𝚋𝚘𝚘𝚝𝚜&𝚌𝚑𝚊𝚖𝚘𝚖𝚒𝚕𝚎𝚜

lei mi ha raccolto da per terra coperto di spine coi morsi di mille serpenti, fermo per le spire non ha ascoltato quei bastardi e il loro maledire con uno sguardo mi ha convinto a prendere e partire måneskin — torna a casa

      в азкабане было холодно. треугольная крепость на открытом всем ветрам жалком островке — безжизненные камни не тронул даже мох. сплошная серость и гранитный чёрный. единственное узкое окно было обращено прочь, дальше в море. туда, где горизонт тонул в тусклой дымке. цвет её и определить было нельзя. светлый серый. грязный, тёмный и грозовой — их он ещё как-то различал. по ним — время. и вечный неспокойный бег прибоя где-то внизу. долохов не жаловался. всё равно лучше, чем в прошлый раз. но ещё лучше было бы не попадать на повтор собственных ошибок. стоило только начать думать, за что он сражается на этой войне… болото беспросветное, короче. проще было считать дни или пролетающих мимо окна дементоров. в лучшем случае до сотни, дальше он всё равно всегда сбивался. потренироваться с тем, что есть. дать лестрейнджу по морде, если опять сам с собой заговорит. поторговаться с мальсибером через коридор. покурить после обхода. повторить. оружию вообще думать не положено, оно от этого портится. понять замыслы лорда тем злополучным вечером тоже не получалось. в прежние времена операции по захвату артефактов планировались так, чтобы смыться ещё до появления основных сил авроров. даже если смысл был в демонстрации возвращённого безносого лица — оставлять своих было не за чем. это не походило на тёмного лорда. не походило на безупречную выдержку и надёжность, приведшие под знамёна с черепом и змеёй половину общества. как и его самого когда-то. жизнь никогда не была легка, и сражаться он научился рано. может, даже слишком рано. первая же серьёзная операция обернулась полным провалом. идиотская битва со школьниками. погоня за каким-то пророчеством. налёт орденских, за ними весь аврорат мчится в министерство — они в западне. спасти положение могло только что-то из ряда вон выходящее. а лорд просто бросил их министерским шавкам. вы сражались за меня, вы отсидели по десятке за это — так нате, жрите. то, что вернулось, потеряло последние остатки стратегического мышления. ход боя повторяется снова и снова. будто он уже умер и обречён пересматривать свои грехи вечно. остальные старожилы тогда тоже не жестили — чего нельзя было сказать о новых пожирателях. эйвери, помнится, получил от него берцем в ебало. после того, как швырнул авадой в девчонку. ту самую. да. ему было стыдно. за то, кем он, блять, стал. настолько, что тот вечер начал сниться. прочь по коридору, зал со злополучной аркой. и её бледное лицо. горит решимостью. холодный факел в темноте. он один видел, насколько ей на самом деле страшно. и защитить её некому. ещё и глаза у них почти одного цвета. бывает же. наверное, поэтому так в память врезалось. долохов так и не смог вспомнить, когда заболел. наступала очередная безрадостная осень — судя по частым штормам. поначалу свалил на начинавшуюся простуду. но боль в груди не проходила, не сменялась кашлем. не то чтобы сильно неприятно — быстро привык и перестал замечать. по крайней мере, от неё почему-то было тепло. и засыпать стало легче. чтобы каждую ночь видеть забег по коридорам министерства. поворот к амфитеатру. и грейнджер, готовую сражаться до конца. такие у него теперь враги. очень страшные и серьёзные противники. кашлять он всё-таки начал. в конце зимы, вместе с первым порывом тёплого ветра. слышно было на несколько этажей. эхо превращало тяжёлые хрипы в грохот каменных глыб. будто обстановка могла стать ещё более удручающей. проверили на всё, волшебное и маггловское — безрезультатно. а потом, после очередного приступа, он увидел на полу камеры мягкий белый лепесток. один-единственный. хорошо, что товарищи по несчастью не заметили. неоткуда тому было