Осенние города

Если бы ещё месяц назад у Шуры спросили, чего он ожидает от жизни меньше всего, он бы ответил: «Прогулок под дождем с придурошным пареньком двадцати лет от роду. С его развеселой собакой». — Я ужасно рад, что ты согласился! — Лёва смешно подпрыгивал рядом, из-за чего ремень поводка взлетал вверх-вниз, как детская прыгалка. Вот. Именно оно самое. Прилетело нежданно-негаданно и рухнуло сверху. Изволь, Шурочка, радоваться. — А я подумываю утопиться в ближайшей луже. Лёва перестал прыгать и косо поглядел в сторону своего спутника. Журналист остановился и поймал своего чудика за руки. — Я шучу, дурачок. Можешь продолжать шаманскую пляску. Лёва расцвел, аки свет лазоревый. Шура иногда сам поражался, откуда у него в голове подобные обороты. — Не хочешь пособирать со мной листья? — невинно поинтересовался он. — Да боже меня упаси! — прочувствованно выдохнул Шура. Лёва передёрнул плечами. — Не понимаешь ты всей прелести подобного занятия! — грустно улыбнулся он. А затем подумал, и всучив Шуре поводок, а Бутча довеском, быстренько смылся в конец аллеи. Там дорожка сворачивала влево и уходила в вечное царство осени, в поистине колдовской лес. Сейчас, осенью, деревья стояли мокрые и черные, сбрасывая последний покров листвы. Белая дымка, как серебристые клочья паутины, цеплялась за ветки и вилась вдоль стволов, едва разгоняемая ветром. Золотисто-рыжие листья медленно кружились в незамысловатых танцах, медленные и чуть печальные… Эх, был бы Шура поэтом — с удовольствием накатал бы несколько стихотворений. Бутч повизгивал и призывно мотал головой, ждал от Шуры более активных действий, чем подражание фонарным столбам. Да и столбам в принципе. Шура зевнул и легонько потянул за поводок, цыкнул, призывая собаку угомонится. Бутч обиженно тявкнул, но когда Шура сделал строгое лицо и цыкнул повторно, замолчал, потом жалобно пискнул и, виновато виляя хвостом, ткнулся лбом в ногу журналиста. Метод оказался действенным. На Левке что ли опробовать? …Ну, а что? — Красивая собака. Идущая ему навстречу девушка в сером плаще, и с коротко остриженными волосами, остановилась. А потом открыто улыбнулась. Шура поднял брови, понимающе хмыкнул и полез в карман. Кажется, там ещё оставались сигареты. — Как зовут? — Его или меня? Шура открыл коробочку, раздражённо отогнул серебристую бумажку и с удовольствием нашел последнюю сигарету на дне. Девушка смутилась, и Шура, спустя минуту, сменил гнев на милость: — Его зовут Бутч. Меня Саша. Его можешь гладить, он обрадуется. Меня — нет. Я злой, колючий интроверт и имею привычку кусаться… Когда мне мешают курить. Девушка быстро хихикнула и склонилась над Бутчем. Тот восторженно взвизгнул и заелозил хвостом по полу, радостно подставляясь под ласку. Шура щёлкнул зажигалкой, и не спеша затянулся. Голубоватый дымок витиеватой дымкой срывался с тлеющего конца сигареты и неровно улетал вверх. Шура смотрел в серо-синее небо, окаймленное золотисто-багряными кронами, серая полоса дыма пересекала его красиво наискосок. Было на что посмотреть и о чем подумать. Горьковатый дым на языке был пикантно приятен, в голове стояла лёгкая пустота. И вряд ли кто-то в эту минуту мог вырвать Шуру из его тихой задумчивости. — Шура!!! А нет, ошибочка вышла. Один такой человек существовал точно. И он прямо сейчас под всеми парусами несся навстречу журналисту цветным вихрем. И призывно размахивал лапками. Девушка испуганно вздрогнула и покосилась в сторону стремительно приближающегося смерча. Наверное, прикидывала, насколько он опасен. И намерен ли кусать каждого встречного-поперечного. — Это он тебе? Шура дёрнул губами. — Это хозяин собаки летит. Не хочешь и его погладить? Девушка почему-то не стала дожидаться полного явления Левы народу. Странная она какая-то, ей богу. Только зыркнула на собаку, сочувственно бросила Шуре «Младший брат, да?» и уцокала в неизвестном направлении. Журналисту это было и надо. Лева налетел на него не хуже вышеупомянутого Бутча, чуть не опрокинул на спину. Благо, что лизаться не стал. И на том спасибочки. — Наигрался с листиками, деточка? — ласково хмыкнул журналист, чуть отводя в сторону руку с сигаретой. — Дальше пойдем? На пушистых волосах Левы красовался самодельный венок из мокрых кленовых листьев, не совсем ровный, но Шуре даже понравилось. Венок немного сползал до бровей, но красивые голубые глаза в обрамлении рыжеватой листвы сверкали, как звёзды. Шура скользнул взглядом ниже, поглядел на нелепо торчащий воротник черной рубашки, светло-коричневое пальто с засученными рукавами. Потом протянул руку и коснулся золотистого кулончика треугольной формы. О, ну все понятно. Фан-клуб Гарри Поттера на выезде. Гриффиндорский шарф, знак Даров Смерти на шее, на руке кольцо со слизеринской змеёй… Того и гляди, вытащит из рукава палочку и ткнет ей в глаз… Ладно, пора перестать разводить дурацкие мысли на постной каше. Это не красит умного че… журналиста. — Ты что делаешь? — недоуменно покосился на него Лева. — Изучаю, — усмехнулся в ответ журналист. — А че, не заметно? Лёва подал