The truth is pretty (you so pretty)

♪ Jhené Aiko — What a life

      — Господин Ким, как вы и просили, документы на подпись были доставлены нашим японским партнёрам, — девушка кидает из-под очков серьёзный взгляд на наручные часы, не нарушая ровной осанки. — Ровно две минуты назад. Завтра в полдень прибудет их представитель.       — Отлично, — молодой мужчина не позволяет себе расслабиться, хоть и теперь, вроде как, это официально можно сделать. Можно выдохнуть, но чёртов галстук сдавливает мышцы уже, кажется, в самой глотке. Некомфортно — надо исправлять. Но Ким не снимет его до того, как окажется дома — традиция. — Ты можешь быть свободна, Лиса. И не забудь, что ты больше не покупаешь мне галстуки этой фирмы.       — Конечно, господин, приношу свои извинения за это, — блондинка в утонченном форменном платье лишь на секунду тупит взгляд на начищенный до блеска пол кабинета и, набираясь смелости, снова его поднимает на своего босса. — Я хотела попросить вашего позволения на завтра..       — Я позволяю, — перебивает, беззвучно хлопая верхним ящиком стола из тёмной древесины и ловким движением пальцев закрывая на ключ. Раритет. — Только толково позаботься о своей замене.       — Спасибо, господин Ким, — деловой тон девушки приобретает тонкие нотки искренней радости, а уголок губ даже очерчивает её миловидное лицо скромной улыбкой. Она отличный работник — отгул вполне заслуженный. — Можете не сомневаться в этом, я уже предупредила Чеён. Завтра вас постараются не дёргать по пустякам, — блондинка прячет лукавый взгляд, но Ким не улавливает перемены, задумчиво крутя между пальцами позолоченную металлическую ручку. — Доброй ночи.       Всякий раз, когда она покидает этот офис поздно — а с таким боссом, это, к сожалению, совсем не редкость — всегда желает тому доброй ночи, независимо от времени, даже если сейчас всего семь или восемь вечера.       Рабочий день для сотрудников был окончен ещё полтора часа назад, но не для Кима и его главных помощников. Ким Тэхён тот ещё трудяга. Как он ещё помнит себя от усталости — непонятно.       Мужчина, слегка усмехнувшись ей вслед, утомленно поправляет выбившуюся из причёски прядь каштановых волос и в кои-то веки поднимается с насиженного кожаного кресла, кидая короткий взгляд на оплетающие тонкое запястье элегантные серебристые часы. Бывало и позднее. Тёмные брюки выпрямляются по тщательно отглаженным стрелкам, а тугой ремень слабее сдавливает кожу на пояснице. Даже не размявшись по-человечески, Тэхён хватает неизменно тёмный пиджак и обновлённый всего пару дней назад «Sumsung», покидая настолько въевшийся в душу, но все ещё ей дорогой кабинет.       Ему нравится эта работа. Это место. Эта жизнь.       Некуда торопиться.       Стук каблуков чёрных лакированных туфель отдаётся эхом по пустому офису, в воздухе до сих пор витает аромат крепкого эспрессо, вкус которого для него слишком терпкий, а в панорамные стекла бьёт едва набирающий обороты дождь.       Тэхён знал: будет ливень. Будет влажно, мокро. Легко дышать.       Обойдя все пустующие столы, мужчина заворачивает в конце, кажется, бесконечно тянущегося вперёд холла прямиком к десятку лифтов, один из которых вызывает тонким движением длинных пальцев. Спускаться долго, этажей — неприлично много.       Вход на паркинг в непосредственной близости от выхода из офисного небоскрёба, а рядом уже стоит личный водитель, скрытый за широким тёмным зонтом — промокнуть не удастся, даже если очень захочется. Неплохо.       В салоне тепло и вкусно пахнет. То и дело неконтролируемо сгибавшаяся в три погибели на рабочем месте спина, едва коснувшись мягких сидений, отделанных высокосортной тёмной кожей, наконец расслабляет затекшие мышцы.       