Пряничный домик в черном городе

Прошло несколько дней после пожара. Во мне уже ничего не осталось. Глупый сон и усталость... Словно в той самой песне... Глаза уставились в пламя костра, у которого я сидела молча. Я почти не говорила с той ночи, но по крайней мере мне удалось заставить себя продолжить свое существование. Я не знала, правда ли то, что удалось увидеть, повторится ли это уже в реальности, могу ли я вообще сметь надеяться на нечто подобное, но... Я не могла не попытаться. Если был хоть один шанс из миллиардов на то, что Даст жив, то я пройду весь чертов мир, чтобы сделать попытку. Но в голове все еще было непонимание произошедшего. Абсолютное и от того такое болезненное. Душа жглась постоянно, словно ее сильно ранило. Но боль стала слабее за эти дни. Хотя, не исключаю, что могла просто привыкнуть. Файлер постоянно была рядом все это время, настойчиво упрашивая меня принимать пищу, что делалось практически на автопилоте, без ощущений голода, сытости и вообще какого-либо дискомфорта, как впрочем и комфорта тоже. Вопросы, вопросы, вопросы... Мне нужно узнать часть ответов, иначе я окончательно сойду с ума и сорвусь в пропасть отчаяния без возможности вернуться. Глаза сами собой опустились на туго перебинтованную руку со следами крови на некогда белоснежной материи. Во всем теле все еще была жуткая слабость, но я исправно преодолевала расстояние, день за днём сокращая путь до Хадены, к которой мы продолжили упорно двигаться. Я не смотрела на друзей, даже не думая о том, какого им сейчас. И слабый укол совести вынудил меня поднять на них взгляд впервые с того самого дня. Файлер... Под лучистыми глазами залегли глубокие тени усталости и печали. Искры веселья погасли, а вместо улыбки рот был зажат в напряженную линию. Она заметно осунулась и сгорбилась, сломленная всем произошедшим, придавленная обстоятельствами и затравленно смотрела на жестокий мир. Ее руки плотно сцеплены между собой, пальцы нервно мнут друг друга и слегка дрожат в свете пламени от костра. Изредка смотрит на меня. С надеждой... Словно от меня зависит будущее. Она верила, что я видела именно его. Что проснулись способности затаённого во мне монстра... Киллер... Он ходил мрачной тенью. Я не помню ни одной шутки от него за эти два или три дня. Взгляд часто мечется от Кросса до Файлер и меня, фигура напряжена. Он поглощен волнением. Сердится, а потом вздыхает, опускаются плечи. Растерян, сбит с толку и очень устал... И если бы позволяла его анатомия, он бы наверняка выглядел сейчас ничуть не лучше убитой горем Файлер или меня... Кросс... Его глаза неотрывно смотрели на меня, сверкая во тьме словно путеводные звёзды. Он весь был будто натянутая тетива. Нервный? Нет... Он боялся. Боялся так, что дрожали пальцы, скрещенные на коленях. Я вижу, как он дышит, напряжённо, словно каждый вдох и выдох идёт насилу. В зрачках мечется отзвук его души... Я вспомнила его попытку... Попытку насильно дозваться до моей, чтобы заменить собой утраченную пару, связаться. Теоретически это было возможно, но невероятно опасно. Был риск и самому получить несовместимые с жизнью повреждения, наткнись он на чужой барьер, благо что мой в тот момент был не способен ни на что. Монстр пошел на риск, чтобы спасти мою жизнь, стать парой и заполнить собой дикую, пьянящую ужасом дыру в душе, из которой будто выдрали часть прямо по живому. Но восполнить ее сможет только настоящая, истинная пара. Только Даст... Знаю это на уровне интуиции и инстинкта... И я не хочу думать, что все увиденное мной вдруг может оказаться ложью. Обманом покачнувшегося рассудка. Но... в любом случае... Он хотел как лучше... Он... все еще любил меня... По-своему... Это не легче, чем потерять пару, и я не могла на него злиться за ту боль, что он хотел разделить и часть взять на себя... Мои друзья... Я не должна быть такой эгоистичной. Я отдам свою жизнь за что-то ценное, пока могу это сделать. За их будущее... Поворачиваюсь