art à part entière

в последнее время, я все вообще начал задумываться не сошёл ли я с ума.

и небо этим днём было светлое, даже немое, похожее на голову мертвеца. звуки соединялись в одно целое, но правда, не создавали музыку. всё это было похоже на то, как пятилетний ребёнок уселся играть на забытое, пыльное пианино, которое стояло у бабушки в зале. в ушах звенело, когда ты садился в проезжающее такси, быстро хлопая дверью, чтобы не промокнуть ещё больше. это было искусство обычного дня. мастерская выжидающе ждала чхве субина, надеялась на что-то новое, похожее на резкие порывы ветра или же бушующие волны во время шторма. тут всегда было тихо. ещё незаконченные статуи ждали своего часа, просили о прикосновениях мастера. субин любил заводить беседы с ними. иногда даже казалось что они отвечают ему, дополняют разговор ненужными фразами, читают стихи. в его голове была полная каша, которая с каждым днём становилась всё гуще. руки пытались сотворить что-то неведомое, вовсе удивительное. в разуме соединялись картины, воспоминания, и увиденные места и люди. субин запоминал интересных лица сразу, чувствовал их. если ему удавалось с ними заговорить — мысленно записывал все мелкие детали. обращал внимание на речь, слова, вздохи и выдохи. и компанировал это всё в одно целое. — я хочу добиться совершенства, сотворить его своими руками, — голос подрагивал, когда парень делал глоток зелёного чая, всматривался в свою знакомую. тишина в воздухе мучала, порой даже душила, и когда девушка решалась что-то сказать, она лишь открывала рот, и после замолкала. слов не было вообще, как и мыслей, всё растворилось, улетучилось. — субин, — девушка делает короткую паузу, а после шумно выдыхает, — ты же знаешь, что этого не случится. в порывах злости, скульптор мог по просту разбить статую, сесть на край табуретки и закурить. это происходило только тогда, когда был творческий кризис. тогда, когда вся голова была заполнена бредовыми идеями, перемешанных с лицом, которое запомнилось ему больше всего. люди по могли особенному вдохновлять субина, заставляли даже восхищаться ими, на время. но не было того человека, кто мог быть его музой, пробуждать любовь в искусству, когда она потухает. никто не вдохновлял его, не делал так, чтобы сидеть часами над камнем, обрабатывая его. единственное что хотелось наблюдать вечно — того самого незнакомца, который случайно встретился ему на улице. субин был поражён им, даже ошарашен. сердце выбивалось наружу, когда другой взглянул на него. холодный взгляд пронизал его всего, а после смягчался. горло что-то душило, глаза накрывала белая пелена. проморгавшись, никого на другой стороне дороги уже не было. улица была полностью пустой и тихой. последняя его скульптура была изготовлена два года назад, и сразу же отправлена в музей искусств. субин не гордился ей, не называл лучшей из всех остальных. в ней что-то не хватало. сердце не трепетало, когда ты смотрел на неё. в голову не приходили мысли о совершенстве. это было не оно. и в каждый раз, приходя в тот самый музей, отводил глаза от неё, пропускал. — опять в голову ничего не лезет, — субин садится на табуретку, проводит пальцами по камню. тихая музыка заглушает следующие мысли, позволяет лишь вдохнуть немного воздуха, когда черноволосый пытается припомнить нужный ему силуэт. не выходит. пальцы рук пробираются через волосы, когда субин поджимает грудь к коленям, складываясь как карманный ножик. в голове стояла пустота, смешивалась с тишиной воедино. и безмолвие внутри — убивало. на заднем плане, где-то звонит мобильный телефон, заставляет прийти в себя на несколько секунд. — телефонные звонки не для меня, вы же знаете, — в горле снова разливается вкус алкоголя, а после становится тепло, — я не тот человек, который любит поговорить по телефону, — практически шепчет. субину требуется некоторое время, перед тем, как он встанет с табурета, случайно опрокинет его, а после накинет пальто на плечи и не закрывая мастерскую выйдет на улицу. воздух ледяной и неподвижный, ветер слабо дует в лицо, от чего волосы немного разлетаются, — пять тридцать, — отрезает, смотрит на часы. времени до выставки осталось мало, но даже идей для кого будет посвящена скульптура, нет. в последнии дни особенно сложно, собраться с мыслями так точно. без слов — хочется провалиться сквозь асфальт. и падать долго, медленно. пока не достигнешь дна, которого вовсе нет. что случилось с тем субином? где его идеи, поражающие людей? ответы на эти вопросы даже он не знает. было бы легче наклеить на необработанную статую кусок поэмы из пыльной книги и забыть об этом всём. всё изменилось после тридцати лет, и легкое чувство свободы превратилось во что-то тошнотворное и ужасное. у субина было всё, что хотел бы любой человек, но зачем это ему? ведь быть скульптором без музы — всегда казалось чем-то отвратительным. где же вы это видели таких скульпторов то, вот таких, без музы? — субин, мы не видели от тебя никаких скульптур более года, что-то случилось? , — знакомый закуривает, смотрит на субина сидящего в мягком кресле, — дело в том что вдохновения нет, вы же понимаете, — субин шумно выдыхает, доставая с кармана пачку сигарет. в семь двадцать субин только подъезжает к дому, просит водителя приготовить машину на вечер, надумывает развеяться. в дом входит тихо, практически на создавая шума. языки пламени в камине трещат, когда он заходит в залу, за оставленной книгой на столе.

