Букеты

Букеты бывают разными.

      Вот проходит мальчишка. В его руках ромашки, васильки, лаванда. Вся эта смесь довольно недурно — да что недурно, даже прекрасно — благоухает, доставляя радость окружающим. Чуть поодаль идёт женщина, едва покачиваясь на ходу. У нее ведь тоже есть свой букет. Можно даже сказать, есть что-то в ней венерическое. «Букет», конечно, так себе, но отрицать его существование глупо и бессмысленно.       У Хинаты Шое нет ни одного из эти букетов. У него есть свой, особенный.

❀❀❀

      — Кагеяма-сан! — тихо приветствует его медсестра, юноша сдержанно кивает.       Кагеяма Тобио — выпускник университета, которого жизнь так нещадно бросила в самую гущу событий. Едва он выпустился, как тут же устроился на работу в Токийскую больницу, куда ежечасно поступают новые пациенты. И каждому надо уделить внимание, дать рекомендации и советы. И Тобио лишь тихо вздыхает, когда к нему подходит новый пациент. Но жаловаться бесполезно — он знал, на что шел.       Раз в неделю наступала очередь Кагеямы делать обход. Его отделение на этот раз — онкология. Обходить палаты, расспрашивать о самочувствии, давать лекарства, менять капельницы… Все это уже рутина для Тобио, однако он беспрекословно выполняет свои обязанности.       Когда обход почти завершён, он идёт в последнюю палату в коридоре. Сюда почти не проникает свет, что немного пугает, но парень стойко держится.       Медленно стучит, затем открывает дверь.       На больничной койке лежит мальчик лет шестнадцати, сам он страшно бледен, а выглядит он настолько болезненно, что его можно сравнить с только что умершим. Тобио вздрагивает от такой ассоциации, но виду старается не подавать.       Он рассматривает бумажные цветы, выполненные в технике оригами, которые мальчик так упорно сжимает. Решая не отвлекаться, он на скорую руку сменяет капельницу. На сгибе локтя у парнишки виднеется синяк от бесконечных инъекций.       — Как себя чувствуешь? — тихо спрашивает врач, убирая использованный пакет из-под лекарства.       — Не знаю, — пожимает плечами.       И Кагеяма замечает яркие, неестественно рыжие волосы. Внимание его возвращается к цветам, выполненным в стиле оригами, и на них он успевает рассмотреть обрывки фраз. Диагнозы.             — Как тебя зовут? — сам не зная зачем, спрашивает Тобио.       — Хината Шое, — тихо хрипит рыжеволосый.       — Шое, значит… А что это за бумаги? — он указывает на цветы.       — Справки, — ещё тише выдает.       — И зачем же ты сделал из справок цветы?       — Мне все равно осталось недолго, — он спокоен снаружи, но голос надрывается. — А я так никогда и не увижу настоящие цветы…       — Можешь передвигаться? — ни с того ни с сего интересуется Кагеяма. Хината едва заметно кивает на инвалидную коляску. — Хорошо. Увидишь ты цветы.       — Обещаешь? — голова отрывается от подушки; карие глаза едва заметно загораются.       — Обещаю, — улыбается Тобио, кладет ладонь поверх чужой, бледной и худой.       Через несколько минут он собирается уходить, но до его слуха доносится почти не слышное:       — А как тебя зовут? — нарушает все правила приличия, переходя сразу на «ты», но никого здесь это, собственно, и не волнует.       — Кагеяма Тобио, — представляется врач, и через несколько десятков секунд, когда оба вдоволь насмотрелись друг на друга, покидает палату.

