Флегматичность длиной в пару затяжек.

      Внутри что-то навязчиво скреблось, и пальцы легонько стали потряхиваться, как только он отпустил гитару, по мере возможности ставя ее на стул как можно аккуратнее; от бесперебойного пьянства ли, выходящего за грань двадцать четвертого часа на новый суточный круг, или от недавней рюмки пылкой водки, что была выпита забавы ради и пары капель ее, что всё ещё кусались на слизистых после очередной глупой идеи, заставляя раз от раза рвано втягивать воздух и, в попытках избавиться от зудящего чувства, тереть нос, непроизвольно жмурясь.       Три стула, два человека, одна кровать и четыре ноги, коробки из-под пиццы (вроде две, а вроде и три), сложенные с «n-ным» количеством бутылок где-то на полу — простая математика вроде, но стоит взять это в скобки и умножить на растворенные в крови промилле, вычесть мниный самоконтроль и поделить на двоих, как числа—вещи начинали путаться в голове, как путались в воздушных парафизах* два пьяных тела, и расчеты становились бесконечно бесполезными, пока они оба тупили меж недвижимости окружающего их мира и друг друга. Под ладонями сотни тысяч переплетённых нитей в неразрывной мягкости черной ткани, и хотелось касаться, но они все ещё были в поле зрения камеры, всё ещё двигались в равномерности частоты кадров, и струны дрожали, правда не те, что гитарные, а другие — вплетённые меж мышц и кровеносных сосудов, «душевные», нервными импульсами отдающие покалыванием в кончиках пальцев и затишьем в собственном разуме.       Стагнация* на пару секунд, уплывающих мимо внимания, и мягкая чернота, наконец, ускользнула из-под светлых — на контрасте — пальцев, вперёд, огибая угол кровати, так грациозно, и боже — анданте! — одно тело наиграет другому симфонию в неторопливом темпе, но это будет чуть позже*, а пока — пару шагов вслед, задевая светильник в неаккуратности хмельной поступи, пару шагов вслед — на балкон, к холодному воздуху ноября и отрезвляющим порывам ветра.       С таким же успехом можно было курить прямо в комнате, в спальне, прямо — в постели, самозабвенно стряхивая пепел на пол и медитируя с палочками никотиновых благовоний* — потоки воздуха врывались через открытое окно, снося полупрозрачные ручейки дыма обратно, в сторону расслабленных лиц, прикрытых глаз и улыбок лишь уголками губ, в сторону закрытой балконной двери, спокойного жёлтого света за пластиковым стеклом и тепла. В голове становилось больше места да и комок застоявшихся «подградусных» мыслей начинал незаметно таять от тления сигареты; остановка, перерыв на бездумье в раннем вечере поздней осени, полминуты на рестарт и согретая человеческим телом чужая ткань.       Тактильность — пальцы скользнули по рукаву, распрямляя крупные складки, проехались выше, через согнутый локоть, к плечу, и всё ещё не смотря в глаза — вдруг зажмуриться от терпкого дыма в лицо, что выдохнули с такой вероломной и такой ленивой игривостью.       Не дышать — или, напротив, — вдохнуть так сильно, чтобы прочувствовать весь спектр запахов на частично потерянное обоняние (агрессивная водка все ещё неприятно пощипывала в носу); пахло перегаром, и аромат отнюдь не церковного фимиама* вплетался в осветленные пряди, но Влад дышал — и все мешалось в рассудке: спирт, табак и редкие нотки парфюма в изгибе шеи с примесью перспираций*; словно попперс*, только без химии, но от того не менее действенный и головокружительный.       Медлительно — и сигарета выскользнула из пальцев, пока он в затяг целовал чужие губы, такие же горькие, с привкусом всех тех запахов, что он чувствовал тремя секундами ранее. Никотиновая флегматичность, кроткость эмоций и нежное тление изнутри — никакого пожара, только спокойствие растекалось по венам теплом и согревало в прохладной балконной тишине.       Сдержанность — на грани с бесстрастием, но с такой упоенной осязательностью* — пальцами на скулах, пальцами — по ткани, и пепел приземлился на джинсы, когда рука дрогнула, когда рука — отпустила, передала в чужую сигарету, и шумный выдох стал апофеозом* туманного поцелуя — невкусного, серого, сухого, но такого отчего-то нужного, спонтанного, но такого продуманного наперед, точнее, уже на «назад».       Пару затяжек в негласности на двоих в одной сигарете — молчаливая минута проходит незримо, и окурок находит конец, когда его тление тушат о дно пепельницы одним коротким и сильным движением.