Элегантный черный Mercedes-Benz — подарок — едет плавно, но не медленно — хочется продолжать ехать, примерно, всю оставшуюся вечность. Звук редких капель, лениво постукивающих по тёмным окнам, не беспокоит слух, а свет от переливающихся за тонированными стёклами фонарей не режет глаз. Тэхён удовлетворённо откидывается на мягкие сидения, заводя руку назад и шире разводя ноги в просторном салоне.       — Босс, если ты не против, сегодня эта малышка домой не заедет, — останавливаясь у облагороженной улицы здания господина Кима водитель небрежно кивает на закрытый навес для авто, — ему одному известно, что единственное место там уже не пустует — после заинтересованно заглядывая в зеркало заднего вида: Ким Тэхён смотрит в ответ вопрошающе. — Отвезу её на мойку — ты ведь просил.       — Я полторы недели назад просил, Богом, и, если меня не подводит память, ты уже это сделать успел, — тон ровный, но расслабленный. Свободный.       — Тебя подводит, босс, всего хорошего, — нахал добро усмехается, теперь кивая на выход из машины, и Тэхён, на долю секунды скептически приподняв аккуратные брови, усмехается в ответ: мало ли, что этому человеку в голову взбрело. Пусть снова помоет. В одном он уверен точно — любимая машина будет в полном порядке, пока с ней Пак Богом.       Тэхён не знает, зачем так плотно связал свою жизнь с бесконечными подъёмами на лифте и высотными зданиями — наверное вся причина в том, что ему нравится наблюдать, как кипит жизнь, издалека, не быть в эпицентре и видеть всё вокруг, как на ладони — и вот он здесь, снова поднимается на предпоследний этаж на этот раз своего дома.       Мужчина устал, тело ощущается слишком тяжёлым, веки — тоже. В голове набатом стучит мысль принять душ и оказаться в холодной постели. Прохлада давно застеленного белья ему нравится ровно настолько же, насколько тепло салона.       Но сперва галстук.       Туго завязанная стараниями Лисы вещь оказывается развязана все теми же умелыми длинными пальцами — казалось, нет ни одного дела, с которым они бы не справились. Мысль короткая, немного забавная, Тэхён тянет уголок губ.       Угольно чёрная удавка освобождает от тисков точеную шею, облегчённый вздох вырывается невольно, и оказывается откинута куда-то на черно-белый диван, отделанный в стиле хай-тек. Тэхён разминает шею, блаженно прикрывая глаза, и не верит своему счастью, что наконец-то от неё избавился.       Во всей квартире царит минимализм, однако в ней все равно уютно — она хранит воспоминания.       Секундная мысленная заминка, и Тэхён ловко избавляется от дизайнерского пиджака свободного кроя, — истинный поклонник классики — тот приземляется на высокий стул у барной стойки. Аккуратные ногтевые пластины царапают несколько прозрачных пуговиц у воротника, пока он расстегивает белоснежную рубашку в поисках большего комфорта.       Молодой мужчина, не глядя, лезет в высокий барный шкафчик, выуживая оттуда тонкую тёмную сигарету, основание которой венчает угольный золотой фильтр, а следом и металлическую зажигалку. Он курит не так часто, но сегодня себе позволить может без лишних пререканий со внутренним голосом: день выдался слишком изнурительным, Ким и его секретарши были на ногах с пяти утра. Курить хочется, а сопротивляться этому желанию — абсолютно нет.       Поэтому Тэхён кладёт фильтр между гладких губ — результат любимого персикового бальзама — и начинает получать удовольствие уже с этого момента, потому что тот, кто придумал дизайн этой позолоченной сигареты — чёртов эстетический гений. Да и все остальное в ней тоже недурно.       