там взяться. его, наверное, кто-то проклял. тюремный колдомедик развёл руками, опять вручил зелье от простуды. основное лечение же заключалось в том, что его перевели в одиночку. хорошо хоть кормить не забывали. он кашлял до рвоты. ромашками. охранники спорили, сколько ещё протянет. потом выгребали всю эту весну из одиночной камеры. просыпался и засыпал в спазмах и цветах. днём пытаться сохранить тело и душу в относительном порядке. ночью видеть забег по министерству и свой позор. не сделал ничего. не защитил. пожалуй, тогда он впервые поблагодарил грейнджер — сожаления не могли стать пищей для дементоров. всего лишь одна простая цепочка размышлений. но для сохранения разума этого было достаточно. когда-нибудь он выберется и обязательно извинится перед ней. что до преследовавших его ромашек — это, наверное, какие-то особо тёмные чары. но не смертельные. вовремя же миссис малфой решила навестить их. она приходила и раньше, когда министерские позволяли. видимо, кто-то из своих написал. он слышал её мелодичный голос, покрывавший начальника тюрьмы отборной бранью. вновь водворены на пожизненное, им не было смысла ждать хорошего обращения. но теперь хотя бы не одиночка. его вернули обратно в общую камеру. похожих симптомов ни у кого не наблюдалось, решили забить. зато повод для шуток был хороший.       бежали в итоге своими силами. как только ослабили охрану — но тогда свалили все. была ли в том заслуга лорда? вряд ли. за всё это время ими интересовалась только нарцисса, храни её моргана. старая гвардия отчаливала последней. тащили всё, что не прикручено и пригодится в бою. по привычке одёрнул тяжёлую куртку, хоть она нашлась. латаная-перелатаная чёрная кожа была удобнее любой мантии. в рукавах слишком свободно — придётся навёрстывать. порыв солёного ветра треплет отросшие кудри. вдалеке над ледяным морем носится гроза, скоро начнётся шторм. рассеянно засунул руки в карманы, вытряхнул пару сухих лепестков. опять эти проклятые ромашки. сейчас лето — ими, наверное, уже заросло пол-россии. красная власть пала, он мог бы вернуться. так много времени прошло, и так мало что осталось. кого-то ждали жёны, дети. нажитое добро, в конце концов. а у него — лишь душа в теле и простуженная совесть. даже берцы, и те пропали при аресте. стрельнул у руквуда сигарету. на проклятый остров не оглянулся. прогорклый дым греет многострадальные лёгкие. морской ветер рвётся скурить своё. ещё не ясно, что будет дальше, но славных прежних времён уже никто не ждёт. моральное состояние в их рядах — хуже не придумаешь.

~

      но лорд смог. вернее то, что теперь было вместо него. отгремели прежние битвы и осады замков. кончились амбициозные вылазки в хранилища артефактов. ушли в прошлое стремительные налёты и атаки. началась резня. теперь министерским пропагандистам не надо было даже изгаляться — новый лорд будто взял прежние обвинения в тёмной магии и отдельных преступных злоупотреблениях за эталон. перевранная газетами битва у крепости прюэттов показалась цветочками. долохов признавал необходимость союза с оборотнями, когда их теснили по всем фронтам. даже лично участвовал в насаждении среди тех дисциплины. кнутом и сапогом, каждый день рискуя получить нож в спину. но для их же блага — многие смогли подчинить свою звериную натуру и стали достойными воинами. пусть те части по-прежнему требовали особого контроля. новый же договор был несколько специфичным. по сути, его и не было. потому что лорд не контролировал сивого, лорд сам стал таким же сивым. ни одна живая (или же уже призрачная) душа не смогла бы обвинить долохова в трусости. и тем более в слабости. а потом лорд прямо на собрании убил женщину. та не сражалась с ними. не была диверсанткой. не сделала ровным счётом ничего, чтобы попасть в список на аваду. по законам военного времени. он много думал по этому поводу. но так и не понял одну вещь. в какой момент убийство