Oțel și carne

***

Итан плавает в какой-то пугающе-отталкивающей темноте — той самой, от которой в глазах стоит шум и прыгают какие-то разноцветные точки. Темнота и тишина. Тишина громкая, потому что полной тишины попросту не существует. В мыслях белый шум и неопределенность. Ничего, кроме нее. Ни Розы, ни Мии, ни даже назойливого безумного идиота со своими детищами. В какой-то момент Итан начинает считать это отдыхом. Конечно, он совершенно не так себе представлял жизнь после смерти. Ну, он не мог назвать себя набожным; времени на походы в церковь и прочее просто не хватало, он крутился сначала в привычной для обывателей суете, а потом Луизиана — и все пошло по пизде. Он прикладывался к бутылке, что уж тут таить, вызывал этим крики Мии, и ненавидел обоих: себя — за мягкотелость, Мию — за долбежку и так работавших на износ мозгов. Итан боялся своих мыслей. Потому что с того момента он более не мог спокойно обдумывать ситуации. Его мозговая деятельность будто бы навсегда переключилась на режим тревоги, и он боялся этого. Он мог либо ничего не делать, либо же уделять чему-то чрезмерно много внимания, предсказывая каждый ход, и это чертовски утомляло его. Чувствовать себя ничтожеством — не круто, Уинтерс. Когда ты дашь своему телу и мозгу покой? Сейчас? Только после смерти? Такой глупой, к слову. Он даже не ухмыляется — его глаза все еще закрыты, а конечности раскинуты в разные стороны, небрежно и расслабляюще, будто он на курорте. Итан полагал, что после рождения Розы все изменится: Мия перестанет быть сукой, он наконец успокоит свою нервную систему и начнет заботиться о малышке, как подобает хорошему отцу. Они наконец прекратят играть в семью и начнут жить как семья, а не симулировать. Итан любил Мию. Поэтому он тряс головой и отметал мысль, что именно из-за нее он сломан. В конце концов, он сам принял решение поехать за ней. Он сам принял решение дать им еще один шанс, когда она, хлопнув дверью с особым усилием, дабы показать свое недовольство, ушла, оставив его одного из-за такого пустяка. Неужели нельзя быть хоть на каплю благодарнее? Итан не жаловался. Он, блять, старался принимать ее такой, какая она есть. Но вот и результат. Он мертв. И он не вправе винить эту женщину. Итан прикладывает усилие, чтобы пошевелить пальцами — может, получится? Нет, не получается. И тут к нему приходит осознание. Он начинает барахтаться, словно утопающий в реке, холодным течением уносящей тело все глубже и глубже, но в реальности он все так же не двигается. Его охватывает паника, окунает всем телом, словно чайный пакетик в горячую жидкость. Помимо ужаса, в его голове собирается коктейль разных желаний. Посмеяться Мие в лицо, потому что он старался быть хорошим мужем, но она — даже не… ах. Выплакать боль, потому что не хотелось умирать, хотя его жизнь была отнюдь не легкой. Обнять свою жену, потому что он все еще ее любит, несмотря на то, что мысленно уже поставил свою подпись о разводе. Наконец, ему удается шевельнуть локтем. Наверное, вышло неказисто и даже смешно, он передвинул конечность влево сантиметра на 3, но, тем не менее, уже хоть что-то. В голове еще больше зашумело, вот только чем-то знакомым. — Делаешь успехи, папаша. Насмешливый хрипящий голос с немецким акцентом преследует его даже после того, как он ушел из жизни. Как иронично — слышать голос того, кого он знает полтора часа от силы, а не мягкий голос жены. — Ну-ну, не заставляй меня взять свои слова назад, подвигай чем-нибудь еще. Еще чего. Теперь вообще расхотелось