Кончик загорается, начиная источать характерный дым, и парень делает свою первую затяжку, в следующую же секунду блаженно освобождая от неё лёгкие и медленно подходя к раскинувшемуся перед ним городу. Панорамные окна — ещё одна любовь.       Вокруг сплошь и рядом такие же высотки, стекла, вывески, рекламы, стенды. Серо и спокойно. Пока специально взгляд вниз не отпустишь, никакой жизни не видно — в этом все многоэтажные здания — а внизу ведь ничего радужного, одни мокрые зонты снуют туда-сюда. Скучно, и к чему это тогда вообще видеть? Дождь усиливается, размывая далекие огоньки, сливая шоссейные трассы и проезжающие по ним автомобили в одну сплошную полосу, приземляясь на возвышающиеся от самого пола окна тэхеновой квартиры грузными каплями.       Тэхён снова затягивается, с наслаждением пропуская клубящийся дым меж слегка приоткрытых губ, и ловит краем глаза одну из этих капель, прослеживая внимательным взглядом весь её неказистый путь от начала и до конца. Поэтому сперва не замечает сзади тяжелеющие шаги и отголоски чужого аромата в воздухе, слишком сосредоточен, пропуская ощущение покоя через себя, кажется, слишком сильно.       Пока чья-то крепкая татуированная ладонь не путается в волосах на затылке, заставляя расслабленно курящего мужчину пораженно замереть, тут же сжав между пальцами тлеющую сигарету.       Потому что он узнает сразу нарушителя своего покоя. А вернее его главную причину.       На месте горячего касания возгорается кожа, а короткие волоски на шее поднимаются дыбом — мурашки не оставляют ни один сантиметр истосковавшегося тела. Чужие пальцы берутся мягко массировать кожу головы, поднимаясь мучительно медленно от основания до макушки и опускаясь обратно, и Тэхён неверяще задерживает дыхание, выпуская из дрогнувшей руки жалкие остатки сигареты.       Вторая горячая ладонь хватается за туго затянутый на талии ремень, в ту же секунду порывисто притягивая за него ближе и лишая последней возможности вновь обрести стабильное сердцебиение. Родное тело прижимается сзади, уничтожая оставшиеся миллиметры между, и Тэхён почти дрожит, послушно откидываясь головой на крепкое плечо. Наконец-то он может сделать это — ожидание выдалось долгим. Теперь он будет полноценным.       Нарушать благоговейную тишину кажется страшно неправильным, но Тэхён не выдерживает, подавая хриплый от курения и молчания голос:       — Когда, — хрипит ему в шею, продолжая ощущать томительные касания к себе. — Когда ты приехал?       — Два часа назад, Тэ, — мужчина не отрывается от своего дела, склоняясь вбок, к теплому дыханию ближе, и начиная мягко высвобождать полы белоснежной рубашки из-под злосчастного ремня. И зачем он вечно все так туго затягивает? Ослабляет тёмную кожу. — Мой рейс удалось перенести на три дня раньше, и я решил немного тебя удивить, поэтому не предупредил.       — Чонгук, ты.. — нет, у него серьёзно сейчас глаза на мокром месте? Ты правда собираешься лить слезы, президент Ким Тэхён? Он правда собирается. — Шутишь?       — Прости, если тебе не понравилось, — мужчина прекращает манипуляции с шоколадными кудрями, обеими руками обвивая талию, и Тэхён обомлело стоит, окутанный любимым ароматом и ещё свежим в памяти теплом. Похоже на сон, хоть они и действительно должны были увидеться всего через пару дней.       — Ты меня удивил, не то слово, — раздаётся хриплый смешок, немного нервный и вымученный, но Тэхён честно пытается держать себя в руках: подумаешь, не виделись они два месяца. Это была самая длительная разлука из всех.       