Шёпотом

***

Wildhood — Double Dark

«Когда я только пришёл, Тэхён был себе на уме по своим зоновским понятиям. Я этого ещё не знал тогда, и он выглядел как человек, способный убить просто так. Без шуток. Каким-то образом он вроде преуспел в тюрьме, у него был какой-то там авторитет. Позже Тэхён не вдавался в подробности, просто сказал, что там нужно быть наглухо ёбнутым, чтобы другие заключённые боялись. Эта тактика вполне уместна и в детдоме, кстати. Тэхён так молод, я удивился, но когда обратил внимание на его стеклянный взгляд, то… Не знаю даже, как описать мои ощущения. Он был похож на человека, который вернулся после войны, но эта война не ушла из него. Он продолжает жить этим. Мне это до боли знакомо. Он был где-то там, но не здесь. И вот пришёл я со своим военным авторитетом, который явно слишком сильно перекрыл ему воздух. Чонгук, ты не подумай, что я такой ворвался в общину и стал требовать, чтобы все послушно маршировали. Нет, это было не так. Я добрался в общину полудохлым с таким же полудохлым бедным котом. Потом я приходил в себя, оплакивал свою дерьмовую жизнь. Время шло, мне ничего не оставалось, кроме как жить хоть… как-то? Тогда я начал предлагать много идей этим людям, много чего выполнял. По сути это базовые вещи, их знает любой уважающий себя военный (а я себя уважаю, не зря же столько лет посвятил службе): дисциплина, структура, добыча, распределение и эксплуатация ресурсов, уход за ними, оборона. Эта община не жила плохо до моего прихода, но они как будто не понимали или забыли про пиздец снаружи. Оно и понятно, мы очень далеко от города, вокруг лес и горы. Выгодное расположение с точки зрения безопасности. Со мной люди перестали задаваться вопросами: а что будет завтра? А зимой? Почему этот больше ест, а этот — меньше? Несправедливо! Кто-то ворует! А эти стены точно выдержат? А что делать, если нагрянут мертвецы? Короче, очень много неразберихи и бардака. Я всё это с лёгкостью решил по правилам внутреннего порядка, превратил это в огромную казарму. Это только поначалу им всё было легко добывать, не нужно было далеко ходить, но со временем ресурсы по округе заканчивались, ситуация требовала отправляться всё дальше и дальше. Это уже не вылазка на несколько часов или максимум день. Вот тут-то я и преуспел ещё больше, хотя, опять же, для меня вылазка никогда не была чем-то сверхъестественным. Для нас с тобой это, скорее, так — с добрым утром, какой сегодня прекрасный день! Но это для нас, а для обычных гражданских — это самоубийство, чтобы выйти за стены и выжить, не то что искать что-то. Я начал организовывать спецотряд бойцов и обучать, но не слишком сильно трогал местные порядки. В него вступали в основном люди, у которых ничего и никого не было. Как и у меня. Я набрал 50 человек, на данный момент осталось 11 (это уже включая меня, Хосока и Тэхёна). Намджун мог бы стать головорезом, но я решил, что этого человека никак нельзя подвергать опасности. Пострадает он — вся община будет страдать. Остальных я сносно обучил, но они дежурят в радиусе стен, за пределы не выходят. Намджуна как раз сюда и распределил, помимо этого на нём держится медпункт. На других держится жизнь: поля, скотина, кухня, дети… Короче, конкретно головорезов, которые и внутри стен, и за ними, которые делают вообще всё, осталось 11. Очень мало. Один из них уже не может полноценно передвигаться, его зовут Джо, теперь он хромой до конца жизни, но это лучший для него исход. Мы вообще не надеялись, что он выживет, но он выжил. Опять же, благодаря кому? Благодаря Намджуну. Джо не унывает и продолжает держать нормативы, несмотря на травму, мой большой солдат! Так вышло, что люди сами мне этот авторитет сделали, сами сделали меня командиром. Вот поэтому поначалу мне было тяжело с Тэхёном, он не воспринимал дисциплину ни разговорами, ни кулаками — никак. Мозгами он всё ещё был в своей тюрьме. И всё же он заявился ко мне первым со своим характером, подался добровольцем. Я принял его, конечно, начал с ним работать… На мою исключительно военную дрессировку, в которой не было ничего личного, он отвечал агрессией, нападал на меня — а это проблема! В то же время у него была девушка, он хотел стараться для неё и её безопасности, поэтому увидел в спецотряде возможности. Могу его понять, уважаю. Я выбивал из него дерьмо, заставлял позабыть о тюрьме напрочь, потому что это — армия, блять. Из общего с тюрьмой осталось только дрючево толчков. У него был стимул — Евочка, и в конечном итоге он запихал свои зоновские выебоны. Благодаря Евочке мы с ним смогли подружиться. Она приходила ко мне тайком, просила, чтобы я Тэхёну не рассказывал о наших с ней встречах в допросной. Я до сих пор так и не рассказал… Она просила за него прощения, господи… Говорила, что он не всегда был таким, что он хороший человек, чтобы я дал