Японское слово

      Честно говоря, становится жарко, но не от яркого света прожекторов, а от десятков цепких глаз, что смотрят на Арсения прямо сейчас, и будут смотреть через пару месяцев в записи. Ему не стыдно, но скорее очень неловко, что все в очередной раз согласились, что он тупой. Возможно, где-то в глубине души он уже ненавидит Тодоренко, но, хвала всем богам, чтобы вытащить из него гнев придется пробиться через стенку актерского мастерства и тысячи очаровательных (а порой и снисходительных на грани) улыбок.       Когда ребята начинают объяснять слоги, Арсений понимает, что загаданного слова он не знает. Ему кажется, что эту часть шоу давно пора переименовать в «Как заебать Арсения», потому что формулировки с каждым разом становятся все изощреннее и изощреннее. Впрочем, если уж и начинать менять названия, то сделать это нужно и для «Вечеринки», и для «Ресторана», и для «Свидания вслепую», и между прочим, его как-то сильно расстраивает, что на шоу ебать его хотят чаще, чем в жизни.       — Шибари́, — наконец произносит Арсений, и тяжесть сходит с его плеч, потому что ныне все взгляды обращаются к Антону.       Арсений понимает, что сделал что-то не так — все на него косятся, но и громко аплодируют. Угадал, значит, а в чем тогда проблема? И почему Антон выглядит так, словно сейчас перевернет к хуям их новостной стенд?       Тодоренко его поправляет, но Арсений, конечно, ничего не запоминает и только вместе со всеми смотрит на Антона, что в принципе логично, ведь Дима Позов отвечает за интеллектуально-мужскую часть, Матвиенко спец в обмене скрепок на жилплощадь, а Шастун, конечно, защитил кандидатскую по этим вашим Гарри Поттерам, аниме и Звездным войнам. Кто, как не он, лучше всего знает, что означает это хитровыебанное слово? Но Шастун еле заметно краснеет, пытаясь сделать вид, что не шарит.       Шарит, конечно, думает Арсений, и по глазам Антона понимает, что это, похоже, очередной сексуальный подтекст, а значит, ему не терпится узнать подробнее и следом попробовать. Голубые глаза сияют ярче выточенных аквамаринов, по спине Шастуна пробегают мурашки — такое чувство, что на него прямо за кулисами набросятся. Скажи спасибо, что не при импровизаторах, хотя все уже настолько привыкли, что перестали удивляться, оставили только шутки, куда ж без этого.       Отбивают финальную заставку. Паша говорит, что прощаться они будут в стиле очередного ебанного цирка, и Шастун под шумок сбегает, так незаметно и быстро, что ему первые секунды кажется, что план сработал. Но, Арсений по взглядам девушек-зрителей понимает, что кто-то из их команды привлекает больше внимания, чем он, а это, безусловно, сильно бросается в глаза, и тем более никуда не годится.       Арс ловит Антона в коридоре за рукав, останавливая и заставляя наконец уделить ему время. Антон сначала хочет противиться, но, посмотрев на такие счастливые глаза Арсения, — совершенно прекрасные, неописуемо любимые — закусывает губу, отворачиваясь на миг, затем вздыхает, сдается и тепло улыбается. Арс отпускает, а он начинает несколько нервно покручивать кольца на пальцах.       — Слу-у-ушай, — смущенно начинает Арсений (ага, как будто ему, блять, впервой просить нечто из ряда вон выходящее). — Я так глупо сегодня выглядел на шоу, — невинно смеется, словно ни к чему и не клонит, — Прости, что заставил вас так извернуться, но я прежде никогда не слышал о шибари́. А ты...Ты, как я погляжу, что-то знаешь.       Антон бы и хотел отрицать, но врать Арсению не может. Этому хитрому лису, у которого сзади словно хвост пушистый болтается, а ушки так и подрагивают от ожидания, ну нельзя ему отказать, даже если очень хочется, не получается. Само очарование.       — Ну, а кого же еще ты мог спросить. У Позова зубы лечить, с Матвиенко ржать, а Шастуна спросить про БДСМ, прямо как в прошлый раз.       — Так что за «шибари́»? — игнорируя ворчание Антона, спрашивает Арс.       — Поставишь ударение на правильную букву, расскажу, — продолжает поддевать Антон, смотря на Арса сверху вниз.       