Тэхён наконец отмирает, прекращая вести себя, как выброшенная на берег рыба, и разворачивается в его объятиях. Крепко сжимает в руках широкие плечи, неверяще оглаживая ладонями и все ещё не поднимая глаз, и несдержанно оставляет первый за столь долгое время поцелуй на тёплой коже. С чувством, затяжной, под мягкой мочкой.       — Я скучал, Тэхён, — мурашки разбегаются до кончиков волос под мягкими кимовыми губами, и Чонгук небрежно ведёт носом по его виску, глубоко втягивая воздух. — Как же ты пахнешь..       — Пóтом? Пылью? — Тэхён усмехается, открыто наслаждаясь этим трепетом двух дорвавшихся друг до друга любовников. — Усталостью?       — Домом, — выдыхает Чон, мокро касаясь губами солоноватой кожи. — И сигаретами.       — Не удержался.       — Вдвоём было бы веселее, ты знаешь, — Чонгук лукаво шепчет ему на ухо. Он как нельзя прав, обоим нравится баловаться разрушителями лёгких.       — Ты же не предупредил, — усмехается. — Я скучал больше, — Тэхён признается, с ним это было просто.        — Ты стал ещё красивее, разве такое возможно? — Чонгук делает комплимент, восхищённо разглядывая любимое лицо — Тэхён почти не использовал макияж, украшения, драгоценности, и от этого его естественная красота казалась Чонгуку настоящим произведением искусства.       Ким отстраняется всего на одну жалкую секунду, заглядывая в утомлённые, но такие ласковые глаза напротив, чтобы уже в следующую опуститься ниже — на блестящие от слюны губы. Нижняя, как всегда и была, немного пухлее, и, боже, сердце сжимается в тисках, когда он думает о том, как давно не ласкал их, как давно не чувствовал их вкуса.       Если Тэхён пах домом, то Чонгук на вкус был как дом.       Чон, будто ведомый магнитом, подаётся вперёд, а Тэхён — противоположный полюс, тянется в ответ. Дыхания смешиваются, а поцелуй выходит с привкусом табака, неосторожным и немного болезненным — слишком резко сталкиваются губы. Тэхён натурально задыхается, неторопливо сцеловывая мягкость чужих губ, а Чонгук дышит им, за шею ближе тянет, попробовать больше хочет. Чёртова Япония задержала его слишком надолго. Такого больше не будет, не хочу, не будет стучит набатом прямо сейчас в сознании.       Они не следят за тем, как поцелуй из тягучего и пробующего стремительно перерастает в жадный и нетерпеливый. Губы влажно сминаются губами, рты раскрываются навстречу, беспорядочно сталкивая языки и меняя углы проникновения. В груди пожар. А чувства насыщения будто не существует вовсе.       Руки беспрестанно сминают, мнут, комкают слои ткани на разгоряченных телах. Мешает, скрывает тепло. Чонгук пришёл раньше — был уже в домашнем, легко было избавиться. И необходимо.       Тэхён, не разрывая поцелуя, нетерпеливо тянет чужие руки, непослушно пытающиеся расстегнуть последние на его рубашке пуговицы, вверх, снимает по ним тёмную футболку, откидывая куда-то в сторону дивана. Длинные пальцы встречаются с горячей кожей груди, заставляя Чонгука обомлело ахнуть прямо в чужие губы, и Тэхён улыбается сквозь поцелуй, с нажимом ведя ими вниз, умышленно минуя затвердевшие соски, по судорожно сокращающимся стальным мышцам пресса, и останавливаясь у кромки домашних штанов, которые висели на бёдрах слишком низко — боксерами здесь и не пахло.       — Всегда сводишь меня с ума, — горячо шепчет Тэхён, его ведёт конкретно, и он против воли отрывается от губ, делая быстрый неглубокий вдох, чтобы потом с чувством коснуться ими лихорадочно пылающих щек, округлого носа, прикрытых век и разгладившегося под всеми этими манипуляциями лба. Чонгук крошится и собирается воедино одновременно — слишком приятно, слишком долгожданно.       Ким Тэхён слишком хорош, чтобы быть правдой.       