немного больше времени, что у Тэхёна всё получится. Я чувствовал себя отвратительно, когда она на коленях передо мной стояла, словно я, блять, какой-то царь и Бог. Она просила меня не рассказывать её отцу об их отношениях с Тэхёном, они тайно встречались очень много лет. Как же она его любила, Чонгук! Потрясающая девушка, в то же время она держала его в ежовых рукавицах, Тэхён её слушал. За его матом столько души скрывается, Евочка была права. Я почувствовал с ним некое родство. Сейчас вспоминаю это всё и понимаю, что уже и позабыл, что когда-то мы так цапались. Как бы там ни было, но я его обожаю всем сердцем. Я люблю Тэхёна, он мне как брат, я положился на него во многих серьёзных вопросах. Хосок же… Нечего особо сказать, потому что он молча выполнял всё, что я ему приказывал. Никакого сопротивления и демонстрации характера. Для него что кнут, что пряник — одно и то же, они ему не нужны. Он быстро учился и, кажется, быстро понял, куда попал. Хосок правда молодец. Я не давал ему никаких поблажек даже с учётом наших отношений вне полигона и вылазок. Я это сразу обозначил. Никогда не было обид, мы понимали границу — где личное, а где — обязательное «надо». Наши любовные отношения примерно такого формата: утром он страдает на военном сборе, терпит меня и моё дрочево, а вечером уже приятно страдаю я — в безудержном сексе. Правда, на дежурство мне с ним тяжело ходить, особенно ночью, потому что в смену заступает по двое, и уже нет других людей, которые бы мешали или отвлекали, и тогда… Хосок начинает приставать, а мне очень сложно это пресекать. Меня ужасно возбуждает вся эта романтика. На службе я себе такого не позволял, гулял на гражданке. А ещё, когда Хосок говорит «давай ты и дома продолжишь быть командиром», блять… Я таким ебанутым становлюсь! Так, стоп, лучше я прикушу язык! Уверен, ты бы поморщился, Чонгук. Короче говоря, Хосока было легко учить, остановлюсь на этом. Лучше вернусь к теме, почему меня больше всего удивило общение Тэхёна и Хосока. Как я и говорил, всё было понятно с самого начала — они не ладят и не поладят, лучше их не сталкивать. И что же я начал видеть со временем… Не поверишь, Чонгук. Ты не поверишь! Как только Хосок появляется в ближайшем радиусе, Тэхён без слов и кулаков становится покладистым. Дружелюбным и… милым? Даже со мной он себя так не ведёт! Пожалуй, я видел его таким только с Евочкой. Так вот угадай, что делает для этого Хосок? Ничего… Ты слышишь? Чонгук, это буквально — НИЧЕГО. Хосок может стоять, молчать, втыкать в одну точку, но Тэхён меняется в поведении, он становится сосредоточенным и внимательным, он как будто что-то замышляет. Тэхён смотрит ему в рот, не знаю, чего он там вечно ищет, потому что рот Хосока за пределами нашего дома открывается раз в 3 года, и то по праздникам (а праздников у нас давно нет). Блять… да как у него это получилось? Почему? Я столько сил и нервов убил с Тэхёном, чтобы подружиться с ним, а Хосок — н и ч е г о… Ну погавкался с ним, и то, знал бы ты, как Хосок «гавкается». Кот громче шипит. Ну избили они друг друга пару раз (может, и больше, просто я не видел), но это абсолютно никак не сравнится с моими подвигами! Тайна мира, блять, магия какая-то, но я ума не приложу, что Хосок сделал или сказал. Шантаж? Угроза? Это могло бы сработать на обычном человеке, но Тэхён на подобное не ведётся, он, блять, ебанутый зэк, для него это детский сад и предложение принять вызов. Влияние Хосока на Тэхёна заметил не только я, но и Намджун, я не сумасшедший! Наверное, я что-то упустил. Думаю, желание выжить их сплотило. Многое уходит на задний план, когда на кону стоит жизнь. В такие моменты враги могут протянуть друг другу руки. Это база, мы с Тэхёном проходили через это очень много раз. Вылазки и смерть сближают. Впрочем, ты эту философию знаешь как никто другой, Чонгук. Короче, я очень рад, что социализация Хосока увеличилась ещё на одного человека, но… Меня теперь это начало напрягать. Вот такой парадокс. Я так мечтал, чтобы они не грызлись, и когда это настало, я уже и не рад был. Всё сложно. Я очень сильно это ощутил, когда Тэхён занял мой пост командира, а Хосок… Я очень виноват перед ним и прощения за это не заслужить. Я очень ненавижу себя. Я делал всё, что мог. Как мог, но так обосрался в очередной раз, совершил наиглупейшую ошибку. Тэхён был прав. Я чуть не зарезал любимого человека своими руками, даже не осознавая этого. Я этого не помню, представь себе? Это был не спарринг, не тренировка, где я никогда не перехожу черту! Когда Хосок встал на ноги после полученной от меня травмы, он начал чаще выходить из дома. Конкретно к Тэхёну. В наших с Хосоком отношениях было напряжение некоторое время после случившегося (блять, а как ещё после такого?). Честно, я радовался, что ему было куда пойти и с кем поговорить, но не уверен, что