Арсений в ступоре думает пару секунд, затем исправляется и говорит правильно с лисьей улыбкой на губах. Антон краснеет и прикрывает рот. Сердце щемит от одного непроизвольного жеста, и он старательно давит в себе легкое возбуждение. Прокашливается в руку, стараясь не встречаться взглядом с Арсом, пока тот продолжает давить:       — Расскажи. Ну серьезно, Шаст.       — Практика японская, — выдает он. — Предполагает связывание особой техникой.       — А почему ты тогда покраснел? И все...смеялись? — все еще не понимает Арсений, сухое объяснение от Тодоренко-то он тоже слышал, а вот реакцию зрителей не уловил.       — А сам-то не догнал?       — Связывание...в смысле, на голое тело, да? Поэтому смешно?       Антон молчит, глупо смотря на Арсения.       — Интересный ты человек, конечно. Правильно Паша говорит.       — И не только интересный, — весело дополняет Арс, а затем подходит ближе, тянет за рукав, заставляя Антона наклониться, и почти шепчет: — А давай попробуем.       Антон тут же отшатывается, а немного погодя думает. И что его удивляет в этом предложении? Он его ожидал с самых «Новостей», потому и пытался слинять. Он смотрит на Арсения, наклоняет голову, а потом решительно произносит:       — Хорошо, — соглашается, и тут же деловито поясняет: — Смотри, есть два вида шибари: практика для души от Тодоренко и фетиш для извращенцев. Что тебя больше инте...А впрочем нахуя я спрашиваю...       Арс сияет. Антон растерянно чешет затылок, и, пожав плечами, спрашивает только:       — Когда?       Мимо проносятся ряды высоких темных деревьев. За небольшим грязным окошком едва видно убегающий лес, что никак не может поспеть за скорым поездом. Облака перерастают в светло-серые тучи, а небо меняет оттенок от ярко-голубого до бледного. В вагоне пахнет заваренным кофе — слышится, как стучит чья-то ложечка об кружку и тихие разговоры — и изрядно потрепанной газетой, что лежит на столе перед Антоном. Есть в этом какая-то романтика, меланхоличная, мистическая, графская, словно на пути в Питер заодно возвращаешься в девятнадцатый век, а быстрый Сапсан превращается в машину времени.       У Антона трясутся коленки. Да что там коленки — он никак не может перестать дергать ногами. Уже несколько раз поглаживал бедра вспотевшими ладонями — и все без толку. Он то вертел кольца на пальцах, то возвращался к статьям на телефоне, то брал в руки газету и пробегался глазами по строчкам, не понимая впрочем ни единого слова. Процент налога снова вырос? Парк какой там, черт его дери, закрыли? Выставка школьников? Чем бы голову не забивал, а волнение не шло. Он сам по себе был человеком нервным, и даже на «Громком разговоре» не мог унять дрожи всего тела (а в особенности, конечно, ног), а то всего лишь игра и шоу. Здесь же ситуация посерьезнее.       Антон поглядел на свою черную дорожную сумку, что стояла на соседнем сиденье. Ему повезло, что место так никто и не занял, потому как не очень хотелось оставлять свои вещи без присмотра, особенно когда в ней лежит пару мотков джутовой веревки, из-за которой он напрочь выбесил продавца секс-шопа. По словам мальчишки-студента еще никто так не доебывался до веревок, как Антон. Но что он мог поделать, если крученные хлопковые выглядели как декорации для домашнего фотосета четырнадцатилеток? Розовые, красные, черные — все как на подбор, аж в памяти живо вспоминались паблики анимешников с соответствующими постами, разумеется.       — Ну смотрите, есть вариант пожестче — из джута или льна, для самых отчаянных — из кокосовых волокон. Но лучше джут, он, так сказать, средний и самый популярный, хотя с ним надо осторожнее. Ваша дама....ам, простите, партнер приемлет боль? Если нет, то возьмите лучше хлопок. Он самый мягкий и комфортный по ощущениям. Да, может...       