Томас

Каждый раз торжествуя над этим хрупким телом, извлекая из него нужные звуки, он чувствовал, что умеет летать. Его спина распрямлялась, крылья касались самолётных полос, и слетали с плеч годы долгих скитаний и разочарований. Его неправильный Икар в терновом венце из жемчужных бус, который не падал, а взмывал всё выше и выше. Томас лежит перед Дамиано в свободной позе, согнув одну ногу в колене. Его светлые волосы, отросшие ниже плеч, сияющим водопадом рассыпаются по подушке. Стрелы черных Голиафовых ресниц, слегка подрагивая, замерли на уровне глаз Давида. Он улыбается ему доверчивой улыбкой, почти детской, и простодушно тянет к нему руки. Дамиано испытывает зоологическую звериную радость, что смог его для себя раздобыть, обрушивается на него как ураган, и с хохотом целует его в шею. Он делает несколько черно-белых кадров, пока Томас, следя за ним, вертит головой, потом удовлетворенно укладывает его босые ступни к себе на колени. — У тебя совершенная форма ножек и очаровательные пальцы. Мое эстетическое чувство зашкаливает. Пока Томас меняет позу на более удобную, Дамиано не сводит с него глаз, потом гладит его член снизу вверх прямо через ткань штанов, как любил это делать. — Тебя как послушаешь — так всё во мне красивое. Между тем, из нас двоих красивый только ты. — Нет. — он мотнул головой. — Я с этим не согласен. Во мне хронически обострены эстетические рецепторы. Я не бросаюсь на что попало. — Но я слишком тихий и скромный. Вряд ли я подойду тебе, Давид Дамиано. Поищи себе кого-нибудь более шумного. — Ты такой же сверкающе-сияющий, как маленькое черное платье Коко Шанель и эпоха бурлеска. Немного косметики, немного глиттерных тканей в одежде, немного флирта напоказ между мной и тобой, и в тебя влюбится весь мир. А теперь не двигайся. Я тебя еще раз сфотографирую. Дамиано навис над ним, и кончиками пальцев ощупывал лицо своего похищенного Ганимеда, сцеловывая с него веснушки. Они оба, как затерявшиеся во времени аристократы, были одеты в строгие брюки и белые рубашки с множеством оборок. Он взял его средний палец в свою руку, и надел на него невыразительное серебряное кольцо, ничего не объясняя. — У тебя такая внешность, Томас... Рано или поздно ты все равно лёг бы под мужчину. Мы не выбираем. Природа предопределяет за нас. — Вот же дьявол. — Предпочитаю, чтобы мы говорили правду друг другу. Он вертел на его пальце новоявленное кольцо, и покрывал поцелуями тонкую, эльфийски-бледную кожу рук, сотворивших десятки гениальных мелодий. — Ты такой худющий. Кажется, оно вот-вот свалится с тебя. Смотри не потеряй. Какое-то время они целовались, гладя волосы и плечи друг друга. — Ты мой Ганс Гансен из новеллы «Тонио Крёгер». Белокурый, воздушный, тонкоплечий и порой легкомысленный. — Ты мой Мефистофель из «Фауста». Чувствую себя приносимым в жертву каким-то неведомым темным силам. Дамиано рассмеялся. Начал щипать его, щекотать и костяшками пальцев пинать его в бока. — Южный мужчина с моим носом всегда выберет блондинку. Не расстраивайся, Томми. Вдруг тебе понравится быть со мной. Томас опрокинул его животом на постель, приспустил на нем трусы, и начал его шлёпать. При этом сам не заметил, как быстро возбудился. Он начал водить пальцем по его позвоночнику, потом его палец скользнул вниз, и начал обводить красиво очерченный анус. Он сминал его ягодицы обеими руками, ощущая, что его собственное дыхание становится все более обрывистым и рваным. Дамиано вытянул руки вдоль тела, чуть расставил ноги и полностью расслабился. — Ты хочешь трахаться, Томми? — Мне стыдно признаться самому себе, но по-моему всё, что сейчас происходит, и есть то, о чем долгие годы я втайне мечтал. — Ты мечтал обо мне или просто о мужчине? — И первое, и второе. — Это всё, что ты хотел сейчас сказать и сделать? — Нет, не всё. Томас тянет вниз губы, и впервые в жизни начинает вылизывать его сзади. — Что ты так вцепился-то в меня, Давид Дамиано? — Мне хватает мозгов понять, какое ты сокровище. *** Томас в высоких латексных сапогах, в кожаных трусах, в красной портупее и с подкрашенными помадой сосками. На его худом, почти тощем теле это смотрелось дико сексуально. Дамиано сходит с ума, помногу раз обходя его вокруг. Он просит его сесть на стул, облокотившись спереди на спинку локтями, и начинает гладить его длинные, заколдованно стройные ноги. Томас поднимает наверх голову, и подставляет для поцелуя губы. Потом сползает вниз, и на четвереньках, отогнув зад, перемещается по полу. Продефилировав таким нестандартным образом, он останавливается, и обнимает своего возбужденного доминанта за колено. — Какое счастье, Томми, что твою красоту неспособны видеть другие. Я бы сдох от ревности. Дамиано, с жаром заглядывая ему в глаза, делает минет каблуку на его стройной ножке. Потом с таким же жаром, по-животному, по-звериному, оттрахивает в рот, заполняя членом его глотку, заставляя его с хрипом отплёвывать слюну. Дамиано делает с ним несколько черно-белых кадров, когда его губы и глаза уже были размазаны, потом хватает за портупею, как собаку за шлею, и толкает