когда ты изо дня в день рискуешь всем, чтобы приблизится к ответу на вопрос, который разделяет твою жизнь на «до» и «после», нельзя постоянно сомневаться. У нее нет роскоши ошибаться или полагаться не на тех людей. И ей было бы по-настоящему спокойнее, если бы он работал с ними не потому, что у него нет выбора. Такая мотивация очень быстро себя исчерпывает, когда выбор в конце концов появляется, и этот выбор — бросить тех, кто доверяет тебе свою жизнь. — Я хочу, чтобы это закончилось, — признается он сквозь стиснутые зубы, неохотно. — Я хочу свою обычную жизнь, Грейнджер. Без Волдеморта, Поттера и тебя. И если для этого надо поймать еще одного психа с палочкой, так тому и быть. Ответ ее ранит. Слишком по-детски, иррационально ранит. Она снова чувствует себя маленькой девочкой-подростком. Стоит перед своим школьным обидчиком и прикрывает рукой слишком длинные от заклинания зубы, а он смеется над ней. Снова. Кажется, Малфой тоже замечает эту перемену в ней, потому что какая-то эмоция, но она тут же тонет в свинцовой тяжести его глаз. — Полагаю, Волдеморт тебе сильно насолил, если он стоит в одном ряду со мной и Гарри, — мрачно заключает она, преодолевая неприятное жжение в глазах. — Твоя очередь. На кухне гремит посуда, и Живоглот спрыгивает с колен, отправившись на звук. Гермиона уверена, что это чашки, которые она в прошлый раз запихнула в шкаф не слишком аккуратно, поэтому не придает этому никакого значения. — Как давно вы используете зачарованные монеты? — задает свой вопрос Малфой. — Под «нами» ты имеешь в виду меня и Гарри или Аврорат? — уточняет Грейнджер. — И то, и другое. — Зачарованные монеты мы использовали еще на пятом курсе, когда скрывались от Амбридж. — Ах, да, — вспоминает Драко. — Ваш маленький кружок по интересам. Идея Поттера? — Моя, — сухо отвечает Гермиона. — Я пыталась применить принцип Темной метки, но в более… безопасном варианте. Протеевы чары, которые она использовала на монетах, были продвинутой магией седьмого курса. Драко с удивлением для себя обнаруживает, что готов назвать ее изобретение исключительно гениальным. Впрочем, стоит ли чему-то удивляться, когда дело касается Грейнджер. — Министерство внедрило ее только год назад, и то — неохотно. — Почему? — Удивишься, если скажу, что Мэйсон не всегда в восторге от моих идей? — сарказм Грейнджер всегда поднимает ему настроение. — Слишком много вопросов, Малфой. Моя очередь. Драко делает приглашающий жест, уступая. Гермиона встает и идет в сторону камина. Из палочки вырывается искорка, и огонь в камине загорается. Медленно, но ощутимо, гостиную наполняет тепло и звук потрескивающих дров. Малфой наблюдает, как свет от огня играет в ее волосах. Девушка обдумывает свой вопрос, и он пользуется этой заминкой. — В какой комнате ты живешь? Фраза, брошенная так без участливо, застает врасплох. Грейнджер хмурит брови и скрещивает руки на груди. По ней видно — ответ рвется из нее под воздействием сыворотки, но она пытается удержать язык за зубами. Ограничиться полуправдой. — С чего ты взял, что я здесь живу? Если присмотреться, можно заметить небольшую стопку маггловских книг на крышке пианино. В другом конце комнаты, на задвинутом в сторону кресле, аккуратно сложен вязаный в цветах гриффиндора плед. В прихожей он краем глаза заметил тапочки. И то, как по-хозяйски она заваривала кофе на кухне, наталкивает на определенные выводы. — Я знаю, что ты здесь живешь. Так какая из комнат? — Сейчас вопросы задаешь не ты, — отрезает девушка, вздергивая подбородок. Ну, конечно. У них же есть четкие правила. — Ты все еще должна мне экскурсию, — не уступает Малфой и тоже поднимается на ноги. — Откуда начнем? И она ведет его к двери в другом конце гостиной. Оттуда они снова выходят в холл, только уже меньше, и проходят в комнату напротив. Библиотека Блэков, некогда будучи одной из самых древних и богатых, сейчас пребывает в запустении. В комнате два письменных стола. Как и все в этом доме, они сделаны из темного дерева. Высокие книжные шкафы тянутся к потолку, но книг на них мало. Часть из них — маггловские, принесенные, очевидно, Грейнджер. Тяжелые темно-синие шторы, расписанные серебряным шелком, грузно загораживают окна. — Я могу доверять Нотту? — наконец задает свой вопрос девушка. Малфой проходит в библиотеку медленно, впитывая каждую деталь. С интересом, прямо как в ту ночь близи