Но на том моменте Антон уже не слушал. Его «дама» каждый месяц получает двадцаток ударов шокером в предплечья и пятнадцать звонких хлопков мышеловок по ногам. Причем, если Антон и Сережа спустя два сезона осознали, что мазохизм не по их части, то Арс туда прямо просился, а Диме приходилось соглашаться, закатывая глаза. В общем, такими размышлениями Шастун и выбрал джутовые веревки. Ему показалось, что они будут лучше выглядеть на Арсе. А потом он покраснел прямо перед кассой с кредиткой в руке, не совсем понимая, почему так сильно парится, и с каких пор вообще стал эстетом.       Но дело этим не закончилось, и, как оказалось, посетить десяток секс-шопов и повыебываться в каждом из них было проще всего. Главное (и сложнейшее) оставалось за техникой. И чего только Шастун не читал. Пришлось залезть в такие дебри интернета, куда не доставала рука нормального юзера. Прочитав дюжину статей, Шастун понял, что хочет орать в подушку оттого, что нихера не понимает. Это как книги по вязанию в четвертом классе, когда их, всех мальчишек, посадили работать с девочками, потому что Михаил Анатольевич опять ушел в запой, по официальной версии — заболел. Он как сейчас помнит кучу картинок с номерками и на каждой разноцветные нитки: сделай кольцо здесь, просунь туда, высунь оттуда, перевяжи узел, заверни налево, пойди за пивом и пропади на 18 лет, охуительная схема в общем.       Поэтому, как говорится, спасибо богам за видео на ютубе, по которым можно научиться делать любую хуету — от желе из пива до точной копии картины Микеланджело. Шастун просмотрел целый курс и лег спать часов эдак в пять утра, чтобы затем проснуться в семь и за завтраком посмотреть еще пару видео — договорились-то они с Арсом на выходные и место выбрали лучшее — у него дома, естественно.       Сидя за столом с теплым пледом на плечах и чашкой кофе на столе, Шастун думал, что хочет послать все нахер, но потом он вновь вспоминал глаза Арса — глубокие, голубые, заключавшие в себе целый мир по-прекрасному странных путанных мыслей, где каждая сияла перламутром как чистейший жемчуг, такие вдумчивые, серьезные и в то же время озорные, счастливые — и брал себя в руки, потому что, иронично, терял голову и сходил с ума.       Антон заканчивает просматривать фотографии со связанными девушками, вздыхает и бросает телефон на стол. Он устал. Экран был выкручен на максимальную яркость, а оттого привлек внимание женщины, сидящей напротив. Она полюбопытствовала, потом подняла глаза на Шастуна, поджала губы, чтобы не рассмеяться, и вместо этого тихо хмыкнула, а Антон спохватился и понял, что вот уже второй человек посвятился в его секс проблемы, помимо злой бабки в метро на Кольцевой. Хорошо, что в этот раз никто не назвал его бесстыдным негодяем и не ударил по рукам. Даже приятно, и кофе захотелось, пока Сапсан стремительно нес его к Питеру.       Шастун нажимает на кнопку пятого этажа, лифт одобрительно гудит. Антон смотрит в квадратное мутное зеркало, наклоняет голову из стороны в сторону и соглашается сам с собой, что выглядит вполне неплохо, несмотря на то, что вымок под начинавшимся дождем. Дождь в Питере. Какой моветон! Он-то думал, что это все шутки про унылую пасмурную погоду и «в Питере пить», но видимо истина была не так уж далека. К несчастью для него, конечно. Хотя отчасти можно было признать, что капли помогли ему остудить пыл и отвлечься от волнения, которое к нему приклеилось как жвачка с конца «Импровизации».       Лифт останавливается, Шастун выходит на нужном этаже, осматривается, ища глазами нужную дверь, и золотые циферки, поблестев, подсказывают ему. И все же глупое какое-то свидание выходит. Вот он, стоит без цветов перед дверью, мнется, как пятиклашка, и обдумывает слова, пускай внешне совершенно спокоен и собран. Шастун жмет на звонок — нечто непонятное гудит по ту сторону двери, слышатся шаги и вскоре на пороге возникает Арсений с невероятной улыбкой и пылкой радостью в глазах.       — Ну наконец-то! Заходи, давай-давай.       — А как же «время устроить вечеринку?» — язвит Антон, проходя в квартиру.       — Все потом, Тош. И вечеринки, и шокеры. Потом, — Арсений прямо суетится, хотя над шуткой успевает кратко посмеяться. Признаться, Шастун не совсем понимает почему, пока за ним не закрывают дверь, а он не обращает взгляд вглубь квартиры. И охуевает.       Лампы в коридоре приглушены, а теплый золотистый свет едва падает на стены, как в элитном ресторане в центре Москвы. На полках везде, где можно стоят круглые маленькие свечки, и их пламя завораживающе медленно танцует, соблазняя коснуться и обжечься. В воздухе чувствуется уютный аромат корицы и чего-то терпкого, но притягательного. А Арсений пахнет чистотой и лимонным шампунем, Антон чувствует, даже попросту стоя рядом. Он смотрит на Попова, и его рука предательски разжимается, а дорожная сумка громко падает на пол. Шастун отводит взгляд в сторону, приоткрывая рот, и с усмешкой произносит:       — Как бы тебе так сказать?       — Скажи, как есть, — тон Арсения такой невинный, словно он решает деловые вопросики, а не стоит в самом романтичном месте на планете.       — Ты решил меня с порога трахнуть, или я все-таки могу по крайней мере...ну не знаю, разуться, например? — он укоризненно смотрит на Арсения, а тот смеется. Ну да, охуеть, как смешно, думает Антон, недовольно цокая языком, и Арсений включает свет.       — Ага, да, спасибо, Арсюш, — говорит он, опускаясь на пол и расшнуровывая кроссовки.       Следом Антон понимает, что волнение как рукой сняло, потому что такого приема он, естественно, не ожидал, и это было максимально далеко от его представлений. Что, наверное, замечательно, потому как лучше всего в этой жизни он умел пошутить, а Арсений в ответ — разрядить обстановку. Вот и сейчас он в умилительном восхищении хватает Антона за руку (тот только и успевает, что сумку забрать и сделать пару шагов по темному паркету) и показывает всю квартиру. И передохнуть, конечно, не дает.       — Секунда, — останавливает его Антон, заходя в спальную. — Я хочу сразу все обсудить. Дело-то серьезное, а ты тут бегаешь, как будто миллион в лотерею выиграл.       Антон ставит сумку на кровать, расстегивает молнию. Арсений пытается заглянуть ему за плечо, попутно приговаривая:       — Поверь, не только я, но любой бы ждал такого вечера с тобой.       — Знаешь, обычно люди мечтают об этом с тобой, — парирует Антон.       — А вот и не правда! Я столько комментариев видел под видео...       Шастун тут же перебивает:       — Ага, что-то вроде «как я хочу, чтоб Шаст потерял во мне кольца»?       — Что?       — Что?       Арсений ничего не отвечает, Антон поднимает голову и встречается с его удивленным взглядом. Кажется, лишнего ляпнул. На лице Арса появляется лисья улыбка:       — Видимо, мы смотрели разные видео...       Антон застывает с веревкой в руках, но никак не комментирует и просто кладет ее на постель.       — Погоди, а это точно на Ютубе было? — не унимается Арсений.       — Перестань.       — Может, ты, ну...логотипы перепутал? Они похожи, согласен...       — Ну, конечно, блять, Арс! — срывается Антон. — Ты еще про deepfake пошути!       — А что это?       — Забей, — Шастун отворачивается к сумке.       На время возникает восхитительная тишина, услаждающая уши как мелодия богов. Антон роется в сумке, достает еще один перевязанный моток джутовой веревки и тогда понимает, в чем дело. Даже не оборачиваясь, он рявкает:       — Не надо, блять, гуглить!       Арсений, пойманный с поличным, тем не менее преспокойно молча убирает телефон так, словно ничего не произошло и смеется, когда Антон подзывает его к себе.       — Слушай сюда внимательно: я рад с тобой попробовать, что угодно, но ты должен думать о себе и своем здоровье. Это не шокеры, не мышеловки, тебе не надо ничего терпеть и превозмогать, ясно? — Антон властно приподнимает его подбородок рукой и смотрит прямо в голубые глаза. — Поэтому стирай с лица эту ехидную улыбочку и говори, если я что-то сделаю не так, или тебе не понравится. Это понятно?       Арс кивает, и Антон отнимает руку. Шаст опускает голову и очень серьезно спрашивает:       — Последний вопрос: ты мне доверяешь?       