Пока раскрасневшееся лицо горит под беспорядочными поцелуями, Чонгук подрагивающими пальцами снова тянется к чужой рубашке и, добивая последние пуговицы, наконец оголяет смуглую кожу, впиваясь ладонями в мягкость узкой талии. Убегая от бесконечной сладкой пытки, опускается влажными губами на острые ключицы. Язык чертит дорожку от плеча вдоль косточки до яремной впадины — вкусно, а над ухом раздаётся отчетливый стон удовольствия.       Слюна на коже, обдаваемая воздухом, отдаёт прохладой, посылая табунами мурашки по всему телу, и Тэхён мучительно медленно перемещает ладони с крепких бёдер на ягодицы, слишком ощутимо сминая половинки пальцами.       — Так хорошо, — протяжное чоново мычание тонет в его же поцелуях в смуглую шею. — Только с тобой. Это только ты, Тэхён. Понимаешь?       Ким кожей чувствует его сбивчивый шёпот и торопливо кивает, громко целуя в висок и слыша вздох облегчения. Конечно, он понимает. Потому что Чонгук для него тоже только. Ремень впопыхах оказывается отброшен, а Тэхён — подхвачен на руки. Стройные ноги обхватывают крепкую талию, а руки — широкие плечи, Чонгук едва ли может передвигаться от одолевающих тело ощущений, но Тэхён не мешает, лежит смирно на плече, уткнувшись носом в горячую шею, гладит напряженную спину. Ждёт.       Когда дверь в спальню оказывается позади, Тэхён уже приподнимается, опираясь локтями о расстеленные алые простыни. Те сливаются с его раскрасневшимися до потери чёткого контура припухшими губами, а взгляд снизу вверх на стоящего перед ним на коленях Чонгука такой томный, почти тяжёлый. Тяжело ждать, пока Чонгук опустится к нему, снова будет близко, коснётся почти подкожно.       Тяжело, но не долго.       Крепкие пальцы сжимаются на до боли выпирающем возбуждении, и стон выходит неприлично громким — это было резко. Чонгук, довольный полученной реакцией, приникает губами к мягкому животу, слегка покусывая смуглую кожу и едва ощутимо царапая зубами. У Тэхёна не было сильно выделяющихся мышц пресса — только всегда мягкий и стройный животик, и Чонгук любил это в нем слишком сильно. Ладонь покачивается на вставшем члене сквозь штаны со сумасшедше сменяющейся амплитудой, бросая Тэхёна то в жар, то в холод, и ноги невольно разводятся шире, а бёдра поднимаются вверх инстинктивно, совсем нестыдно.       Тэхён уже смиряется с тем, что придётся кончить прямо так, но надрачивать в такт укусам прекращают, и ему почти больно.       Чонгук неловко подтягивается вверх, весь запыхавшийся и вспотевший, слегка отросшая тёмная чёлка падает на глаза, мешая видеть, и Тэхён ласково улыбается, аккуратно убирая волосы от лица двумя ладонями, принимаясь следить за хаотично бегающими по нему самому глазами.       — Скучал, — шепчет Чонгук, склоняясь и мокро целуя в острую скулу. Потом ещё раз. Ещё. Ещё. — Невыносимо. Мы больше не расстанемся так надолго, хорошо? Пожалуйста, Тэхён? — просьба слетает с губ совсем тихо. Жалобно, почти скулит.       — Ч-что? — его тон разрушает Тэхёна, вынуждая не понимать смысл слов и заставляя глупо заикаться. Он не припомнит, чтобы Чонгук раньше себя так вёл.       — Больше не расстанемся, — а Чонгук словно в бреду: чувства переполняют через край, но сдерживаться нет сил. — Пожалуйста.       — Ни за что, Гук-и. Давай, иди ко мне, я же здесь, — выдыхает в покрасневшее ухо, притягивая за плечи послушно уткнувшегося ему в шею парня и укладывая кожа к коже.       