Хэнтли-он-Темс, всматривается в полки с маггловской литературой, словно открывает для себя новую грань неизведанного, к чему у него ранее не было доступа. — Если он приглашает тебя на свидание, то — нет. — Ты знаешь, я не это имею в виду, — Мерлин, он всегда был таким несерьезным, или это зелье близнецов так действует? — Хочешь использовать его также, как меня? — с той же издевкой, но уже бодрее спрашивает, отрываясь от книжной полки. — Мой ответ — да. В этом ему можно доверять. Гермиона кивает, обдумывая полученную информацию. Мысленно помечает себе все же добавить имя нового ассистента судмедэксперта в свой список перед тем, как отдаст его Кингсли. Они выходят обратно в холл и идут к лестнице на второй этаж. Малфой держит руки в карманах и смотрит под ноги, когда поднимается по ступеням. Молчание ее нервирует, и ей хочется поторопить его с вопросом, но они уже достигают второго этажа. Драко толкает дверь рукой, и они попадают в старую спальню. Здесь — две непримечательные кровати и камин, а еще невероятно высокий потолок. Запах сырости и плесени уже въелся в обоих, которые теперь торчат на стенах оборванными лоскутами. Над головой висит люстра в «змеином» стиле из чистого серебра высшей пробы. Гермиона помнит эту спальню, но заходить сюда все равно что окунуться в омут памяти. Она почти ждет, что увидит на кроватях Гарри и Рона. Не найдя в комнате ничего примечательного, Малфой выходит, и на долю секунды они почти сталкиваются в проходе. Гермиона отходит, спиной упирается в дверной косяк, но проходить слизеринец не спешит. Смотрит сверху вниз долго, внимательно. Затем обхватывает ее запястье одними пальцами и раскрывает ладонь, второй рукой достает из кармана брюк блестящий галлеон. Кожу обжигает холод ее пальцев. Электрический импульс, короткий, как вспышка света. Он проносится по телу и останавливается где-то в плечах, вызывая волну мурашек. — Когда ты активировала ее в ту ночь, какое послание отправила? — Что? — вопрос застает ее врасплох. — Послание, Грейнджер, — Малфой недоверчиво щурится, будто она сказала какую-то глупость. — Что там было написано? Грейнджер хмурит лоб, пытаясь вспомнить. Смотрит на него недоверчиво, странно. Затем вглядывается в зачарованную монету на своей ладони. В месте, где должна быть серия и номер гоблина, отчеканившего монету, сейчас выведено: «Они здесь». — Не было никакого послания, Малфой. И это не тот ответ, которого он ожидал. Грейнджер опускает руки на стол, садится прямо. Смотрит на него с растерянностью, замешательством, словно уже догадывается, о чем он говорит. Ведь тогда, когда здание старого паба разнесло в щепки, они были уверены, что кто-то их предал. Слишком целенаправленной и организованной была атака. Близость его тела вселяет тревогу, и ей хочется отодвинуться, но Малфой, погруженный в собственные мысли, и не замечает, как они стоят. Поэтому она делает шаг в сторону и выходит из дверного проема. Дышать становится легче. — Во время активации монета нагревается, — произносит Гермиона, молясь, чтобы тот не услышал легкую дрожь в голосе. — Это и есть сигнал. Передавать послания можно, но в той ситуации это бы заняло слишком много времени. Драко молчит. Теперь все встает на свои места, и он уверен: они думают об одном и том же. — Почему ты раньше не показал? — спрашивает почти шепотом, без обвинений, из чистого любопытства. — Я думал, она одна из наших, — отвечает Малфой. — Тогда почему не выбросил? — Не мог избавиться от ощущения, что что-то не так. А когда стали говорить об утечке информации… — Драко пожимает плечами и на секунду медлит с ответом. — Дальше ты и сама знаешь. Держать в руках прямое доказательство того, что тебя предали, все равно что тонуть в трясине. Ноги тяжелые и ватные, а почва под ними — зыбкая, и ты тонешь в собственных сомнениях, неверии и скорби. Потому что пережить предательство — это как пережить чью-то смерть, только ты оплакиваешь не человека, а часть самого себя, отданная ему добровольно. Гермиона прячет монету в задний карман джинс, рядом со свернутым свитком, и устало потирает переносицу. Они поднимаются по ступеням на третий этаж. Чем выше они поднимаются, тем темнее и холоднее становится. Гермиона нервно потирает ладони в попытках хоть как-то согреть озябшие пальцы. Малфой следует за ней тихо и почти бесшумно. Ей любопытно, как он двигается так тихо, когда