Вечное прощение и вечное прощание

Пролог

«Я почти уверен, что если бы ты сейчас могла слышать и видеть меня, то не узнала: раскаявшегося, смирившегося, покорённого. Во взгляде моём промелькнула бы лишь тень того, кого ты знала раньше. Смогла бы ты узнать это лицо? Столько долгих лет я блуждаю во тьме, ищу твой призрак в недрах бесплодных лун, терзаемый горечью когда-то сладостных воспоминаний; среди диких, неведомых чудовищ, на бескрайних выжженных просторах давно почивших миров, чьи народы позабыты, а подвиги их преданы забвению; в толщах тысячелетних бурных вод — необозримых океанов, в подземных неспешных течениях, в устьях горных рек — всё лелею безумные грёзы о том, что увижу твой след, нащупаю прочную нить, что приведёт к тебе в конце концов. Я стал отшельник и дурак, отрёкшийся от ослеплявших некогда амбиций, забывший беспечность, смиривший гордыню, уставший от нескончаемой войны в моей душе. Но познал ли я покой? О, нет, не может быть и речи! Тем стать могло бы лишь забвение, которое, увы, познать дано лишь смертным. Познать? Что может познать угасший навечно разум, чья оболочка превратилась в прах, разум, превратившийся в «ничто». Познать! Как самонадеянно, как глупо, неосторожно и отчаянно! Что ж — хоть что-то осталось во мне неизменно. Как я хотел забыть. Ведь я пытался! Взывал к бесчинству чресл, был в самых сладостных чертогах — так много плоти, что вскоре стал забывать твои черты и речи. Но между тем во мне множилась пустота. Непостижимая, неизмеримая, сравнимая лишь с унынием и смертью. Я понял лишь тогда, что ты стала частью моего существа, что течёшь с моей древней кровью, питаешь капля за каплей каждую клетку, и потому я не могу потерять тебя». Пробирающий до костей холод и бескрайнее чёрно-синее небо, едва удерживающее мерцающие скопления звёзд, убаюкивали мятежного асгардца. Локи обессиленно прикрыл глаза, глубоко вдохнув пыльный морозный воздух, лишённый всяких запахов. Ослабевшая телесная оболочка уже не выдерживала постоянного отсутствия сна и яростно требовала восстановления сил, погружая сознание в сладостное забытьё, наполненное картинками потерянного рая. Обветренные губы в исступлении повторяли лишь одно: «Изабелла…» — но затем искривлялись в глупой отчаянной усмешке. Когда-то её присутствие было таким же обычным, как дыхание, и пусть порой Изабелла казалась недосягаемой и невозможной, но он точно знал, где сможет её найти, чтобы услышать очередной отказ или принять осуждающий взгляд подёрнутых поволокой тёмно-карих глаз. — Ну что за глаза! Бездонные колодцы — ловцы заблудших душ. Интересно, скольких доверчивых дурачков они потопили в своих глубинах, а? — спрашивал он когда-то. — Ни одного. — Огорчённый вздох, руки, сцепленные на груди: Белла никогда не понимала, отчего она так восхищает его, почему он не мог влюбиться в какую-нибудь статную, чинную и до неприличия красивую асгардийку, коих в царстве богов было в достатке. — Одного бы, конечно, хотелось поймать, но я ему безразлична. — Может, перестанешь каждый разговор на него переводить, это раздражает! — неосторожно и бездумно вспылил: непростительная осечка. — Могу вовсе никогда больше не говорить с тобой, думаю, что как-нибудь переживу, если больше не увижу и не услышу того, кто рушил мой город, — дерзкий и презрительный взгляд, резкий поворот головы: не шутит, впрямь хочет уйти. «Проклятие…» — цедил он сквозь зубы, но справился с гордыней: — Изабелла! — и сорвался на крик. Несколько быстрых шагов, и вот он уже мог сжать в ладони тонкую кисть. — Прости. — Ни за что, Локи, — в её глазах лишь горечь и новое разочарование. — Отпусти, — она вздрогнула и вырвала руку. — Не смей, не прикасайся ко мне!.. Не прикасайся. Если бы это было так легко! Из-за бешено перекачивающего кровь сердца шумело в ушах, пульсировало в висках, а язык становился неподвластен потерявшему к нему вожжи хозяину и лепетал первое, что приходило на ум: бред горе-любовника, осознававшего всю тщетность своих чувств. И пусть это было давно: изнутри жгло так же, как в те безумные дни, наполненные томлением разума и полыхавшего под одеждами тела.