пытаться, несмотря на то, что несколько мгновений назад он бы все отдал за это. — Я ой как не хочу тебя оперировать, Итан. Давай. Какого хера? Что он там собрался оперировать? Может, этот еблан тоже сдох? Итан борется с неуправляемым дубовым телом, словно Гейзенберг вот-вот настигнет его, если Уинтерс не справится и не сможет вернуться к самостоятельному управлению телом. Сделает из него одного из солдат своей армии. Несмотря на то, что голос мужчины звучал где-то на периферии, ему казалось, что он неимоверно близко. Находись бы они в одной комнате, в обычной обстановке он бы дал ему пощечину.  Итан напрягает мышцы в попытке пошевелить ступней, но выходит едва-едва. Он зажмуривается — его пронзает писк в ушах. Схожий с писком прибора, показывающего биение оборвавшегося сердца, он до безумия напугал его. Но стоит отдать должное, пугающий звук сработал катализатором в барахтаньях Итана; его нога поразительно быстро сжалась и выпрямилась, корпус наклонился, и Итан сел.  Он оглядел свои руки. Синюшный, трупный цвет. Но как? Контрастом: он вдруг почувствовал, насколько они горячие от того, как по ним циркулирует кровь. В голове пронеслось: «Может, этот казус произошел по той причине, что кисть некогда была оторвана?». Но ведь мертвенно-бледными были обе руки, а не одна, что никак не вяжется с его теорией.  Итан оглядывается, подмечая гибкость своего тела сейчас, когда он наконец преодолел сложность управления. Вокруг зияла сплошная пустота и темнота. Откуда он слышал голос Гейзенберга, и куда он пропал сейчас? Итан мотнул головой, уставший от всех этих риторических вопросов, ответов на которые, конечно же, не было. Подумав логически: голос Лорда просто звучал в его голове, только и всего. Итан делает шаг в пустоту на пробу. Плотность воздуха такая, словно он в космосе. Он разгребает руками пустоту, имитируя плавание. Кто знает, быть может, он придет к какому-то концу этого пространства? Несмотря на отсутствие какого-либо ориентира, Итан твердо решил покинуть это место. Он мотает ногами вперед-назад; с непривычки он быстро устал, будто ноги были в неподвижном состоянии продолжительное время, и тут он решил спрыгнуть с кровати отправиться на несколько километровую пробежку. От такой кромешной темноты глаза начало ужасно щипать, и сколько бы он ни тер их, это не приносило абсолютно никакого результата.  Он подумал — что будет, если снять с себя какую-то вещь, упадет ли она вниз или будет левитировать в воздухе? Мысль ненавязчиво напомнила ему о надоедливом инженере, и он, что удивительно, даже не поморщился, даже не подумал ничего задевающего.  Итан снял с себя ботинок и разжал пальцы — как и ожидалось, обувь застыла в воздухе, изредка покачиваясь. Но, не найдя в этом никакой практической пользы, Итан обул его обратно. Зачем ему этот ориентир, если вокруг сплошная чернота? Он едва ли мог мыслить позитивно. Может, компания невидимого Гейзенберга была не так уж и плоха. Итан напряг мозг, чтобы вызвать голос снова, но ничего не вышло. Не вышло и на второй, и на третий раз. Он испугался. Провести вечность в одиночестве и тьме не входило в список его планов и желаний.  — Помоги мне! — он закричал, разрежая воздух.  Ему никто не ответил. Уинтерс взялся за голову и прокричал его имя. Веки с каждой минутой становились всё тяжелее и тяжелее, чему Итан был несказанно рад. Не видеть и не чувствовать всепоглощающей пустоты казалось лучшей альтернативой бесцельному блужданию в этом пространстве.  Итан провалился во тьму иного рода.

