Нам с тобой

      Первый курс, бабье лето, куча незнакомых и неприятных людей. Это всё, что крутилось в голове Ромы в сентябре. Он не хотел ни с кем знакомиться, он не хотел этих приставучих недо-товарищей, которым от него нужна будет домашка и возможность занять пару копеек на газировку из автомата.               Но что-то дёрнуло его в тот вечер пойти на студенческий концерт, организованный старшекурсниками для новеньких. Круговорот лицемерия в природе – будто старшим вообще есть дело до младших. Рома даже попытался выглядеть опрятнее – напялил на себя самую красивую рубашку, но достаточно длинные кудри не трогал, потому что уложить их в достойную, или хотя бы не нелепую причёску никогда не получается.              Роме пришлось сесть на первый ряд, потому что задние ряды были заняты смышлёными студентами, пришедшими сюда пораньше ради бесплатной газировки и знакомств. Из-за того, что заниматься парню было нечем, он разглядывал некое подобие сцены.              Там были парни. Один – высокий, черноволосый и симпатичный, но ничего особенного; второй – низенький, с кудрявыми волосами и смешным лицом. Третий парень стоял спиной к залу, устанавливая какую-то часть музыкального инструмента, но у него были обесцвеченные волосы и крепкая спина, которую было видно даже через футболку.              Когда он повернулся лицом к своим друзьям, Рома облизал губы. «Красивый» - пронеслось у парня в голове. Он смотрел изучающим, пристальным взглядом, не стесняясь, «всё равно и не подумает сюда посмотреть». А он посмотрел.              У парня были зелёные глаза, красивый шрам у брови и прекрасная родинка на щеке. Рома смущённо отвел взгляд, как только почувствовал такой же изучающий взгляд на себе, теперь смотря на свои ногти. Концерт начался тогда, когда зеленоглазый парень взял в руки микрофон. От его голоса Рома дёрнулся – красивый, хриплый и глубокий. На сцену к парням вышла девушка, которая будет петь, но взгляд от беловолосого оторвать вновь было сложно. Хоть живой Сталин выйдет – Рома всё равно будет смотреть на него.              Парни сыграли пару песен, что-то вроде «гимна» университета; потом – модные на то время песни, которых Рома не знал. Этот барабанщик с невероятным рвением отыгрывал все свои партии и выглядел превосходно. Напульсники, красующиеся на его руках, были чёрными: они подчеркивали его смуглую кожу, контрастировали с белыми волосами и выглядели очень красиво. Рома не думал, что подобные вещи вообще могут смотреться на ком-то так привлекательно.              После небольшого перерыва в пять минут и нескольких глотков газировки, которую он принял от малознакомого преподавателя (кажется, это была «Буратино»), концерт продолжился. В этот раз была песня группы «Кино» - названия парень не знал, но то, как беловолосый двигался с палочками в руках, отыгрывая свою партию, заставляло его вслушаться. Старшекурсник сидел с закрытыми глазами и закусанной губой, и получал самое настоящее удовольствие от своей игры и песни, которую он играет. Фанат.       Как только концерт кончился, началась какая-то неясная часть с преподавателями, и большая часть студентов решила уйти. Судя по всему, все инструменты были университетскими, потому что парень забрал лишь палочки, а остальные оставили свои инструменты на местах. Барабанщик остался со своими друзьями, и, нехотя, Роме пришлось выйти из зала, так как ему нужно было зайти к преподавателю, не участвующему в этой вакханалии, и взять пару книжек.              Роме нравилась специальность, на которой он учится. Без внимания не оставалось и то, что теперь культурологи, да и в целом творческие люди были нужны. Он бы не смог жить здесь в ту пору, когда многих поэтов и писателей высылали из страны или отказывались печатать их произведения за то, что их позиция различна с позицией партии. Рома не выдержал бы вечной пропаганды труда и работы ради построения коммунизма.              Забрав книги у преподавателя и еле поместив их в рюкзак, Рома направился к выходу из университета. За воротами он увидел его одного – барабанщика, с сигаретой в руках, палочками, торчащими из заднего кармана джинсов, в кожаной куртке и немного потрёпанных, но красивых ботинках. Рома сглотнул и отвёл взгляд в сторону, надеясь, что он просто сможет пройти мимо и остаться незамеченным, но…              — Привет. Понравился наш недо-концерт?              Рома остановился, облизав губы, и посмотрел в глаза парню. Тот, словно специально, выдыхал дым, смотря на него в ответ.              — Да, было неплохо. Хорошо, что вы занимаетесь организацией таких вещей для университета. Это здорово, — Рома кивнул, словно в подтверждение собственных слов, и слабо улыбнулся, оглядывая парня ещё раз.              — Я Саша, — он протягивает руку, зажав сигарету между губ.              — Рома, — он пожимает протянутую руку и почти сразу отпускает её, но улыбается чуть шире.              — Тебе же сейчас домой? На каком автобусе? — Саша тушит сигарету, после выкидывая её, и смотрит парню в карие глаза. Рома почти сразу отводит взгляд, смотря на здание университета. Почему рядом с ним чувствуешь такое смущение?              — Двадцать седьмой.              — Мне тоже. Поедем вместе? — Саша дружелюбно улыбается, оглядывая парня в мешковатой одежде с ног до головы и задерживая внимание на проколотом левом ухе. – Красивая серёжка.              Рома пытается сдержать смущённую улыбку.              — Спасибо… Конечно, поехали.                     До автобусной остановки парни шли молча. В глаза светило предзакатное солнце, и Рома постоянно жмурился. Жаль, что солнце уже почти не грело – шар просто горел в небе, порой доставляя неудобства. В тишине было лишь отчасти неловко; больше Рома чувствовал комфорт. Саша благодарил звезду в небе за то, что она слепит парня и позволяет ему оглядывать младшего.              — На кого ты учишься? — Саша постарался нарушить эту тишину, как только они дошли до остановки. Перед ней был сквер, на который Саша и смотрел, пока Рома не встал перед ним.              — На культуролога. А ты? — Рома склонил голову вбок, поправив кудри, и внимательно смотрел на Сашу.              — Искусствовед.              Саша достал из кармана пачку сигарет, облизав губы. Он стал вертеть её в руках, смотря на кареглазого.              — После красно-желтых дней начнётся и кончится зима, — Саша усмехается, видя недоумённое лицо Ромы. Тот приподнял брови. — Ром, ну ты чего. Цой ведь.              — Я особо не слушаю музыку, — Рома вздыхает, прикрыв глаза из-за вновь появившегося солнечного луча, слепящего в глаза.              — И даже Цоя? Ром, ты столько упускаешь.              — Да, но…              — Будешь слушать вместе со мной.              — А мы что, уже друзья? — Рома смеётся, смотря на серьёзное лицо Саши. Беловолосый улыбается, тихо смеётся в ответ, качает головой.              — Друзья.              Когда приезжает автобус, они садятся на самые дальние места – Рома у окна, Саша рядом, и начинают разговаривать. Обо всём и ни о чём одновременно. Любимый цвет Ромы – жёлтый, поэты – Пушкин, Есенин и Блок, прозаик один – Достоевский. Саша любит чёрный и красный, из лирики помнит только стихотворения Маяковского про Лилю и про паспорт. Саша больше любит слушать и играть музыку, чем читать книги.              — Кстати, недавно паспорт переделывал, — они выходят на одной остановке, и это очень приятное совпадение, — так мне имя туда неправильно записали.              — В смысле? — Рома смеётся, приподнимая брови.              — Я теперь не Александр. Я граф Александер, — парень делает какое-то дурацкое псевдокоролевское движение, что помнит из фильмов, и вновь заставляет Рому смеяться.              — Дурак.              Саша проводил Рому до дома, потому что им по пути. Договорились завтра встретиться на обеде в столовой и обменялись номерами.              С этого дня началась их история. С каждым днём они общались всё больше и больше. У обоих было отдельное от родителей жильё, что удивило. И пусть их квартиры не были очень большими, в них не было очень свежего ремонта и новомодной мебели, но в них было очень уютно. После учёбы часто они оставались или у Саши, или у Ромы, или брали велосипеды и катались по всему району. Конечно, были дни, когда им приходилось не быть вместе – сложные домашки, курсовые и прочая брехня, которая лишь трепет нервы.              Когда они были у Ромы – он читал беловолосому стихи, пытался приготовить что-то приемлемое (Саша всегда всё доделывал, потому что у Ромы не получалось и он раздражался), они смотрели телевизор, слушали музыку и иногда обнимались так крепко, что у обоих после болели рёбра.              У Саши они также готовили, также слушали музыку, также обнимались. Но квартира его была интереснее – всюду рисунки, разрисованные самим же Дризеном барабанные палочки, фотографии, три кожаные куртки и две джинсовки, что были полностью в нашивках. Роме всегда хотелось померить одну из них, хотелось забрать себе и носить. Не только потому, что это красиво, но ещё и потому, что это его вещь.              — Что за фамилия такая – Айзерманс?              — Сам не знаю. Евреи, вроде... Ты сам-то – Дризен! Что это вообще такое?              — Мать еврейка просто, ну. Не глупи.              — Саш!              — Что-то там про рыцарей и дворянский род. Я не знаю, как я сюда попал.              Уже сложно было представить день, в который у них не получится пересечься хотя бы на полчаса. Саша уже давно понял, что чувствует – нравится, хочется, любит, а что с этим делать – ума не хватает понять. Рома, очевидно, не безразличен так же – но в его голове всё сложнее, принять себя труднее, и поэтому иногда он старается отстраниться от Саши и у него никогда этого не получается.

