Ветер влюбился в грозу

Росинки на горных розах.

Как печальны лица сейчас

У цветов полевой сурепки!

      — Я заметил, что вы отчего-то печальны сегодня, — мягко произносит Казуха, взглядом провожая опадающие листья, шепчущие о приближающейся грозе, — поделитесь ли тем, что тревожит вас?       Гейша зябко ведёт плечами, пряча руки в широких рукавах. Пока Казуха слушает природу, всегда послушно отвечающую ему и рассказывающую о погоде, Йогиши догадывается о ненастье по холоду — точно такому же, что наступает по приходу ливней.       Никто из них даже не думает о том, чтобы вернуться под крышу — не столько из веры в надежность густых крон склонившихся деревьев, сколько из нежелания снова становиться частью чужого веселья, словно не предназначенного для них, терзаемых своими тревогами.       — Не знаю, с чего молодой господин решил, словно меня что-то тревожит, — холодно отвечает чуть погодя Йогиши, осознав, что её ответа всё ещё терпеливо ждут.       — Прошу прощения, если ошибся, — самурай вежливо кланяется в извинении, приложив руку к сердцу, — в наши прошлые встречи, пусть они и были мимолётными, вы запомнились мне блеском в глазах. Сейчас же он словно померк. И когда вы оглянулись, мне показалось, что вы не испытываете неприязни ко мне, несмотря на мои прошлые действия, и не будете против разговора.       Йогиши чуть склоняется над оградой, отделяющей её от расцветающих цветов. Пальцы аккуратно смыкаются на одном из пышных бутонов, срывая его. Бархат лепестков ласкает кожу, когда гейша задумчиво треплет их, словно нервно. Мысль, что он сам пошёл за ней, уловив её тонкое желание по одному взгляду, согревает душу. Но поверить в то, что это всё не игра, до сих пор не удаётся.       — Ваше внимание льстит, — голос гейши звучит спокойно, когда она, стряхнув с рук пыльцу, оборачивается на самурая, — но, будьте честны, с чего бы вам уделять его именно мне?

Избегающий любви

Не дает согреться своему

простуженному сердцу.

      Казуха улыбается — искренне и по-доброму, делая несколько шагов ближе. Его манит то, как осторожно гейша подпускает к себе — по аккуратным, маленьким шажочкам, точно тех, что были сделаны сейчас.       — Мне с первого взгляда показалось, что мы с вами похожи, — честно отвечает Казуха, дотронувшись до оставшихся бутонов, но не срывая их, позволяя цвести дальше, — я знаю, что редко становятся гейшами по своей воле, и вас это явно гложет. Ровно как и меня — бремя клана Каэдэхара, которое я не вправе сбросить с себя.       — У вас есть деньги и власть, с чего бы вам тревожиться из-за чего-то? — в голосе проскальзывает отблеск гнева — может ли кто-то, с рождения окружённый роскошью, понять дочь простолюдинов?       — Ни деньги, ни власть никогда меня не влекли, — Казуха мягко смеётся, отстранившись от цветов, чтобы повернуться к гейше, — поверите или нет, но всё, что мне нужно, это поэзия и вино в свободных странствиях. Я хочу услышать глубокие песни водопадов в Фонтейне и протяжный вой пустынного Натлана, но не сладкие речи, предназначенные мне лишь из-за моего рода, что с каждым днем неумолимо приближается к своему концу, заставляя меня лишь смиренно и бессильно наблюдать за этим.       Йогиши прикрывает глаза, чуть наклоняя голову. Даже до неё дошли слухи про то, что уважаемый клан Каэдэхара едва сводит концы с концами, держась лишь на былой громкой славе. И сейчас, услышав это от молодого господина, испытывает горечь сожаления. Она понимает его желание — словно один мотылёк понимает другого в стремлении улететь на свет.       — Мне жаль, — гейша отвечает честностью на честность, сменяя гнев в голосе на едва уловимую печаль, — надеюсь, ваше желание странствовать сбудется.       — Не печальтесь, — мягко произносит Казуха, чувствуя облегчение от того, что тревога, накопившаяся в душе, наконец-то нашла выход в словах, — вы подарили мне новое вдохновение, когда я в нём нуждался, а сейчас оказали поддержку и, я надеюсь, искренне. Могу ли теперь я помочь вам?       — Вряд ли, — Йогиши качает головой, отворачиваясь и отходя от самурая, чувствуя, как былая расположенность к нему ускользает, возвращая сомнения и напускную вежливость, — я хочу избавиться от клейма гейши и покинуть Инадзуму, но это неосуществимо. И, ко всему прочему, вы даже не знаете моего имени.       — Я могу предложить вам сбежать со мной, — Казуха не делает шаг к девушке, надеясь, что та сама решит вернуться к нему, не отталкивая его, — а имя — сущий пустяк. Его незнание можно исправить в любой момент.       — Вы действительно думаете, что я соглашусь уйти с вами лишь из-за того, что вам этого хочется? — гейша разворачивается, а во взгляде — вернувшаяся гроза, неумолимая и прекрасная в своей сути. — Одного желания покинуть Инадзуму недостаточно. Каким образом вы хотите это сделать?       Ливень, до этого лишь намекающий на себя тяжёлыми тучами в небе, начал стучать по крепкой листве, скатываясь по ней вниз, оседая на одежде тёмными пятнами. Но это не нарушает ни непреклонность гейши, ожидающей ответа, ни уверенности самурая, готового ответить за свои слова.       — У меня нет определенного плана, но я уверен, что сердце поведёт меня в нужном направлении, — Казуха прижимает ладонь к груди, — и, если вы того желаете, можем дать друг другу обещание. Я отправлюсь в странствие и, найдя уверенность в своём будущем, вернусь за вами, чтобы показать тот мир, что увижу.       — Хотите, чтобы я томилась в ожидании того, с кем виделась лишь несколько раз в жизни? — гейша щурится, словно в немом презрении, и этот взгляд подстрекает самурая окрепнуть в уверенности исполнить своё обещания.       — Даю слово, что это не займёт вечности, — Казуха улыбается, — слово самурая — его клятва. И разве я не рискую так же, как и вы? Что если я вернусь, как и обещал, а вы не дождётесь меня?       Гейша прикрывает глаза и чуть отворачивается, качнув головой. Капли дождя начинают настойчивее пробиваться сквозь деревья, навязчиво напоминая о себе одеждой, что неприятно прилегает холодом к коже.       Она едва ли что-то потеряет, если поверит ему на слово — потому Йогиши идёт на уступки и подходит ближе. Нежелание вновь подпускать к себе чужих людей проигрывает желанию увидеть свободу и мир.       — Если клятва самурая — его слово, то пусть это станет моей клятвой, — шепчет гейша, прежде чем оставить на губах юноши аккуратный след алой помады.

От жарких дня поцелуев

Укройся в тени лесной.

Вечером ласки нежнее!