Вечное прощение и вечное прощание

— Снова ты? И не говори, что не преследуешь. Увидев приближающегося Локи, Изабелла сменила позу и съёжилась в углу дивана. Прячась от зноя, она зашла в библиотеку праздно побродить вдоль полок, но увлеклась сборником юмористических новелл малоизвестного, но очень талантливого писателя, а потому всё утро и полдня провела в читальном зале, сидя на резном позолоченном диване из красного дерева, обитом тёмно-зелёным бархатом. Из окна, что было над ней, струился солнечный косой луч, задевая светлую макушку головы Изабеллы, и её волосы, казалось, сами источали свечение. Локи медленно ступал по блестящему, отполированному паркету, от редких скрипов которого Изабелла едва заметно вздрагивала: ей чудилось, будто к ней приближается палач, готовый сию минуту привести в исполнение смертный приговор. Но палач осторожно опустился рядом и с интересом стал рассматривать разворот книги, сосредоточенно вглядываясь в строчки — силился понять, знакомо ли ему содержание. Он чуть подался вперёд и услышал участившееся дыхание Изабеллы, смотревшей на него с недоверием и тревогой. Она могла бы отклониться, восстановить безопасное расстояние, но застыла, не решаясь пошевелиться, словно испытывала себя. Прядь волос выбилась из её причёски и, плавно скользнув по щеке, рассыпалась веером на плече — сотня тонких позолоченных нитей. «Это ужасно, теперь сижу растрёпанная перед этим «идеальным» божком. Как нелепо я, наверное, выгляжу», — неловким движением руки Белла попыталась заправить выбившуюся прядь обратно. Она была так сконфужена, что даже не сменила положения головы. «Какая гордячка, однако: даже испорченная причёска её не смущает, — думал Локи, зачарованно наблюдая за изящной тонкой рукой, — и головы не повернула, будто ничего не случилось». — Ты вторгаешься в моё личное пространство, — тихо произнесла Белла, с трудом подавив неловкость и боязнь. Локи нехотя выпрямился и немного отодвинулся. — Я не преследую тебя, — сказал он, усмехнувшись, — если бы преследовал, то не ждал бы месяц, чтобы заговорить. Случайно увидел. Я и не вздумал бы подойти, но ты… промелькнула сегодня в моём сне. «Проклятый язык! Отрезать бы его, повернуть бы время вспять! Какая досада, что камни бесконечности разрушены, сейчас бы камень времени был кстати», — сокрушался Локи, сжимая в кулак ладонь. — Промелькнула во сне? — Белла удивлённо уставилась на Локи и даже слабо улыбнулась. — И что мы делали в твоём сне? Локи забыл как дышать и покраснел до кончиков ушей. Он всеми силами старался скрыть замешательство, только ничего не выходило: кровь барабанила в висках, мышцы превратились в камень, а тело вот-вот готово было погрузиться в истому. — Ты надсмехалась надо мной, — сдавленно проговорил он, вернув самообладание, — это всё, что я помню. — Скучные у тебя сны, — ответила Белла, уткнувшись в книгу. — Да уж… — сказал Локи, приподняв в забавной манере брови. Между ними установилась тишина, давящая, говорящая против их воли. Казалось, говорить не о чем и незачем, но необъяснимая, неведомая сила приковала обоих к этому дивану и к этому мгновению, ни за что не желая, чтобы они были порознь. «Зачем я вообще к ней подошёл? Чего ради столь учтив, столь терпелив? Веду себя так, словно волочусь за ней, будто жажду её благосклонности. Ещё и сон этот — будь он неладен! Но ведь это лишь игра воображения, к чему придавать ей так много значения? Сейчас же встану и уйду, это ничего не стоит, я ничего не потеряю». — Эти книги… они ведь не на английском, — начала Изабелла, — тогда почему я понимаю то, что в них написано? Почему я понимаю твою речь? «Вот я и попал, как теперь уйти? Она же спрашивает меня. Если уйду, то