❀❀❀

      Сегодня Хината заснул с чувством, будто его обвели вокруг пальца, словно малое дитя. Прождал весь день, а этот доктор — Кагеяма, кажется? — даже не соизволил прийти. Ну, может быть, завтра придет? Хотя нет. У Шое остается катастрофически мало времени.       Но сейчас, когда парень забылся крепким сном, в палату заходит врач, у которого едва закончилась смена. Стараясь не шуметь, он проходит к больничной койке, застывает. В лунном свете кожа мальчишки словно прозрачная, и Кагеяма не может не прикоснуться к ней. Резина перчаток не передает всех ощущений, но пока что Тобио и этого достаточно. Он скользит подушечками пальцев по бледной щеке, которая едва теплится.       Хината, почти неслышно просопев, поворачивается на бок, тем самым прижимая ладонь врача к подушке. Тот немного нервничает, но ровно до тех пор, пока до него не доносится тихое:       — Кагеяма-сан?.. — Шое приподнимается и вспоминает о правилах приличия, переходя на «вы».       — Прости, что разбудил, — Тобио старается незаметно убрать руку. — У меня к тебе деловое предложение.       — Сейчас? — скептически выгибает бровь пациент.       — Да, сейчас, — быстро кивает Кагеяма. — Давай сбежим?       Хината сидит несколько секунд, а затем тихо смеется.       — Слышать такое от врача… Необычно, — хмыкает Шое. — Пожалуй… Я согласен.       — Тогда действуем быстро.       Кагеяма подкатывает коляску к койке, приподнимает Хинату, который оказался слишком легким, аккуратно помещает в кресло. Убедившись, что тому удобно, он достает что-то из рюкзака. На вопросительный взгляд карих глаз лишь кратко поясняет: «капельница». Шое одобрительно кивает.       Минута, две, и вот они выходят в темный, ничем не освещенный коридор. Лишь тихо попискивают кардиографы. Их звук доносится словно из-под воды. Они умело преодолевают почти весь коридор, но тут из-за угла прорывается яркий луч света. Фонарь. Видимо, ночное дежурство идёт по плану. Но не по плану Кагеямы.       Он быстро заворачивает в ближайшую палату, тихо закрывает дверь, прислушивается к шагам. Хината тем временем оглядывается по сторонам, и тогда Тобио обращает на него внимание.       — Он ведь мертв, да? — тихо спрашивает Шое, кивает на мальчишку лет двенадцати. Линия кардиографа прямая, и прибор противно пищит.              — Да, — едва заметно кивает врач.       — Вот как, — вздыхает парень.       Выждав пару минут, они снова продолжают свой путь. Оба молчат. Путь до входной двери не занял много времени. Убедившись, что никто их не видит, Кагеяма проходит на парковку, достает ключ из кармана. Рядом пищит машина, которую трудно разглядеть в ночной тьме. Тобио подкатывает коляску к дверце, открывает, подхватывает Хинату на руки и сажает в кресло, которое располагается рядом с водительским. Распаковывает миниатюрную капельницу, пока Хината держит фонарь, вставляет иглу в вену. Коляску он аккуратно складывает и прячет в багажник.       — Куда мы едем? — спрашивает Шое, когда врач садится рядом и заводит машину.       — Увидишь, — едва ухмыляется Кагеяма, прежде чем двинуться с места.       Они проехали довольно большой путь, прежде чем младший начинает заливаться смехом, и смех его походил на истерический. Он бьется лбом о бардачок, что заставляет Тобио нехило заволноваться.       — С тобой все в порядке? — он бросает на собеседника косые взгляды, но больше следит за ночным шоссе, едва освещаемым Луной.       — Никогда не думал, что на грани жизни и смерти я буду сбегать ночью с врачом, которого вижу впервые в жизни, — краем глаза улавливает напряженный взгляд Тобио, откидывается назад, прикрывает глаза и едва улыбается. — Это хорошо.       Кагеяма рассеяно кивает. Этот ребенок… Немного пугает.       Остальной путь проходил в молчании. Тобио следил за дорогой, Шое — за ежесекундно сменяющимися видами в окне. Он носом припал к ледяному стеклу окна, на котором тут же образовался конденсат. Он стирает его подушечками худощавых пальцев и продолжает вглядываться в силуэты домов. С каждый проеденным метром они становятся все меньше и меньше, пока и вовсе не сравниваются с землей. Но на смену им появляется нечто более интересное.       В окне медленно проплывают кровавые маки, заполонившее все пространство вокруг. Хината все никак не может насмотреться на них, вертя головой в разные стороны. На тихое «Не дергайся, капельницу сорвешь» от Кагеямы он лишь шире улыбается, и Тобио не может сдержать мимолетной улыбки.       Через минуту они останавливаются, врач усаживает пациента на заблаговременно разложенную коляску. Рыжая макушка безустанно крутится из стороны в сторону, и старший кладет ладонь на нее.       — Кагеяма-сан, — тихо, почти неслышно, — почему вы не снимете перчатки? Мы ведь давно не в больнице.       — Можешь обращаться ко мне на «ты», — стягивает противно прилипшую резину с ладоней.       — Кагеяма, можешь посадить меня на землю? — спрашивает Шое, когда они оказались в самом поле маков. Тобио покорно ссаживает паренька на землю, и замечает, как тот слишком крепко держит его за шею. Боится. Сам садится рядом.       Кагеяму пугает этот контраст. Горящие живые глаза на бледном полумертвом лице. И эти острые скулы, острые ключицы, которые вот-вот порвут бархат юной кожи. Но не сейчас.       Младший тянется к цветкам, срывает их. В лунном свете его руки кажутся чем-то нереальным. Фарфоровая кожа испещрена змейками сосудов, его пальцы мелко подрагивают. Когда букет из цветов собран, он откладывает его в сторону, оставляя несколько в руках. Переплетает их стебельки между собой, делая незатейливый венок. Тобио тянется к нему, чтобы помочь, да и тот не против, наоборот, льнет к его рукам. Их пальцы задевают друг друга, и юноши тихо смеются. За первым венком следует второй.       Сначала Хината надевает склонившему голову Кагеяме венок, затем Тобио Шое, причем второй забавно жмурится, когда маки касаются его волос.       Младший резко откидывается назад, и врач едва успевает протянуть под его спину руку. На вопрос в синих глазах он уверенно кивает, и тогда его аккуратно опускают на землю. Шое вдыхает полной грудью, отчего еще больше бледнеет. Но он улыбается, отчего Кагеяме немного легче.       — Здесь так хорошо дышится, — признается Хината. — И совсем не пахнет лекарствами.       Только от этого признания у Тобио щипает в глазах, но он продолжает слушать.       — Я не могу даже ходить, настолько мой организм истощен. Я не видел и не делал много вещей, но благодаря тебе я сделал то, что так давно хотел. Спасибо тебе, Тобио.       — Хочешь, твой список невыполненных вещей еще уменьшится?       Не дожидаясь ответа, он наклоняется к почти обескровленным губам, едва касается своими, отдавая все тепло. Шое немного подается вперед. Они находятся так всего несколько мгновений, затем отстраняются. И это первый раз, когда врач видит румянец на щеках Хинаты.       — Мне жаль это говорить, но нам пора, — вздыхает Кагяема. Улыбка на лице младшего дрожит.       — Я понимаю. Идем.       Путь в больницу они преодолели чуть быстрее, чем на поле. Светает. Цветы не такие, как ночью, и это завораживает. Дома теперь растут с каждой секундой. Угнетает       Они едва проскальзывают в помещение больницы, незаметно проскальзывают в палату. Капельница на месте, Хината — тоже. Будто и лежал здесь всю ночь.       — Кагеяма? — окликает он доктора. Тот подходит почти вплотную, и младший цепляется за его воротник. Слышится тихий всхлип. Хината едва слышно чихает и, кажется, забывает, что хотел сказать.— Ой, я...       — Тише, все хорошо, слышишь? Мы обязательно это повторим! — чувствует легкий кивок в районе плеча.       Затем Тобио поспешно уходит, стараясь не отягощать долгим расставанием паренька.       Шое кашляет; на идеально белую рубашку попадают капли крови. Слышен тихий хрип. «Времени не осталось».

