summertime.

      На крыше высотки холодно ранним утром. Ещё ночной ветер лёгкими порывами тревожил волосы и полы огромной кофты, украденной у старшего брата, в которую кутался Не Хуайсан, удобно устроившись у парапета. У его ног переливалась маслянистым блеском гитара с парой стикеров, рядом лежала открытая пачка чипсов и пустая банка Monster. В руке юноша держал телефон, листал ленту Вейбо и в золотых глазах его переливался малиновый рассвет.       По небу растеклись яркие малиновые краски, окрашивая весь небосвод и превращая утренний город в сказочное место, переливающееся в красных и пурпурных тонах. Красиво.       Но всё ещё прохладно.       Опираясь одной ногой на бетонный выступ у края крыши, Цзян Чэн затушил окурок, потерев его об уголок. Придерживая трясущейся от холода рукой банку энергетика, он расправил пальцы другой руки и немного сморщился — сбитые костяшки ещё немного болели, а любезно приклеенный сестрицей пластырь давно отвалился и канул в небытие.       — Хочешь ещё? — Цзян Чэн протянул банку Monster юноше, немного склонив голову. Малиновый оттенок и золотые первые лучи тронули его молодое лицо и в голубых глазах заплясали розовые волны.       — Я не усну до конца своих дней, — Не Хуайсан усмехнулся, от его улыбки Цзян Чэн сжал банку посильнее на мгновение. — Он всё такой же сладкий? Или уже выветрился?       Цзян Чэн покачал головой, сделал глоток и вновь покачал головой. Ему вроде и не сладко, но не настолько, чтобы уж совсем невкусно. Протягивая банку снова, их замёрзшие пальцы соприкоснулись, тотчас обжигая кожу электрическим импульсом. Оба немного отпрянули, отвели взгляд друг от друга и замолчали, плотно сжав губы.       Не Хуайсан притянул банку поближе, продолжая кутаться в тёплую кофту. Цзян Чэн сел неподалёку, вытянул длинные стройные ноги, и молча уставился на перелив красок в небе и огромный ярко-алый шар, отливающий золотым, медленно возникающий из городского тумана и далёкого-далёкого горизонта.       Тихо.       Невероятно тихо.       В бурлящем городе никогда не бывает тихо. Гудят машины, люди, механизмы, реклама... Всё кричит. Поёт и пляшет. Мир утопает в грохоте и галдёже. Но не ранним утром, на восходе. Когда солнце только-только прогоняет ночные сумерки, приходит подобно герою в решающий момент истории, тогда, именно в эти драгоценные минуты мир молчит, будто замирает на вдохе, перед тем, как закричать. Это самое лучшее время.       Оно становится ещё лучше, если не спать всю ночь напролёт, петь песни до хрипоты и быть рядом с кем-то, кто... нравится. Быть в шуме и движении, а потом присесть на пару минут и отдохнуть, позволить невероятно умиротворяющей тишине поглотить без остатка, растворить в себе.       — Красиво, — протягивая банку энергетика, шёпотом бормотал Не Хуайсан. — Хорошо, что мы остались здесь.       — Думаешь? — Цзян Чэн незаметно улыбнулся, скрывая эту мимолётную улыбку банкой энергетика. Он косо смотрел в сторону: на длинные ресницы, как у девчонки, на блеск в золотых глазах, на красивый ровный нос, на влажные губы и на ту неловко выпавшую из-за уха чёрную-чёрную прядку, до этого выбившуюся из пучка. Действительно, красиво.       — Да. Я люблю попадать в истории с Вэй Ином, но сегодня он... — Не Хуайсан, кажется, даже не верил, что говорил это: — переборщил. Со всем переборщил.       — Он идиот, — Цзян Чэн ёжился от одного лишь упоминания сводного братца, натворившего только за прошедшие сутки столько всего, что им теперь достанется по первое число от матушки, а потом она в целях профилактики ещё пару раз всё повторит.       Не Хуайсан не стал ничего отвечать. Юноша остался при своём мнении, ему, может, было бы вовсе проще сказать «Да, наверное, может быть, я не уверен», но... Не хотелось болтать про Вэй Ина. Болтать это вообще синоним к «Вэй Ину», а поскольку его здесь нет, то, может, и вовсе не стоит упоминать всуе.       