выйдет глупо — сам навязался». — Всё дело в чернилах, которыми эти книги написаны или напечатаны. Если не вдаваться в подробности, то это — торжество симбиоза науки и магии. Чернила изобрели в Асгарде, но со временем эта технология ушла далеко за его пределы. А с речью всё просто: асгардцы говорят на Всеязыке, он понятен любому разумному существу. И сами асгардцы способны с лёгкостью различить почти любое наречие, хотя тут как раз не редки исключения. Но языки смертных нам давно понятны и известны. — Интересно было бы послушать асгардскую речь в чистом виде, — Изабелла с заинтересованным видом повернулась к Локи всем телом, — недаром существует изречение о том, что язык является душой народа, говорящего на нём. Хотя куда красноречивее? Язык, доступный для понимания каждому — свидетельство величия и совершенства его носителей! — она с улыбкой всплеснула руками, глубоко довольная своим высказыванием. — Видал, как умно могу? — и засмеялась. «Неужели смеётся? Со мной, а не надо мной! Ей к лицу улыбка». — Не знал, что ты умеешь смеяться, — произнёс Локи вслух. — В твоём подземном царстве, Аид, мне совсем не до смеха, — понизив тон, ответила Белла. По спине Локи тонкими иголками пробежали мурашки — воспоминания о блистательной краже: под пальцами вновь явно обозначились изгибы дрожащего разгорячённого тела, под ухом звенел недовольный голосок, а растрепавшиеся волосы снова щекотали лицо и шею. — Я кое-что понял, — начал он, притворно откашлявшись, — понял, что неправильно тогда спрашивал тебя: нужно было спросить не о том, как ты попала в Асгард, а почему. Вопрос «почему» всегда важнее, не так ли? — заискивающе спросил Локи с хитрющим змеиным прищуром. Нежная и солнечная улыбка покинула лицо Беллы, она, не отводя глаз, инстинктивно чуть отклонилась, и недоверие, перемежающееся со страхом, вновь завладело всем её существом. Она выставила вперёд руку и медленно опустила её на диван, прямо посередине, между собой и Локи, обозначив чёткую границу пространства, которое должно принадлежать лишь ей, если принц хочет продолжить разговор. Локи опустил взгляд на её руку, изобразив на лице саркастическую мину, а затем вновь посмотрел в её округлившиеся от боязни глаза, — и рот его расчертил гадкий насмешливый оскал. Он придвинулся, застыв у самой её кисти. — Пожалуйста, не надо… — прошептала Белла дрожащим прерывистым голосом. — «Не надо» чего? — спросил Локи, приблизив своё лицо вплотную к её лицу. — Думаешь, хочу навредить тебе? — Не могу знать, хочешь ли, но то, что можешь, уяснила раз и навсегда, — не шелохнувшись, ответила Изабелла. Она боязливо, осторожно, но с нежностью положила ладонь на его грудь и слабо оттолкнула от себя. — Я не боюсь тебя, — негромко произнесла Белла, мало веря в сказанное. — Ты похож на глупого опрометчивого хищника, который играется со своей жертвой, вместо того, чтобы сразу съесть, и которого эта жертва вот-вот оставит в дураках… — Меня всего лишь повеселила твоя уверенность в том, что эта мнимая дистанция убережёт тебя от возможной угрозы с моей стороны, — в его голосе всё ещё звучали нотки издёвки. — Это психологическая защита, — деловито произнесла Белла, совсем осмелев, — и да, она мнимая. Но так я могу себе позволить хотя бы просто говорить с тобой, заглушая в памяти ужасные сюжеты того дня, когда ты решил, что можешь стать властелином Земли. — Мои намерения лишены злого умысла. — Ты потому так ехидно ухмыляешься? Гаденькая ухмылка, тебе не идёт, — с усмешкой заключила Белла и отвернулась. Локи прикрыл глаза и громко рассмеялся. — А что там на улице за нездоровое оживление с утра? — вдруг обеспокоенно спросила Белла, когда Локи перестал смеяться. — Кажется, кому-то