баланс

      они сидят на кухне де шривера. он, как обычно, заварил чай и достал конфеты. молча, словно им совсем не о чем поговорить, они пьют обжигающий горло напиток, прожигая друг друга взглядами.       херботс нарушает столь приятную для их паники тишину.       — тебе не кажется, что мы слишком разные?       — ты снова давишь на меня за то, что я пью чай с сахаром?       — я серьёзно.       — да, я ем конфеты со сладким чаем, но я не виноват, что так вкуснее.       — шривер, - херботс вздыхает и ставит кружку на стол, - я серьёзно, ты не понимаешь?       — что в твоей голове? что тебя волнует, вилли? – младший облизывает губы и проводит пальцами по отросшим, тёмным волосам. он разглядывает любимое лицо, водя пальцами по столу. волнуется.       тишина возвращается в комнату, приятно окутав обоих. в ней комфортно первые десять минут. дальше они начинают себя сжирать.       — я боюсь признаться, что я влюблён в тебя.       зеленоглазый медленно моргает и склоняет голову вбок. он теребит в руке фантик от конфеты, любимой конфеты херботса, кстати, и наблюдает.

я дал цену чувствам, и теперь ищу, что бы мне купить. у тебя есть моя преданность. и, это правда, иногда я тебя ненавижу, но я не хочу ругаться с тобой.

      — почему?       — потому что это неправильно. я не знаю тебя, а ты не знаешь меня.       херботс прожигает в нём дыру. младший не поднимает взгляда, смотря в стенку над плитой и сжимая зубы, выделяя скулы и линию челюсти, играет жевалками.       он такой красивый.       — мы как противоположности, де шривер.       тот усмехается, смотрит в сторону, закусывая внутреннюю сторону щеки, и дерёт ногтём указательного пальца большой. ему неприятно это слышать, херботс в курсе, он облизывает сухие из-за волнения губы и моргает ещё медленнее, чем обычно.       — ты ведь говоришь неправду, и знаешь об этом, детка.       старший разглядывает его лицо, будто впервые видит. ему всего восемнадцать, от него не ожидаешь такой мудрости, крепости ума и смелости. но виллему кажется, что он, в свои двадцать, максимум обиженная жизнью восьмиклассница, а де шривер – умный и взрослый мужчина, которому такой, как он, и не нужен вовсе.       ага, как же.       — я правда так думаю.       — ты так не думаешь, вил, я же вижу. да и к тому же, противоположности притягиваются, разве нет?       херботс молчит.       — я знаю тебя, а ты знаешь меня. мы оба в курсе. почему ты так говоришь, малыш?       кудрявый лишь прикрывает глаза. он закрывает лицо руками, чувствуя подступающие слёзы. шривер в очередной раз прав, они правда знают друг друга целиком и полностью, на все сто процентов, словно созданные из осколка одной звезды. прекрасно дополняющие друг друга. они помнят и любимый цвет, и самый ужасный фильм, выводящий из себя, и с кем кто сидел в школе, каждый год. херботс всегда был для младшего недостижимой мечтой, но сейчас они здесь.       а виллему просто страшно признаться, что он полюбил кого-то, и этот кто-то любит его в ответ.       младшему перехватывает дыхание. он встаёт со стула и садится на корточки перед любимым человеком, кладя одну из ладоней ему на колено. второй рукой он старается убрать руку херботса от лица.       — посмотри на меня, виллем.       он молчит, лишь всхлипывая.       — посмотри. пожалуйста, вилли.       херботс послушно убирает руку и смотрит, заплаканными, большими глазами, чувствуя, как вниз по щекам катятся солёные дорожки.       он всегда ненавидел плакать, но делал это слишком часто.       — я люблю тебя, – младший начинает неожиданно, он немного хрипит и берёт обе руки в свои, покрывая поцелуями костяшки. он смотрит точно в чужие глаза, – от самой макушки твоих кудрявых, мягких волос, которые ты любишь мыть шампунем с лавандой, до самых пальцев ног, где ты больше всего боишься щекотки. я знаю каждый миллиметр твоего тела, а ты тысячи раз пересчитывал родинки на моей спине и целовал родинку на щеке. я всегда вижу, когда плохо тебе, а ты знаешь, когда плохо мне. я вижу, когда ты еле сдерживаешься, чтобы не заплакать, а ты прекрасно видишь, что меня грызёт что-то внутри и я вот-вот сорвусь. мы единое целое, понимаешь? когда-то давно, возможно, мы были кометой или звездой, расколотой на две части и очутившейся на этой планете. и я отказываюсь жить, если рядом не будет тебя, моей звезды.       херботс всё ещё плачет, но немного улыбается, самую малость, смаргивая слёзы.       — ты давно такой романтичный в свои восемнадцать? – он всхлипывает, облизав сухие губы, и шмыгает носом.       шривер кладёт ему свою голову на колени и обнимает за ноги. старший немного поглаживает его по волосам, а потом неожиданно, даже для самого себя, шепчет, ожидая взгляда любимых глаз.       — поцелуй меня так, как никогда и никого не целовал.       младший приподнимает голову, кивает, смотря влюблённо, словно прожигая в нём дыру, и встаёт на ноги. он наклоняется, взяв чужое лицо в свои ладони, проводит пальцами по ушам и щекам и одаривает губы поцелуем. таким нежным и глубоким, долгим и чувственным, что херботсу не остаётся ничего, кроме как обвить чужую шею руками и наслаждаться моментом.