Я родился на стыке созвездий, но жить не могу, Ветер двадцать метров в секунду ночью и днём. Раньше я читал книги, а теперь их жгу, Я хочу идти дальше, но я сбит с ног дождём. Я хочу быть с тобой.

      Был близок конец сессии. Весь учебный год, что они провели вместе, пролетел незаметно. Рома был невероятно счастлив, что у него появился такой невероятный друг, но хотелось бы и невероятного любимого в его лице. За Сашей всегда бегали девчонки, порой даже парни, и после концертов к нему тоже всегда пытались подойти и завлечь. Но Саша неизменно шёл к Роме.       Саша даже не помнит, когда влюбился – наверное, это случилось ещё самой первой осенью в момент, когда Рома почти спалил его кухню, желая приготовить овощи с курицей. Он выглядел так очаровательно, когда его кудри свисали на лоб и у него не получалось контролировать ситуацию. А ещё Рома собирал гербарий, и это невероятно поразило Сашу. Зеленоглазый никогда не встречал людей, увлекающихся этим, и, рассматривая его стопку альбомов с засушенными цветами, названия которых написаны рядом аккуратным почерком, вчитываясь в написанные таким же почерком любимые стихотворения, какие-то мысли и переживания, старший не прекращал улыбаться. Саша мог рассматривать это часами, проводя пальцами по композиции из сухих цветов и думая о том, какой этот парень талантливый. Рома всегда поддерживал, был рядом, ценил, слушал и высказывался, делился переживаниями, даже ходил с ним на скучнейшие репетиции. На день рождения Рома подарил Саше дорогущие барабанные палочки, и он понятия не имел, откуда у парня такие деньги, но заобнимал до хруста костей. Рома был рядом тогда, когда никто другой не был, и Саше было хорошо.       Саше ждать надоело. Ему хотелось признаться и либо потонуть в океане этих нежных чувств, либо закрыться в себе окончательно.

Когда в доме тихо, я слышу, как ты поешь; Я пытаюсь тебе подыграть, но никак не могу подобрать мотив. Засыпая, я вижу твои глаза, но они говорят мне "нет". Удивляюсь, как я еще жив?

Я хотел бы все время быть только с тобой: но пока я без тебя. И в душе моей темно. Любовь - это не шутка. Ты знаешь, я не шучу.

      Как только последние экзамены были сданы, почувствовался запах хоть и опоздавшего на месяц, но такого желанного лета. Саша уже придумал, где и как признается. Это будет концерт, в сквере, куда его пригласили сыграть в честь конца учебного года. Рома и так всегда смотрит на Сашу во время того, как тот выступает, но теперь он не будет сосредоточен, а будет смотреть ему в глаза. Да, признание Цоем, умнее Дризен ничего не придумал.       Рома всегда встаёт в первых рядах и одевается как можно красивее. Самые красивые рубашки, которые только получается найти, самые хорошие кроссовки, небрежно уложенные волосы (потому что Саша говорит, что ему это нравится), подвеска на шее, браслеты на руках. На концерты Рома всегда надевал обтягивающие джинсы, и конечно же не для того, чтобы понравиться Саше.       Играет «нам с тобой» группы Кино. Песня, которую они с Сашей заслушали до дыр, играли вместе на барабанах, пели, сидели на балконе. Рома улыбается, смотря только на Сашу и не ожидая взгляда в ответ, но сейчас зелёные глаза прожигают дыру в белой рубашке парня. Он оглядывает, жадно, сглатывает, после подпевая солисту. Рома не сводил глаз с Саши, Саша не отводил взгляда от Ромы.              Рома качает головой, улыбается, смотрит. Саша отыгрывает: эти напульсники, кольцо на пальце правой руки, чёрная рубашка с коротким рукавом, потрёпанные жизнью кроссовки, недавно покрашенные волосы… всегда сводят с ума.       

Нам с тобой: голубых небес навес Нам с тобой: станет лес глухой стеной Нам с тобой: из заплеванных колодцев не пить План такой - нам с тобой...