***

2020 год, начало мая. Жара действовала на нервы: стекавшие за шиворот капли пота неприятно щекотали и без того зудевшую кожу, а назойливая муха противно жужжала и нагло лезла в лицо. Одним щелчком пальцев Локи без труда убил тонкокрылую гадину и удовлетворённо развалился на стуле, сцепив руки за головой. Тор поднял голову и многозначительно посмотрел на брата — с единственным глазом он выглядел намного суровее: — Заканчивал бы ты, Локи. Лучше помоги мне: я в этих треклятых бумажках так потерялся, что того гляди не смогу и своё мужское достоинство найти при желании! — Одинсон откинулся на спинку стула, вздохнул, и тон его тотчас стал снисходительнее: — Ты устал, я понимаю. Мы все устали: восстановление Асгарда — дело не пяти минут, но мы столько всего успели за эти два года! Но предстоит нам ещё больше, брат, и один я не справлюсь. Народ во мне души не чает, я прекрасно управляюсь с его защитой, с торговыми соглашениями, даю наставления инженерам и архитекторам, но столь важная ныне для нас дипломатия — не мой конёк. Хитрить, юлить, изворачиваться и давать ложные обещания — это по твою душу. Локи будто не слышал брата, он внимательно разглядывал огромную карту Иггдрасиля, висевшую слева от стола, за которым сидел Тор: точно такая карта когда-то висела в рабочем кабинете Одина. Локи помнил её до мельчайших подробностей и заказал картографу копию, которая почти детально воспроизводила оригинал. И когда карта наконец была повешена на прежнее место, первое, что он сделал — растрепал нижний край и чуть загнул его, как было у той, старой карты. — Локи? — Что? — Локи лениво повернул голову. — Ответь что-нибудь, — Тор всплеснул руками. — Я устал. И мне скучно. Тор встал из-за стола, сел напротив брата и в задумчивости посмотрел в его лицо: — Что терзает тебя, Локи? Я знаю, есть причина. Но, скорее всего, ты не захочешь о ней поведать. Пусть даже некогда мы и были близки… наверное, эти времена никогда уже не вернёшь. — Манипулируешь мной, играя на чувстве ностальгии? — Бог обмана усмехнулся. — Умно, братец! Я оценил. — Можешь и дальше ёрничать, — Тор обиженно закатил глаз, встал и направился к двери, — я-то как лучше пытаюсь… — Тор, подожди. Даже не оборачиваясь, Тор понял, что сейчас последует душевная капитуляция, и он в предвкушении вернулся на прежнее место. Новоиспечённому царю Асгарда понадобились время и немало смекалки, чтобы безошибочно определить ахиллесову пяту Локи, но опытным путём он уразумел, как важно для брата одобрение и как ранит равнодушие близких людей. И именно это открытие сделало Тора терпеливее, более любознательным и внимательным к брату, чувствами которого он теперь дорожил как ничем другим: за последние несколько лет оба потеряли всех и всё, и братские узы — единственное, что осталось, последнее напоминание о блеске былых славных времён. И пусть Тор был царём, сидел на троне и считался единоличным правителем Асгарда — в действительности же он делил свою власть пополам с братом, давая тому почти неограниченную свободу действий, в полной мере осознавая, что государство стоит теперь на братских узах, а не монаршей власти. И так как благо народа зависело от обоих царевичей, Тор ощущал на себе ответственность за душевное состояние брата. — Локи, ты же знаешь, теперь всё иначе: я изменился, мы оба изменились! Может, ты не заметил, конечно, но сейчас я всегда прислушиваюсь к тебе. — Не знаю, что тебе ответить, Тор! — Локи выпрямился на стуле и, сощурив глаза, озадаченно посмотрел на брата. — Во мне с каждым вздохом растёт пустота. Я не могу понять до конца, кто я, для чего создан, к чему иду — каков итог всех шагов, которые я делал на протяжении жизни? Вот смотрю я на тебя и не могу понять: мне радостно или тошно, как и прежде? Всегда считая тебя недалёким громилой, способным лишь умело кромсать врага, я не заметил, как и сам недалеко ушёл, тогда как ты в итоге получил всё! Ты спаситель девяти миров, ты царь и любимец народа; ты смог вновь завоевать любовь своей ненаглядной смертной — намедни только свадьба отгремела. А что я? Так и остался итогом нереализованных амбиций