это испытание для моего терпения. есть какие-то вещи, о которых мы никогда не узнаем. ты солнечный свет, ты соблазнитель. я рискую, я сдаюсь.

      солнышком всегда называли херботса, но единственное, что освещало его жизнь – это виллем де шривер.       сейчас, вися на его шее, задыхаясь от поцелуя и любви, которую он чувствует в своей груди, словно наконец распустившийся бутон красивого, самого нужного для его лёгких цветка, он это прекрасно осознает.       — займись со мной любовью.       его подхватывают на руки, обвив ими так, словно желая спрятать от всего существующего мира. они оба улыбаются в поцелуй. глаза старшего немного влажные, заплаканные, но младший оставляет поцелуи и на них.       старший лежит на кровати, выгибаясь дугой под нежные поцелуи младшего. его губы такие горячие, прикосновения обжигающие, и хочется стонать в голос от каждого полученного чмока.       любить, оказывается, приятно.       кудрявого медленно раздевают, снимая с него футболку. опускаются поцелуями по всему телу – впервые за долгое время нежно, долго, заново исследуя каждый миллиметр кожи – херботс тоже стягивает с него футболку, проводя по смуглой коже, и смотрит в глаза, счастливо улыбаясь.       его снова затыкают поцелуем, расстегивая ремень на его джинсах и снимая их вместе с бельем. младший резко оказывается снизу, его джинсы точно так же улетают куда-то вместе с бельём, и старший вновь оказывается внизу.       шривер достаёт из-под подушки смазку – после их первого занятия любовью она всегда лежит там – смазывает два пальца, покрывая поцелуями шею и наслаждаясь тихими, какими-то новыми, более доверительными стонами, и наблюдает за покрасневшим лицом своего мальчика.       — ты такой красивый.       херботс лишь улыбается, но издаёт сдавленный стон, чувствуя, как на его дырочку нажимают указательным пальцем и вводят его внутрь, совсем неглубоко для начала. он постанывает, привыкая, царапая руками широкую спину и крепкие плечи, после нажимая рукой на затылок и притягивая в поцелуй.       он готов спустя около десяти минут. он призывно разводит ноги, но младший укладывает их на свои плечи – это очень интимная поза – оставляет на одной из ног дорожку поцелуев и подстраивается, медленно входя.       в нём двигаются размеренно, плавно, не прерывая зрительного контакта и оглаживая его тело подушечками пальцев, так нежно и сокровенно, что херботс задыхается. ему хорошо, он поджимает пальцы на ногах и широко открывает рот, изгибаясь в спине. он чувствует, насколько сильно его любят, знает, что шривер хочет его во всех смыслах, и от этого так тепло на душе.       спустя некоторое время младший нависает сверху, заставляя обвить ногами бёдра, и двигается ещё медленнее и глубже. их дыхание смешивается, одной рукой шривер находит опору в виде матраца у лица херботса, а другой оглаживает его кудри. то, как постанывает зеленоглазый – восьмое чудо света для него. руки старшего на чужой спине, на ягодицах, в волосах – он хочет касаться его, словно боится, что он вот-вот пропадёт, исчезнет, как самый волшебный, желанный сон. они стонут друг другу в рот, тяжело дышат, сбиваются в своих движениях, но не на секунду не перестают смотреть друг на друга.       они кончают одновременно, и херботс готов поклясться, что это лучший секс лучшее занятие любовью в его жизни. шривер упирается своим лбом в чужой, оставляя поцелуи по всему лицу, все ещё оглаживая кудри. они дают себе немного времени для того, чтобы отдышаться.       сейчас херботс лежит на чужой груди, крепко-крепко прижимаясь всем телом, и выводит понятные одному себе узоры на любимой коже. младший перебирает любимые кудри и довольно улыбается.       — вил?       — да, малыш? – шривер почти уснул от приятной ласки.       к чёрту.       он слишком долго врал самому себе.       — я тебя тоже люблю.

мы найдём баланс. мы будем в порядке. у нас всё будет хорошо