***

Сначала Итан услышал невыносимый звон. Он становился всё громче и громче, что Итану казалось, будто из ушей уже идет кровь. Он лишь повел бровью. Чувство невесомости вновь вернулось, не позволяющее ему дернуть ни единой мышцей в теле. Он не знает, сколько он так пролежал, но, в конце концов, он стал утихать. Итан моргнул — зрение начало возвращаться, а мутная картинка превратилась в целую. Он распластался на операционном столе, глядя на потолок, с которого сыпалась побелка. Осязание также начало возвращаться, и Итан застонал от ломоты в теле.  Комната находилась в приятном для глаз полумраке. Лишь холодный свет от прикрепленной к стене продолговатой лампы освещал периметр комнаты.  — Господи… — прохрипел Итан и дрожащей рукой потрогал лоб. Комнату наполнили помехи от интеркома, заставляя Итана вздрогнуть и зажмуриться.  — Слева от тебя на подкатной тумбочке стоит обезбол. — раздался знакомый голос. Итан не хотел признавать, что был рад услышать его.  Он скатился с операционного стола, поставил на холодный пол ноги и попытался встать, но колени подкосились, и он, больно ударившись спиной об угол тумбочки, свалился вниз. Та откатилась назад, стукнувшись о покрытую кафелем стену. По ту сторону тактично промолчали. Итан чертыхнулся про себя. Скрежетнув коротко стриженными ногтями по мягкой обивке, он облокотился на стол и поднялся на все еще трясущиеся ноги.  Тумбочка оказалась той еще сукой, раз улетела аж на другой конец комнаты, дойти до нее уже было тем еще испытанием. Но Итан справился; упал на колени, схватившись за каркас, открутил крышку стеклянного бутылька, высыпал себе в руку сразу несколько таблеток и проглотил все, даже не запив.  — Не многовато? — Пошел ты к хуям! — вскрикнул Итан, вставая. Он опасно покачнулся и осел на пол. — Вот, значит, твоя благодарность, Итан? Ты ужасно задел меня. — Рад стараться. — Итан вернулся к обыденному обмену любезностями с Гейзенбергом, как только почувствовал себя чуть лучше. Хотя чистой ненависти к нему не питал. — Не буду придавать этому значения, Итан, списав всё это на дезориентацию и неясность ума.   — Как ты здесь живешь, больной ублюдок…? Из интеркома раздался хриплый смех, прерываемый помехами. — Не твоего ума дело мистер любитель-лезть-куда-не-просят. — отвечает мужчина. — Какого хера ты делал в шахте? Мало острых ощущений или сдохнуть захотелось? Даже я туда не захожу. — Завали. — Ну конечно, колючка. Сочту за благодарность за то, что спас тебя. Мне пришлось пожертвовать двумя элитными солдатами, чтоб ты понимал. Ты очень затратный.  Итан цокает языком. Голова перестает шуметь, и он становится чуточку добрее и сговорчивее. — Ладно, спасибо. — но не может же быть все так просто? — Придурок. Гейзенберг лающе смеется и одобрительно мычит.  Они молчат, не зная, о чем говорить. Итан знает, что Лорд, скорее всего, прямо сейчас думает напомнить о своей протянутой руке, и ему не нравилось, что он остался у него в долгу. Он смахивает прилипшие ко лбу мокрые от пота волосы и ищет глазами интерком. Он уже как бы стал символом Гейзенберга; разумнее казалось поставить на печать его семьи именно это изобретение, а не коня.  — И что дальше? — нарушает повисшее между ними молчание Уинтерс. — Так и будешь молчать?  — А чего ты ждешь от меня, папаша? « — Напоминания. — в мыслях думает Итан, но вслух не говорит.» — Ничего. Ему не отвечают. Итан ощущает какую-то раздосадованность, потому что не знает, что ему делать дальше и куда идти. В какой-то момент снисхождение к Четвертому Лорду сменяется на привычное раздражение. Как будто все, что он делает, является частью его игры с Итаном. А он не хочет быть ни игрушкой, ни инструментом для исполнения преследуемых инженером целей. Итан даже не знает где его искать.  Взгляд цепляется за тумбочку, где раньше стоял пузырек с обезболивающим. На поверхности лежит скальпель, хирургические ножницы с каплями запекшейся крови на лезвии и неопрятно оторванный кусок марли. Итан тупо смотрит на это мутными глазами, словно в пьяном бреду, а потом выпучивает глаза и рывком тянет вверх края толстовки. Ничего. Ни единой новой царапины. Тогда почему он потерял сознание, почему оказался на хирургическом столе и почему ему так нужен был обезбол? Что, черт возьми, с ним делал Гейзенберг?  