***

к девяти, черноволосый подъезжает к полюбившемуся бару в центре города. к слову, пить он вовсе не любит. выходя из машины, субин поправляет рукав пальто, благодарит водителя. заходя во внутрь здания шумно вдыхает воздух, пропитанный дымом от сигар, как и алкоголем. да что сказать, атмосфера тут всегда своя, особенно по пятницам. музыка разливается по стенам бара, заполняя и всё следующее пространство. где-то в глубине бара виднеется знакомое лицо, от которого сразу же кидает в жар. — это вы самый элегантный, более обворожительный, чем какой-либо парень? тот, кто заставит рыдать любого мужчину, не говоря уже о женщинах! вы экстраординарный, изумительный, крайне страстный!, — это субин слышит, когда приближается немного ближе к парню. в груди что-то колит, он слышит его тихий смешок и наблюдает как к нему кто-то пристает, смотрит на холодную реакцию светловолосого. взгляд парня сталкивается с взглядом субина, который уже успевает закурить. легкий шлёпок по руке мужчины, и светловолосый освобождается от него, как кошка пробирается через толпу, приспуская с одного плеча шёлковую блузку. самый настоящий ангел. — мы случайно не виделись с вами где-либо? , — спокойно спрашивает, облокачиваясь о стол рукой, смотрит на курящего субина. разглядывает мужчину, откидывая локоны волос назад. — у моста, — зачем-то говорит субин, видит как собеседник краснеет. глаза цепляются за мраморную кожу, дальше находят коричневые глаза, а потом спускаются к пухлым алым губам. — значит моя память мне не изменяет, — светлый парень поправляет волосы, хватается за спинку стула, — я могу присесть? , — тихо спрашивает, боясь что ему откажут, — чхве енджун, — поднимает глаза на субина, чувствует что выпитый алкоголь действует на него, раз он подсаживается к кому-то в баре. — чхве субин, скульптор, — берет чужую руку и приподносит к своим губам, целуя. видит как светловолосый удивлённо смотрит на него, а после шумно выдыхает. — скульптор, как же прекрасно, — енджун складывает две руки на столе, заинтересовано смотрит на мужчину, — я люблю искусство, и восхищаюсь людьми, которые им занимаются. субин тихо смеётся, заказывает ещё немного алкоголя себе и енджуну, угощает. между ними повисает пауза, перед тем как приносят виски и вишнёвый коктейль. музыка обволакивает разум, когда они делают по второму глотку, и становится всё дурнее от запаха сигарет. — знаете, субин, не ожидал вас встретить ещё раз, — чувствует что пьянеет, не может связать и нескольких слов, — не знал что скульпторы ходят по барам, хотя, — быстро замолкает, понимая что сказал, стыдно смотрит в стол. — я тоже, — рокочет, цепляется взглядом за чужую блузку, — видимо тут ты бываешь часто, — субин не понимал, когда он успел переключится на «ты», но раз светловолосого это не смущало, значит всё было нормально. енджун заливисто смеётся, смотрит по сторонам, — я тут пою, временами, — допивает коктейль полностью, откидывает голову на спинку стула, и поворачивает её к субину, — поэтому меня тут все знают, и вы теперь тоже. — не рад этому? , — вскидывает бровь, оставляет стакан с виски на дне. чувствует чужой взгляд на своих губах, и механически поправляет своё пальто. радуется что мог узнать немного больше о своём «незнакомце» — да что вы, рад, — енджун складывает руки у себя на коленях, нервно теребит кольцо на пальце. что с ним, он сам не понимает. легко смущается от нескольких слов субина, хоть тот ничего такого и не говорил, а в любовь с первого взгляда как дурак, всё больше начинает верить, когда чувствует что к нему проявляют внимания больше обычного. — мы можем прогуляться, думаю тебе нужно глотнуть немного воздуха, — черноволосый расплачивается за двоих, оставляет без сдачи. и енджун пьяно плетётся за ним, проходя мимо людей, пытается не упасть, — аккуратней, — усмехается старший, хватаясь за чужую тонкую талию. — спасибо, — всё что может ответить енджун, и прижимается к мужчине чуть ближе, чтобы почувствовать чужое тепло. выходя на улицу, становится ещё холоднее. — холодно? , — субин снимает с себя пальто, накидывает на чужие плечи. хватает себя на мысли, что енджун и вправду невероятный, такой человек, какого он ещё не видел никогда. светловолосый невольно улыбается, когда вновь чувствует на талии придерживающую большую ладонь. в нос бьет лёгким мужским парфюмом, к слову, он был любимым у енджуна на этот момент времени, — парфюм… — енджун запинается, — очень хороший. — я могу кое-что предложить? , — субин останавливается, смотрит на енджуна и тот прячет глаза от него, — что-то случилось? , — невольно спрашивает, машинально берётся за руку светловолосого. — боюсь сказать, что я буду готов на всё что вы предложите, — поднимает взгляд вверх на субина, стоящего напротив него. руки немного подрагивают от сказанного. вот же позор. субин громко смеётся, прерывая неловкую тишину, кладёт руку на чужое плечо, аккуратно хлопает по нему, заставляя немного расслабиться, — приглашаю к себе на чай, — улыбается, видит как младший останавливается рядом с ним, и молча смотрит на него, а после слабо улыбается. — прекратите меня смущать, — чувствует тёплую руку на своей голове енджун, — пожалуйста, — исподлобья смотрит на субина, и тот в ответ взъерошивает чужие волосы. и сейчас, ты не избегал моего взгляда.