под ней скрипит почти каждая ступень. — Твоя очередь задавать вопросы. Перед ними три двери. Гермиона позволяет Малфою по очереди зайти в каждую, рассмотреть. Вопрос вертится на языке, подавляемый лишь усилием воли, и она не знает, почему из всех формулировок выбирает именно эту: — Что ты тогда сказал Мерфи? Малфой застывает на пороге спальни Вальбурги. Главной, самой большой спальни в доме. Ей следовало бы задать вопрос иначе. Например, напрямую спросить, не он выпотрошил Шона в «Трех метлах» в ту ночь. Или расспросить о том, что он делал утром, пока она спала? Но, как бы она себя не убеждала, что обязана исключить любую вероятность, эта казалась самой абсурдной из всех. Спустя несколько долгих недель работы с Малфоем бок о бок, она может сказать наверняка: он не убийца. По крайней мере, их коллегу убивал не он. Тогда почему именно эта фраза срывается с языка? — Я не буду отвечать на этот вопрос, — говорит резко, холодно. Гермионе хочется накинуть на себя еще один свитер, настолько глубоко внутрь проникает холод, сквозящий в его голосе. Сейчас его силуэт медленно, хищно расхаживает по комнате, оглядывая оставшиеся на полках семейные реликвии и темные артефакты. Самые опасные были вынесены еще когда был жив Сириус, самые ценные унес Наземникус. Взгляд Драко пустой, скучающий. Он быстро теряет интерес к спальни Вальбурги. — Но это был не я, — добавляет с еще большей жесткость. Этого должно быть достаточно, но его попытка скрыть что-то настолько незначительное настораживает. Кроме того, она не знает, насколько полным можно расценивать его ответ. В конце концов, ей удается заставить его изворачиваться. Вторая спальня выглядит также, как первая, на втором этаже. Сырость, затхлость и плесень. Они поднимаются выше под злобное ворчание портретов. Драко рассматривает головы домовиков, которым украшена стена вдоль лестницы, и Гермиона больше не чувствует той легкости, что была в нем несколько минут назад. — Тогда задам другой вопрос, — говорит, почти дойдя до конца лестницы. — Что делает твое кольцо? Малфой хмыкает и выглядит вполне довольным: вопрос ему либо нравится, либо он рад, что она решила сменить тему. — Кроме того, что делает мои руки еще красивее? — он медленно перебирает пальцы, рассматривая фамильную реликвию. — Перстень наследника, Грейнджер. Он связывает меня с поместьем родовой магией. Когда они останавливаются перед спальней Сириуса, дверь приоткрыта. Мимо них внутри проскакивает Живоглот. Малфой делает шаг в его сторону, но Гермиона рефлекторно хватает его за запястье. Он оборачивается, и она видит, как его брови медленно ползут вверх, а губы расплываются в ухмылке. Опомнившись, девушка одергивает руку, словно прикосновение с его кожей обожгло ладонь. — Так вот где ты живешь. Ее лицо, полное негодования, возмущения и чего-то еще, куда более личного, стоит того, чтобы сделать еще несколько шагов в сторону спальни. Драко толкает дверь, и Грейнджер тут же протискивается вперед. Встает перед ним в немом протесте. Словно она действительно способна закрыть ему обзор. — У нас был уговор, Грейнджер, — лениво протягивает юноша, заглядывая через ее голову внутрь комнаты. Кровать идеально заправлена. На прикроватной тумбочке горит слабый свет свечи. В комнате стоит запах старого пергамента, сухого дерева и сладкой вишни. А еще хлопка. — И я провожу тебе гребаную экскурсию, но сюда ты не зайдешь, — с этими словами она с нажимом пихает его в грудь и закрывает за собой дверь. Малфой не противится, хотя любопытство его так и распирает. Даже когда они подходят к другой спальне, Регулуса, он то и дело бросает на соседнюю дверь насмешливые взгляды. Гермиона открывает перед ним путь, и Драко ступает в темноту соседней комнаты. — Как именно ты связан с поместьем? — Я чувствую, когда кто-то пытается пробить дыру в барьере, например, — едко бросает он, намекая на ее прошлый визит. — Чувствую, когда в поместье чужак, или когда кто-то пытается навредить дому. — Говоришь так, словно Малфой-мэнор — живой организм. — Это так, — пожимает плечами юноша. — Поместье черпает свои силы из наследника рода. Чем сильнее я, тем крепче Мэнор. Конечно, это не значит, что он — нерушимая крепость. Но древние поместья чистокровных волшебников, пропитанные родовой магией, вполне могут запутывать, подслушивать и даже сводить с ума тех, кто посягает на их территорию. Эта