Очарованные небом глаза

      Утренним солнцем заполняло светлую комнату. Мэй лениво перевернулась на другой бок, скосила сонный взгляд на часы у кровати. Из-под ресниц рассмотрела — маленькая стрелка доходила до десятого часа. Она шумно вздохнула. Чужая рука под талией притянула к рядом лежащему телу. Девушка уткнулась в мужскую шею, вдыхая до умопомрачения знакомый и родной запах чего-то горького, а ладонь сама собой легла на голое плечо мужчины. После изматывающей недели поваляться так в постели было настоящим блаженством. Нежиться в объятиях крепких рук, получать короткие поцелуи.       Она специально не смотрела. Ждала и следила, куда его смелые губы опять заведут. Вот пальцы пробежались по спине вниз, забрались под тонкую свободную футболку и поползли обратно наверх. Её собственные чуть сжали мышцы на чужих плечах, в живот хлынула волна жара. А эти горячие губы, что каждый раз касаясь, сводили с ума, дорожкой прикосновений спустились от уха до тонкой, открытой женской шеи. Девушка шумно выдохнула, ощущая, как чуть шершавые ладони уже распаляюще касались изящной груди, дразнили и игрались, такой манящей и невероятно сладкой. Становилось душно. Она почувствовала, как её бедро закинули на тугой торс. Щеки заалели больше — в сознании та бы никогда так не осмелилась сделать, только вот во сне её тело ей не принадлежало, и Кадзу отчётливо знал, как девушке больше всего было удобно видеть мириады снов.       Он всё знал, всё видел и чувствовал. И ему всё нравилось, и ей тоже так нравилось.       Сливочное пробуждение превратилось в живую пытку, истекающую уже острым желанием в теле. Оно само тянулось, выгибало поясницу, становилось разморенным, расслабившимся. Каждое прикосновение щекотало, пробирало дрожью. Свои слабые, вырвавшиеся с губ стоны, Мэй заглушала, уткнувшись в тёмную макушку Кадзу. Её чувствительная кожа жаждала и ныла прикосновениями рук, губ и палящего дыхания. Хотела прижаться к уверенному телу рядом ещё больше, ещё ближе. В голове пронеслась мутная мысль:       — Если мы не остановимся… — Мэй тяжело сглотнула, — то до самого вечера не поднимемся с постели.       Кадзу сразу же оторвался от бархатной кожи, оставляя последний терпкий поцелуй в ложбинке меж груди. Поймал её взгляд, усмехнулся.       — Ладно, жаркая. Встаём.       Кадзу поднялся с постели, его ладонь выскользнула из-под хлопковой футболки Мэй, и девушке сразу стало неуютно — к ласкам быстро привыкаешь.       Почудилось проснувшееся разочарование. На слабых ногах она поднялась с постели, слыша, как на кухне уже грелся чайник. Умывалась холодной водой, проводя по щекам и огненной шее, пытаясь унять всплывающие воспоминания в голове, унять оставшуюся негу желания внутри. Тело остывало, но мысли вертелись ещё там, в постели. Дыхание все ещё оставалось глубоким. Мэй взглянула на себя в зеркало, тут же поджала искусанные губы, когда увидела краснеющие пятна на ключицах, сморгнула капли с длинных ресниц.       Кадзу за столом уже намазывал масло на свежие тосты. Пахло молотыми кофейными зёрнами и горячим хлебом. За окном падали большие тяжёлые комья снега. Мэй, смотря на термометр с низким градусами, вновь убедилась в крепкой ранней зиме в этом году. Ароматный кофе, который всегда заваривал Кадзу, был привычно чуть горьковатым и оттого не менее вкусным. Чай готовить он не предпочитал. Хотя всё чаще Мэй задумывалась над тем, что мужчина просто и не нужно было ему? Иначе зачем ему? Ведь приготовление чая всегда брала на себя Мэй.       Девушка подняла взгляд на мужчину. Тот сразу поймал её, усмехнулся. Он всегда чувствовал, когда она смотрела на него, всегда предугадывал её действия, слова, шаги. Обмануть Кадзу не представлялось возможным. Как и юлить, недоговаривать и утаивать. В задумчивости Мэй посмотрела в сторону:       — Сыграем в дженгу?       Вопрос застал её врасплох.       — Дженгу?       Кадзу показал на виднеющиеся из соседней комнаты полки. Ровная башня из деревянных плоских кирпичиков давно была никем не тронута. Одинокая, больше являлась предметом интерьера, а не для игры. Мэй даже и забыла, что у них имелась такая. Она рассеянно кивнула.       После завтрака пара перебралась на подушки в зал. Девушка собирала игру с некоторой настороженностью, кидала взгляды на молодого мужчину напротив, пытаясь разгадать его мотивы. Кадзу такой спокойный, казалось, ничего его не волнует и не может усомнить — так как же Мэй выиграть.?       На камень-ножницы-бумага определился первоходящий — выпало даже чуть ожидаемо Кадзу. Он усмехнулся, неторопливо и умело щелчком пальцев вытолкнул на сторону Мэй один центральный кирпичик с одного из верхних рядов. Она застыла, губы приоткрылись в удивлении. А улыбка Кадзу стала шире, когда он подобрал кирпичик и положил его на башню, делая новый этаж. Мэй почувствовала некоторое уныние:       — Я точно проиграю с таким мастером…       — Дыши ровнее, дёргаешься.       