      Рома всё уже давно понял, да и Саша знал. Но именно этого толчка им не хватало, видимо. Всего-то песня Цоя!              — Как тебе? — Саша закусывает губу, когда всё кончилось. Он всё ещё сидит за барабанами, и смотрит на Рому. Бо́льшая часть людей разошлась по компаниям, но парни ждут, пока придут университетские и заберут инструменты (хорошо, что Саше не пришлось притаскивать свои барабаны, иначе его план был бы сломан сразу).              — Как всегда обворожительно, ты же знаешь, у тебя иначе не бывает.              Молчание. Молчание, которое так надоело любви, живущей в Саше так давно. Она уже давно пустила корни, так же, как и мысли о Роме, не отпускали перед сном и не пропадали утром. Саша вздыхает, перебирая одну из барабанных палочек меж пальцами, закусывает губу и поднимает взгляд, смотря на Рому.              — Я сейчас скажу кое-что, — Саша облизывает губы, — и если ты не согласишься, не бей, а просто уйди. Ладно?              — Саш, с чего бы мне уходить? — Рома пожимает плечами. Он уже знает, что сейчас услышит, знает, что ответит, и еле сдерживает счастливую улыбку. Саша вроде старше, а иногда такой глупый.              Дризен оглядывается, и, когда убеждается, что рядом никого, вновь выдыхает.              — Я тебя люблю. Не как друга, не как брата, не как вот это всё… люблю, как… — Саша старается подобрать сравнение, чтобы Рома оценил. — Как Маяковский Лилю любил! Люблю до дрожи в пальцах, люблю так, что колени подкоситься могут от одного твоего недовольного «ну Саш», когда я сделаю глупость, люблю смотреть на тебя, люблю слушать тебя, люблю, когда ты смотришь на меня. И я не хочу больше этого скрывать.       Рома улыбается. Улыбается счастливо, широко, потом смеётся, услышав сравнение с Маяковским, согласно кивает.       — Думаешь, я на первых аккордах песни и на твоём жадном взгляде не догадался, что ты хочешь мне сказать? Саш, — Рома подходит чуть ближе, поправляет его волосы, улыбается, — я тебя тоже очень люблю. Беспредельно.       Саша моргает, смотря ему в глаза. Ему правда не верится.       — Правда?       Рома кивает.       — Верь мне, и я сделаю всё, что ты хочешь, — Рома тихо напевает, подходя ещё ближе, зарываясь обеими руками в белые волосы.       — Верь мне, я знаю, нам надо быть вместе? — Саша бубнит, обвивая руками чужую талию и утыкаясь носом в грудь, крепко обнимая парня.       — И план такой, нам с тобой, — Рома тихо смеётся. Он стал чувствовать себя так расслабленно и спокойно в объятиях Дризена. Всё то, что мучило парня на протяжении такого продолжительного срока, ушло, оставив место крепким объятиям и любви.       