***

— у вас красиво, — енджун рассматривает картины на стенах, а после замечает скульптуру афродиты. по дому витает запах глинтвейна, видимо им и занимается субин сейчас. мужчина возвращается в зал с двумя чашками глинтвейна, затаивает дыхание, когда видит, как енджун ведёт пальцами по скульптуре афродиты, очерчивая её скулы, — у меня не холодно? , — тихо спрашивает, чтобы не испугать младшего. кладёт серый плед на спинку кресла на всякий случай. — даже жарко, — усмехается, садится на быльце кресла, делая глоток тёплого глинтвейна, — скульптура афродиты получилось потрясающей! хотел бы я её видеть у себя в спальне, — прячет глаза от старшего. — я очень рад, — отрезает субин, оставляя глинтвейн на столе. рассматривает чужие движения рук и пальцев, то как енджун еле-еле касается губами краев чашки чтобы отпить немного, и крепко сжимает её пальцами. не долго думая, черноволосый решается сесть за фортепиано, сыграть чего-нибудь, приукрасить дождливый вечер. помимо мелодии проявляется чужой голос, подхватывающий спокойный ритм. енджун поёт тихо, со вдохами делает голос чуть выше, полностью сливается с музыкой. субин не отводит взгляда от инструмента, нажимает на клавиши, пытается откинуть дурные мысли и не повернуться назад, уставившись на енджуна, который одет лишь в свою шёлковую блузку, что едва прикрывает его колени. — дым по-прежнему висит в моих волосах, и тихими вечерами он обжигает мои глаза. — продолжает енджун, ни на секунду не останавливаясь. светловолосый легко облокачивается о краешек фортепиано спиной. и субин будто зачарованный, не двигается, играет, иногда поглядывая на младшего. мужчина пытается запомнить что поёт светловолосый, в уме записывая строки. горло опять что-то перехватывает и сильно душит, когда енджун поворачивается к нему, касается с ним взглядами, и вытягивает высокую ноту. светлый ведёт взглядом и неожиданно оказывается за субином, что-что шепчет, заставляя почувствовать мурашки, а потом тоже кладёт руку на клавиши. черноволосый шумно выдыхает, поворачиваясь к последнему. енджун разворачивается тоже, и после понимает, что творит. позорище. в чужом доме, в одной блузке и ведёт себя неподобающе. если бы мама знала, что он творит вечерами, была бы слишком расстроена. он готов был расплакаться прямо тут, перед мужчиной, думая как тот недоволен им. чхве младший делает шаг назад, а после разворачивается к своим вещам. нужно ли после такого выступления сразу же покинуть дом? — енджун, — мужская рука останавливает его, хватает за запястье, — что случилось? , — после притягивает младшего ближе, и тот немного наклоняется, разрешает субину положить ладонь на его щеку. светлый практически хнычет, но выдаёт кое-что, перед тем как сгореть со стыда полностью, — извините, — трогает руку на своей щеке, ищет чужое тепло, — вы наверное успели подумать что я тот, кто спит со всеми подряд, не так ли? — нет, — субин поглаживает мягкую кожу щеки большим пальцем, — я не собирался так думать, — жалеюще тянет енджуна ещё ближе, перекладывает руки на чужую талию, — и не смей думать о себе в таком ключе. енджун отводит глаза в сторону, не желает встречаться с чужим взглядом. пытается сдержать свои слёзы, закусывая внутреннюю часть щеки, цепляется пальцами за чужие плечи, чтобы не упасть. — всё