не угодил торговец клинками и его лавка, что здесь за углом, я слышала, как какие-то господа ругались со стражами порядка, а вход в лавку так и вовсе был завален досками и мусором. — Здесь такое теперь сплошь, — буднично произнёс Локи, — иммигранты не хотят платить за аренду в казну, потому что это дорого и сперва нужно получить разрешение. Но умирать с голоду им не хочется, вот они и строят свои лавчонки в обход закона об аренде торговых участков, отсюда стычки с местными: когда из-за конкуренции, а когда и потому, что кого-то не устраивает незаконная торговля на его земле, которую переселенцы просто присвоили. Изабелла незаметно выдохнула и внутренне успокоилась, обрадовавшись тому, что разговор сменил русло, обрёл нейтральный окрас. Неприятная ухмылка сошла с лица Локи, а выражение глаз стало приятно-задумчивым и озадаченным. Белла вновь повернулась к нему и даже едва заметно придвинулась, чтобы не упустить ничего из того, что он скажет. — Неужели этот вопрос никак не поддаётся регулированию? Асгардцы ведь могут писать жалобы, а не устраивать линчевания. — Жалобы пишут, вот только если удовлетворять их все, то можно смело закрывать асгардские границы, прекращать торговлю и начинать пухнуть с голоду, — всплеснув руками, ответил Локи. — Сложно угодить всем. Вдобавок, сейчас мы не в том положении, чтобы агрессивно и категорично диктовать свои условия, потому что у нас ничего нет, казна едва пополняется, а всё, что туда поступает, идёт на строительство и создание вооружения, армии. По-другому никак, мы должны наращивать оборонную мощь, сейчас это один из приоритетов. Нынешний Асгард ещё бесконечно далёк от своего прошлого богатства и процветания, от бесстрашия перед внешними угрозами. Где брать ресурсы на восстановление экономики, если перекрыть кислород иммигрантам? Вот и приходится одним давать послабления, а других кормить ложными обещаниями. Время требует подобных мер, приходится с высоких постов снимать тех, кто занимал их в прежние времена десятилетиями и сотнями лет, и ставить вместо них более энергичных и предприимчивых переселенцев, готовых идти по головам ради лишней звонкой монеты. Тору не нравится такое положение дел, он боится появления коррупции и прочей грязи во властной структуре, потому я являюсь инициатором подобных подвижек, — со вздохом уточнил Локи и, нахмурив брови, посмотрел вглубь зала, словно искал там оправданий своим действиям. — Мы можем либо скрупулёзно оберегать «чистоту» и моральный облик, позволив Асгарду стать таким, каким его знали асгардцы. Но это будет в ущерб времени, а значит безопасности и благополучию. И я боюсь, как бы в погоне за самодостаточностью Асгард не пал жертвой новой угрозы, для борьбы с которой попросту не будет средств. Либо можно избрать иной путь, который не сказать, что проще, но точно эффективнее и быстрее. Вряд ли этот путь вернёт былую возвышенность нашему существованию, но мы, по крайней мере, сможем выжить, сможем вернуть Асгарду величие. Меня не прельщает бесплодная, стерильная «чистота». Пальцы Беллы с каждым словом Локи всё сильнее впивались в колени: она не могла отделаться от мысли, что понимает его действия и стремления, что не осуждает его, а напротив, видит корень мудрости в его решениях и воззрениях на будущее этого мира. Изабелле казалось, что сила, которую источали его слова, приятно щекочет небо, вызывая необъяснимую дрожь и чувство защищённости. Защищённость рядом с абсолютным злом! Что может быть абсурднее? Нет, это бессмыслица, он не может быть героем, даже с приставкой анти-, потому что он злодей, а злодеи не делают ничего, что не принесёт личную выгоду. И как она могла так забыться, подпасть под очарование