Итан массирует виски. Неожиданный треск под ногами заставляет его вскочить от неожиданности и посмотреть вниз. Всего лишь битое стекло. Может, бутылка, а может медицинское что-то. Итану кажется странным сочетание навыков Гейзенберга. Однако он старается не забивать себе этим голову, а оглядывает помещение в поиске двери, которая бы вывела его отсюда. Мышцы сводит, как будто он пришел с плодотворной тренировки после долгого перерыва. Итан потягивает плечами и, обыскав ящики и найдя там коробку с патронами, хватает рюкзак с боеприпасами и бредет к дальней двери, чуть придерживаясь за стену по той причине, что еще немного слаб. Но медлить нельзя. Перед глазами опять маячит мысль об одобрении союза с Гейзенбергом. Несмотря на все его предрассудки, Лорд был хорошей партией. Его навыки в инженерии и металлокинез делали его практически неубиваемым, а такой помощник дорогого стоит. Зубы как-то сами сжимаются от негодования и нежелания принимать свою слабость. Плюсом ко всему, оплошность Итана из-за своего сучизма сыграла большую роль, и теперь он еще более уязвим, чем раньше. Да, а что вообще будет делать Гейзенберг после победы над Мирандой? Вдалеке слышится страшный скрип и Итан инстинктивно напрягается, встает в боевую стойку, еще едва покачиваясь на ослабевших ногах. Такими темпами далеко он не уйдет. Гейзенберг, может, и посчитал, что в отключке его мозг отдыхал, а вот хуй-то там. Пока его физическое тело более-менее отдыхало, астральное занялось самобичеванием и интерпретацией пустоты в буквальном смысле, благодаря которому от усталости теперь всё плыло перед глазами и переливалось разными цветами. Итан выстанывает и тянет «о», оперевшись о несущую стену, пока к нему приближались Цваи. — Чтоб тебя черти драли со своими солдатами, дебил, — бормочет про себя Итан, попутно перезаряжая дробовик, купленный у Герцога. Кстати о Герцоге. Припасы стремительно кончались, а Герцог пусть и дерет в три шкуры, но свою работу выполняет. Во рту отчего-то загорчило при упоминании припасов, что снова и снова навело его на мысли об одном человеке. И его это крайне раздражало. Гейзенберг путался в его голове среди других мыслей, смеялся над ним, не отпуская даже невербально. Остаточным шлейфом напоминал о себе в моменты отсутствия, чтобы Итан еще больше распереживался. — Ай! — Итан отдергивает ногу, мотает руками и чудом ухватывается за край нерабочей батареи, почти потеряв равновесие, едва не упал на ковер из разного рода осколков. Он вглядывается в темноту и видит… крысу. Омерзение лишает Уинтерса сил, он облокачивается на стену и начинает дышать короткими вдохами. Что, если она заразна? Он находится в полной беспомощности, безысходном отчаянии. Первые слезы накатившего гнева побежали по бледной щеке, и Итан закусил губу от разочарования в себе, судорожно вздохнув. Перед глазами мелькали мушки, плыла красная пелена. Нетвердой рукой он тронул саднящее место; сердце сжалось. Из прокушенной кожи сквозь побелевшие от напряжения пальцы текла струйка крови. — Черт! — выкрикнул Итан, сжав ладонь в кулак и ударив со всей силы по обветшалой стене. — Черт, черт, черт! — он кричал и кричал, сам не зная точной причины. Лицо его подрагивало с каждым ударом, а пылающие гневом глаза сквозь пелену слез позволяли увидеть, чтó он хотел сказать. Толпа солдат уже добралась до коридора, в котором сидел Итан. Они хаотично шарили вокруг себя руками, хватались за пустоту, напоминая скорее зомби. Итан привстал и залпом выстрелил сразу в троих. — Схавай, сука…! — белыми пальцами Итан снова и снова спускал курок. Он устало потер глаза; на место упавшего мертвеца сразу вставал другой. Итан недоверчиво покосился на это зрелище, — он еще не видел такого скопления солдат раньше. Они стояли группками по два-три мертвеца, а то и вовсе по одиночке. Но чтобы так много… Единственным адекватным решением, которое пришло в голову Итана было побегом. Он пошатнулся, мотнул онемевшей от страха ногой и принялся бежать, открывая все попадавшиеся на глаза двери, чтобы оценить ситуацию: за какой дверью ему предстоит спрятаться. Рюкзак на спине тяжким грузом мешал сгорбленной спине, ноющей от непривычки. Итан забежал в прямоугольный проем справа, закрывая тяжелую стальную дверь пуленепробиваемой толщины. Вероятно, за ней находилось что-то важное, но Итана это не волновало. Он вошел в небольшой холл