гражданских вообще стало достойно похвалы. так на следующем сборе и спросил. у кого-то из старой гвардии во взгляде мелькнуло сочувствие. кто помоложе — его просто не поняли. как и лорд. официальный ответ — круцио. за излишнее магглолюбство. эйвери тогда сказал, что он очень сильно сдал. для тех, кто не видел толком ни первой войны, ни тьмы азкабана, — всё шло, как и должно. долохов в ответ от души обложил того хуями. и получил новое взыскание. за нарушение дисциплины и оскорбления. это было бы смешно, если бы не было полнейшим безумием. в конце концов, он был простым солдатом. не военачальником и уж тем более не шпионом. создавал ли лорд себе тайный отряд мясников ещё под конец прошлой войны — неизвестно. но теперь тот точно вознамерился сделать таковым всю существующую армию. извините, у командования психоз — операции планируются прямо на поле боя. стоило ли говорить о том, что шансов загреметь в лазарет стало в разы больше?       вот и теперь валялся в бывшем бальном зале чьего-то мэнора. застал даже снейпа — значит зелья будут превосходного качества. от переломов, от растяжений, целая батарея — от проклятий. вроде бы их можно было принимать одновременно. ну, или побочками в его случае можно пренебречь. так не лечат. так чинят боевую машину. лишь бы работало. лишь бы шло в бой, куда скажут, и лишний раз не спрашивало зачем. ещё малость такой жизни, и он начнёт слышать, как в груди крутятся шестерни. — ещё жалобы есть? — меня прокляли. я кашляю ромашками. снейп знал, конечно же он знал, что это. сам когда-то малодушно мечтал о цветочной смерти. ещё когда лили была жива. но кашель всё не приходил и не приходил, несмотря на выжигавшую его безнадёжную одержимость. он скорее бы поверил в то, что зацвёл тёмный лорд. заболеть мог кто угодно, но только не долохов. вечно пьяная скотина с душевной организацией глыбы бетона — просто немыслимо. нелепость. — никогда не встречал ничего подобного. ожидаемо. но хуже пока не становилось. по возможности он всё равно старался лечиться у себя. не так далеко от логова снейпа в коукворте — но лишний раз они не пересекались.       долохов поселился в заброшенном доме на несуществующей улице. буквально — у магглов там были какие-то проблемы с документами, и этот участок простаивал бесхозным. квартироваться негде, да и опальное положение этому не способствовало. вернее, это он сам воспользовался взысканиями за «магглолюбство», чтобы свинтить подальше. пара защитных контуров, чары, отталкивающие всех и вся — никто больше его не беспокоил. видеть другие пожирательские рожи окромя рейдов совсем не хотелось. тем более, это заметно шло ему на пользу. пьянствовал. тренировался — теперь уже безо всяких ограничений. до усрачки пугал случайно забредших на дальний край бывшей промзоны прохожих (нечаянно!). а потом наконец разобрался, как чарами заставить работать маггловскую плиту, и жизнь стала почти хороша. правда, результаты его готовки всё равно выходили один хуже другого. узнать что-то о местонахождении грейнджер? слишком рискованно. ещё напугает, или коллег наведёт на след. он даже думал, что ей сказать, когда они наконец встретятся. часто думал. пришёл к тому, что говорить — мало. надо делать. воспоминания о ней спасли его в азкабане — недостаточно. ей-то что от этого? долохов не пропускал ни одного паскудного задания с тех пор, как поттера перевезли. где-то он уже должен был всплыть, а вместе с ним и гермиона. а там и возможность совершить подвиг ради прекрасной дамы. правда, рыцарь из него так себе. крыша протекала регулярно и настырно. у дома. с сыростью боролся, и даже с переменным успехом. холод перестал замечать уже давно. кашель почему-то ненадолго отступил — или он просто привык. но покалывание в груди сопровождало его почти всегда. как и тепло. будто развёл внутри лёгких маленький колдовской костерок, да и забыл про него. потом в самых тёмных и заброшенных углах начали пробиваться ромашки. те самые, которые он откашливал и забывал. пытался было убрать, но упрямые цветы возвращались снова и снова. прорастали на стенах и остатках мебели. мягко сияли среди ржавчины и грязи. скрывали провалы и трещины. с каждым разом лишь сильнее и крепче. в конце концов, так стало даже уютнее. лучше уж ничейный дом, чем его лёгкие. нежные белые соцветия заполонили всё рассыпающееся здание. теперь эти руины держались только на их корнях.       