Хосок сыпал своими откровениями и переживаниями, а потом… Потом он начал прибухивать, хотя не пил до этого, и эту бутылку с ним начал делить Тэхён. Командир Тэхён. Они виделись всё чаще и чаще, обсуждали что-то, думали, подключали Намджуна. Община кипела, разведка работала, спецотряды выходили за стены, выжившие выживали, пока я… Старался поставить свою контуженную голову на место и изолировал себя от общества. Я пропадал под дозами препаратов, много спал, ел — под присмотром Намджуна, будто ему заняться больше нечем, в конце концов! И вот я очухивался, когда Хосок возвращался домой уставший после дежурства или других порученных ему дел. Опять же, приказов от Тэхёна! Я чувствовал себя бесполезной никчёмной женой, блять, которая ждала своего загулявшегося мужа военного и смотрела смирно в пол. Ох, как я не завидовал твоей девушке, Чонгук, она так плакала, когда была беременной и ждала твоего увала. Ты просто этого не знал. На её бы месте я отказался выходить замуж за военного, тем более заводить ребёнка, это сплошная нервотрёпка. От Хосока пахло алкоголем, я чувствовал запах с порога и сразу понимал, что он был с Тэхёном, но ничего не мог ему сказать против. А почему? С чего вдруг? Что он сделал плохого? Что они сделали плохого? Запрещать и устраивать истерики? Бред. Ревность? Отчасти. Не в любовном понимании, просто их общение усугубляло моё чувство неполноценности, упущенности и вины. Вот поэтому. Хосок не обязан себя ограничивать в свободе, рефлексии и разделять мои переживания. Я как не пил, так и сейчас не пью. Тем более с ВИЧ — это самое последнее гиблое дело, потому что я планирую как можно дольше оставаться здоровым физически, как минимум. Мне хватает и того, что я курю. Много курю. Хосок — это Хосок, я — это я, и всё на этом. Пусть прибухивает, а если перейдёт черту, я вмешаюсь так, что он бросит пить даже воду. Но хочу отметить! Несмотря на пристрастие пригубить и нашу с ним напряжёнку, Хосок меня ни разу не отверг после случившегося. Уделял мне очень много внимания, в особенности обнимал, а я очень падок на это. Ни косого взгляда, ни раздражения, ни пренебрежения, ни осуждения. Я его не заслуживаю. И как он так умеет? Мы спали в одной постели, ели, разговаривали, я о нём заботился, потом он обо мне… Спустя время мы возобновили наши традиционные походы в баню, занимались лучшим сексом из всех в моей жизни, даже когда у меня не вставал из-за побочек, таблетки были сильные. Он был в шоке, что у меня может, оказывается, не стоять. Я сам в шоке до сих пор!!! Хосок никак не мог насытиться мной, будто не трахался всю жизнь. То, как он меня боготворит — ни с кем никогда не сравнится. Вот опять я об этом, прости, Чонгук! Если я такое скажу Тэхёну, будет ещё хуже, потому что он проклятый гомофоб, и мы опять будем ругаться. При Тэхёне мы с Хосоком такие типа… мы не знаем друг друга, так чисто… Но Тэхён всё знает на самом деле, не выёбывается, просто стараемся лишний раз не показывать свои отношения. Если уйти от моей любимой темы секса, то Хосок сразу отказался от моего предложения разойтись. Я его ножом пырнул как бы… наверное, это было бы логичным решением? Но он ни в какую, вот здесь проснулся его скандальный характер. В итоге я сдался и не мог продолжать на этом настаивать. Я лишь чувствовал, когда его нужно было оставить одного. Ну или хотя бы без меня, уверен, я его и так заебал с первого дня. Я старался это делать как можно чаще, учитывая ещё и своё преступление перед ним. Я думал, Хосок не мог мне сказать в лицо, какой я уёбок, поэтому пусть хотя бы скажет это Тэхёну, порефлексирует хоть как-то, а Тэхён точно бы его поддержал и покрыл последними хуями (я от него лично наслушался, он меня отпиздил, прочистил разум, спасибо). Тэхён тоже любит побыть в одиночестве, особенно после смерти его девушки. Видимо, вместе им как-то веселее, что ли. Но как же было паршиво осознавать, что я своими руками всё разрушил. Всё, что я так старался строить, и пусть это было дерьмово, но я же смог! И теперь я уже не был тем человеком, с которым Хосоку могло бы быть комфортно. Объективно. Этим человеком стал мой друг Тэхён, который при любой возможности год назад был готов убить его. Ты понимаешь этот парадокс, Чонгук? Вот как так всё перевернулось? Я перестал быть хоть каким-то человеком, не то что командиром. Я как будто уничтожился и вернулся к сопле, получается. В итоге… мы с Хосоком поговорили, и всё оказалось не так ужасно, как я себе представлял. Я уже весь извёлся. Хосок продолжает меня любить, не считает уёбком — ещё и поэтому он странный. Это скользкая дорожка, которая действительно могла стоить ему жизни. Я уверен на 10000%, если бы на него с ножом напал кто-то другой, он бы точно не растерялся и этот нож за секунду отбил или перехватил, ну или развернул в шею. Скорее, последнее».

