Сон Ивана

— Скучаю за твоим интимным запахом. Которым пахнешь только ты и который находится у тебя между ягодичек. — сказал Дамиано, волнительно потерев нос. Его глаза при этом блестели нездоровым блеском. Он нервно водил носом, будто впрямь пытался что-то вдохнуть. А ещё постоянно поправлял свои тёмные, завитые на концах, волосы. Он встал с дивана. Протянул руку к экрану. И обратно сел. — Извращенец. — Но мне нравится вдыхать тебя там. — Извращенец. — всё также уверенно повторил Иван. — Запомни, в извращенцах свой шарм. Ибо особо притягательны только люди с изъяном. Дамиано зачем-то мотнул головой, и обнял себя обеими руками. Иван несколько секунд разглядывал его на припылённом экране, потом, неожиданно для себя и возбуждённого заэкранного смотрителя, стал быстро раздеваться. Он подкрасил глаза, надел на голое тело прозрачную шифоновую юбку, закинул ногу на ногу и закурил. Ноги он накануне выбрил. Они белели паросским мрамором в занавешенной комнате на фоне освещённых торшером охровых стен. За окном покачнулась гладь канала. В открытое окно пропел аккордеон. — Как ты здесь вообще? Иван откинул длинную светлую чёлку с глаза. Вдохнул колючий, едкий дым. — Пахал как проклятый. Ещё идут съёмки. — А за мной скучал? Трахаться хочешь? Яйца покажи. Я начинаю отвыкать от вида твоих прекрасных яиц. Дамиано видел его роскошные от природы зубки и вспоминал, как между ними с ума сводящими движениями ещё недавно гулял его член. Его почему-то сильно возбуждало, что он на много лет младше Вани, хотя они выглядели почти как ровесники. — Я так и не спросил тогда, тебе хоть понравилось быть со мной? Ваня поднимает полупрозрачную кружевную юбку, нагибается, и показывает свою восхитительную голую задницу. Шлёпает по ней, пуская лёгкие, упругие волны. — Я ты дерзкий. Тебя хоть сто раз трахни, ты все равно будешь ершиться и выпускать свои колючки. Люблю таких. — улыбается Дамиано. Потом добавляет совсем тихо: — Я скучаю. Одного раза было достаточно, чтоб я привязался к тебе. — Зачем я тебе нужен? Чтоб красиво ебаться? — выстраивая максимально ровный голос, вытягивая шею, вопрошает Иван. Дамиано поправил на шее жемчужное ожерелье. Поводил пальцами под верхним контуром короткой обтягивающей майки. По нижнему ряду зубов. — И это тоже. Но это не основное. Всё намного глубже и сложнее, чем физиологический инстинкт или моё ежесуточное желание доминировать. Приедь ко мне в первый осенний дождь, я буду отогревать тебя у камина. *** В полутёмный подвал, проталкивая его внутрь, он ввёл Ваню, буквально держа за его за плечи. — Пойдем вон за ту дверь. — с очаровательной, и казалось, немного грозной улыбкой, предложил Дамиано. — Не бойся. Я отсосу тебе — и всё. За порогом оказалась мрачноватая комната и крестовина с ремнями, к которой Дамиано его пристегнул. Завязал глаза тёмной материей. Выпустил наружу длинную светлую чёлку. Отхлестал его плетью выше и ниже колен. Затолкал ему в задницу ярко-зеленый силиконовый член с мелкими затупленными шипами. — Ты такой красивый, Ваня. Ты — рафинированное совершенство. — Для чего эти излишества? — Секс — это ритуал. Секс — это религия. Секс — это Великодушие и неслыханная щедрость. Секс — это искусство. С этой минуты Иван его не видел и не слышал. Только ощущал запах подожженной сигареты. Дамиано стоял у бархатной тёмно-зеленой портьеры, вертел в руках пепельницу и курил. — Ты где? — Я — везде. Как Мефистофель из Гёте. — Хочу курить. — Не шевелись. Я сам дам тебе всё. Но вместо сигареты Ваня ловит его губы. Дамиано смеётся, вгрызается в них. Гладит