его лживых слов? Ведь он играет на её чувствах, это очевидно! Он уже десять раз успел её раскусить, он точно понял, с какой стороны зайти, чтобы выставить свои низменные помыслы в самом выгодном и благородном свете. Для чего? Да ведь он наслаждается, забавляясь бессмысленной игрой с жалкой смертной! Он негодяй, а таким попросту нравится самоутверждаться за счёт тех, кого они считают слабее. А, может, он рисуется, чтобы скрыть свои истинные мотивы? Например, он хочет свержения с трона брата, разве не потому его взгляд на проблемы взаимоотношений иммигрантов и асгардцев идёт вразрез с позицией Тора? Что бы он ни сказал, Изабелла знала — это не из высоких побуждений. Она думала, что знала. — Наверное, я так никогда и не услышу историю твоего прибытия в Асгард, — прервал молчание Локи. — Если не перестанешь каждый раз спрашивать, то никогда не услышишь, — резко бросила Белла, встав с дивана, — я не намерена раскрывать перед тобой душу. Но раз тебе так хочется знать, то отвечу кратко: моя мама приняла решение выйти замуж за одного из ваших воинов, а я просто последовала за ней, вот и вся история. — Это не ответ, — помотав головой, произнёс Локи. — Теперь у меня ещё больше вопросов, — усмехнулся он. — Остальное — не твоё дело. Она развернулась с показной горделивостью и направилась к выходу. — И вот ещё что, — она остановилась на пороге, — можешь не строить из себя мистера-благородство, я насквозь вижу твою прогнившую душонку: тебе плевать на процветание Асгарда и на его жителей, потому что не ценишь неприкосновенности отдельно взятой жизни. Ты не правитель, а вояка, головорез, и люди для тебя всего лишь расходный материал, средство для достижения целей, как, например, эти иммигранты, ведь ты не видишь в них людей со своими мечтами и насущными проблемами, они для тебя орудие для поднятия экономики. — Ты права, — ровным тоном ответил Локи. Изабелла вздрогнула. — Но права ты лишь отчасти. — Локи встал и тотчас очутился рядом с Беллой, воинственно уставившись в её влажные глаза, готовые разразиться слезами. — Возможно, твои слова звучали бы хорошо для какой-нибудь гуманистической философской концепции, но я не философ, Изабелла, а политик, я не могу думать о гражданах как об индивидуумах, оторвав их от государства, это так не работает, понимаешь? Я должен уметь принимать непопулярные, неоднозначные решения, должен жертвовать счастьем одного во имя блага многих. В конце концов, я должен быть жесток. И мне плевать, что царствует мой брат: раньше я не понимал сущности правления, меня влекла только внешняя сторона, т.е. восседать на троне под рукоплескания моих подданных. Теперь лишь я уразумел, что всё это формальная сторона власти, что царь не всегда тот, кто сидит на троне. Поверь, я многое отдал за это знание! — Ты всё равно не прав, — тихо вымолвила она, и предательская слеза молниеносно сорвалась с нижнего века, оставив влажный след на щеке. — Однажды ты поймёшь, Локи. Однажды ты осознаешь, насколько сложен в самом деле выбор между счастьем одного и многих. Это не так, как ты себе представляешь, это намного сложнее, острее и больнее. Человек не может быть средством, он всегда цель. Утерев ладонью мокрую щёку, она исчезла, оставив его один на один с оглушающей тишиной. Сконфуженно вытирая слёзы, расстроенная и совершенно сбитая с толку Изабелла брела вверх по улице, ведущей от библиотеки в сторону парка, сразу за которым тянулась улица, на которой располагался её дом. Солнце украли бледно-серые облака, но воздух всё равно был удушающе тёплым и сухим и трещал промеж стен массивных зданий, рядком выстроившихся вдоль мощённой кирпичом дороги. Ветер поднимал с земли мелкую пыль, из-за чего