и бесплодных стремлений. — Так в чём проблема? — Тор звонко загоготал, расплывшись в наивной светлой улыбке. — Поволочился бы за какой-нибудь милой дамочкой, того гляди и найдёшь своё место в этой новой неприветливой реальности. — Дамочки уже давно не моя специальность. — С какой это радости? — Тебе не кажется, мой одарённый братец, что несоизмеримо далёко друг от друга находятся, например, стремление к трону и любовь какой-то девицы? — Как посмотреть, — мягкость и блеск озарили глаза царя, — ведь за всё, чего я добился, за то, кем я стал, я обязан благодарить лишь Джейн: она задала верный курс, она капитан моего счастья. Нет ничего дурного в том, что источником славы мужчины может быть, как ты говоришь, «любовь какой-то девицы». — Я более на такую любовь не способен, — поспешил Локи с ответом. — Та часть меня, что когда-то была способна, давно сгинула: иссохла за ненадобностью. Думаешь, я не пытался? Думаешь, тайком не помышлял, что, может быть, создан для подобных глупостей? Я ходил по улицам, вопрошающе вглядываясь в лица прохожих женщин, но я не видел лиц, лишь размытые черты. Женщины для меня теперь безлики. Разговор принимал опасный оборот: ещё чуть-чуть, и Тор начнёт свою утешительную речь или того хуже — станет давать советы. Локи направился к выходу, лишив брата всякой возможности продолжить этот неудобный диалог, к коему совсем не был готов. — Локи! Проклятие: а он просто так не сдаётся. Локи замер, вцепившись в дверные ручки, но головы не поворачивал. — Что бы ты там ни говорил, но любовь — это не что-то «мелкое» и постыдное. Я сам раньше не знал. Теперь знаю. — Мне надо пройтись, — процедил Локи сквозь зубы, — жара невыносимая. Грандиозная стройка — так можно было описать нынешнее состояние Асгарда. Он не был птицей-фениксом, нужно было время, чтобы к нему вернулись былое величие и ослепительная красота. Всюду на улицах теперь была возня, всюду строители и, как ни странно, торговцы: местные и из далёких галактик, для всех возрождающийся дом асов был золотой жилой, где можно сколотить непомерное состояние. Локи нравился этот юный Асгард: в нём кипела жизнь, на нём не было оков давно позабытых, но всеми чтимых пращуров. Он сохранил былые монументальные черты, но стал изящнее и гибче. Сложнее и гибче стала и жизнь его обитателей: добрая часть бывших воинов превратилась в ремесленников и торговцев и ничуть не чуралась нового уклада жизни. Из продолжателей старых традиций народ превратился в творцов новых. Богатые меценаты — «почётные толстосумы» из других миров стремились обосноваться в Асгарде, вкладывали средства в строительство, военные и политические кампании, надеясь, что однажды займут видное место при дворе его величества и будут иметь влияние на управление государством. Надо сказать, что и «самородков», поднявшихся на спекуляциях и торговле на чёрном рынке, было предостаточно. Они образовали новую прослойку населения, которой Асгард прежде не знавал: беспринципные и меркантильные отбросы со всех уголков вселенной натянули на себя дорогие одежды и в одночасье превратились в хозяев жизни. Тору откровенно не нравились эти стихийные буржуа, но Локи убедил его, что они полезны для процветания ещё неокрепшего и уязвимого для недругов дома богов, а потому зачастую эти люди занимали высокие посты и имели влияние на практически все сферы жизни общества. «Дом богов» уже не был домом только асов, ведь фактически более половины населения составляли представители других рас, привносившие свои особенности и колорит в привычный жизненный уклад коренного населения. И пусть асгардцы пока не особенно стремились к союзам с иноземцами, сами вновь прибывшие весьма охотно развивали как межличностные, так и деловые отношения. Не все иммигранты были дружелюбными и преследовали созидательные цели, а потому нередкими на улицах стали мелкие беспорядки, протесты, и как ответная и естественная реакция появились различного толка союзы: союзы иммигрантов, ассоциации противников иммигрантов, коалиции по вопросам межрасовых браков, ведомства по делам незаконной торговли и прочие официальные и не