Девушка надула губы, села поудобнее и постаралась сконцентрироваться на начавшейся игре. Что было бы выигрышем она не представляла, обычно и Кадзу, и Мэй оговаривали все правила игр, исключения и наказания, следующие в случае несоблюдения правил. И раз этого не произошло, означало лишь то, что происходило нечто из ряда вон выходящее.       Мэй задумалась — зачем с утра Кадзу довел ее до дрожи, а потом ни с того ни с сего предложил поиграть в игру, в которой какие-либо лишние колебания тела игрока совершенно опасны? Почему не оговорил правила и воспользовался забывчивостью девушки? Ей казалось, что всё выглядело слишком подозрительным. Эта игра казалась таящей что-то необычное, интригующее, заставляла долго смотреть на мужчину напротив. Его было не разгадать.       Она села, как он, и каждое его движение теперь старалась повторить, хотя никогда так не делала. Однако ходы приходилось делать свои. Башня с каждым становилась всё неустойчивее. В какой-то момент Мэй даже порадовалась, что это не дженга Сатоши и Хонга: раскрашенная разными цветами, на кирпичиках которой были написаны разные бредовые задания, короткие и коварные. Иначе Мэй наверняка бы изображала какой-нибудь танец древнего шамана на мистической сантерии. Она вспомнила такое задание, его пришлось выполнять Сатоши, когда они в последний раз играли в их сумасшедшую дженгу. И парень справился великолепно со своей ролью. А думать и говорить про их карты Мэй никогда больше не осмелится.       В тот день единственное, что осталось в голове — как Хонг, разодетый в большие узорчатые тёмные одежды, раскладывал с ладонь карты перед ней, а ещё на языке чувствовалось вино, до умопомрачения крепкое. Проснулась она тревожно и дома. Тогда и зарубила себе на носу больше никогда не садиться с ними за один стол для развлечений. Игры её стали напрягать.       Мэй настолько опустилась в недра своих раздумий, что практически не сразу заметила, как башня истончилась настолько, что некоторые этажи состояли из одного кирпичика. Она посмотрела то с одной стороны, то с другой, ища тот заветный ход, что спасёт её от приближающегося возможного проигрыша. И даже громко вздохнула, когда наконец нашла такой: спрятался он от девушки будто специально со стороны Кадзу, который всю игру невозмутимо и непоколебимо каждый раз вытаскивал по кирпичику из башни, так уверенно, словно занимался этим изо дня в день. В очередной раз он поражал своим контролем тела.       Мэй глубоко вздохнула. Представила небольшое озеро спокойной воды, по краю которого можно было бы безмятежно гулять, наблюдать за пятнистыми карпами, забавно крутившимися у края, выпрашивая немного корма, вдыхать запах розоватых лотосов, где места мыслям не было, оставалось лишь созерцать шелковую гладь. В ней небо, лес, свободные птицы, лучи солнца, что ещё только выглядывало из-за высокой горы. Такую картину ей бы хотелось видеть каждый день.       Девушка устремила своё внимание на единственную надежду не проиграть в этой битве стратегов. Её руки потеряли дрожь, а голова сомнение. Мгновение растянулось длинным часом. Напряжение в плечах и спине спало, когда деталька оказалась на самой вершине башни. Это показалось легче, чем было в представлении. Девушка обрадованно улыбнулась:       — Ходов нет.       Кадзу посмотрел-посмотрел на игру, так придирчиво, Мэй даже показалось, показушно, будто он только делал вид, что размышлял над своими действиями. Она замерла в ожидании. Кадзу вздохнул.       — Да-а… ходов-то нет, — он кинул на неё взгляд, — если только эту, резко.       Кончиками пальцев мужчина дотронулся до единственного кирпичика в середине башни. Мэй стало тревожно. Его движение было молниеносным, только послышалось, как чуть звонко столкнулись друг о друга деревянные части. Башня устояла.       Ошеломленная девушка видела покручивающийся в руке Кадзу кирпичик и осознавала своё поражение. Ей так не вытащить детальку. Она растерянно перевела взгляд на Кадзу, опять на игру, затем прикрыла лицо руками:       — Ладно. Я принимаю поражение.       — Башня ещё стоит.       — Нет, не стоит, любую бери — она упадёт. Как ты вообще это сделал?       В ней проснулось распаляющееся негодование. Она взмахом руки разрушила высокую башню и толкнула Кадзу на пол.       — Что ты задумал? Что всё это значит?       — Я делаю лишь то, что хочешь сама. Забыла?       В Мэй закралось сомнение. Она бросила быстрый взгляд на выдающиеся рядом кирпичики дженги, затем снова посмотрела на Кадзу.       — А чего хочешь ты?       Девушка убрала тёмные пряди с резкими чертами лица, зачесывая пальцами их на затылок. Его глаза были чёрным бездонным морем, а её волосы стали завесой от всего мира. Каждый раз, когда он был так близко, сердце заходилось в бешеном танце, то останавливая, то доводя дыхание до высоченных горок.       Его губы были такими горячими.