Зарисуй меня

      Он ни на секунду не разжал его кисть на протяжении ещё нескольких часов, отказываясь принимать истинный исход. Бокуто не чувствовал совершенно ничего, внутри была полная опустошённость, мозг не воспринимал действительность, всё казалось каким-то сном с затуманенным сюжетом. Странное чувство. Он всё ещё видел его некоторое время, всё ещё надеялся, что приборы ошиблись и Кейджи вот-вот откроет глаза. Он не отрывал взгляд от парня, пока врачи не настояли покинуть палату, поговаривая что-то вроде: "нам очень жаль, примите наши соболезнования." Было тяжело, очень тяжело, особенно впечатлительному Котаро. Сейчас его чувства будто заморозились, лицо не выражало никаких эмоций, и парень медленно проходил по больничным коридорам, не замечая ничего, что происходит вокруг него. Голоса людей звучали как-то приглушённо, а лица расплывались. Голова кружилась. Ещё чуть-чуть, и он бы с грохотом повалился на пол, если бы не удержавшая его в последний момент женщина. Она посадила Бо на ближайший диван и села рядом. Вид у неё был измученный и уставший, она явно не спала несколько ночей, о чём свидетельствовали синяки под глазами. Не собранные, взъерошенные, кудрявые, тёмные волосы, Котаро поторопился, назвав её женщиной, перед ним сидела девушка, просто немного уставшая.       – Ты в порядке? – спросила она, пытаясь вернуть Бокуто в реальность.       – А? Да, в полном, – мигом соврал он.       – Я тётя Кейджи. Знаешь, я понимаю, как тебе сейчас тяжело, поэтому не буду задерживать, просто хочу передать то, что позволено видеть только тебе.       Парень немного оживился, окинув девушку вопросительным взглядом. Брюнетка протянула доигровщику спортивную сумку Акааши, оттянув молнию, изнутри показались сохранившиеся жёлтые обложки.       – Пожалуйста, береги их.