снизу вверх его член через сетчатую, ячеистую ткань трусов. Иван дёргается на крестовине. Член его тоже вздрагивает. Итальянец закрывает его рот и нос руками, не давая ему дышать. Потом снова въедается в его алые губы. И наконец-то дает ему покурить. Ваня ничего не видит. Только чувствует небрежные, и в то же время жаркие прикосновения его рук к своему телу. Он держит его член под яйцами, пару раз насаживается на него ртом, и тут же выпускает. Иван мечется на крестовине и невыносимо хочет кончить. Впоследствии Дамиано тупой стороной лезвия ножа, сосредоточенно нахмурившись, водит по его соскам. — Что это? — Это нож. Но не бойся, он не причинит тебе вреда. Одной рукой хозяин быстро ему дрочит, изредка останавливаясь и большим пальцем руки отдельно массируя взмокшую головку, другой продолжает упражняться с ножом. Через минуту он отходит в сторону, и снова начинает курить. — Эй ты, дьявол с цыганской серьгой в ухе, неужели тебе самому не хочется кончить? — А у меня предохранительное кольцо на члене, дорогой мой прекрасный гость. Итальянец берёт в руку свой ствол, возит головкой по напрягшимся ивановым яйцам. Они в ответ сжимаются и разжимаются между собой. Он зачем-то снимает с Вани обувь. Вылизывает и нюхает межпальцевое пространство. Его собственный хуй в это время закипает и дёргается. Он поднимает Ванины ноги на металлические столы, стоящие по бокам крестовины, вылизывает языком ягодичные складки, окружность яиц, мерцающий алым анус. Ивану показалось, он теряет сознание. Дамиано подхватывает его ноги под колени, и погружается в него звонко, шлёпаясь бёдрами о бледный, подтянутый зад. Прохладный металл холодит его ступни. Дамиано, трахая Ивана, одной рукой держится за его член. Когда они оба достигли пика, итальянец развязывает его, и относит на укрывшуюся в тёмном углу постель. Снова вдыхает запах его яиц и члена, водя ноздрями. Гладит его по всему телу, сосредоточенно нахмурившись. — Вот она — непостижимая русская красота. Покорённая. Но не покорившаяся. Хозяин, плюнув ему в лицо, пальцами растягивает его рот, и вставляет в него член. Его одолел приступ бешенства. Он яростно дёргает бёдрами, оттянув назад излохмаченную агнцеву голову. А когда кончает, несколько раз бьет Ивана по щекам, и заваливает лицом в пол. Обнимает его ногами, кусает его за губы, дёргает его за волосы, и они лежат в таких позах несколько минут — в полном молчании. Постепенно его пароксизм сник. Он лениво обнимал Ваню, рассматривая его черты в свете скудных подвальных фонарей. — Принести тебе виноград? Дамиано, не дождавшись внимания, приносит виноград с крупными янтарно-зелёными ягодами. — Полижи. Потом съешь. Он отрывает по ягоде, приближает к ваниному рту; тот неторопливо облизывает каждую, потом мягко, как верблюд, прихватывает губами. Так он скармливает ему всю кисть. Потом он садится к нему спиной прямо на пол, закидывает чужие ноги к себе на плечи, изредка целуя Ваню в повисший, расслабленный член, и задумчиво гладит их. Из одежды на них обоих ничего нет. Так они сидят с полчаса. — Я к тебе привыкаю. Господи. Я к тебе привыкаю. А ты такой язвительный, такой колючий. Всю кровь из меня выпьешь. Красота — жестока. Но она должна быть милостивой. Иван сел ему на грудь, и тут же в его глазах проступили слёзы. Дамиано на миг показалось, что перед ним мирроточит икона. Он накрыл его волосы обеими ладонями, мотнул головой, и что-то забормотал себе под нос: — Серафим Саровский... Иван Янковский... Я схожу с ума. Он положил его рядом с собой, и в тот вечер больше к нему не прикоснулся.