из всех прежних знакомых общались они только с нарциссой. остальные прятались по своим особнякам или выслуживались перед новым лордом. оно и понятно — каждый боялся за свою семью. за деньги. за место в новом обществе. так и катились по наклонной. лорд за пожирателями, пожиратели за лордом. побухать с ней до сих пор не получалось. малфой-мэнор с легкой руки лорда превратился в главную ставку пожирателей и его личную собственность. не то чтобы долохов старался не попадаться тому на глаза — работу свою выполнял исправно. но ни к одной карательной акции так и не присоединился. терпели его уже только за былые заслуги. какими усилиями нарцисса ещё не спалила там всё к чёртовой матери, оставалось лишь гадать. бедняга люциус. решил заглянуть после очередного рейда. все разошлись, безносое чудовище отправилось по своим тайным делам. он тогда чуть не сцепился с трэверсом — кровожадный идиот поставил под угрозу всю и без того хреново спланированную операцию. в мэноре долохов всегда смотрелся, как слон в посудной лавке. восставший пролетариат в количестве одной штуки штурмует графский дворец. люциус его не жаловал — мало ли натопчет на дорогущий ковёр или случайно своротит какую-нибудь вазу из коллекции. но свою жену тот любил сильнее. для долохова даже гостевой камин был тесноват. зацепил плечом ровно там же, где и десять лет назад. он никогда не менялся. развоплотил приставший к начищенному тяжёлому мыску пепел. лязгнул металлическими набойками по столетнему паркету. коротко улыбнулся, стряхнув с лица привычное отсутствующе-бандитское выражение. которое носил, как броню. рассеянно растрепал непослушные кудри ещё больше. бардак на голове, и внутри, скорее всего, тоже. нарси, та самая нарси, которая и сберегла его любимые берцы с первой войны. из всех этих напыщенных павлинов лучше всего они ладили именно с ней. единственная, кто приходила проведать их в азкабане. — рассказывай, что подцепил, чертила. долохов ей нравился. среди местной аристократии часто становилось скучно до тошноты. за выученными манерами порой терялось всё человеческое. он же был искренним и прямолинейным. настоящим. особенно ей нравилось, что с ним можно было не утруждать себя вычурными оборотами и тщательным подбором уместных слов. будто это могло изменить их суть. её муж всегда говорил, что в ней слишком много от блэков. кое-как устроил крепкие руки на узких подлокотниках. вытянул ноги в своих неизменных армейских ботинках. от вина отказался, попросил её домашнюю вишнёвую настойку. изложил всё с самого начала. про кашель и про цветки. — вот такая хуйня, нарси. где-то и когда-то она слышала о чём-то подобном. сплошная конкретика. чтобы помочь, нужно установить причину. столь поэтичная проблема наверняка началась от проблем чувственных. но, зная душевную организацию долохова, заходить придётся издалека. нарцисса вновь наполнила пару изящных рюмок. настойка крепкая, сладкая до удушья. кроваво-красная. — что в последний раз было для тебя сильным потрясением? смешной вопрос по такому адресу. он без колебаний вытащил люца и лестрейнджа из горящего особняка орденцев, когда все остальные разбежались. без колебаний поправлял самоубийственные планы лорда на собраниях — и без них же получал круциатусы. помедлил. опрокинул вместе с ней очередную рюмку. домовик хмуро обновил блюдо с закусками — опять потом настучит хозяину поместья. лёгкая улыбка коснулась аккуратных