Болезненно твёрдые возбуждения упираются друг в друга, и Чонгук первый не удерживается от поступательного движения, желая избавиться от зуда в паху и приоткрывая рот — так приятно. Тэхён тут же целует глубоко, перекатывая чужой ведомый язык у себя во рту, и тянется к опасно болтающимся на жилистых бёдрах штанах, торопливо дергая те вниз. Чонгук зеркалит это движение, оттягивая расстегнутые классические брюки вместе с бельём, и мешающаяся одежда оказывается скомкана и брошена на пол — поделом ей.       Полностью голые, они жмутся друг к другу, целуясь все более неистово, Тэхён мнёт крепкие бедра под ягодицами, отчаянно прижимая тело парня к себе ещё ближе, и Чонгук мычит, чувствуя на себе вожделенно длинные пальцы. Но этого мало. Ему нужно почувствовать их в себе.       — Т-тэхён, — тон повышается к концу слова, но никто не обращает внимания. — Хочу тебя внутри сегодня. Сегодня т-ты, пожалуйста, Тэ.       — Ты уверен, Чонгук? — говорить внятно тяжело, эта слепая покорность уничтожает любое самообладание. Они часто менялись позициями, но Чонгук ещё никогда не умолял, чтобы он его трахнул. Боже.       — Я готов, — тут же следует ответ, и мужчина, словно маленький щеночек, прижимается губами к шее, сцеловывая с неё крошечную каплю пота и уверенно вкладывая в его ладонь небольшой тюбик. Чонгук скучал, изнывал, хотел ощутить его так близко, как это только возможно, и не стеснялся этого. Только не с ним. — Готов.       — Сладкий мой, — они одного возраста, но Чон немного выше и крепче телосложением. — Скажи мне только, как ты хочешь?       — Хочу тебя видеть.       Тэхён просьбе любимого внимает, переворачивает их осторожно, теперь оказываясь сверху, не придавливает. Разводит крепкие бёдра в стороны для большего удобства, устраиваясь между. Лубрикант уже разогревается меж пальцев, и Чонгук не разрывает зрительного контакта, слегка вздрагивая, когда два тёплых, скользких пальца начинают поглаживать разработанный вход. Два часа в ожидании Тэхёна, он, очевидно, потратил с умом. С этого же ума и сводит.       Ким осторожно толкается внутрь, целуя трогательно подрагивающие ресницы, и пальцы проходят практически свободно, тут же принимаясь оглаживать стенки, Чонгук даже не морщится — всё терпимо.       Вторая рука гладит снизу вверх налитый кровью член, сжимаясь кулаком на чувствительной головке совсем легко, а у основания — уже крепче, чем вырывает у распластанного снизу парня громкий стон.       — Тэхён..       — Знаю, Чонгук, — хрипит. Тэхён обожает слушать, как тот простанывает его имя. Обожает, когда они называют друг друга полными именами во время секса. Судорожно дрожит, хоть и находится в позиции сверху, вести должен, помогать, не навредить.       Пальцы внутри раздвигаются в разные стороны, растягивая нежную плоть, и чувство наполненности возрастает, когда добавляется третий. Чонгуку хорошо, плотно, близко, глаза больше не может держать открытыми, он как будто не здесь, но с ним.       Чувствовать пальцы Тэхёна в себе — это приятно. Они и правда умелые. Хочется большего.       — Тэхён, пожалуйста.. я готов. Я в порядке.       Долго просить Тэхёна никогда не было нужно. Но он все равно убеждается и только затем аккуратно убирает покрасневшие пальцы, натягивая распакованный за долю секунды взбудораженным не на шутку Чонгуком презерватив на свой болезненно сочащийся член, после обильно смазывая его гелем. Без вкуса и запаха. Чтобы не перебивало.       Чонгук следит за каждым его движением потемневшим взглядом, сам разводит ноги шире, приподнимаясь, и Тэхён кусает губы от разворачивающейся перед ним картины. Такой покорный, возбужденный, жаждущий.       Он заботливо подкладывает под напряженную поясницу небольшую подушку и осторожно опускается вниз, приближая пульсирующую головку к раскрытому входу, и Чонгук резко втягивает воздух через нос, когда касание происходит, откидывая голову назад, но быстро возвращается в исходное положение — он хочет смотреть. Его мужчина крышесносно красив всегда, но особенно — в моменты, когда получает удовольствие.       