и остановился в нерешительности. Вокруг него справа и слева в специальных камерах — без стекол — стояли солдаты-броневики. Камеры были небольшими — чуть выше их роста, — неглубокими и не сильно широкими. Все заточено под их характеристики. Итан нервно сглотнул — в холле находилась лишь одна такого же типа, что и в комнате, где он очнулся, настенная лампа, освещавшая лишь часть комнаты, и то худо. В холле царил полумрак. Вдоль всего помещения лежали решетки для стока воды, сам пол был чуть влажный, вокруг валялись провода и какие-то куски побелки, вероятно, с потолка. Ему оставалось только крадучись, не торопясь, аккуратно ступая, приближаться к двери на другом конце комнаты. Словно передвигаясь по минному полю, Итан наконец подошел к выходу, оглянулся на застывших солдат, вдохнул полные легкие воздуха, резко выдохнул и толкнул дверь. Честно говоря, у него были подозрения, что фабрика Гейзенберга — это бесконечный, мать твою, лабиринт, но когда он подошел к шахте лифта и взялся руками за ограждение, вглядываясь в масштабы, он потерял дар речи. Ему открылся захватывающий своим гигантизмом вид — он насчитал точно три конвейера в воздухе, перевозящих новых солдат; повсюду были грузовые лебедки, балочные стрелы для передвижения, на которых были установлены красные датчики; от работающих механизмов исходил пар; внизу стояло различное электрическое оборудование — электродвигатели постоянного тока, вспомогательные машины, низковольтные приборы, токосъемник. Соображение того, что всем этим заправляет Гейзенберг, заставило нервную систему Итана запищать, как тревожный сигнал о бедствии. Он отцепился от перегородки и начал искать глазами, куда идти дальше. С тем, что он сейчас увидел, надежда найти выход тлела угольком в печи. Под ногами хрустел бетон, покрытый некими зелеными пятнами. Когда до шахты лифта оставалось всего пара шагов, что-то царапнуло Итана по куртке и резко отдернуло назад. Раздался треск ткани, и он освободился, едва удерживаясь на ногах. Огромный солдат с тремя бурами на руке, облаченный в тяжелую металлическую броню, оправившись от недолгого оглушения, уже несся на него. На автопилоте Итан перезарядил дробовик и выпустил всю обойму в светящийся реактор, ничем не защищенный, так как солдат выставил руку для удара. Реактор мгновенно взорвался, выводя его из строя, что тот больше не поднялся. Итан резко выдохнул от облегчения, закрыл глаза и всхлипнул. — Вы прекрасно справились, господин Уинтерс, — Итан вновь открыл глаза, испуганно озираясь. Он не мог понять, откуда шел голос. — Признаюсь честно, я впечатлен. — Какого черта здесь творится? — спрашивает Итан с пассивной агрессией, все еще пытаясь найти грузного мужчину. — Я здесь, у шахты лифта. — слышится где-то справа. — Вы, сэр, должны спрашивать это не у меня. Я лишь простой торговец… — Простой торговец?! — Итан выходит из тени, освещаемый тусклой лампочкой шахты. Он подходит так близко, что Герцог может почти прочувствовать его дыхание. — Тогда какого хуя ты тут забыл, а? Как ты пришел сюда из деревни? — Ну-ну, мистер Уинтерс, к чему ваш гнев? Лорд Гейзенберг также является моим клиентом, именно поэтому я здесь. — Так ты здешний припевала, да? — Вы обижаете меня, мистер Уинтерс. Прошу заметить, что лорд Гейзенберг был крайне вами заинтересован. Он выглядел взволнованным. — К черту. Не хочу слышать. — отмахивается Итан. — Покажи, что у тебя есть. — Конечно-конечно, сэр. — Герцог махает рукой на товар. — Не хотите ли отведать изысканных блюд? Они появились в меню совсем недавно. Итан с минуту думает. — Показывай. Закупившись патронами и бинтами, Итан взглянул на кухню Герцога. Ему приглянулся плов с домашней птицей и мясом. Он указал на него пальцем, спрашивая: «Сколько?» — Сытное блюдо с птицей и мясом, тушенных с рисом в бульоне, — комментирует Герцог, — этот плов настолько калорийный, что ваше тело станет еще крепче, мистер Уинтерс. Итан забирает тарелку со свежеприготовленным блюдом и уже собирается уходить, но грузный мужчина останавливает его. — Высший свет всегда в курсе о таких, как вы, мистер Уинтерс, Лорд Гейзенберг крайне снисходителен к вам. Не советую вдаваться в подробности, что он способен сделать с вашим телом. Порой некоторые вещи должны оставаться загадкой. Итан нахмурился, повернулся и пошел в сторону ограждения.