хорошо, — заправляет чужие волосы за ухо и громко выдыхает. енджун оказывается совсем другим, любящим тепло, меланхоличным. и субин сходит с ума по нему, такому открытому, настоящему. когда-то мужчина мог описать своё состояние в нескольких словах, но теперь ему и не хватит книги, чтобы рассказать. чувствовать чужую прохладную кожу рук, которая касается тебя в ответ, было прекраснейшим ощущением. видеть чужие слёзы было сложнее, даже опустошительно, будто ты делишь одни эмоции на двоих. с этого момента енджун ассоциировался у него с молоком и мёдом. молоко было тёплым, нагретым на огне, а енджун согревался в чужих обнимающих его руках. мёд был сладким, даже слишком приторным на вкус, как и пухлые губы светлого, которые ещё не успел вкусить субин. — на улице дождь, — мужчина возвращается обратно в жизнь, покидая свои мысли. оглядывает младшего, стоящего на полу босиком, — поэтому останься у меня, — предлагает, не ждёт точного ответа от светловолосого. в ответ енджун лишь кивает, скользит по уходящему субину на кухню, во рту опять оказывается привкус глинтвейна, и чхве младший закутывается в принесённый субином плед, — можно я усну здесь? , — приподнимается с дивана, когда мужчина садится на его край. — ночью может быть холодно, енджун, — предупреждает его, но не имеет ничего против этого.

***

енджун не мог уснуть. совсем. притягивал к своей груди ещё одну подушку, оставленную субином. вёл по ней носом, вдыхая парфюм, впитавшийся в неё. в камине изредка потрескивали дрова, но от них не было никакого тепла. он спускает ноги на ковёр, а потом и сам встаёт на ноги, поправляя свою блузу, которую он так и не снял. светлый бредёт по зале, а после тихо поднимается на второй этаж. будет ли по-детски прийти в комнату субина и заявить что он не может уснуть? или же тихо лечь рядом с ним, отпуская в голове что они знакомы меньше одного дня? он не знал этого. когда енджун подходит к приоткрытой двери, он тихо набирает воздух в лёгкие, а потом нервно выдыхает, перед тем как открыть двери полностью. затаивает дыхание, видя перед собой спящего субина, полностью укрывшегося в одеяло. светловолосый ступает в комнату тихо, практически не слышно, ложится к старшему в кровать, откидывая постыдные мысли. он сглатывает, понимает что делает, жмёт свои руки животу, пытаясь успокоится. енджун держит свои руки при себе, надеясь что не слишком близко лежит к субину. глаза не закрываются, хоть он и был уверен что ему будет легче тут уснуть. он смотрит в стену, в голове что-то рисует на ней, и постепенно успокаивается, пока чужой голос не опаляет его ухо. — уснуть не можешь? , — субин чувствует как младший под ним неожиданно дёргается, — тише, — старший кладёт руку на чужую талию, притягивает к себе чуть ближе, чтобы енджун вовсе не замёрз, — ты весь дрожишь, — всё так же шепчет последнему на ухо. субин не знал, можно ли было так прикасаться к младшему, и обнимать, как в детстве рыжего кота, после очередного кошмара. енджун практически не дышал, чувствовал чужое сердцебиение позади себя. чужое тело изогнулось позади него, точно ложка, вложенная в ложку. пальцы касались его тонкой блузки, и пробирались вверх, пытаясь успокоить его. енджуну было стыдно. на губах всё ещё таился привкус глинтвейна, и он обжигал их.