создавалось ощущение дымки, вуали, застилающей обзор. Из-под арки навстречу выехал взволнованный взмокший всадник и пустил своего коня в галоп с такой яростью и отрешённостью, что чуть не сбил едва успевшую отскочить Беллу. Выругавшись и ускорив шаг, она пошла дальше, но зайдя под арку, с досадой обнаружила, что оборвала низ подола, и остановилась, чтобы лучше рассмотреть его. И в этот момент под арку на всех парах въехали разъярённые всадники, преследуя бегущую впереди горстку зеленокожих переселенцев с громадными мечами наперевес. Паника охватила Беллу, и она со всех ног бросилась бежать куда глаза глядят. Кирпичная дорога, узкий проулок, ржущие за спиной кони, захлёбывающиеся пенной слюной, и свистящие всадники, грозно перекрикивающиеся с иммигрантами — всё смешалось в единый гулкий сумбур. Нога Беллы соскочила с неровного кирпичика и застряла в узкой расщелине. Застонав, она в истерике постаралась вытащить застрявшую ступню, но поняла, что повредила лодыжку, отчего каждое движение отзывалось нестерпимой болью. Вокруг началась потасовка: всадники спрыгнули с коней и в рукопашную набросились на, по всей видимости, неопытных иноземцев, которые неумело пытались отбиваться от преследователей неподъёмными мечами. Один из всадников — красивый, статный золотоволосый ас — достал из-за пояса кинжал и с размаху бросил его в одного из иноземцев, но в этот момент на него запрыгнул другой, и кинжал, изменив траекторию, задел плечо Беллы, не попав в цель. Липкая горячая кровь оросила белую кожу, и Изабелла зажмурила от боли глаза. Она обхватила себя одной рукой и, присев на корточки, сжалась в комок, заливаясь слезами и моля о том, чтобы всё быстрее прекратилось… С хмурым выражением на лице Локи смотрел в окно библиотеки и, увидев Изабеллу, спасающуюся от обезумевшей воинственной толпы, немедля бросился бежать на улицу. Страх сковывал мышцы, но адреналин в крови не позволял медлить ни секунды — каждая была на счету. «Только бы они не тронули её! Только бы не навредили! О, великие предки, клянусь, что больше никогда не стану насмехаться над ней, не скажу слова грубого, буду пресекать любую гадкую мысль, только заклинаю — пусть всё обойдётся!» — пересохшие от волнения и бега губы едва шевелились в отчаянной, жалобной мольбе, заглушившей тотчас голос разума и всякую гордыню. Сбивчивое дыхание вторило чеканившим каждый шаг ловким длинным ногам, одетым в кожаные сапоги, жар объял тело, а на лбу выступила испарина — проклятая лестница никак не желала заканчиваться, и Локи, издав мучительный стон, сиганул в пролёт, приземлившись через мгновение на пол и очутившись в холе. Помедлив всего мгновение, он выбежал на улицу. Изабелла не видела, а только слышала, как кто-то подоспел на подмогу прибежавшим на шум стражам порядка, которые и вовсе побоялись сразу разнимать сражавшихся. Она могла наблюдать лишь бойкие быстрые ноги в чёрных кожаных сапогах и слышать неистовый боевой крик. Вскоре всё стихло, и крепкие мужские пылающие руки покровительственно сжали её плечи в попытке приподнять с земли. — Всё закончилось, нечего бояться, — тихо и вкрадчиво прошептал её отважный спаситель, высвободив из расщелины больную ногу, а затем прижав трясущуюся Беллу к себе. Она не стала противиться и разрыдалась на груди смелого и неустрашимого избавителя. В нескольких метрах, застыв в недоумении, стоял Локи и с открытым ртом смотрел на того, кто с такой наглостью посмел отобрать минуту отваги, которая должна была принадлежать ему, посмел отобрать у него её объятие. Запрокинув голову, чтобы глотнуть свежего воздуха и взглянуть в лицо доблестного воина, Изабелла в изумлении отпрянула: на неё смотрела пара шакальих карих глаз.