***

      Придя домой, Бокуто откинул в сторону все вещи, кроме той сумки, её он бережно уложил на мягкое кресло. Заварив крепкий зелёный чай с добавлением свежей мяты и капли валерьянки, он достал все шесть оставшихся жёлтых книжек. Усевшись в кресло и сделав небольшой глоток, он открыл первую страницу. Это был скетчбук, в котором были самые первые пейзажные картины, во время создания которых присутствовал и сам Бокуто. "Увядающее поле", "Лавандовый парень", невольно нахлынули воспоминания. Но перелистывая страницу за страницей, Котаро не мог не обращать внимание на зарисовки маленькой больной девочки, и записи на обратных сторонах листа.       – У него такой аккуратный каллиграфический подчерк, – "почему я не замечал этого раньше?"       Бокуто остановился на двадцать первой странице, где был изображён его портрет, а рядом в приближённом варианте его глаза. Каждый блик в зрачках совы был старательно прорисовал, каждая ресничка, тени. А на обратной стороне подпись: "Наверное я никогда не смогу сказать вам тебе это вживую, не такой я человек, чтобы прямо в лоб говорить кому-то, насколько он может быть мне дорог, не могу сказать тебе прямо в глаза, насколько их янтарный блеск завораживает моё, наверное, всегда такое холодное сердце. В них отражается свет заходящего за горизонт солнца - они пылают огнём, такие яркие, будто цвет взят с акварельной палитры, с добавлением лёгкого золотистого блеска. Такие прекрасные."       Котаро всегда говорил ему всё напрямую, он не боялся высказывать то, о чём думает. Но Кейджи не успел ответить ему тем же. Он не успел сказать всего того, что было записано в этих скетчбуках, что Бокуто был единственным человеком, которого он хотел рисовать, что он всегда удивлялся его взрывному характеру, что он всегда хотел потрогать его уложенную причёску, и что ему больше нравилось, когда волосы Котаро были растрёпанны. Брюнет всегда сторонился общества, не любил людей, и только Бокуто удалось переступить через тот барьер, что выстроил перед собой художник.       Парень перелистнул страницу, неловко смущаясь от того, что читали его зрачки, и тихонько всхлипывая от того, что он не смог услышать этих слов из уст брюнета. И снова небольшой портрет улыбающейся совы, а рядышком портрет весёлой сестры, и рядом с каждым был рисунок небольшого огня. В сердце Акааши поселилось два огонька, один медленно погасал, пока окончательно не потух, и второй, что смог заслонить пустоту от первого и не дать всему организму умереть от холода внутри. Этот пожар согревал душу Кейджи, и он всегда был рядом.       С портретами дорогих для Кейджи людей чередовались и обычные зарисовки его повседневной жизни. Его пустая с утра аудитория, одинокие парты, кружка с чаем, вид из окна, иногда ночной, иногда утренний, скетчи глаз и кистей рук. Он зарисовывал чуть ли не всё, что казалось ему необычным, симпатичным и хоть чуть-чуть привлекало внимание. Бокуто вспомнил, как художник говорил, что хочет зарисовать в этих жёлтых книжках всё, что происходит в его жизни.       Следующая страница.       На ней не было зарисовки, она была исписана и с передней и с задней стороны. Сделав большой глоток ещё горячего чая, Бокуто принялся читать.       "11 марта 23:54 И так, сейчас будет что-то вроде моего нытья, звучит ужасно, никогда бы не подумал, что буду писать такое, но видимо сознание завело меня в тупик, и я хочу, чтобы ты знал некоторые вещи, Бокуто. (Надеюсь тебе никогда не придётся это читать) На самом деле я просто перестраховываюсь, чтобы в случае чего, ты не оставался в неведении. Я просто чувствую, что что-то не так. Будто мёртвый холодок дышит мне прямо в спину, и он всё ближе и ближе с каждым чёртовым днём. Возможно мне пора обратиться к психологу, кто знает.. Мой отец ушёл от нас с матерью как только узнал о её беременности, а она же разбилась в автокатастрофе когда мне исполнился третий год. Все отвернулись от меня на какое-то время, я был совершенно один, и только тётя, у которой на тот момент тоже никого не было, забрала меня под своё опекунство, и просто была рядом, помогала. Я обязан ей буквально жизнью. В какой-то момент у неё появилась дочь, и на пятый год её жизни врачи поставили страшный диагноз. Её отвезли в больницу, и выявили рак. Нужна была неподъемная для нас сумма. Ей оставалось жить не больше двух с половиной лет. И тогда я стал рисовать, рисовать её лицо каждый день, особенно были важны самые первые мои нелепые зарисовки, на которых болезнь ещё не приносила ей мучений и страданий, и она искренне улыбалась и позировала мне. И с каждым днём писать её маленькое угасающее личико становилось всё невыносимее. Но ради тёти я делал это, уж слишком многое сделала для меня в жизни эта девушка."       Бокуто сглотнул подступающий к горлу ком, продолжая перелистывать страницу за страницей, читая записи за записями. Какие-то из них были совсем короткие, к примеру: "сегодня был ужасный день и я очень хочу спать", "Бокуто снова водил меня посмотреть на природные красоты, это действительно помогает моему вдохновению вернуться", "сегодня было замечательное утро". Под некоторыми зарисовками Акааши философствовал, под некоторыми расписывал, как прошёл его день, а некоторые не подписывал вообще. Но под каждой работой он оставлял свою красивую роспись - она была похожа на каллиграфическую заглавную букву А с нижним подчёркиванием.       И так Котаро прочитал и просмотрел каждую страницу, пока не дошёл до самой последней записи, просто записи, без всяких зарисовок или небольших скетчей.       "24 марта 1:27 Я не понимаю, что со мной происходит. Я буквально оттолкнул от себя всех людей. Бокуто пытался сделать как лучше, а я сказал ему уходить. Связано ли это со смертью Тэкахики? Не думаю. Хотя... В чём же дело? Зачем я сейчас веду этот бессмысленный монолог с бумагой... Бокуто хотел было сделать ещё один нервный глоток, но жидкость в кружке опустошилась ещё при чтении цитат, которые сочинял Акааши пять страниц назад. Руки Котаро дрожали, наливая вскипячённую воду в фарфоровую ёмкость, он понимал, что читает сейчас записи, которые художник делал буквально день назад. ...чувство того, что за мной кто-то следит не покидает ни на секунду. Когда я куда-то иду, мне всегда кажется, что меня кто-то преследует. Чувствует моё сердце, что добром это не кончится, именно поэтому я сейчас пишу это. Просто знай, я готов к этому, как бы тяжело не было признавать тот факт, что я больше наверное никогда не увижу эту безумную улыбку, никогда больше не окунусь в янтарный блеск твоих больших выразительных глаз, что... больше никогда не нарисую тебя..."       Если до этого момента Бокуто старался держать эмоции под контролем, хотя он даже не пытался, ведь чувства будто заморозило на некоторое время и парень ощущал только глубокую опустошённость, растерянность и беспокойство, то сейчас, крепко стиснув зубы, он пытался сдержать подступавший поток обжигающих кожу слёз. ... В любом случае мои предчувствия и беспокойства могут оказаться ложными и ты никогда не прочитаешь то, что я сейчас пишу, и мы действительно начнём жизнь с чистого листа в Норвегии. Говорят там сильная волейбольная сборная, уверен ты попадёшь туда и поразишь всех своей игрой, а я буду рядом, смотреть на тебя с трибун и говорить всем, что знаком с этим потрясным парнем. Я же продолжу писать, и буду писать тебя, пока жизнь не лишит меня этой возможности. И так, следующую запись я сделаю уже в Норвегии. И следующую зарисовку естественно."       И это были последние написанные им слова. Он поставил точку и больше никогда не начнёт с заглавной буквы.       Бокуто закрыл жёлтый блокнот и отложил его в сторону, схватившись за голову он крепко сжимал волосы. Всё, о чём он думал, так это то, что так не должно быть.       – Этого не должно было произойти...       Котаро и подумать не мог, что эти галактики в глазах сеттера погаснут так быстро. Что то, что случилось вообще возможно. Да, он прекрасно знал, что людям свойственно умирать, и каждый когда-нибудь столкнётся с этой неизбежной участью, но чтобы так неожиданно и быстро, и именно с ним...       – Почему...       Он задавал себе всё одни и те же вопросы: "Почему не ценил? Почему не задумывался? Почему относился ко всему так легкомысленно, когда вокруг происходят такие серьёзный вещи? Почему не поинтересовался сразу? Почему сжёг самое ценное? Почему не уберёг?"       Каждый последующий вопрос был мучительней предыдущего, и ни на один из них Бокуто не мог дать ответ, он лишь корил себя за все сделанные и не сделанные действия.       – Глупец...       И вот он снова открыл последнюю страницу, перечитывая её содержимое. И тут наткнулся на еле заметную строчку в самом углу, которую растерянные глаза не заметили при первом прочтении.

"Ты отразился на этих листах светлым воспоминанием, Бокуто"

      – Ты отразился светлым воспоминанием в моём сердце, Акааши.