губ. в ней было слишком много от блэков. — не знаю… наверное, когда лорд бросил нас сражаться со вчерашними школьниками. я дрался с одной… отвечал коротко. искренне — но вдумчиво подбирал слова. — ты всего лишь выполнял приказ. весьма спорный. в груди саднит. тепло настойки бежит по венам, но с пламенем его проклятья не сравнится. — приказ есть приказ. но кем я стану, если замочу шестнадцатилетнюю деваху? если уже не стал. слабое утешение — но ничего непоправимого он пока не сделал. она покачала головой. прав — но выхода нет и не было. только продолжать падать и надеяться пережить новую войну. любой ценой. он же с такой участью был категорически не согласен. следующий вопрос напросился сам собой. — что бы ты делал, если бы тебе всё-таки приказали её заавадить?.. — промахнулся. ответил немедленно. едва она успела договорить. ни секунды сомнений. в тёмных глазах — штормовой северный океан. промахнуться по той, которая буквально была в его руках. может, он бы выиграл пару мгновений — но неповиновение слишком очевидно. такие солдаты не ошибаются. а дальше? драться со своими? бежать? начать революцию? ему всё это было понятно без лишних слов — спрашивать нет нужды. потому что уродливый кадавр, возвратившийся заместо их предводителя, зашёл слишком далеко. вся эта братия в белых перчатках стыдливо поджимала хвосты и вежливо кивала в ответ на планы утопить старушку британию в крови. и только долохову хватило бы отваги и безумства, чтобы открыто противостоять ему. хотя бы встать и уйти, хлопнув дверью. послав всех нахуй. конечно, для себя у него было припасено море отговорок про честь и про достойных соперников, но для неё всё было очевидно. нарцисса помолчала и решила говорить, как есть. — эти цветы появляются от неразделённой любви. поэтому… — не. меня кто-то проклял. найду и выебу. он даже не осознавал этого. не копался в своей же голове. не допускал мысли о том, что причина его болезни может быть настолько незначительной. безупречная военная машина. мускулов и ярости на все двадцать стоунов. в довесок прилагается широчайший арсенал боевой магии. и тяжёлые подошвы — для самых непонятливых. теперь же перед ней сидел пустой доспех. — от них можно и умереть. ей сейчас уже должно быть все восемнадцать, действуй. долохов пассивно-агрессивно отмахнулся. хитрый прищур серо-голубых глаз видел всё. может, он наконец дошёл до вопроса, почему ему вообще хочется защищать её. но говорить точно больше не желал. всё-таки закашлялся. на этот раз пара крохотных ромашек. почти без крови. — слышал новые планы относительно грязнокровок? хочешь знать моё мнение, это — полнейшая чушь. храбрая, какой всегда и была. скована по рукам и ногам. гражданская война за власть закончилась. началась война на истребление. это точно было не то, что интересовало нынешнюю разобщённую аристократию. за редкими исключениями. и уж тем более не то, ради чего они собрались в первый раз. — чего тогда хочешь ты? — чтобы мои сын и муж были в безопасности. в тёмных глазах — ночное небо над безграничным пшеничным полем. всё понял, ничего не сказал. долохов был один в мире. наконец влюбился и теперь пойдёт до конца — семейное счастье он заслужил, как никто. она могла лишь пожелать ему удачи. — никогда не поздно исправиться, если ты сам хочешь этого. русский, что с него взять — благородство из души не вытравить даже лорду. это просто в крови. в этой ярко-красной горячей крови, которую он теряет с каждым новым хрипом. под обновлёнными порядками ему среди них было тяжелее всех. последнему рыцарю. долохов сипло кашлянул в сторону. на огромном кулаке остался ворох нежных белых лепестков, запятнанных багряным. раздражённо убрал невербальным заклинанием. закурил. — будет только хуже. тяжёлый горький дым окутал усталое посеревшее лицо. запах дешёвого табака оседал на всём вокруг, как невидимый пепел. — откуда-то же они берутся. может, так завянут.

