Сборник зимнего волшебства.

      Лёша проснулся и тихо подошёл к окну в спальне, повинуясь каким-то странным, но чересчур навязчивым мыслям. За стеклом фонарями светились улицы, а многоэтажки, наоборот, мирно дремали в ночной мгле.       «Что произошло в этом году?» — именно этот вопрос неожиданно чётко загорелся в сознании, утопив все прочие мысли в сонливой мгле: спать не давала лишь эта мысль.       Парень взобрался на подоконник, а затем, услышав осторожный тихий скулёж внизу, поднял на руки пушистое существо, уложив его на коленях поверх пледа.       Лёша задумчиво уставился в сумерки города, пытаясь найти ответ на неожиданный вопрос.       — Чего не спишь? — на другой половине кровати зашевелился Женя, сонно протирая глаза.       — Не хочется, — барабанщик блуждал взглядом по пустым в ночное время улицам, когда в свете фонаря заметил одинокую снежинку, вслед за которой на город стала осыпаться белая пыль.       — Что случилось? — Мильковский взобрался на подоконник, сев напротив и укрывшись противоположным уголком пледа.       — Жень, что ты помнишь важного в этом году? — взгляд блуждал в белой туче, что падала на город, словно где-то между снежинок запутался и всё не мог расправить крылья ответ на внезапный вопрос.       — Я встретил тебя. Самое важное, я считаю, — шепнул Мильковский, будто барабанщик был самой главной тайной его жизни.       — Помнишь наше знакомство? — воспоминания сами собой принялись накрывать сугробом, который постепенно превращался в тёплое пушистое одеяло, а события и подробности того дня рисовались всё отчётливее.       Да, оба помнили то весеннее утро, ещё покрытое тёмной пеленой таинственной ночи, когда асфальт был похож на сплошное грязное болото, которое необходимо было преодолеть в предрассветных сумерках. Каждый не мог забыть первое касание, спрятанное в приветственном рукопожатии, и долгий взгляд глаза в глаза, вызывающий какое-то странное тёплое чувство крыльев поверх куртки. Затем они ещё долго разглядывали свежие пятна грязи на собственной обуви, ощущая смущение, ползущее колкими мурашками по телу. А потом общение стало набирать обороты, приглушая застенчивость и позволяя узнать больше о новом человеке, рядом с которым хотелось лишь улыбаться. Оба помнили тихое, едва слышное признание, спрятанное в прохладной тени арки от летнего солнцепёка, и счастливый кивок в ответ, переросший в первые неловкие объятия.       — Знаешь, вечера на крыше были великолепны. Обещай повторить эту традицию вновь, как только снег растает? — Женя просит с искренней мольбой, и Лёша спешит пообещать, зная, что он обязательно это исполнит.       Едва солнце начинало медленно падать за горизонт, будто где-то там находилась мягкая кровать из облаков, в которой снятся лишь чудеса, оба шли на крышу, поднимаясь по шаткой лестнице всё увереннее с каждым разом. Здесь они иногда сидели до рассвета, молчали обо всём на свете и искали на небе созвездия, которые можно с блеском в глазах посвятить человеку рядом.       — Помнишь шорох листьев под ногами?       За окном тогда как раз наступала золотая осень, а под ногами уже расползались либо отсыревшие и сухие, либо едва опавшие и красочные листья. Оба с диктофоном гонялись за ними, чтобы записать этот отрывок природной музыки на память. Тогда было достаточно холодно, но ветер, что порывами срывал с деревьев листву, практически не ощущался, не блуждал по телу, пробираясь на поверхность кожи мурашками, вопреки казалось бы обычному явлению этой поры года. Казалось, что счастье грело изнутри.       — Знаешь, этот год и в правду был важным, Лёш. Но не стоит позволять воспоминаниям захватывать власть над собой настоящим. Мы идём в следующий год вместе, а значит всё в порядке, — Женя нашёл чужую руку, зная, что это действие намного важнее слов.       Этой ночью по подоконнику не стучали снежинки, и без привычного звука было крайне тяжело слушать тишину, но разговоры были лишь пищей для воспоминаний, которые могли бесцеремонно ворваться в жизнь и утянуть в мир фантазий из реальности, нагоняя панику и бессонницу. В следующий год они действительно идут вместе, а мысли в сознании начинают блуждать чуть тише, позволяя наконец осторожно погрузиться в сон.