к Файлер и заключаю ее в объятия, принимая новые обстоятельства, как неизбежное испытание, которое я должна пройти. Увидеть тот пляж, встретить его, и... если это окажется неправдой, то я последую вслед за ним с чистой совестью. Файлер вцепилась в мои плечи, как за спасательный круг, рвано вздыхая, сдерживая слезы и поглаживая меня по спине, в знак поддержки. Увидев мое небольшое воскрешение, все заметно расслабились, словно до того только и думали о том, как мне помочь. Это кольнуло душу приятным намеком на тепло, на миг перекрыв сильную боль, которую я испытывала постоянно, но тут же угаснув. Кажется, теперь мне будет всегда так плохо... Но за будущее друзей я должна побороться... Это мой долг. Пусть даже он будет последним... Спать улеглись в криво построенном убежище, почти как раньше... Как в те времена, когда я путешествовала с Кроссом и Киллером, но теперь с нами была еще и Фай. Если бы я знала, что будет так плохо потом... Если бы я только знала... Изменило бы это что-нибудь? Отказалась бы я испытать все, что было с нами, чтобы потом потерять? Да. Тысячу раз да... Миллионы... Даст говорил мне, что все принятые решения были правильными, на момент их сиюминутного осознания. Не могло быть иначе... Я должна была пройти через все это, даже не смотря на то, что мой стержень сломлен навечно. Никогда не переживу эту боль, не забуду и не потеряю ее отзвук, который заполнил собой огромную рану внутри. Если бы я вынула душу, то не удивилась бы, увидев в ней страшную рваную дыру, сочащуюся потемневшей магией, похожей на кровь... Меня предусмотрительно зажимают с двух сторон друзья, словно боясь, что я опять ускользну и совершу непоправимое. Кросс тепло жмётся к боку, незаметно касаясь раненной мной руки, просто прогладив ее, едва ощутимо, но так аккуратно. Смотрит с сожалением, болью... Переживает... Устало прикрываю глаза и киваю в ответ. Все будет нормально... Клонит в сон. С другого бока греет Фай, взяв мою руку в свою маленькую ладонь, а ее со спины обнимает Киллер. Тишина... Сверчки стрекочут на весь лес, им вторят громкие цикады где-то на самых верхушках начинавшегося дубравного леса. Сегодня ясная ночь: столько звёзд, что их видно сквозь просветы наспех созданного навеса: они мерцают в черном небе, нисколько не вспоминая о том, как не так уж давно его изуродовало страшное сияние. И я смотрю на них, вновь ощущая, как по щекам скатываются градины слез, молчаливых, беззвучных, но таких отчаянных... Чувствую, что они убегают за ухо склоненной головы, делая куртку Кросса в районе плеча мокрой, но не могу перестать. Слишком больно... Слишком тяжело... Где же ты? Ты обещал быть рядом... Обещал... Кросс притягивает к себе, позволяя ронять слезы на свою одежду, в молчаливой поддержке, чуть приобнимая за плечо и ничего не говоря и не требуя в ответ. Обычный жест незримой готовности быть рядом без обязательств и какого-либо насильного привязывания к себе. Просто, потому что хотел помочь. Искренне, всей душой сопереживая... И такое простое действие словно срывает преграду, позволяя плакать, не сдерживаясь, тихо дрожа, но почти не всхлипывая, чтобы не мешать спать друзьям. Терпеть боль куда легче, когда плачешь, а потому организм просто требует этого, принимая такую возможность, словно истосковавшийся по воде путник. Напиться собственной агонией... Позволить ей течь по венам, а не концентрироваться в одной точке. Горячая кровь разнесет ее по каждому уголку тела, как реки, стекающие с гор в океан, унося в его покладистые волны острые песчинки с самых вершин. Так и уснула, с плачем на чужом плече, постепенно расслабляясь, словно выбираясь понемногу из пут чуть притупившейся боли. Утро встретило тем, что боль в душе почти исчезла, и это так меня напугало, что я ощутимо вздрогнула, начиная почти паниковать, но меня тут же сжали чужие руки, предупредительно удерживая от несуществующей попытки сбежать. — Тсс, тихо, Брай, все