~

      убежище поттера всё равно нашли. не могли не найти. прятался у уизли, почти предсказуемо. все защитные контуры снесли едва ли за пару мгновений. их не ждали — праздновали чью-то свадьбу. а грейнджер отстреливается всё так же лихо. а в платье ей хорошо. если бы ещё при человеческих обстоятельствах встретились. люди мечутся, вечерний полумрак рвётся вспышками заклинаний. шатёр уже наполовину просел, с треском занимается пожар. кто поумнее — убегают сразу. лениво отстрелялся от пары орденцев. с вертушки уложил спать какого-то неосмотрительного рыжего. лестрейндж швыряется какой-то тёмной дрянью. опять видит то, чего нет. красное-красное платье — единственный ориентир, который имеет значение. больной бегающий взгляд наконец останавливается. пожиратель что-то шепчет и срывается с места. бежит за ней. кричит проклятие. долохов тогда не думал. он выбросил щит. гермиона оборачивается к неминуемой смерти, взметнув непослушными кудрями. лицо бесцветно-белое, как мрамор. нерушимая прозрачная стена ровно перед ней, заметна лишь рябь в воздухе. сама бы не успела. громыхнуло знатно. чары вышли такой силы, что от отдачи пошатнулся даже он. сгусток тьмы рассыпался ворохом звенящих искр. теперь совсем безвредных. лестрейнджа унесло под стол. никто не догадается, кто именно метнул невербальное. красное-красное платье исчезло в толпе. нападение продолжается. долохов дерётся расслабленно. нет здесь ни одного человека, представляющего для него угрозу. дерётся честно — без авад. оставляя за собой лишь вырубленных противников и лепестки ромашек. свет гаснет, начинаются поиски. поттера нигде нет. его приятеля-уизли упустили за секунду до трансгрессии. все сбежали. осталось только решить, кто отправится в погоню. судя по крикам, кого-то уже допрашивают. — догнать ту цыпочку в красном? взгляд эйвери блестит от предвкушения. пожиратель зашептал было на ухо подельнику, но сник под прицелом яростно-карих глаз. рассеянно потёр старое рассечение на лбу. всё помнил, сука. долохов шагнул вперёд. — я готов. взгляд зацепился за отражение в треснувшем посеребрённом подносе. хмурый, злой как пиздец, но на человека вроде похож. ещё не сорок, но уже хорошо за тридцать. нигде он не сдал. говорят про лондон, тащат трансгрессировать. долохов почти не слушает. он идёт на это только для того, чтобы спасти её. он идёт с ними только для того, чтобы спасти самого себя. лёгкие жжёт огнём. так разгорается его личный бунт — беспощадный, но не бессмысленный. эти идиоты решили разделиться. грейнджер одна. сидит лицом к выходу. даже отсюда чувствуется её праведный гнев. на ночной улице зябко и сыро. бледное лицо — пламя маяка в кромешной темноте. — поттера здесь нет, уходим. последний шанс вернуться на прежний круг. — зато есть грязнокровка. едкий смешок отдаёт кровожадностью. пренебрежением. да хоть трижды грязнокровка — она была всего лишь хрупкой девушкой, неспособной оказать им сопротивление. холодный долгий взгляд долохова тот даже не заметил. грань пройдена. для роули. а для него?       гермиона зябко повела плечами. безвкусный кофе совсем не грел. усмехнулась — гарри пытался разбавить обстановку. разве что чуть громче обычного. официантка посмотрела на неё, как на умалишённую — гермиона в долгу не осталась. сначала совершенно неуместный скандал из-за виктора, потом налёт пожирателей, полнейший бардак. рон в какой-то момент просто смылся. что ж, всё к этому и шло. месяцем раньше, месяцем позже так бы всё равно бы случилось. она до странности не была удивлена — только кипела от злости. гарри сидел напротив неё под мантией-невидимкой и вспоминал школьные конфликты, в которых его друг занял сторону толпы. набрались пока что все. им бы план действий обсуждать — но разговор опять шёл раздражёнными кругами. возвращался к предательству. по крайней мере здесь их найти точно не могли. можно было передохнуть и справиться с эмоциями. пожалуй, ей впервые в жизни искренне хотелось закурить. или втащить кому-нибудь. серьёзно, покажись в том кафе пожиратели — быстро бы пожалели, что вообще родились на свет. хлопнула дверь, зашли двое. какой-то высокий, но явно полноватый блондин без признаков интеллекта. за ним — уже интереснее — натуральный шкаф. лицо бледное, свинцово-хмурое, будто только что с сибирской каторги. с ним они точно встречались. новые посетители пока что были заняты разговором. в каждой реплике угроза, провалено всё, что можно. всё, что нельзя — перерублено в ледяную железную стружку. ей бы хватило одного акцента. а тот ещё пытался возражать. идиот. осторожно опустила взгляд. всё ещё надеялась, что обозналась. и ботинки даже те самые, армейские. — гермиона, всё хорошо? — ага. в голове что-то щёлкнуло. маггловские. представить долохова за покупкой гриндеров или мартинсов вот ну никак не получалось. она подавила неуместный нервный смешок и нащупала палочку в сумке. белобрысый смотрел на неё в упор из-за соседнего столика. — о, привет! авада кедавра! уродливая зелёная молния перечёркивает кафе. долохов швыряет что-то невербальное — лишь бы наперерез убивающему, хоть как-то. на пол летит какая-то посуда, чашки, почему-то две. девчонка вскакивает, ловко бросает какие-то чары. и лучше бы под эту аваду он прыгнул сам. ничего, кроме чудовищной боли. лёгкие дробит ударами невидимых штыков. даже не швырнуть что-нибудь наперерез — поднять палочку уже выше всяческих сил. жгучий кашель усиливается, его выворачивает спазмами. нет толку ни от магии, ни от мышц — повержен блядскими окровавленными цветочками, рвущимися прочь из широкой груди. это — не противник. это — не война. заклинания летят откуда-то ещё — плевать. хрупкая фигурка мечется, упрямо держит атаки пожирателя. такого же, как и он. — дерись, слабак! лицо роули перекошено от отвращения. безмозглый молодчик с замашками маньяка — теперь идеальный слуга тёмного лорда. никаких лишних вопросов, ничего человеческого. хотел ли он сказать что-то в ответ? в любом случае не смог бы. лучше слов — резкий удар в челюсть. щенок рухнул на пол, пробив затылком плитку. забыл золотое правило — не подходить к долохову слишком близко. в бою. хорошо же они снова встретились. эти неподъёмные ладони на своих плечах она помнила очень хорошо. гермиона опускает палочку. он защитил её. слишком много событий для одного дня. даже несмотря на то, что эмоциональный диапазон — далеко не чайная ложка. новый союзник? раскаялся? ворох вопросов и бессознательное тело пожирателя между ними. но важнее всего другое. ромашки. долохов откашливает ромашки. на его кожаной куртке блестит кровь. и мелкие белые цветки с яркими жёлтыми сердцевинками. отряхнул их, лепестки летят вниз, в багрово-чёрные лужи. — выглядит ужасно, знаю. улыбнулся. лучше б не пытался — все зубы в крови. крупная тёмная капля скатилась из уголка рта. грейнджер смотрит осторожно и внимательно. но не с жалостью. никакой жалости. сочувствие в её глазах. хочет помочь, не знает как. что-то про кровеостанавливающее, что-то про заживляющее и про обезболивающее. согласен на что угодно — лишь бы она продолжала суетиться вокруг него. пусть даже ничего из этого не поможет. — бесполезно, я пробовал. сиплый кашель начинается с новой силой. ромашки срываются с истерзанного горла, белые лепестки разлетаются в стороны. он корчится, отчаянно пытаясь вдохнуть. не получается. комната тонет в рваной темноте, пульс бьётся в висках. только не так, только не сейчас. на грязную растресканную плитку льётся горячая кровь. ещё никогда не было так много. гермиона прижимает руки ко рту, пугается. что-то говорит. никогда не видела ничего подобного. бросает медицинские чары — не помогает. ничего не помогает. окровавленные светлые цветки падают беззвучно. чудо, что он ещё держится на ногах. летят целые соцветия, как маленькие солнца. с белоснежными, холодными, режущими лучами. лучшее, что в нём было, превратилось в эти цветы. ромашки всё падают и падают к ногам гермионы. шагает навстречу. обнимает. инстинктивно, бессознательно, безнадёжно. хотя бы так заглушить боль, разделить её. первый и древнейший способ помочь другому живому существу. гладит по непокорным волосам, прижимает к себе. хотя это она за ним может полностью спрятаться. он ещё пару раз дёргается, больше от того, что в лёгкие наконец попал воздух. успел малодушно подумать, что умереть у неё на руках не так уж и плохо. на матово-рубиновом платье красная