комната пропитано печалью. По крайней мере, так всегда казалось Гермионе. Малфой проходит вглубь, огибает кровать, выглядывает в окно. С этой стороны открывается вид на внутренний двор дома. Где-то мелькают силуэты магглов, не подозревающих о том, что спрятано от их взора. — Нет двери, которую я не смог бы открыть в поместье, — продолжает Драко. — И нет человека, способного открыть дверь, которую запер я. Он на мгновение замолкает, обдумывая, стоит ли добавить что-то еще, затем говорит: — Проникнуть в Мэнор можно лишь с позволения члена чистокровной семьи. Но это, — он указывает на кольцо, — дает мне возможность быть в курсе, когда чья-то нога переступает порог моего дома. Гермиона обдумывает сказанное Малфоем. Если она узнает об этом чуточку больше, то сможет разработать что-то похожее на это кольцо. Что-то, что свяжет ее с членами команды вместо монет. Вероятно, Малфой думает о том же, потому что его внимательный, изучающий взгляд соскальзывает с кучи разбросанных книг в углу на нее. Мысли возвращаются к зачарованным монетам. Если Морсморде вдохновило ее создать такие полезные безделушки, на что способна эта ведьма после погружения в темные дебри древней родовой магии? — А там что? Гермиона оборачивается туда, куда указывает Малфой. — Лестница на чердак, — говорит она и, видя, как он направляется в ту сторону, добавляет: — Он закрыт. Туда невозможно попасть. Чердак, где когда-то держали Клювокрыла, сейчас и правда стоит нетронутый. Гермиона не может вспомнить, когда дверь закрылась навсегда. Возможно, когда они были в бегах от Пожирателей в девяносто восьмом. После того, как она случайно привела в их убежище Яксли. А может, ее закрыл Кикимер перед своим уходом, спрятав там все, что осталось ценного от бывшей хозяйки. — Гарри пытался открыть ее много раз, но все бесполезно. Он даже не пытается подняться, решив, что на сегодня увидел достаточно. Теперь Малфой стоит прямо перед ней: близко, но не настолько, как тогда, на втором этаже. Его челюсть сжата, взгляд полностью направлен на нее. Одну руку он держит в кармане, в другой — волшебная палочка. Сейчас Драко выглядит так, словно готовится к нападению, и Гермионе хочется встать в оборонительную стойку. — Это будет последний вопрос. Конечно. Малфой не был бы Малфоем, если бы не закончил все на своих условиях. Но это уже не важно. У Гермионы больше нет сил на игры. Он делает еще шаг, и теперь нависает над ней почти как тогда, в гостиной. Теплое дыхание щекочет кожу. Ей приходится смотреть на него снизу вверх, и это невероятно раздражает. Все в нем — невероятно раздражает. — Ты подозреваешь меня? Малфой следит за ее реакцией. За ответом ее тела. Наблюдает, как дергаются плечи, а рваный выдох вырывается из груди. В коридоре четвертого этажа темно, лишь слабый свет свечей играет тенями на ее лице. Отсюда ему хорошо видно россыпь веснушек на носу и мелкие трещины на губах. Драко ждет ее ответа так, словно он способен решить все. — Нет, — отвечает Гермиона, и облечение накрывает ее с головой. Потому что до сих пор она не знала ответа на этот вопрос. Но зелье не дает шанса на ложь, и поставленная точка в этом остром вопросе наконец приносит успокоение. Но Малфой не выглядит облегченным или довольным. Его челюсть остается сжатой, а глазах — еще больше напряжения. Его так много, что она чувствует себя буквально плавающей в этом формалине. Наконец от отходит. Гермиона думает, что за сегодня с нее хватит Малфоя в поле ее личного пространства. Кажется, он думает о том же, потому что делает еще два шага назад и отворачивается к лестнице. Больше он не говорит ни слова, пока они спускаются вниз. Когда Малфой покидает дом на площади Гриммо, Гермиона наконец по-настоящему расслабляется. Усталость берет свое, держатся открытыми на одной силе воли. Пока поднимается по лестнице, думает, что этому дому чертовски не хватает простого маггловского лифта, потому что дорога на четвертый этаж почти полностью лишает ее сил. В комнате слегка прохладно, окно слегка приоткрыто. На подоконнике сидит Живоглот. Гермиона подходит к нему, собираясь погладить, но тот встает, выгибает спину и поднимает дыбом шерсть. Кот неотрывно следит за чем-то по другую сторону улицы и шипит. Девушка вглядывается в темноту, пытаясь понять, чем вызвана столь внезапная тревога животного, но не видит абсолютно ничего. Улица пуста.