нормально, — Кросс сонно бормотал мне на ухо, аккуратно прижимая к себе, стараясь не задевать забинтованную руку. Сбоку тихо сопели Кил и Файлер, а я унимала сбитое дыхание, пытаясь понять, что конкретно изменилось. Боль в душе не ушла полностью, но стала значительно более тупой и тянущей, словно рана немного затянулась, но остался шрам, который всегда будет напоминать о себе этим странным неприятным чувством. Нервы были не к черту, а потому тошнило и дрожали руки, в предчувствии подступающей панической атаки. Кажется, моя психика уже не справляется, а потому с каждым днём надламывается сильнее. Как бы не сойти с ума до того, как мы достигнем Черного города... Пытаюсь совладать с собой, сглатывая ставшую солёной и слишком жидкой слюну, думая почти лихорадочно о том, как сильно мутит, но не выдерживаю этого мучения и вылетаю из ночлега, игнорируя всполошившегося Кросса. И едва успеваю, как меня сгибает пополам и выворачивает до основания. Кросс падает рядом на колени, чтобы торопливо перехватить волосы и не запачкать их. Живот судорожно сжимается и скручивается, но после очередного спазма становится легче. Тяжело дышу свежим утренним воздухом, чья прохлада как никогда кстати. Словно туман приятно холодит лоб, унимая дурноту, а заодно жжение в горле своим влажным дуновением. — Брай, ты как? Болит что-нибудь? — спрашивает тихо монстр, отпуская волосы, когда я с готовностью встаю и отхожу ближе к вчерашнему кострищу. — Душа, — отвечаю, сперва вперивая в него долгий взгляд, отмечая, каким утомленным он выглядит, и какой болью полнится его ответный взгляд. Отворачиваюсь в сторону и почти безразлично скольжу по незнакомому лесу, что стоял здесь нетронутым и диким, будто заповедник, давно забытый. И мой взгляд выцепляет здесь нечто знакомое, от чего сердце пропускает удар и от последующего его ритма даже немного больно. Дерево... То самое дерево из видения... Торопливо иду к нему, не обращая внимания на поспешившего за мной монстра. Огромные узловатые ветви, почти черные и частично сломленные, черненые углем с одной стороны и вывернутая наизнанку древесина с другой, будто от взрыва. Это очень старый дуб, в который когда-то попала молния, буквально разорвав мощный ствол разрядом в миллион градусов, убившая его вековую жизненную силу за доли секунды. Но мощный ствол, даже будучи мертвым, продолжал величественно возвышаться над другими деревьями вечным напоминанием былого могущества и власти. — Ты чего, Брай? — Кросс подошёл к стволу, по которому я провела ладонью, чувствуя влагу на коротком ворсе зелёного мха, въевшегося в темную древесину. — Это... Дерево из видения. Я видела его... — поднимаю голову, чтобы всмотреться в ощутимую высоту погибшего создания природы. Это действительно впечатляло и вызывало в груди трепет уважения. — Значит... Ты действительно видела будущее... — он задумчиво перевел взгляд на верхушку, — Брай, если монстр теряет пару, с которой был связан, то он довольно быстро умрет... Ты думаешь... он действительно жив? Я... — он тяжело вздохнул, — я боюсь потерять тебя. И мне жаль, что я пытался... насильно сделать тебя своей... Прости, если сможешь. Я хотел бы... Быть твоим другом. Я пораженно смотрю на Кросса, обдумывая сказанное. Смерть мне не страшна, отнюдь... Но его чувства. Мне было так страшно за него. За то, что он испытал. Я далеко не всегда думала о нем. О том, что он сам чувствует, через что прошел и какую боль испытал. И возможно, испытывает сейчас, не меньше, чем я... Мне показалось, что мой эгоизм порой мешал мне видеть очевидное, лежащее на поверхности. Его голос, редкая, но такая робкая не смеющая надеяться ласка, тоска во взгляде, то, как он надолго задумывался и уходил в поле, разрываемый мучительными противоречиями собственной души, что тянулась к чужому зову и в то же время, отчаянно звала мою... Он мучился все это время почти так же, как я сейчас и... Он вдруг предстал передо мной как тот, кем