Нам с тобой и беда станет не беда

      Как им хватило терпения не зацеловать друг друга в автобусе, одному Ленину известно. Но их первый поцелуй случился за домом Саши: было поздно, никого вокруг, только они. Саша прижал Рому к стенке, смотрел ему в глаза, провёл своим носом по чужим щекам.              — Я так люблю, люблю, люблю тебя, Ром, — он шепчет, улыбаясь, и Рома улыбается в ответ, обвив руками чужую шею. Саша пялится на чужие губы. Рома хихикает.              — Целуй уже, Саш.              Губы Ромы обкусанные, сухие, но такие сладкие. Саша проводит пальцами левой руки по щеке, сползая к шее, переплетает языки, прижимает его тело к своему за талию. Младший сильнее обвивает чужую шею, привстает на носочки, целует долго-долго. Когда они отрываются друг от друга, они выдыхают, практически одновременно смотрят друг другу в глаза и улыбаются так широко, что болят щёки.              Консьержка, как всегда, уснула, так что ничего им не мешает продолжать целоваться в подъезде, пока они поднимаются на пятый этаж. Оторваться сложно, практически невозможно, но им обоим это и не нужно.              Звук захлопнувшейся двери, тяжелое дыхание, звуки чмокающихся губ. Саша заводит Рому в свою комнату, прижимая к стенке у кровати, и дрожащими пальцами расстёгивает его рубашку, чмокая по всему лицу. Рома тихо-тихо постанывает, потому что становится очень хорошо, и сам тянется руками к чужой рубашке, пытаясь сделать хоть что-то. Колени подкашиваются в момент, когда Саша утыкается носом в шею и оставляет дорожку мокрых поцелуев от линии челюсти до самых ключиц.              — Саш…              Сняв с парня рубашку и кинув её на пол, Дризен немного отходит, начиная раздеваться, но Айзерманс кладёт свои руки поверх его.              — Я хочу сам.              Старший кивает, послушно опуская руки, и Рома проводит указательным пальцем по пуговицам. Он медленно расстёгивает самую верхнюю и утыкается носом в щеку. Вдыхает запах, оставляя чмок на подбородке, и сползает губами на шею, заставляя Сашу издать хриплый стон.              Когда они остаются без верхней одежды, Рома ведёт Сашу к кровати, заставляя того лечь и ложась сверху. Они целуются, постоянно касаясь друг друга, шепча что-то тихое и невнятное. Младший тянется к ремню на джинсах беловолосого, но…              — Ром... Малыш. Я в ботинках, погоди.              Рома смеётся и чуть привстаёт, но не отлипает от парня. Он тянет его к полу, смеясь, и у Саши не получается развязать шнурки.              — Тупые ботинки!              Рома падает на пол, Саша виснет над ним, они смеются и целуются. Кудрявый оглаживает чужую грудь, после обеими руками зарываясь в волосы, а беловолосый пытается не упасть на своего парня, держась на руках.              Расправившись с ботинками, Дризен поднимает Рому на кровать. Нависает сверху, целует вновь, тянется к джинсам. Аккуратно стягивает их, откидывая подальше, вновь целует, оглаживая руками бёдра, спускается поцелуями по груди и торсу, оставляя несколько забавных чмоков на животе, вызывая у Ромы улыбку сквозь стон. Саша стягивает бельё с парня, поднимается выше, вновь прильнув к губам, пока Рома расстёгивает чужой ремень и пытается стянуть джинсы вместе с бельём.              Долгая растяжка, поцелуи по всему лицу, стоны и всхлипы. Рома сжимает кожу на спине старшего, тихо стонет, после – скулит, закусывает губы, выгибается, подаваясь на пальцы, оставляя следы от ногтей на обеих лопатках. Постепенно боль уходит совсем, и, когда стоны Ромы слишком довольные, Саша улыбается.              Презерватив на член Саши Рома захотел натянуть сам. Рома впервые дотронулся до чужого члена, и это заставило его покраснеть ещё сильнее. Закончив, Айзерманс разводит ноги в стороны, ложась на спину.              — Блять. Ты не должен выглядеть так.              Рома смущается, смеётся и облизывает губы. В глазах читается: «пожалуйста, сделай меня своим, я не могу больше ждать».              Первый толчок, сдавленный стон и новые царапины на спине. Саша ждёт, пока Роме станет легче, целует по всему лицу, поглаживает рукой по волосам и влюблённо улыбается.              — Я… я конечно думал, что это будет… - Рома откидывает голову назад, - х-хорошо… но чтобы настолько… Саша, блять, ты огромный.              Дризен лишь усмехается и целует в губы. В уже излюблённом жесте переплетает языки, мычит, проводя ногтями по бёдрам парня и вызывая сдавленный стон в собственные губы. Сам того не замечая, младший пытался двигаться навстречу, и Саша начал медленные толчки.              Хорошо. Горячо. Много. Невероятно. Приятно. Долгожданно. Любяще.              Саша целует шею и это кружит голову. Оттягивает мочку уха с сережкой, прикусывает ту, на которой серёжек нет. Рома оттягивает светлые волосы за загривок, целует везде, где дотянется влажно, жадно. Младший не сдерживает себя и оставляет засос - старший не уступает и поступает так же. Они задыхаются от поцелуев, от чувств, от возбуждения, от того счастья, что они нашли друг в друге.              — Я люблю тебя, Александер, — Рома улыбается, после издавая громкий стон с широко открытым ртом, — люблю так сильно…              — Я тоже люблю тебя, малыш. Мой милый Роман.              Рома кончает первым, когда Саша проводит пальцами по головке его члена. Саша кончает в презерватив внутри парня практически следом, прорычав в шею.              — Так хорошо.              Саше приходится нехотя встать с кровати, чтобы выкинуть презерватив. Он возвращается как можно скорее, укладываясь на груди любимого, крепко обнимая и вновь целуя.              — Ты чертовски красивый после секса, — Саша смеётся, смотря на парня.              — Ну Саааш…       

И я попал в сеть, И мне из неё не уйти! Твой взгляд бьёт меня, словно ток! Звезды, упав, все останутся здесь, Навсегда останутся здесь.