Не Хуайсан уложил гитару на колени, подтянул струну на грифе и, постучав кончиками длинных пальцев по дереву, немного склонив голову тоже смотрел. На резкие черты лица, на растрёпанные ветром короткие волосы, на малиновые волны в голубых глазах (почти как у Вэй Ина, эти двое на самом деле во многом так похожи друг на друга), на хмурую складку между бровей — её часто хотелось разгладить большим пальцем. Всё-таки красиво. Но не так красиво, как малиновое море в небесах. Красиво по-особенному, с толикой опасности и дерзости, красота об которую можно обжечься. А можно и сгореть вовсе, если сглупить и ляпнуть что-то лишнее. Не Хуайсан безнадёжен, но глупости при Цзян Чэне старался не говорить. Время от времени...       — Чего бы ты хотел? — прикусывая губу, Не Хуайсан неловко натянул длинные рукава на пальцы, но всё ещё держал гитару. Свет играл в его глазах, а от длинных ресниц на щеках с редкими точечками веснушек игрались тени.       — Вообще? — Цзян Чэн допил остатки энергетика и кинул банку на пол. Он потёр замёрзшие руки и уставился на Не Хуайсана. Малиновый оттенок отразился на веснушчатых щеках. — Наверное, поступить в университет и...       — Нет, — Не Хуайсан пододвинулся ближе, всё ещё придерживая инструмент на коленях. Его глаза вдруг загорелись ярче. — Я говорю о «прямо сейчас»! В эту минуту. Пока ты смотришь на меня...       Может быть, Не Хуайсану не стоило говорить последнюю фразу. Он вновь прикусил обветренную губу, понимая, что только что он сказал ту самую глупость, которую ему, вообще-то, лучше не говорить. Но к его счастью (и удивлению) Цзян Чэн промолчал. Он просто смотрел дальше, а волны в его голубых глазах сменились лишь отражением самого Не Хуайсана.       Цзян Чэн чудом не потерял самообладание. На него это совсем не похоже. Наверное, если это был не Хуайсан, он бы уже давно снизошёл на много неприличных слов. Что могло значить это «Пока ты смотришь на меня»?! Если бы это был не Не Хуайсан...       Солнце поднималось выше.       Первые машины где-то вдалеке зашумели моторами. Мигающие рекламные щиты почему-то вспыхнули ярче, или это мир с шумом медленно начал терять краски...       — Споёшь? — выдавил Цзян Чэн, вытянув из кармана фиолетовой ветровки пачку сигарет. Достал последнюю и закурил, жадно затягиваясь и пропитываясь горьким дымом с тонким привкусом мяты или чего-то вроде. Он не читал надпись на упаковке.       Не Хуайсан усмехнулся и в золотых глазах плясали искорки. Или это черти. Этого человека сразу и не раскусишь.       — А будет награда за индивидуальный концерт? — Не Хуайсан хитро улыбался, поглаживая металлические струны подушечками длинных пальцев.       — Чего ты хочешь? Списать экзамен? — Цзян Чэн легко улыбался. И уже не скрывал.       — Пф, нет, я спишу у Вэй Ина, — ему в ответ громко засмеялись, а потом юноша звонко провёл по струнам и заиграл мелодию.       В лучах восходящего солнца и тишине только-только просыпающегося мегаполиса, звук гитары и приятный бархатистый голос были как дождь в сухую погоду. Словно частичка чего-то неземного и прекрасного присела на выступ крыши и, сложив крестом ноги, решила спеть какую-то знаменитую американскую песню на ломаном английском.       Вот этого сейчас, в эту минуту, хотел Цзян Чэн. Чтобы мир растворился, улетел куда-то вдаль, что бы осталась лишь эта крыша высотки, малиновый рассвет, прохладный ветер, гитара, песня, Не Хуайсан.       Никакой суматохи, лишь... Идиллия с тем, кто нравится.       — Мне нравится, — тише сказал Цзян Чэн, немного опуская взгляд. Неловко. — Как ты поёшь.       — Знаешь, — Не Хуайсан пододвинулся ещё ближе, подтягивая рукава выше, чтобы освободить руки. — Мне тоже кое-что нравится...       Цзян Чэн никогда не дружил с эмоциями и чувствами. Они у него однобокие, местами непонятные, но услышав этот ласковый хитрый тон и всматриваясь в золотые глаза, где всё-таки не искорки, а ехидные чертята отбивают маленькими ножками чечётку, он, кажется, что-то понял...       С сигареты упал пепел. Руки дрожали то ли от холода, то ли от волнения.       Не Хуайсан смело потянул молодого человека за ворот фиолетовой ветровки, чтобы их лица оказались слишком близко друг к другу, и чтобы смотреть глаза в глаза. Смотреть, как ехидные золотые чертята обуздывают малиновые волны, и цвета будто перемешиваются, напоминая разлитые на палитре масляные краски.       — Артисту положена награда. Мы договорились.       Горький дым с привкусом мяты или чего-то вроде они разделили на двоих.