стоит восхититься... Кого стоит уважать за честность и борьбу. За неутомимое стремление, которое он, ни смотря ни на что, не смог потерять. Каким надо быть смелым и сильным, если всё это не сломило его внутренний стержень? Ведь мой сделал это с треском... — Ты всегда можешь рассчитывать на мою дружбу, Кросс, — тихо отвечаю ему, и он несмело подходит, заключая меня в бережные, короткие объятия. Мы, наконец, разобрались в себе. Он принял зов пары, связавшись с которой не сможет думать обо мне, ведь зов души куда сильнее. Это почти подчиняет, не давая мучиться сомнениями о правильности выбора и его целесообразности. Это залечивает раны. Убирает боль. Даёт истинное счастье... Я желала ему именно этого. И раз он может меня касаться и обнимать вот так, не пытаясь вторгнуться и дозваться, то... Он надеется... Надеется, что сможет начать все заново. И я помогу ему в этом. Ведь по сути, он когда-то сделал для меня то же самое. Возвращаемся в лагерь, где начала копошиться сонная Файлер, обеспокоенная нашим отсутствием, но, увидев нас вместе, спокойно улыбнулась, заныривая под навес, чтобы разбудить Киллера. Пора было собираться дальше и двигаться к цели, какой бы неизвестностью не было покрыто это место. Оно было нашим единственным шансом на спасение, ведь... Даста здесь нет, и вернуть нас обратно некому. Это билет в один конец, без права выбора и маневра. Словно стрела времени, необратимая в своем однонаправленном течении, которое ни изменить, ни повернуть вспять невозможно. Я утолила бушующую во мне жажду, поев следом кашу, которую Фай едва ли не на силу в меня запихнула. Вкус еды был таким пресным, что с трудом унимаю протестующий желудок. Это необходимо, я понимаю... Но так чертовски противно... И снова меняющийся медленно пейзаж леса, то становившийся гуще, то редея, открывая опушки с колючим сизым вереском и редкими лютиками. Но уже совершенно другой воздух, ставший ощутимо влажнее, словно он тоже сгущался, концентрировался, наполняя легкие так настойчиво, что казалось, будто они дышат не по своей воле. Наверное, море не так уж далеко отсюда... Мы преодолевали все трудности вместе, будь то мелочь, вроде бурелома или нечто посерьёзнее, как промокшие спички или вновь кровоточащая рана... К вечеру я поняла, что слишком ослабела, для таких огромных переходов за день, где начали появляться перевалы холмов, покрытых ровным ковром игольчатых листочков водяники, словно морские луды далёких северных морей, где о скалы бьются необузданные, дикие волны. Дыхание сбилось в, наверное, сотый раз, и я остановилась на вершине очередного холма, всматриваясь в сумерки леса, в котором вдруг послышались голоса. Друзья обернулись ко мне, тоже насторожившись далёким отзвуком чужого смеха. Смехом, который я тут же узнала, выуживая его из памяти видения. И я поняла, по тем ощущениям, что он вызывал, что звук этот отнюдь не доброе и беззаботное веселье. Но жестокое и страшное... Издевательство... Взгляд Кросса вдруг стал совсем другим, а рука скользнула к груди, туда, где была его душа, сжимаясь там в кулак до ощутимых щелчков напряжённых суставов... И тут я все поняла. Вспомнив незнакомые, пронзительно голубые глаза... Метнулась на звук, попутно доставая из рюкзака то, что носила с собой всегда, вопреки тому, как это не любил Даст. Кинжал Киллера. Ноги несли меня по податливой вересково-мшистой земле, так удачно поглощавшей звуки шагов. И друзья, словно читая мои мысли, летели рядом, обгоняя, боясь не успеть. Кросс был впереди всех, стиснув зубы мощно отталкиваясь ногами, взметывая полами белой длинной куртки и черного шарфа, расплётшегося от его шеи, и как свирепо полыхали его глаза... И каждый прыжок на пересчет биения души. Один... Два... Три... Быстрее, быстрее... Злее... Яростнее... Я полностью осознала... Всё правильно, Кросс... Так и должно быть... Чем ближе были голоса, тем сильнее колотилось и мое сердце, не справляясь с нагрузкой, но подгоняемое