спиной на постель. В полёте его ноги раскидываются сами собой. Маленькие, почти детские губы поджимаются и дрожат. — Не надо. Дамиано смеется сатанинским смехом, и имитирует секс с его коленом. — Ещё как надо, Томас. Поздно передумывать. Сейчас посмотрим, как будет не надо. Хочу подправить твой макияж, и ты будешь готов к употреблению. Сначала пришла боль, когда Дамиано проник под его кожу, в кровеносное русло, между клеток его плазмы, в чертоги его существования. Не смотря на то, что он быстро дрочил его член. Потом боль ушла, уступая место лишающему разума наслаждению. Томас убрал руку с его члена, позволяя ему проникать максимально глубоко. Напоследок вовсе задрал вверх свои длинные ноги. Особенно громко Томас стонал, когда живот Дамиано бился в его яйца. Когда их тела рассоединились, они просто лежали на спинах, сцепившись как змеи, взявшись за руки и вплотную притиснувшись друг к другу. — Что тебя возбуждает во мне сильнее всего? — Твой детский голос. Твоя худоба. Твоя застенчивость. Твоя отзывчивость на ласки и готовность к экспериментам. А еще то, что ты даже чуть выше меня. Иногда я представляю себя снизу в нашем любовном арт-общении с тобой. Мы попробуем с тобой всё. Придет время. — Я некрасивый. Ты можешь говорить что угодно, но правда остается правдой. — Ты моя путеводная звезда. Все, чего я достиг, все, чего я за двадцать два года добился, я делал с мыслью о тебе в сердце. Пересмотри видео наших выступлений, особенно за ближайший год. Я не свожу с тебя глаз. Потому что ты сам чистое искусство. — Сказка о красавице и чудовище? — Миф о Давиде и Голиафе. Но с альтернативным концом. Который мы перепишем кровью нашего всепобеждающего Духа. — Diavolo. — My desert. Даже трахая тебя, я постоянно испытываю чувство жажды. Волосы цвета пустыни, вытравленные серые глаза и улыбка Пьеро... Томас выхваченный косым лучом солнца, лежит между мятых простыней, раскинув руки, глядя куда-то мимо него. Его черты наконец-то расслаблены и умиротворенны, как у портрета Мона Лизы или католических икон. Он молчит, подставляя лицо под невесомую гладящую руку. В окно влетает иволга, и вылетает в другое распахнутое окно. — Я очень ревнивый, Томми, — непонятно к чему добавляет он, подныривая под его длинный острый нос, и целуя его в губы. Дамиано навалился на него сверху, и начал обводить пальцем контуры его губ, его бровей, его глаз, словно стремился оставить свои штрихи поверх рисунка Бога. — Я некрасивый в привычном понимании. — Это ничего не меняет. — Я непривлекательный в привычном понимании. — Оставь своё привычное понимание для других. Потом он раздевает Томаса догола, обвязывает красными веревками, и поднимает его тело на мощный потолочный крюк. Томас готов кончить уже сейчас. Дамиано раскачивает его, крутит на веревках, а когда член Томаса приближается к его лицу, он кратковременно погружает его в свой жадный, слюнявый рот. Томас почти плачет и скулит от удовольствия. — Умоляю, дай мне кончить. Но Дамиано гладит его член снизу вверх, несколько раз дёргает вверх, смахнув с него горькую каплю смазки, и тут же отпускает. Прижимается головой к его виску, как любил это делать. — Я хочу, чтоб теперь ты помучился. Мне нужна моральная компенсация. Дамиано глубоко, жестоко целует его в губы, потом несколько раз глоткой насаживается на его член – и снова отходит в сторону. — Дай мне кончить, дьявольское ты отродье. Иначе, видит Бог, я от тебя уйду. Дамиано наконец-то засунул ему в задницу жужжащий вибратор. Томас взвизгнул от удовольствия и боли, раскачиваясь на веревках. Потом Дамиано натянул на его член автоматизированную вакуумную помпу, слегка придерживая ее рукой. Перед его оргазмом он глубоко засосал его губы. Он рычал ему в глотку и дёргал его крохотные розовые соски, словно злясь на что-то. Когда Томас кончал, он кричал ему в рот, надрывая голос, кажущийся ещё совсем детским. Потом Дамиано снял его с потолочного крюка, и отнес его развязывать на постель. — Опять ты со своим фотоаппаратом? — Потому что ты выглядишь эстетично и красиво. Дамиано делает несколько цветных, несколько черно-белых кадров, потом целует в член, и задает вопрос, который не дает ему покоя: — Тебе понравилось, любимый? — Мне нравится твоя дикая, необузданная фантазия. Таких ярких оргазмов я определенно не испытывал никогда. У меня всё ещё трясутся ноги. Дамиано целует его в кольцо на среднем пальце, снова в член, и относит его отмывать в душ. Когда Томас лежал перед ним, свежепахнущий, чистый, с раскинутыми ногами и приоткрытым анусом, Дамиано начал его трахать сам, связав над его головой руки винтажной бугристой верёвкой. Он непрестанно плевал ему в открытый рот, обводя языком губы, повторяя слово «мой, мой, мой». В финале сессии Томас лежит перед Дамиано с разведенными, согнутыми в коленях ногами. Белотелый. Раскрепощенный. Вопреки всему прекрасный. Сжимает головку члена, выдавливает из нее остатки спермы. — Я некрасивый. Что ты во мне нашел? Дамиано в такие моменты искренне обижался, злился, дёргал его за кончики волос и сцеловывал с его губ улыбку Пьеро.