мне кажется любви никогда и не было, я просто о ней мечтал.и готов был отдать себя любви.

— спокойной ночи, — тихо произнёс старший, обратно разворачиваясь в другую сторону. лишь после этого сознание енджуна позволяет ему заснуть. и просыпается он ближе к семи утра, притянутым к чужому телу. и поскорее выбираясь из чужой в постели, забирает снятую ночью блузу, легко прикрывает двери, последний раз взглянув на субина. и голыми ступнями бежит по лестнице вниз, скорее одеваясь и вызывая такси.

я чувствовал себя самым грязным из всех людей во всём мире, хоть я и ни разу не спал с кем-либо.

напоследок он ничего не оставляет, нервно садится в желтое такси и поправляет волосы. будет ли он потом жалеть что уехал? время покажет. и субин просыпается в девять, поворачивая голову и не видя никого рядом с собой, руки всё ещё помнят чужую ткань верха, напоминая о чём-то. тогда чхве срывается с постели, задевая за собой стакан с водой на тумбе, который мигом разбивается. его сейчас это не волнует. совсем. никого в доме нет, кроме собственной тени. пальцы тянутся к коробке с таблетками, ищут подходящий препарат, чтобы терзаться чуть меньше, не всецело.

я положил полотенце под каждую дверь, — оставь меня, — сказал воздуху, — больше не хочу дышать, — задернул все занавески в доме, — уходи, — сказал я свету, — никто сюда больше не войдёт и никто отсюда больше не выйдет.

***

и последующие дни, всё менялось, сны, мысли, даты. разум был заполнен свежими чернилами, которые ждали своего поэта. в этом сне субин падал, хотя нет ни верха, ни низа, ни стен, ни потолка, только ощущение безграничной темноты и холода. он испуган настолько, что собирается закричать, но когда открывает рот, ничего не происходит, и субин гадает, будет ли падение падением, если падать вечно и никогда не достичь дна? ему кажется, что он будет падать вечно. шум прерывает тишину, тихое блеяние становится всё громче и громче, словно железная коса рассекает воздух, врезается в него. — господи, — мужчина тяжело дышит, а после открывает глаза, зреет слабый солнечный свет в комнате. и падает обратно на постель, складывает руки рядом с волосами и громко выдыхает. сердечная боль меняется на новый поток ветра из окна. на улице шумно, настолько, что закладывает уши. и в следующий раз с ним случится тоже самое, когда он будет сидеть в мастерской, старанно обрабатывая камень. в помещении виден тусклый свет, падающий на статую, а потом уже и руки субина скользящие по ней, вспоминающие чужое тело. кожа енджуна была мертвенно-бледная прямо как сама статуя, но в отличии от холодной и твердой статуи он был другим, тёплым и мягким. кончики пальцев скользят по камню ниже, очерчивая чужую спину, изгибы. взяв скарпель в руки, субин повторял форму рук на камне, каждый раз вспоминав, как он целовал их. мужчина тогда уже знал, что енджун и есть то совершенство, которое он искал многие года. чужие руки, похожие на блюдца держащие в своих руках само сердце субина, а шея тонкая, как кисть художника. черноволосый просиживал тут ночами, пытаясь закончить скульптуру чуть раньше, чем началась бы выставка. он не закрывал свои глаза, ни на секунду, не удостоверившись, что это — то что нужно.

его не было нигде, но его запах всё ещё витал в воздухе в зале.

— прекрасен, — субин шепчет, касается подушечкой большого пальца скулы скульптуры, очерчивает её, как делал со скарпелем вместе. трогает чуть приоткрытые губы, пытаясь припомнить, были ли они такими же. и когда скульптура завершена, он позволяет себе подойти ближе, рассмотреть каждую деталь ещё раз. лицо было в точь в точь как в реале, голова была склонена вниз, а глаза были прикрытые — будто жалеющие о чём-то. с головы до ног скульптура была в мафорие, что прикрывал всё тело, оставляя небольшой участок груди открытым.