допингом адреналина. Мы должны успеть. Ради Кросса. Ради обладательницы этих глаз, ведь... я даже не знала наверняка – не будет ли слишком поздно? И чем всё может обернуться тоже, но для меня это сейчас не имело значения. Спрятавшись за ближайшими деревьями, мы переводили дух, давая сигнал Файлер спрятаться чуть поодаль, вслушиваясь в довольно грубые разговоры с неприятным смыслом, передавать который мне противно до дрожи. Словно я пачкаю себя в этом потоке мразотных помоев, что извергают из себя очерненные чужие души... Души... А были ли они у них вообще? В этих, кажущихся смоляно-черных на контрасте с пламенем телах, не может быть живого огня души... Я просто никогда в это не поверю. Свою жертву они собирались жестоко опорочить и убить, потехи ради, а она молчала, тяжело и надрывно выдыхая в беззвучных рыданиях, не в силах ответить, даже не способная на голос. Она ведь немая... Помню об этом из видения... И вижу в отблесках костра ее худощавое, замученное побоями тело. Слава всем несуществующим богам – одетое. Ещё не успели надругаться. Мы не позволим... И прежде, чем я успела что-либо предпринять, Кросс уверенно вышел из-за дерева, раскидывая руки с зажатыми в них острыми костями, похожими на копья. Белоснежное смертельное оружие с танцующим отсветом огненных искр... Яростный взгляд, сверкающий взрывами сверхновых... Выпрямленная спина безудержной силы и несломленного духа... Крепко сжатые зубы почти хищной линии уверенного лица... Я никогда не видела его таким ни до, ни после... Выхожу сразу за ним, готовая последовать на тот свет, если понадобится, обнажая кинжал и сверкая из тьмы отсвечивающим в пламени кострища алым глазом, видевшим сейчас как никогда прекрасно. Нам повезло: это были обычные люди, а значит отпор дать нам не смогут. На счёт того, кем была девушка, я уверена не была, но с этим не было времени разбираться, а потому я просто ринулась к этим ублюдкам. Их было трое, и они даже не испугались, начав злорадно смеяться, ещё больше распаляя мою ненависть к столь грязным бастардам. — Опаньки, свежее мясо подвезли, слышь, Тан, давай сюда твое оружие, сейчас поохотимся, — мужчина повыше охотно потянулся за ружьём, что неуверенно подал ему низкий мужичок в клетчатой рубашке, с сомнением осматривая фигуру Киллера чуть поодаль. Третий был моложе этих двоих, нагло вздернул подбородок и просто стоял около перепуганной девушки, предупредительно наступив на ее ногу тяжёлым ботинком, от чего та беззвучно, но сильно скривилась, ощутив ужасную боль. — Ах ты мразь, — почти рыча, подскакиваю вплотную, успев удивиться приливу сил от собственной горячей злости, полыхающей во мне огненной лавой, и протыкаю его податливое тело столь острым оружием, вошедшим в него, как нож в масло. Так быстро и без всякого сопротивления. Он вслепую стреляет из ружья, но явно мимо, и падает навзничь с остекленевшим взглядом и глухим хрипом. Боковым зрением вижу, как с лёгкостью Кросс вышибает жизнь из второго, крест-накрест взмахнув копьями, с хладнокровной точностью уничтожая цель, а Киллер уже подбрасывает перепачканный бордовой кровью третьего замысловатый узорчатый тесак, победоносно ставя ногу на труп. Ищу взглядом девушку и вижу, что она не шевелится. И я, и Кросс бросаемся к ней одновременно, проверяя пульс и слушая дыхание. Жива... Просто без сознания... Она явно была не человеком, но и не монстром в полной степени. Волосы при ближайшем рассмотрении оказались не светлыми, а нежно-голубыми, с чуть более светлыми прядями. И помня ее невероятно яркие глаза, мне подумалось, что она должно быть тоже полукровка. Перевожу взгляд на Кросса, что тяжело дышал и неотрывно смотрел на это хрупкое создание, выронив оружие, боясь коснуться и не зная, что предпринять. Поднимает на меня почти испуганный взгляд, а я шумно выдыхаю и вдруг искренне улыбаюсь другу, от чего лицо неприятно покалывает, словно вспоминая, как это вообще делается. Мы успели...