❀❀❀

Несколько дней спустя.

      Кагеяма заходит в палату, та встречает его абсолютной тишиной. На больничной койке лежит неподвижно Хината. Глаза его закрыты. Сам он сливается с белоснежной простынью.       Тобио подходит, касается лица. Теплое. Но не такое. Он достает фонарик, аккуратно приподнимает веко, на котором густо расположены длинные рыжие ресницы. Он светит в аккурат на черное пятнышко зрачка. Оно неизменно.       На прикроватной тумбе лежит сложенный вчетверо кусок бумаги. Врач не торопясь разворачивает его.

Кагеяма, если ты читаешь это письмо, то меня уже нет в живых. Я знал, что мне осталось катастрофически мало времени. И я так не успел сказать тебе «спасибо». Наверное, это был первый и последний раз, когда мне довелось испытать что-то такое. И знаешь, после нашей поездки мне было совсем не страшно. Я готов уйти. Спасибо тебе, Тобио. Надеюсь, ты станешь отменным врачом. Не смей — повторяю — не смей жалеть. Меня не вернуть. Но у тебя есть ты. А еще я успел сделать цветочки из моей медицинской карты. Наверняка ее медсестра забыла. Ну что же, сама виновата. В общем, теперь эти цветы твои. Они не завянут, как я. Храни их и оберегай.

Искренне твой, Хината Шое.

      Глупенький. И не надо ведь Кагеяме его «спасибо». Нужен он. Бледный, больной, но живой.       Первые слезы смочили неувядающие цветы.