он был похож здесь на одну из моих икон в спальне.

субин касается рук скульптуры, холодные как лёд, тонкие словно стебель белой розы. в одной из ладоней находится сердце, будто вырваное у кого-то из груди в эту же минуту, а другая поднята в вверх, пальцами ласкающая голову змеи, которая обвивает ее, шепчет о чём-то. — вернись ко мне, — единственное что может сказать субин, касаясь тёплыми ладонями лица скульптуры, и прикрывая глаза, склоняет голову ко лбу. он впервые за два года завершил свою скульптуру. и когда настаёт время выставки, субин подписывает скульптуру нежно и грамотно, будто говорит эти строки в самой реальности, перед самим енджуном. пока не сбросив тебя змеиной кожей, я повторяю тебя здесь, когда из памяти стирается мельчайшая черта лица. освобождаясь, забываю, что нет радостнее и печальнее нашего конца. мужчина заходит в здание ещё до открытия, тихо ступает вперёд, отчётно слышит как каждый его шаг отдаётся звуком. везде витает гробовая тишина, а в голове слышится чей-то тонкий голос, ангельски поющий, будто перед самой смертью. это было правдой — енджун был ей. и подходя ближе к скульптуре, которую освещает свет из двух сторон, оставляя лишь лицо в тени, он падает на колени и из-под лба смотрит на неё, не смея отвести взгляд.

***

последующие дни открытия, он не приходит туда, лишь получает звонки, слушает поздравления с завершением своей новой скульптурой. — это то совершенство, о котором вы и говорили, — слышится в трубку телефона, когда субин готовится к завтрашнему рождеству, — я никогда не видел ничего подобного от вас, субин-щи, уверяю, никогда. и вправду, субин бы никогда не сделал что-то подобного, а если бы сделал, там не было бы души, и не единой пролитой слезы. младший раскрыл его, как раскрывают душу, вложил ему в руки долото в тот миг, когда казалось, он не будет больше творить. а енджун знал о скульптуре, приходил на выставку, рассматривал свои черты лица, и рыдал, прямо там, после чего быстро покидал здание под чужие взгляды. и приезжая в родительскую квартиру кидался в руки матери, пытавшейся его успокоить. «енджун-а, что такое?», ответа не последовало. женщина гладила сына по сильно отросшим волосам, начавших завиваться. енджун выглядел таким опустошённым, будто его искромсали пальцами, как потрошили дыню канталупу. и женщина обнимала его крепко как могла, умоляюще просила его рассказать в чём же проблема. следующие дни он склонивши голову, как скульптура, сидел в ванной, наполненной водой до самих краев, опуская руки на свои колени. так он справлялся со своей тревожностью. его глаза больше не блестели, как обычно, скорее тускло сверкали. из-за пролитых слёз, веки стали тяжёлыми и сами по себе закрывались. а надпивая принесённый матерью чай, он чувствовал приторную сладость, что он оставляет, но не отказывался от него, ведь даже это лучше, чем ничего. — дорогой, просто отдайся и пой, а мы как нибудь справимся, — успокаивала его женщина, садясь на диван рядом. енджун лишь повернул голову на неё, рассматривал чужую эмоцию, — мой ангел, — трепала его по волосам. а в следующие разы, когда она упоминала чужое имя, и спокойно спрашивала хочет ли он чувствовать его, с его рта текли молочные реки с мёдом, вместо слез, не вылившихся из глаз. он не хотел, чтобы тот заполнял его пустоты, он хотел быть наполненным собой, и быть настолько полным, чтобы яркий свет выливался из глаз, и освещал целый город, и только потом хотел увидеть его снова. в тот момент он знал, что он домашнее варенье. достаточно густое, чтоб вобрать всю сладость из возможных. не виски, а вода, достаточно мягкая чтобы спасти жизнь, и достаточно жесткая, чтобы утопить. и тогда он собравшись с мыслями, льнул с заходом солнца на улицу, прямо перед рождеством, поддался в бега к нему, натянув сверху на себя лишь недавно связанный матерью свитер. — субин, — енджун практически дрожал, пытаясь громко стучать в двери дома, и через несколько секунд, почувствовал на себе чужой взгляд, скользящий по нему. руки сами по себе коснулись чужих, удерживая себя от падения. а они подхватили его на себя, быстро занося в дом и укладывая на диван. субин всё понимал, когда енджун коснулся кончиком пальца его скулы, а после уже всей ладонью, — прости меня, — вырвалось с губ, когда мужчина запустил пальцы в светлые отросшие волосы, и легонько потянул. так он просил прощение, за то что не искал его.