очень общественные организации. «Хорошо, что отец не дожил до этих времён, его бы хватил удар при взгляде на нынешний Асгард», — сказал как-то Локи Тору шутя, когда они в очередной раз занимались урегулированием конфликта между двумя подобными организациями. Локи нервозно шёл по мощённой кирпичом рыночной площади: день был хорош, только жара и недавний разговор с братом приводили его в раздражение. Без привычного энтузиазма оглядывал он прилавки торговцев и толпы народа, что жарились на раскалённом солнце в грудах диковинных товаров. И если обычно подобная картина приносила Локи необъяснимое удовлетворение, то в эту минуту лишь нагоняла тоску и нервировала. Дойдя до спасительной прохлады Большого центрального фонтана, он тотчас направился в его сторону, мысленно уже обжигая вспотевшую кожу ледяной водой. Но не успел он подойти, как его чуть не сбил с ног раскрасневшийся юноша, убегавший от белокурой девицы с завязанными глазами. Встретившись с бешеным взглядом принца, юноша на секунду замешкался, но, так и не принеся извинений, рассмеялся и бросился дальше наутёк. «Гори всё в пламени Суртура!» — выругался про себя Локи и, поняв, что целая толпа пареньков и юных особ осадила фонтан, выбрав его в качестве удачного места для игры в жмурки, развернулся в обратную сторону. — Стоять! Попался. Тонкие пальцы с силой вцепились в ткань его одежд. — Я поймала, я поймала! — задыхаясь от резвого бега, радостно кричала девушка с завязанными глазами. Игра стихла: молодые красавицы и юноши со странными выражениями на лицах смотрели на происходящее. Локи сначала замер, а затем попытался вывернуться, но девушка засмеялась и стала деловито перебирать руками элементы его костюма, поднимаясь от груди к плечам. Она в задумчивости и нерешительности остановилась, когда её пальцы коснулись волос — она понятия не имела, у кого могут быть такие пряди. — Хм… кто же ты такой? — протянула она и стала ощупывать его лицо. «Ну, точно незнакомец!» — подумала она про себя, проведя пальцем по высокой скуле, а затем по тонкой линии рта. — М-м-м, ты Асбранд? — нерешительный тон и молитвенно сложенные руки. — Нет, — тихо ответил Локи и приготовился уйти. — Ну, раз так, то… Сжав его за плечи, девушка встала на носочки и осторожно, боязливо, почти невесомо, коснулась губами его губ. Как проклятый зной этого дня, поцелуй был таким же нежеланным, но столь же всепоглощающим и дурманящим, лишающим всех прочих мыслей. Капля пота — тёплая и раздражающая кожу — скатилась по лбу Локи, и ему стало некомфортно от того, что он такой усталый и изнурённый, совсем несвежий, «несовершенный», в отличие от прекрасного юного создания, которое, казалось, было соткано из хлопка. Нещадно палило солнце, он умирал от жары, как и все вокруг, но пальцы этой девушки (видимо, от нервов) были такими холодными, что он почувствовал это даже сквозь плотную ткань рукава. — А! — вскрикнула она, сняв наконец повязку. — Ты! «И всё?» — только и подумал он разочарованно, едва распробовав прелесть навсегда ушедшего мгновения. — Только не ты… Оторопелый взгляд чёрных глаз, плотно сжатые губы и узкие чуть вздёрнутые брови — распахнутые вороновые крылья — её тонкое лицо, обрамлённое светлыми прядями растрёпанных волос, Локи нашёл приятным и даже успокаивающим, несмотря на недружелюбное выражение. Незнакомка словно с вызовом смотрела в его лицо, сделала ещё шаг вперёд и со страхом продолжила вопросительно вглядываться. В этот момент Локи показалась, что она вот-вот заплачет. Но тут к ней подошла одна из подруг, взяла за руку и потянула за собой. «Пойдём», — тихо шепнула та, и девушка послушно последовала за ней. — Я хочу знать ваше имя! — послышалось у неё за спиной. Что за неведомая сила заставила его крикнуть ей вслед, Локи с трудом объяснил себе лишь впоследствии. Это был момент, который он в то мгновение не смог истолковать рационально, момент, когда одна только интуиция тихонько лепетала из глубин бессознательного, что по-прежнему уже не будет никогда. Какой абсурд, однако! Она вздрогнула, а затем обернулась и, помедлив секунду, растерянно произнесла: «Изабелла».