кровь. на бледной коже обнажённых плеч белые лепестки. всю обхаркал цветами, это даже невежливо. приступ закончился. ромашки, везде эти проклятые ромашки, будто они на грёбаном ромашковом поле. но крови больше нет. кровь ушла в землю, и на том месте теперь распускаются цветы. и голова пуста. а где его проклятие? если бы город вокруг начал рушиться, он бы не удивился. осторожно ответил на объятие. едва дотронулся. от неё теплее, чем от боли. отпускать его не хочется. дышит спокойно и ровно. будто ничего и не было. он крепче, чем сталь. она ведь знает, что это за цветы — читала. но и подумать не могла, что это не просто средневековая легенда. он слишком огромный и слишком сильный, чтобы заболеть из-за любви. даже не верилось, что такое могло подкосить его. скорее уж тёмного лорда. но невесомые ромашки на её плечах реальны. реален полёт кулака в лицо её врага. и реальны странные щитовые чары, спасшие её жизнь часом ранее. всё встало на свои места. — прости, что не защитил тебя тогда. — сейчас ты был нужнее. и всё сходилось. и самое главное тоже. что от источника к источнику часто забывали. тот самый мелкий шрифт в конце страницы. даже у бессознательных чар была своя логика. сухая, но предельно честная. чтобы сотворить внутри лёгких цветы из чистой магии, чувства и сами должны быть созидательными. в тёмных глазах — мгла тысячелетнего хвойного леса. хватит заглянуть лишь раз, чтобы заблудиться навсегда. гермиона опустила взгляд. о том, почему у неё получилось остановить приступ — подумает потом и наедине с собой. как и о том, почему около сердца так тепло. будто бы развела внутри лёгких маленький колдовской костерок. и забыла про него. так появляются первые ростки привязанности. — надо исправить воспоминания и замести следы. — сделаем, будто его оглушили в самом начале, и дальше он ничего не видел. продолжил сразу за ней. прежний лорд всегда ценил его за самостоятельность и находчивость. наставила палочку на роули. плетёт полупрозрачные чары, путает воспоминания. до последней мелочи. загляденье. бросила ещё пару слов куда-то в сторону. если поттер догадался сидеть под дезиллюминационкой, он был готов взять назад свои слова. правильно сделали, его поступок мог быть и спланированной диверсией — чтобы втереться в доверие. гарри сказал, что долохов мог быть шпионом. гермиона отмахнулась. она бы скорее поверила, что тот танцор балета. каждый заслуживает второго шанса — если сам хочет исправиться. тем более, в спокойной обстановке он вполне себе ничего. когда перестаёт хмуриться. да даже если и так… гарри лишь коротко вздохнул. исправить. исцелить. вернуть на путь истинный — в этом вся гермиона. спорить бесполезно и бессмысленно. возможно, даже травмоопасно. всё-таки настояла на лекарствах. не было ни одной ситуации, которую она бы не учла. зря он в них сомневался — они и вдвоём справятся с заданием дамблдора. тёмному лорду оставалось только готовить гроб и букет ромашек на могилу. уже-не-пожиратель не сопротивлялся. честно попытался вспомнить свои аллергии, принял две даже по названиям отвратные микстуры и дал честное слово выпить на следующее утро ещё одну. попал мужик. — я повидал достаточно, и откинуться из-за сраных цветов… — ты ещё долго не откинешься. даже не отвлеклась от своей бисерной сумочки. как что-то само собой разумеющееся. теперь уж точно. прочистил горло. встретил настороженный тёмный взгляд. — всё. на сегодня точно всё. — я где-то читала про такое. как найду книгу, пришлю. это определённо был какой-то сборник рыцарских романов. что-то про орден, что-то про убежище. к бывшим министерским лучше не соваться, а вот партизаны светлой стороны его примут вполне. с ней вновь встретятся не скоро — но однозначно. так он был готов ждать, сколько угодно. ждать и бороться. — у тебя есть какие-то пожелания к нашим? — безопасность одной семьи. задумчиво наклонила голову. не за себя, и даже не денег. благородно. кажется, он нравился ей всё больше и больше. — сделаем. так ростки превращаются в глубокие корни, которые никогда больше не позволят пасть ни одному из них. теперь ему есть, за что сражаться. её он не подведёт. теперь точно пойдёт на поправку. она о нём позаботится.