в конечном итоге, я покончу с колебаниями и превращусь в созвездие.

енджун расстёгивал чужую домашнюю рубашку, уже собственнически касаясь пальцами чужого тела. он просит его больше, чем глотка тёплой воды. чувствует привкус жажды на губах, перенятый у субина, минуту раннего поцеловавшего его. водит носом по чужому плечу, пока старший оставляет на шее мелкие поцелуи, чуть оттягивая свитер, и субин шепчет, — я люблю тебя, — в тот момент, когда его руки скользнули вниз к застежке своих штанов. он положил руки на его сознание, прежде чем коснутся молочной талии и бёдер. не называл младшего красивым, только чтобы назвать его утонченным. он стал первым, учившим его тело, смаковавшим его на вкус. целовал его много и часто, благодаря енджуна, — я не хочу заниматься сексом, — выдает младший, касаясь чужих губ указательным пальцем, — давай лучше займемся любовью, — складывает руки на чужие плечи, и раздвигает свои ноги, словно мольберт с холстом, молящий об искусстве. и субин делал всё как надо, поначалу ласкал его подушечками пальцев, чувствуя как под ним дрожит младший, не позволял себе большего, пока тот не разрешит, целовал чужие ладони, и очерчивал чужую грудь. теперь его кровь течёт в чужих венах. субину предназначалось быть первым любящим его мужчиной. субин не переходил границы, до тех пор, пока енджун не убедился, что его глаза смотрят только на него, и руки ласкают только его, и чужое тело желает только его. теперь ему хотелось идти ему навстречу и отдаться полностью, будто потонуть в собственных мыслях. и войдя в чужое нутро, слышит глубокий вдох младшего, после чего тот хватается за плечи субина, и откидывает голову назад, чувствуя как старший двигается понемногу, словно даёт ему привыкнуть.

нам не нужны были разговоры, мы услышали всё что нужно было в нашу первую встречу.

и каково было быть заполненным до самих краев? наверное это можно было сравнить со вкушением сладкого, вязкого мёда или ещё чего-либо. так можно было и описать настоящую любовь. каждый раз когда субин толкался во внутрь, спина младшего своеобразно выгибалась, подобно кошке, которая так и просила ласк от хозяина. когда мужчина привставал, енджун тянул его на себя обратно, прося почувствовать тепло ещё раз. светлые волосы липли к чужим плечам, и младший утыкаясь в шею, чувствовал как слёзы сами потекли ручьями по щекам. нет, ему не было больно, так тело отвечало на чужие ласки, которые желало уже подавно. и ритм, превращает изъеденный молью торшер в усыпанное звёздами небо. звёзды вращаются перед глазами, а руки тянутся за голову, заставляя тело тянуться как струна скрипки, — субин… — еле слышно выпаривает енджун, когда тот оказывается слишком глубоко, и собирает парня в свои руки, пока младший еле как успевает схватиться за чужую спину и обнять в ответ. руки как дождь, струились по чужому телу, жадно пытаясь забрать каждый кусочек себе. и субин, целовавший фарфоровый впалый живот, нашёптывал что-то воздуху, — твоя невинность восхитительна, — снова дарит поцелуй в чужой живот и смотрит на младшего из-под лба. светлые волосы были раскиданы по дивану, как мокрые вещи, ждущие своей сушки. рот закрывала тонкая кисть, которая сама по себе не давала выплеснуться стонам из пухлых губ. руки сложились на чужой спине, а ноги окольцевали чужие бедра, помогая субину любить чужое тело резче и глубже. но боже мой, была ли чья-то пустота глубже той, что вкусил енджун в девять тридцать пять? и после его хрупкие кости были собраны обратно в чужие руки, и покрытые мелкими поцелуями. опустошённость внутри била по вискам, просила ещё чего-то. а после, языки пускаются в ненужный трёп.

— я разговаривал с твоей матерью, ты выглядишь точно как она. — полагаю, от неё у меня эта нежность и у нас одинаково измучены глаза. — в ней нет той жажды, что поглощает тебя. — ты прав. эта жажда — единственное, что досталось мне от отца.

art à part entière — и этим всё сказано.