Член входит слишком туго, распирая изнутри с каждым сантиметром, и Тэхён дрожит, едва удерживая свое взмокшее тело над парнем. Чонгук помогает ему, направляя за бедра, пока головка не упирается прямиком в комок нервов, заставляя мужчину блаженно ахнуть и начать хаотично наглаживать возвышающиеся над ним влажные плечи.       — Как ты, Чонгук? Ты.. — Тэхён едва шевелит языком.       — П-продолжай, давай же, — перебивает, хоть Чону говорить внятно тоже тяжело.       Тэхён продолжает. Шипит несдержанно от сладостной узости, сжимающейся и разжимающейся вокруг возбуждения, и движется вперёд, медленно раскачивая бёдрами и каждый раз врезаясь в простату — парня под ним почти подбрасывает на постели. Чонгук, несмотря на истому и напряжение в теле, спустя некоторое время пытается раскачивать бёдрами навстречу, не давая члену из себя выйти и пытаясь вогнать его глубже, если это вообще возможно. Это безобразие.       Вот что делает с ним Ким Тэхён.       Последний тянет губы в улыбке, наблюдая за полностью раскрытым под собой мужчиной, и лениво мнёт в пальцах внутреннюю сторону разведенных бёдер, упиваясь их крепкостью — он обязательно попробует их сегодня не только на ощупь.       Чонгук мечется, дрожит, скулит, когда крупный член снова проезжается по простате, глухо стонет, когда горячий рот опускается на твёрдые соски, то грубо засасывая внутрь, то покрывая нежными поцелуями, и все это кажется слишком. Слишком много, слишком везде. Всё, как он и хотел.       Тэхён не гонится за грубым темпом, не сейчас, он движется не томительно медленно, но и не сумасшедше быстро, преследуя удовольствие обоих одновременно, поднимаясь мокрыми поцелуями по хаотично вздымающейся груди до шеи, мажет по ней широко языком, довольно чувствуя, как его за влажную макушку прижимают ближе.       Выцеловывает приподнятую сжатую челюсть, а внизу живота невозможно стягивает узлом, когда Чонгук на очередном глубоком толчке снова слишком сильно сжимается вокруг, протяжно и глухо мыча прямо на ухо.       — Я люблю тебя, — проглатывает половину букв, но Тэхён все равно понимает, явно ощущая прокатившиеся по телу новую волну удовольствия и с чувством целуя блестящие податливые губы, в ответ шепчет. — Так люблю. Боже.       Его мальчику сейчас так хорошо, Тэхён, кажется, сам себе безмерно благодарен.       Чонгук теряется, двигаясь хаотичнее, быстрее, цепляясь за его широкую спину, раскрывая себя больше, и не успевает даже понять, когда позвоночник простреливает волна наслаждения, заставляя глубоко выгнуться навстречу возвышающемуся телу и ощутить умелые тонкие пальцы на своей пояснице — пытается помочь ему не навредить себе резкостью движений.       Впалый живот покрывается семенем, заляпывающим и свою, и чужую грудь, а тело мелко дрожит в оргазменном состоянии. Тэхён старается не переусердствовать со сверхстимуляцией, он сам близко, — собственными глазами наблюдает за тем, как медленно разрушается под ним его Чонгук, поэтому кончает следом же, высоко приподнимаясь на локтях и чувствуя нежную хватку на своих щеках. Чонгук дрожащими ладонями удерживает над собой любимое лицо, каждая красивая черточка которого подрагивает от удовольствия, и жадно впитывает в себя его образ. Ким Тэхён, испытывающий оргазм, — его кредо.       — Красивый, — Чонгук не удерживается от беглого комплимента. — Мой.        Напряженная шея вытягивает вверх, являя взору один лишь контур острого подбородка, и Чонгук нетерпеливо тянется к ней, обхватывая пальцами и целуя в чётко выделяющуюся венку.       — Спасибо, — Чон все ещё шепчет ему на ухо из-за охрипшего от долгих стонов голоса, когда тот разнеженно валится и его ко взмокшей простыни своим весом придавливает. Чонгуку не тяжело ни капли.       Конечно, это самое то, что нужно сказать партнёру после секса. Тэхён тоже так считает.       — Обращайся, сахарный мальчик, — утомлённо усмехается, чувствуя в груди такое спокойствие, такую наполненность затопляющую и долгожданную, потому что недостающий пазл наконец-то на место встал спустя столько времени. Окончательно и так надёжно, что не выковыряешь его оттуда уже никакими мыслимыми и немыслимыми силами. Вот как.       — Ты что-ли папочка? — Чонгук спрашивает со смешком, убирая с потного лба шоколадные кудри и обнимая удобно на нем умостившегося мокрого и усталого красавца. Его красавца.       — На сегодня, — он глухо произносит ему во вкусную шею, касаясь её губами. — И не только. Да.        — Срок последнего контракта с японцами скоро истечёт, и мне больше не придётся уезжать, — решает открыть эту тему прямо сейчас, потому что терпения более нет. Чонгук рассказывает о своей иностранной компании, владельцем которой стал пять бесконечных лет назад. А три года назад, когда он познакомился на международной конференции с новым корейским партнёром Ким Тэхёном, Чонгук не мог в один момент бросить своё детище, не позаботившись о всех его делах, как следует, и переехать с ним обратно в Корею. Потому что с любимым человеком быть хотелось всегда. Потому что он — дом, а не огромная вилла в Токио. Поэтому они встречались, если очень везло, несколько раз в месяц, прилетая друг к другу на самолёте. Как истинные богачи, да. А в этот, крайний раз, вообще увиделись впервые за последние два месяца. — Я передам японский филиал брату, а сам займу сеульский, Тэ, — Чонгук, окрыленно передающий своему парню долгожданные новости, обвивает его вздрогнувшие плечи крепче, когда слышит тихий всхлип. — Ты здесь, Тэ?       — Здесь, конечно, — отвечает спустя пару секунд, приводя дыхание от нахлынувших вмиг чувств в порядок. Тэхёну в жизни всего хватало, он был доволен всем, а когда встретил Чонгука — та окончательно обрела полноценность. И ему хватало даже коротких встреч в течение всех этих лет, по крайней мере себя он так уговаривал. Они знали, понимали лучше, чем кто-либо, любили друг друга до умопомрачения долгие годы, но когда Чонгук озвучил то, чего они подсознательно все это время ждали, Тэхён вдруг принял, что и ему, удовлетворенному своей жизнью и по жизни сдержанному, этого было отчаянно мало и от того невозможно тоскливо. Как бы он себя не уговаривал в обратном, часами сидя в ужасно душном, если бы не его внимательные секретарши, офисе. — Теперь я всегда буду здесь, Чонгук. И ты тоже. Спасибо тебе. Трудно поверить, что всё, что стояло между нами все эти годы.. уже позади. Это непросто. Спасибо, что не сдавался.       — Не благодари за это, пожалуйста. Прошу тебя. Тэхён, ты знаешь, эта жизнь дана нам, — Чонгук нежно водит пальцами любимому по спине, чувствуя на своей груди затяжной поцелуй и прижимаясь подбородком к кудрявой макушке. — Чтобы мы прожили её так, как хочется нам, а не твоему отцу, моему брату или японским инвесторам. Они отступили бы рано или поздно. Точнее, мы бы их заставили.       — Тем не менее, пока мы всё-таки отживём последнюю волю японцев, — посмеивается Тэхён, поднимая голову под фырканье своего парня, а потом снова кладёт её ему на грудь, удовлетворенно улавливая сладостный стук любимого сердца.       Не всё сладкое изначально покрыто сахаром.