Арс смотрит на него пару секунд. Вопрос кажется ему глупым, потому что он, безусловно, доверяет, но в глазах Антона читаются сомнения, и когда тот слышит заветное «да», его плечи опускаются вместе с выдохом. Он отходит в ванную, оставляя Арса в одиночестве, потому что знает, что должен перевести дыхание. На стене, выложенной бежевой плиткой, висит огромное чистое зеркало над раковиной. Антон открывает воду, подставляет под нее руки, умывает лицо и, поднимая голову, смотрит на себя в зеркало. Он встречается глазами с собой и впервые за все время невольно улыбается.       За окном разверзается гром. Небо начинает рыдать, капли стучат по стеклу. Их ритм так уютен и приятен. Они словно контролируют мир, а заодно отсчитывают неровное время, что скачет вместе с бьющимся сердцем. В полутьме комнаты горят только свечи, и в их свете глаза Арса, обращенные к Антону, приобретают теплый оттенок, пока на его обнаженном теле играют глубокие тени.       Шастун стягивает с себя футболку и отбрасывает ее на пол. Он берет веревку, смотрит на нее растягивая и усердно думая, с чего начать. Арсений любуется, как напрягаются руки Антона, когда он с силой сжимает сложенную вдвое веревку, а затем поднимает на него сосредоточенный взгляд. Шаст кладет руку на его плечо и разворачивает к себе спиной. Веревка ложится ниже шеи и идет на грудь, где пересекается и возвращается назад.       Арсений расправляет плечи, заводя руки за спину и выгибаясь. Он чувствует, как холодные путы проходят по его кистям. Правую ладонь приходится прятать за левым локтем, левую — ровно наоборот. Так держать руки оказывается тяжело, но вскоре он привыкает, особенно когда Антон плавно натягивает веревку и затягивает узел, фиксируя предплечья. Он делает еще один узел — Арсений слышит, как тихо шуршит веревка, когда Антон неторопливо протягивает ее. Он закрывает глаза, размеренно дыша и наслаждаясь легкостью и свободой, которые дает ему скованность, теплом тела Антона, силой его рук, трением веревки о нежную кожу. Хочет пошевелить плечами и понимает, что не может, отчего все сводит жаром внизу живота. Он закусывает губу, дожидаясь, когда Антон закончит, но он почему-то не заканчивает.       Арс открывает глаза и недовольно дергается. Он чувствует, что Шастун его как на привязи держит, но сделать ничего не может.       — Секунда, — задумчиво говорит Антон, внимательно смотря на спину Арса и прикидывая, куда бы дальше завести узор. Он пытается вспомнить то пошаговое видео, которое пересмотрел несколько раз — уж больно ему рисунок понравился.       Арсений в нетерпении ерзает и пытается привлечь к себе внимание, чем очень бесит Антона. Шаст дергает на себя концы веревки, прижимая Арса к себе и на ухо вкрадчивым, обжигающим шепотом говорит:       — Я сказал «секунда».       У Арсения аж мурашки проходят, и он нервно сглатывает, отчего-то внутренне радуясь, что Шаст не видит его возбуждения, но и с досадой смотря в сторону прикроватной тумбочки, где стоит небольшая бутылочка смазки да лежит аккуратная коробочка презервативов. Надо же еще как-то дождаться конца, а он уже не может. Жарко, желанно, и пот выступает на лбу. Арсений опускает голову и решает быть послушным, потому что — даже если ему и хочется получить еще одно наказание — Шаст точно взбесится, если у него ничего не получится.       Он улыбается своим мыслям, когда его руки крепко прижимаются веревкой к спине, а Антон завершает картину последним крепким узлом. Арсений сдерживает в себе тихий выдох, больше похожий на стон, и после смотрит вверх, вытягивая шею. Мокрая челка падает ему на глаза, но, если честно, он того совсем не замечает. Все его чувства теперь в руках, которыми он не может пошевелить, и это почему-то возбуждает похлеще любого порнофильма.       