***

heylog - the war II

      «Хосок, пойми меня, я живу одним днём. Сегодня я есть, завтра — я уже могу быть в этих рядах», — говорил Чимин настойчиво. Многие слова любимого командира не выходят из головы, даже сейчас. Какие планы могут быть в этой жизни? Только один — не умереть. Уже совсем не думается о том, как они с Тэхёном договаривались устроить рейд по тюрьмам, славно продолжая своё затянувшееся путешествие. Жутчайшая усталость парализует тело. Переставлять ноги становится неимоверно тяжело, словно на них подвесили тонные гири. Хочется отдышаться, но сердце загнанно стучит, и его удары мешают лёгким вобрать воздух. Кашель. Изображение в глазах плывёт, лицо горит, голова тяжелеет, внутричерепное давление долбит, руки трясутся — Хосок чувствует, что достиг предела. Образ красивого любимого Чимина выбивает тревожная мысль: где Тэхён? Хосок промаргивается, глядя на свои шагающие ноги, — какое же всё вокруг заторможенное, непонятное, и ноги эти будто не ему принадлежат. Он ковыляет, медленно поднимая голову… Вот же они — дохлые лучи надежды в виде расчищенной дороги без ходячих трупов. Хосок выбился из сил и перебил стольких, скольких смог, каждого, кто попадался на глаза. Прямо как они и планировали успеть избавиться от мелкого стада прежде, чем большое настигнет сверху.       — Тэхён! — кричит вымученно Хосок, кое-как отбиваясь от внезапно вылезших мертвецов со стороны лесополосы. Он даже не осознаёт, тело словно в режиме автопилота обороняется. — Где ты уже… куда… — Ищет, идёт дальше, вглядывается. Тяжело даже смотреть на окружающее пространство, которое всё же показывает ему гнилую толпу в метрах десяти: она кучкуется, ведёт себя так, словно им только что перепал свежий вкусный перекус. Прямо как… Тэхён. Нет. Только не это. Этого не может быть.       — Ты отсталый? — слышит Хосок со спины угрожающую претензию, а затем чувствует на шее резкий удушающий захват со спины. Понимает, что его оттаскивают. — Ты хули разорался, совсем страх потерял? — запыханный полуживой сын жутко шепчет ему в затылок, прижимая сильнее для ясности ума. — Я им ручонки кинул, не отвлекай, пусть жрут.       — Да ты же… я уже… — шепчет в облегчении Хосок, не договорив, ему дыхания не хватает. Схватился за чужие предплечья, пока его ноги волочатся по дороге и толпа становится всё дальше в поле зрения. — Ты в порядке?       — Ну как… Пока не манекен. А ты?       — Тоже. Хосок уже два раза успел похоронить Тэхёна за сегодняшнюю ночь, себя тоже. Это так изнурительно. Как же хорошо на душе — напарник живой. Тот и сам спотыкается, еле на ногах стоит, поэтому в какой-то момент выпускает из своего мёртвого хвата. Они друг другу никак не помогают, потому что оба обессилены и, скорее, вместе грохнутся, чем поднимутся.       — Пошли быстрее, той кучке пока что похуй на нас, но это ненадолго, — тараторит Тэхён, смотря, как мертвецы очень заняты поеданием, а затем резко хватает Хосока за руку и тащит за собой вверх. К больнице. — Быстрее, пока они нас не заметили. Резче, Хосок, резче! — Дёргает его. Как же тяжело, дыхание бы восстановить, минуту бы передохнуть, секунду хотя бы! Нет возможности и времени, нужно торопиться. Их ни разу не надёжный план вот-вот на глазах исполнится, они свято верят в это. Нужно карабкаться по дороге, пока до них не докарабкались. Они идут, держась за руки, словно выпили сто литров самогона, шатаются, спотыкаются, пьяные до чертей уставшие от жизни алкоголики. Однако за эту жизнь готовы бороться до конца. Как бы было хорошо, если бы они действительно напились до такого состояния, а не на последних издыханиях волочились от усталости.       — Стой, — Хосок рывком дёргает Тэхёна и падает на колени возле их машины, пригнувшись за багажником. Тянет младшего за собой вниз и тот пристраивается рядом. — Всё… не успели. Сука… Тэхён в замешательстве, он даже не понял, что произошло: почему Хосок остановил их? Привстаёт, выглядывает из-за внедорожника осторожно и видит: головы многотысячного стада замелькали на горизонте с лучами утреннего рассвета. Рявканье наращивается в громкости. Тэхён понимает — если они сейчас побегут в сторону больницы, рой их заметит и последуют за ними. Заблокируют выходы. Переждать миграцию, как они планировали, не получится. Получится только умереть.       — Да… блять!!! — сквозь зубы в бешенстве шипит Тэхён. До него дошло, наконец. Снова бухается рядом, тяжело вздыхает и закрывает глаза, сжимает руку Хосока до побеления, трясёт.       — Слушай меня и делай, — внезапно выдаёт Хосок узнаваемой осознанной интонацией, словно некий допинг попал в его организм. Реанимировался. Разгоняет настигший психологический и физический ужас, поделённый на двоих. Пытается сильнее пережать руку Тэхёна, чтобы он навострил уши весь во внимании. — У нас есть пять минут. Быстро, тихо, без резких движений, пла-а-а-вно… открывай багажник, лезь через него внутрь и падай на задние сиденья. Нет! Прямо на пол, прячься, утрамбуйся, одеяло найди. Я за тобой. Быстрее! — Подгоняет, выглядывая приближающееся стадо: если те будут спускаться, то споткнутся и могут образовать собой же пробку. Мертвецы в любом случае встанут, но это даст чуть больше времени, чтобы спрятаться. Тэхён ничего не понимает, но делает, как велят. Затаив дыхание, аккуратно, без щелчков кое-как залезает, старается не трясти машину своими действиями, не шуметь коробками и прочим барахлом. Хосок остаётся сидеть снаружи, ожидая сигнала, чувствует стекающий с висков пот от напряжения. Смотрит по сторонам, чтобы ни один не начал ползти в их сторону, тем самым созвав других. Та небольшая толпа всё ещё бьётся головой об асфальт, потому что от ручонок осталась разве что лужа крови. Всё ещё не отвлекаются, и Хосок сидит неподвижно, не спуская с них глаз.       — Прыгай, — шепчет Тэхён, надеясь, что напарник снаружи его услышит. Ёжится, лёжа на полу автомобиля. Ноги не помещаются. Затем он видит, как Хосок невесомой пушинкой залезает следом и медленно, притаившись и пригнув голову, закрывает багажник за собой. Перелезает на задние сиденья, оставляет на них свой мачете, плавно змеёй ползёт вниз и ложится на его тело. Берёт одеяло, стягивает и накрывает их двоих с головой, образует небольшое пространство под навесом, затолкав уголки мягкого укрытия в сидушки. Ткань не очень плотная, поэтому сквозь неё пробивается слабый свет, есть возможность немного видеть. Тэхён слышит одним ухом, как кряхтит Хосок, который в свою очередь слышит то же самое в своё ухо. В машине очень тихо, в отличие от обстановки снаружи, оглушает только загнанное дыхание друг друга.       — И что… это? — шепчет Тэхён, ощущая тяжесть чужого веса на себе.       — Тише, не ори, — морщится Хосок, упираясь ладонями в пол, сжимает в кулаки.       — Я не ору, куда ещё тише? — возмущается Тэхён.       — Будем ждать, — констатирует Хосок. Отодвинуться буквально некуда, можно только голову немного откинуть вправо или влево.       — Чего ждать? Смерти?       — Нет. Миграцию здесь переждём.       — Ты… ёбнулся? В этой машине? Они снесут её вместе с нами.       — Да даже если ёбнулся, дальше что? Обычно они обходят препятствия, главное — оставаться тихими, будто нас здесь нет. Мы просто камни, которые залезли, а они не успели заметить, ничего не поняли. У нас есть разделительные решётки, с нашей стороны окна затонированы, но не на передних сиденьях, поэтому не высовывайся из-под одеяла. Просто лежи. Замри уже, блять.       — Господи… — выдыхает Тэхён шумно, зажмурившись и стукнувшись об лоб Хосока своим. — А если они поняли, что мы не камни и видели, как мы залезли, и тупо идут сейчас на нашу тачку?       — Ну… значит, нам пиздец, если я ошибся. Есть идеи получше? Выйти отсюда? В лес, блять? Побежим?       — Всё, я понял, мы в полной заднице, но… мы хотя бы не замёрзнем! А если они всё-таки на нас… то там уже будет похуй.       — Да… Мысли позитивно. Мы можем лежать в тепле, дышать, отдыхать…       — Я с этого позитива в ахуе уже… — сдерживает смех Тэхён. — Кажется, пришло время поверить в Бога и помолиться. Внезапно о машину что-то ударяется. Первый пошёл — это признак, что стадо достигло их местоположения. Хосок понимает, что пробка из трупов не образовалось, те без препятствий идут. Он аккуратно приподнимает голову, отстранившись, смотрит на лежащего под ним Тэхёна ошарашенными глазами — у младшего такие же. Затаились, не сводя друг с друга взгляда в немом вопросе: что сейчас будет? Они не видят, что происходит снаружи, но слышат. Второй удар. Третий. Четвёртый. Пятый. Шестой… Машина слегка покачивается. Гул рычания становится отчётливо слышным. Они понимают, что уже находятся в эпицентре шествующего муравейника, миграция идёт полным гнилым ходом. Стараются успокоить своё дыхание, вдыхают и выдыхают одновременно. Единственное, что их отделяет от мучительной смерти — корпус машины, одеяло, под которым они вынужденно спрятались, накиданные сверху вещи для дополнительной маскировки. В любой момент что-то может пойти не так, и тогда… Хосок медленно наклоняется, примкнув к уху:       — Я надеюсь, мы не покатимся. Ручник, Тэхён. Ты же точно поставил?..       — Да, точно… — шепчет, прижавшись как можно ближе для тихого ответа.       — Молодец. Они слышат, как под машиной ползёт какая-то кряхтящая тварь, буквально у Тэхёна под спиной. Кажется, что ничего не разделяет его, находящегося внутри, и мертвеца под ней, снаружи.       — Подними одеяло, — просит Тэхён, нахмурившись, одышка снова одолевает, а он ведь только успокоился. Сердце колотится, холод пробирает до дрожи.       — Ты прикалываешься сейчас? — уточняет очевидное Хосок, как ему кажется. Для него это звучит как совсем не уместная и не смешная шутка.       — Подними, — Тэхён серьёзно и настойчиво требует, ёрзает, задыхается.       — Нет. Металл не прогрызут снизу, просто не шевелись, — настаивает Хосок, прижимая его под собой, но вовсе не из вредности. Ради выживания, чтобы ни в коем случае не стали заметными даже в малейших движениях или звуках. У Тэхёна начинает трястись тело, Хосок чувствует своим.       — Подними, блять, — сопротивляется Тэхён, его взгляд потеряно бегает в испуге, голова вертится, а затем он начинает тараторить: — Я умираю, мне надо выйти! Мне надо выйти, выпусти меня! Я умираю!       — Что?.. — Хосок совсем не понимает, что происходит. Ему приходится с силой удерживать младшего, схватив за руки, сжимать между своими бёдрами. — На меня посмотри, Тэхён. Напарник будто не слышит его, не смотрит в глаза. Он продолжает попытки выбраться, только усугубляя ситуацию. Как и ожидалось, тварь под ними зарявкала громче, услышав возню. Остаётся только надеяться, что остальные мимо идущие не заметят её интереса.       — У тебя клаустрофобия? Да что с тобой? — Хосок изо всех сил старается его сдерживать. Если так продолжится, им точно не выжить, потому что Тэхён, кажется, перестал понимать, в какой шаткой ситуации они находятся прямо сейчас.       — Выпусти, я умираю! — в голос твердит Тэхён, он уже даже не шепчет. Хосок тут же затыкает ладонью его рот, чтобы ни звука из него вышло больше. Говорить в голос — это смертельно.       — На меня посмотри, — шепчет Хосок, ищет его взгляда, но Тэхён мычит ему в ладонь с бегающими глазами. — Твоя паничка очень не вовремя. Ты не умираешь, слышишь меня? Всё хорошо, ну же, посмотри на меня, Тэхён, прошу. Боже, блять… Я с тобой. Тэхён не реагирует, продолжает тараторить какой-то бред, вырывается, сопротивляется и всеми силами тянется к ручке дверцы машины в попытках открыть её. Тэхён совсем обезумел? Для чего они прошли весь этот путь и кое-как остались живыми? Чтобы сейчас он просто вышел из единственного укрытия на верную смерть? У Хосока сердце бешено стучит с колющей иголкой. Он перехватывает ладони напарника, прячет, вынужденно заламывает и всячески ограничивает в движениях. Собственных рук, ног, пространства и обстоятельств не хватает, чтобы полноценно обездвижить. Он понимает, что его действия лучше не делают: чем больше наседает на Тэхёна, тем агрессивнее тот сопротивляется. Но что делать, если больше ничего не остаётся? Тэхёну нельзя никуда выходить, нельзя кричать, нельзя брыкаться — всё это привлечёт мертвецов, они умрут! План с вероятностью успеха на десять процентов необратимо станет нулевым. Им в любом случае — конец, но они планировали встретить его не так быстро, а ещё договорились попытаться развернуть стадо. У них задание! Хосок понимает, что Тэхён за всё время их вылазки вымотался каждой клеткой своего тела, психика уже не выдерживает. Проклятье, но почему именно сейчас? Парень не виноват в этом, но его действия станут виной в их глупой смерти. Всё очень плохо. Хосок думает о том, чтобы ударить его по голове и отключить… Но что, если ситуация потребует каких-то действий? Тогда Хосок точно не сможет уберечь тело в бессознательном состоянии, протащить неизвестно куда. Снова тупик. Хосоку нужно, чтобы младший обратил на него внимание. Его надо отвлечь. Но как?       — Сынок, я тебя умоляю, пожалуйста, посмотри на меня… — ласково обращается, продолжает искать его взгляд своим. Зацепиться. Бесполезно. Бьёт по щекам — снова бесполезно. Тэхён его не слышит, не видит — где он, в каком Аду сейчас находится? У них есть свой, в который необходимо срочно вернуться. Хосока самого сейчас паническая атака охватит. Его напарник даже сейчас очень сильный, поэтому приходится его седлать и зажимать бёдрами, при этом самому стараться практически не двигаться.        — Что тебя пугает? Ты не умираешь, я с тобой. Мы вместе, живые, всё хорошо. Умоляю, не дёргайся, не кричи, прошу. Я молю тебя, пожалуйста… — дрожащим отчаянным шёпотом. Что испугало Тэхёна? Какой рычаг дёрнулся, какая лампочка загорелась? Где поломка в самом неизученном месте человеческого тела, как мозг? Именно эта поломка сейчас мешает им не сдохнуть, чёрт возьми. Хосок так и не выяснил, потому что не получил ответа, только лишь предположил. Но он точно знает, что пугает Тэхёна на фундаментальной основе. Может, этот страх будет сильнее и затмит текущий? Может, этим воспользоваться? Что, если… Хосок трепетно и в то же со скрежетом думает о любимом Чимине, о том, что, вероятно, больше не сможет увидеть своего командира. Измученное ноющее сердце слегка успокаивается от осознания этого факта, ведь он только что принял решение пойти на преступление. Заработать уже сотый по счёту пожизненный срок. Преступление по уголовной статье, причинению морального и аморального вреда. Совершив его, он наверняка не сможет посмотреть Чимину в ясные и добрые глаза — облегчение теперь. В своей голове Хосок быстро поднимается на трибуну, занимает место судьи, смотрит на пустой зал присяжных и выносит приговор преступнику, себе же — оправдан. От бессилия перед патовой ситуацией, нехваткой времени, жизнями, висящих на волоске, непонимания, как привести Тэхёна в адекватные чувства и восприятие действительности, Хосок… трётся лицом о более менее чистую горловину водолазки своего напарника, выпустив слюни. Пытается оттереть грязь со своих и чужих губ, а затем хватает Тэхёна за щёки и… целует. Насильно. С давлением. Отвратительно, глубоко протолкнув язык, чтобы у того пошла блевотина от омерзения. Тэхён замирает. Хосок тонко это чувствует, но не спешит расслабляться, ведь нужно окончательно дожать — поцелуя будет мало. Поэтому крепко хватает его за ягодицы и толкается пахом на манер страстного сексуального желания. Конечно же, у Хосока даже не стоит. Тэхён должен отвлечься от своих бед с головой и переключиться на самую сильную катастрофу в домогающемся лице. В его лице. Прямо. Сейчас. Главное, чтобы Тэхён пришёл в себя, прекратил попытки вырваться из машины, подвергать риску собственную жизнь. Их жизни, а там… Пусть хоть откусит ему язык, ударит, убьёт — это уже неважно. Хосоку не привыкать. Если Тэхён его не убьёт, то они точно станут врагами. Хосок на этот раз по-настоящему предал доверие напарника, но какая разница, если жить осталось недолго и в дружбе уже не будет никакого смысла. Останется друг друга немного потерпеть. Хосок ожидал чего угодно, но только не того, как Тэхён во время, казалось, тошнотворного поцелуя откроет рот пошире. Младший перестал размахивать руками, кричать что-то нечленораздельное и пытаться тянуться к дверце. Тот всё ещё задыхается, и Хосок, почувствовав, что наверняка достиг долгожданной цели, тут же отстраняется.       — Приём, блять, — шепчет Хосок, видя, как осознанный в бешенстве взгляд сверлит его снизу. Тэхён теперь его ясно слышит и видит, полностью сосредоточенный. Слава Богу.       — Ты?.. — младший понижает свой голос до шёпота. Облизывается.       — Да, я.       — Ты охуел вообще?! Ты… — Хмурится с дрожащими губами. Начинается хаос.       — Это ты охуел, — перебивает его Хосок, зажимая грубее. — Я нас только что спас. Будь добр, не брыкайся, или я тебя ещё и изнасилую прямо здесь, я тебе напомню, что значит твоя татуировка. Ты меня понял? — Хосоком овладевает гнев, его тело трясёт, не находя выхода адреналину в сковывающем положении. Выплеснуть бы это ударом по роже, да хоть обо что-нибудь уже, но он сдерживается, сильно сжимая запястья Тэхёна. Безумным взглядом смотрит прямо в душу, но он продолжает тянуть ровным и чётким шёпотом: — Приди в себя, пожалуйста, и замри уже, наконец. Думай о моей мучительной смерти, в деталях представляй её, но, сука, лежи смирно. Ты меня понял?! Тэхён сейчас задушит Хосока собственными руками. Медленно, чтобы почувствовать, как ломается его трахея. Однако отвлекает тварь, которая всё еще скребётся под дном и рявкает, остальное стадо, бьющееся о машину в своём шествии. Внешние звуки возвращаются на орбиты слуха. Внедорожник стоит на месте, слегка покачиваясь, не заваливается, не переворачивается. Судя по всему, гнильё даже в бронированные окна не пытается биться. Мертвецы действительно идут мимо, лишь задевая их внедорожник и обходя его, но не облепляют, пока они сомнительно возятся под одеялом, скрючившись на полу. Пронесло. У Тэхёна миллиард слов на языке вертится, столько же непонятных мыслей, однако он остаётся лежать неподвижно. Приходит осознание опасной как никогда ситуации и собственной бредовости минутами ранее. Что произошло? Он даже не понимает: вот они залезли в машину, поспорили по поводу вероятности…       — Ты меня понял, Тэхён? — Хосок снова наседает своим могильным шёпотом на ухо, продолжая сжимать его запястья — они уже посинели.       — Понял, — послушно отвечает Тэхён, чувствуя, как сразу же Хосок отпускает его.       — А теперь раздвинь ноги.       — Чего?..       — Мне неудобно, я уже себе всё отдавил, блять, пока ты брыкался, а ещё ты отбил мне яйца. Нам лежать часов восемь как минимум. Приди в себя.       — Убей меня уже, блять…       — Нет, это у тебя должна быть мотивация меня убить. Не теряй её. Но пока что раздвинь ноги, чтобы я хоть как-то дожил до этого момента. Мотивация, сынок. Сынок… Тэхён ничего не отвечает. Молча раздвигает ноги, после чего Хосок устраивается между ними и ложится, поджав свои колени и упершись в пол. Обессиленно падает головой на его плечо с тяжёлым вздохом. Тэхён приобнимает старшего в ответ, схватив за плечи, сводит свои бёдра и слегка сжимает ими торс. Затем он медленно поднимает стопы и кладёт их на поясницу Хосока. Вытянуть ноги нет возможности, но так будет полегче.       — Удобно? — уточняет Тэхён.       — Просто супер, я сейчас усну!       — А я… нет.       — Ну и хорошо. Что-то хочешь мне сказать, Тэхён?       — Нет.       — Ну и хорошо. Можно я руки тебе под куртку засуну? Замёрзли…       — А я тогда под тебя засуну.       — Ну вот и порешали. Хосок крепко обнимает, спрятав свои ладони под поясницу Тэхёна. Чувствует, как младший пробирается под его одежду и прижимается, вцепившись ледяными трясущимися пальцами. Тэхён всё ещё отходит от своих бед с головой, главное — они закончились. Хосок думает о том, что скоро окончательно сойдёт с ума такими темпами, но нужно ещё держаться. Он снова плохой человек, совершающий отвратительные поступки с точки зрения моральных ценностей. С точки зрения выживания — он безупречен. Они всё ещё живые. Хосок судит по реакции Тэхёна, чувствует, что тот пришёл к полному пониманию. Наверное, именно поэтому во время поцелуя Тэхён взаимно толкнул свой язык, не откусив чужой. Что это было? Впрочем, они одной ногой уже в могиле, всякое может случиться.       — Хосок, — слегка приподнимается Тэхён, примкнув к уху. Неудобно, поэтому он аккуратно подтягивает за плечи тело напарника повыше.       — Ну что опять? — моментально реагирует Хосок раздражённо, но не сопротивляется, пока его без резких движений стараются уложить. Не услышав слов в ответ, у него больше не хватает терпения их ждать, поэтому продолжает уверенно говорить: — Да, я ублюдок, хотел тебя изнасиловать, думал об этом с первого дня нашей встречи. Тэхён научился считывать реакции и сарказм за столько времени — вот так Хосок обижается или ведёт себя, когда чувствует безвыходность. Он пытается казаться злым, чтобы люди в это поверили. Подобное происходит довольно редко. Тэхён обещал его не бить, но опять избил. Хосок уверял, что у него никогда «не было цели пристраиваться сзади, спереди и как угодно», но…       — Учить тебя всему надо… Ну кому ты пиздишь, так не насилуют.       — Как, блять?       — Не целуют так. Меня сколько натягивали, такого ни разу не было.       — Ну… — Хосок шумно выдыхает в шею Тэхёна, надув щёки. Он просто хочет исчезнуть, не выдерживает, сам сейчас выйдет отсюда и кинется в толпу мертвецов. — Я другой насильник. Тэхён давится смехом, стараясь задержать дыхание и не выпустить громкого голоса. Лёгкие и живот дёрнулись в спазме, тряхнув лежащего сверху как на волне. Очень не вовремя, потому что этой волной тут же заражается Хосок, а тот свой невротический хохот не умеет останавливать. Больной старый идиот. Безумие охватывает в замкнутом душном пространстве, они истерически ржут как психи. Тэхён не может остановиться, но может делать это беззвучно. Ему ничего не остаётся, кроме как вжимать Хосока в себя, затыкать ему рот, прятать под своей курткой и душить, чтоб не хватило воздуха смеяться. Старший даже не сопротивляется, позволяет, а затем успокаивается через минуты три. Для Тэхёна это уже стало бытовухой.       — Хосок, ты вообще понял, что спорол? Какой ты «другой» насильник, ты чего мне хуйню несёшь? Мне, блять, не страшно с твоих угроз, можешь не стараться больше изображать этот пиздец, у тебя не получается. — Тэхён шмыгает и вытирает слёзы от смеха, коснувшись щеки старшего.       — Отъебись уже от меня, — шипит Хосок, у которого тоже заплаканное лицо. Сердце щемит. Всё, что он чувствует — сожаление. Конечно, как бы он ни старался спровоцировать его, всё равно не смог грубо домогаться. Но зато план сработал — напарник обратил на него внимание, отвлёкся, правда, реакцию он предполагал совершенно другую.       — Вот бы мне таких насильников, я бы вообще с кайфом срок мотал. Короче… — Тэхён хмурится от своей мясорубки в мыслях, старается сосредоточиться, но это непосильно тяжело. — Не знаю, мне нечего сказать, это просто пиздец. Вообще всё. Я уже ничего не понимаю, что происходит… От меня только проблемы, ты со мной умрёшь, я обуза, я уже всё… Давай я… уйду, хоть толк какой-то будет, меня сожрут, но я их отвлеку сколько смогу, уведу. Я больной какой-то. Прости меня, мы чуть не умерли в который раз, я опять облажался. Прости… Хосок ничего не отвечает, решив выдержать паузу. Слушая Тэхёна, он сам едва уверен в своей адекватности. Тэхён живой, не укушенный, а значит, их план по уничтожению друг друга в этом случае не работает. С другой стороны, он понимает младшего: когда сам в себе не уверен, не отвечаешь за свои действия и не контролируешь их, просыпается желание хотя бы не навредить другому. Хосок помнит — Чимин действовал так же, когда старался всячески изолироваться и держаться на дистанции, но прямо сейчас есть только один вариант: выйти из машины и больше никогда не вернуться. Хосок, тяжело вздохнув и схватив напарника за шею, примыкает к уху и с трудом отвечает ему:       — Ты меня тоже прости, Тэхён. Всё… совсем пиздец, поэтому расслабься, я тебя всё равно не отпущу. Мы все больные, не умирать же теперь из-за этого. Пожалуйста, перестань, я безумно устал. Мы должны держаться вместе, и плевать я хотел, я сделаю что угодно, чтобы мы как можно дольше продержалась. Тэхён молчит, снова прячет ладони в тепло под чужую одежду, прижимает напарника к себе. Неимоверная депрессия накрывает. Понимает: он бы тоже сделал что угодно, если бы того потребовала ситуация. Снаружи идёт мёртвое войско, стукается об их машину, кряхтит. Их чертовски много. А они здесь, вдвоём, слушают звуки смерти и греются друг о друга, скрючившись в машине — в самом эпицентре Ада. Остаётся гадать, сможет ли это продолжаться долго. Душно. Они хотят домой. Мысли об этом с каждой секундой становятся всё менее реалистичными.       — Хосок, есть проблема, — морщится Тэхён.       — Есть что-то хуже той задницы, в которой мы сейчас находимся?       — Я очень хочу пить, но это — хуйня, потому что сильнее всего я хочу ссать. Я уже почти не могу терпеть.       — Я тоже. Молчание… Они осторожно осматриваются и понимают, что поблизости нет никаких ёмкостей.       — Под передними сиденьями была бутылка, но мы туда не полезем, — шепчет Хосок, повернув голову, анализирует, видя перед собой лишь одеяло. — Даже медленно, даже если только рукой попытаться дотянуться — нет. Окна спереди не затонированы, напоминаю, если один заметит хоть какое-то движение — нам пиздец. Достаточно манекена под машиной, и это уже риск.       — И что ты предлагаешь?       — Обоссаться, — спокойно отвечает Хосок. — Есть другие варианты?       — Блять, это… ужас. Ты на мне лежишь, давишь на мочевой.       — И? — Хосок начинает раздражаться, приподнимается и смотрит на Тэхёна, вскинув брови. — Мне слезть, выйти, договориться с мертвецами, чтобы они дали тебе минутку, а потом дальше продолжили идти?!       — Мне на тебя поссать?!       — Можешь на меня, можешь на пол. Как хочешь.       — Блять, ну это тоже пиздец… — шикает Тэхён со смирением. — Только не на пол, я не хочу ещё и лицом мочу собирать, меня и так уже тошнит. Давай как инвалиды — под себя, в штаны. Зато без движений, пол будет сухой хотя бы.       — Ну давай. Я тебе сразу сказал. Хосок выжидает, пока лежит сверху. Ему, откровенно говоря, уже на всё плевать, а вот Тэхён ёрзает и мнётся, волнуется.       — Ну чего ты там? — спрашивает Хосок, понимая, что напарник никак не решится. — Хочешь, вместе обоссымся? Одновременно.       — Хочу, мне хотя бы не так стрёмно будет. Хосок кладёт голову на плечо Тэхёна, уткнувшись в шею, старается на него не смотреть. Младший смущается, наверное, как можно об этом думать сейчас? Глупости какие-то.       — Ну ты как дитё, давай на счёт три: раз, два, три. Ничего не остаётся, кроме как расслабиться, закрыть глаза и облегчиться друг на друга под рычащих шествующих мертвецов снаружи. Их брюки стали мокрыми и тёплыми. Стыдно, но теперь намного легче выносить происходящее.