плечами и широко улыбнулся. — Тебе нравится? Тебе нравится? Тебе нравится? И он едва ли не ткнул краями венка в глаза своему спутнику. — Красиво, — кивнул тот и затянулся чудом живой сигаретой. — Похож на Мелифаро из Фрая, ты знаешь? Лёва подозрительно сощурился. — Ты мне сейчас комплимент сделал, или красиво обругал? Шура сделал вид, что задумался. — Ты, конечно, заебыш и блестишь, как палетка девятиклассницы, но меня все устраивает… пожалуй, это был комплимент. Лёва оттопырил пальцы и приложил их к щекам. — Оу… спасибо. Шура хмыкнул, сделал последнюю затяжку и ткнул бычком в асфальт. — Пошли? — спросил он, оборачиваясь, как раз вовремя, чтобы увидеть как Лева с Бутчем возятся на земле — не поделили какую-то ветку. Видок у обоих был сосредоточенный и дурацкий. Ох, Шурочка, откуда они на тебя спокойного-то? Лёва разом выпрямился и с готовностью протянул Шуре влажную ладошку. Дитя малое. Журналист шел и думал, как его так угораздило. Кажется, в последнее время он только об этом и спрашивал. И причем, неизменно себя. Иногда хотелось списать все на сон, удобно и просто, минимум больной фантазии и прочих красивостей жизни. Но, даже если бы это был сон, то довольно приятный. Левин венок колыхался вверх-вниз, и выглядело это забавно. — Выпьем кофе? Журналист скосил глаза и поглядел в безмятежное лицо своего спутника. А потом молча кивнул. Но, кажется, его согласие было нужно для проформы. А в случае отказа…ох, нашел бы Лёва как минимум пять доводов, чтобы затащить Шуру в кофейню. Уже понял, засранец, что невинного взгляда синих глазищ вполне хватит, чтобы купить Шуру разом и на века вечные. Впрочем, «засранец», вел себя хорошо, сделанным открытием не бравировал и не злоупотреблял. Он вообще был довольно тихим… Со своеобразными представлениями о тишине. Сейчас, например, смирно шел рядом, крепко держась за руку Шуры, и мурлыкал себе под нос какую-то песенку. Журналист невольно прислушался. —… If I could stick to you, аnd you stick me too. Don’t break, don’t break my heart and I won’t break your heart-shaped glasses… Ну, дела. Шура остановился и не смог сдержать коротенького смешка. Лёва посмотрел на него удивленно, но петь продолжил, только заулыбался сильнее и, повторяя припев, сложил из пальцев подобие сердечка и показал журналисту язык. А потом поскакал по дорожке вперёд. «Мальчик-солнышко-блестяшка, но с экстраординарными вкусами. Особенно в музыке… Ребят, я попал» — Шура посмеялся с своих собственных мыслей и поспешил догнать Леву. А то мало ли куда это наивное дитё заберется, мурлыкая репертуар Мэнсона? *** В кофейне было тепло и уютно. Желтовато-лимонный свет обманчиво небрежных светильников распадался по комнате неравномерно, ровно так, чтобы по углам сохранялась загадочная полутьма. Стены были облицованы грубоватой кирпичной кладкой, сверху висели эстетичные постеры с пожеланиями на день грядущий. Шура даже чуть улыбнулся, разглядывая эту непринуждённую атмосферу уюта. — Хорошо тут, да? — тихо спросил он у своего спутника, оглядываясь. Лёва рассмеялся одними глазами и энергично закивал головой. Лицо его выражало абсолютное счастье. Конечно же, он и секунды не простоял тихо. Сразу же подпрыгнул шальным попрыгунчиком, взмахнул руками, задел стоящий рядом стул, смущённо его поднял и резво упрыгал в дальний угол, где совершенно по-кошачьи устроил свой зад поверх диванных подушек. Прекрасно, блядь. Шура не спеша приблизился к стойке, но когда вгляделся в лицо бариста и узнал ту самую девицу, которая трепала на улице Бутча, ему захотелось отвернуться и тихо заржать. Почему-то. К слову, собакевич остался снаружи и теперь призывно повизгивал, видимо, жалуясь на жестокость двуногих. Девушка подняла голову и помахала Шуре, как старому другу. — Да ладно, заведи собаку, — хитро подмигнула она ему. — Ему грустно там одному. — Спасибо, — кивнул Шура и, повернувшись к Леве, почти крикнул. — Слышь, синеглазый, тащи сюда свою живность. Только, чур, чтобы вели себя хорошо… Вы оба! Девушка странно улыбалась, слушая Шуру. — М-да, — протянула она. — С младшим братом я как-то ошиблась. Этот не похож, хотя и пытается… Что заказывать будете? — Что-то простенькое, для двух идиотов, которые едва знают друг друга… Да нет, ощущение, что всю жизнь знакомы. Короче, чтобы можно было согреться и подумать о сложившейся ситуации. — Понимаю. Девушка вновь обернулась. И тут Шура сам не понял что на него нашло. — Скажи, — он сделал паузу. — Что делать, если запутался и не можешь понять свое отношение… м, к кому-то?.. — Кто имеет привычку выборочно быть серьезным, но и наклейки на щеки с восторгом налепит? Шура помотал головой, смущённый внезапным порывом. Бариста только плечами подала и взялась за работу. Журналист не спеша приблизился к столику, находясь не в лучшем расположении духа. Но там его уже ждали два очаровательных создания и куча примятых подушек неброской расцветки. — Шурк, ты в судьбу веришь? Журналист вздрогнул. Голубые глаза Левы сияли. А по душе его спутника разлилось приятное, едва ощутимое, сладковато-нежное чувство…