Антон, вдоволь налюбовавшись — Арс так изящно выгибается, его туго повязанная спина выглядит чарующе в приглушенном свете свечей, что углубляют тень четких рельефов — улыбается и вдруг обнимает его со спины. Горячие ладони ложатся на грудь, осторожно касаются сосков. Арс вздрагивает, когда чувствует жар тела Антона сзади. Его возбуждение через ткань неснятых черных джинс упирается прямо в ягодицы, а обнаженный торс горит, обжигая кожу Арса. Мягкие губы касаются шеи — Антон оставляет целую дорожку пылких поцелуев, никак не насыщаясь прикосновениями. Он будто специально задевает веревки, проходится по ним пальцами, наслаждаясь своей работой и молча поражаясь тому, как туго они натянуты, а Арс ничего не говорит, только облизывает губы раз за разом и тяжело дышит.       — Больно? — шепотом спрашивает Шаст.       — Идеально, — хрипло отвечает Арсений, уже почти не сдерживаясь.       Ответ Антону нравится, и это расслабляет его еще больше. Он звякает бляшкой ремня, освобождает пуговицу и тянет молнию вниз, опускает с бедер джинсы вместе с боксерами, чтобы затем потянуться к тумбочке и взять с нее квадратик презерватива. Раскрывает зубами, ибо руки скользят от пота и дрожат от волнения. Надевает на себя и выдыхает. Он поглядывает на Арсения, когда выдавливает на руку холодную тягучую смазку — тот, кажется, с замиранием сердца, ждет, изредка сильнее выгибая лопатки, словно пытается дотянуться до бликов света на потолке. Очаровательный.       Антон обмазывает себя смазкой, а затем выдавливает еще немного. Арсений вздрагивает, когда теплые пальцы, облитые нежным холодом, касаются его тела, и сердце начинает стучать быстрее, а он до боли закусывает губу, и слышится, что капли за окном бьют по стеклу сильнее и сильнее. Антон давит ему на спину, толкает вперед, и Арс приникает лицом к подушке, радуясь повиноваться во всем, ведь не может иначе. Антон медленно входит в него, а он закусывает зубами ткань наволочки, борясь с первым судорожным вздохом, рвущимся из груди. До слуха Арсения доносится тяжелый выдох, сорвавшийся с губ Антона, когда он начинает двигаться размеренно, неспеша, будто желая прочувствовать все, выхватить все из первых минут, пока может. Арс сжимается всем телом. Он хотел бы себя коснуться, но его руки крепко прижаты к спине. Он выпускает из губ ткань, смочив ее слюной, и позволяет себе бесстыдно простонать, подначивая Антона двигаться быстрее.       Им обоим мало, это вскоре становится понятно, и теперь уже Антон повинуется капризам Арсения. Он кладет руки на его бедра, притягивает ближе к себе, двигаясь быстрее, но затем сбавляя темп, будто бы уставая. Но на самом деле ему просто хочется услышать невнятное ворчание Арсения, и его недовольные жадные выдохи. Антон улыбается и краснеет, кровь приливает к его лицу, когда он невольно спрашивает себя, кто же здесь все-таки главный. И ему кажется, что это не он. Арсений давит, не выпуская его. Сладко стонет, забывая обо всем на свете. Красиво лежит, непроизвольно сопротивляясь веревкам и с трудом двигая пальчиками. И как в этом всем можно его не любить?       Антона сильно стягивает, и он понимает, что уже больше не может. Он вытягивает руки, ласково проводя по спине Арсения и доходя до его мягких бедер, и его сильно обжигает будто бы огнем, как в груди, так и внизу. Он еще крепче, почти до боли, прижимает к себе Арса, впиваясь руками в плоть, и его накрывает эйфорией до кончиков пальцев. А чуть погодя он слышит полный удовольствия выдох Арсения.       — Серьезно, Шаст? Прямо так? — несколько испуганно спрашивает Арсений.       Антон щелкает пару раз ножницами, и с довольной хитрой улыбкой пожимает плечами.       — А ты думаешь, я помню, как тебя обратно развязать?       — Ну да...       — Ты меня переоцениваешь, — наклоняясь над Арсом, говорит Антон и перерезает веревки ножницами. — Я-то еле запомнил, как это все собрать. Если бы ты еще попросил развязать, мне бы пришлось взять перерыв на чай и кино.       — Хорошо, — поднимается Арс, растирая предплечья, на которых остались едва заметные красные следы. — Тогда в следующий раз все с меня.       — В смысле «в следующий раз»????