привилегия наречённого

холодный свет из витражного окна в центре зала заливал трон и выложенные к нему из камня ступени, отражаясь от стали гнутых клинков и их оплавленных драконами лезвий. наверняка некогда наточенных и ухоженных, лежащих эфесами в руках умелых бойцов. сейчас же те — просто трофей, далёкое воспоминание, и ни от мечей, ни от, тем более, их владельцев совсем ничего не осталось. зато на красивую картинку до сих пор готов посягнуть каждый. иногда люцерису казалось, что все окружающие его люди спят и видят себя на вершине престола, что для большинства живущих именно это — самая сладкая и горячечная мечта. он никак не мог её постичь. обладать властью — это хорошо? потому что у тебя есть привилегии? какие? вкусная еда, дорогие шелка? и законы тебе не писаны? предположим. но для этого необязательно забираться аж на трон. или всё, что ниже, слишком легко разрушить более сильной рукой? потому люди и хотят всего целиком? потому что по природе своей пугливы и тревожны? это юноша понимал. однако… неужели то, что приходит с могуществом, не страшит их также безумно? даже более. лживые змеиные речи, жестокие языки, яд в кубке с вином, чужие пальцы, что тянутся и тянутся к тебе снизу, отрывают от плоти по кусочку, давление с востока, давление с запада, давление-давление-давление. после восхождения на трон от тебя остается только корона. и все желают прикоснуться к её золоту. люцерис нередко грезит забыть, как опасно близко он находится к престолу, но их систематические семейные ужины отлично пресекают его желания и подкармливают страхи. люку не нравится идея власти. не нравятся длинные коридоры замка, не нравится королевская гавань, не нравится сияние трона. ему не нравится груз ответственности за наследование дрифтмарка, как не нравилась мысль об этом в детстве. веларион, бывает, всё ещё подходит к зеркалу, чтобы посмотреть на своё лицо и повторить самому себе: «я — лорд приливов». изнутри снова и снова поднимается неверие. он уже начал раздаваться в плечах, но тяжесть титула на них не ослабевает. иногда, особенно ночами, она давит так разительно, что, чудится, может его сломать. многие ненавидели бы велариона-таргариена и проклинали лишь за эти мысли. многие делают это сейчас, не зная о нём ничего, даже имени. люцерис осознает, что размышляет со стороны человека с преимуществами, что он из тех, кто явился на свет с серебряной ложкой во рту, и, возможно, его чувства по отношению к собственной ноше столь же эгоистичны, как амбиции остальных. юноша не хотел бы родиться в блошином конце или в любом борделе, затхлом или известном, он это признает, но никто не хотел бы? он, как и другие дети, не выбирал своей участи. это не значит, что люцерис не испытывает благодарности, о, нет, он прекрасно знает — семеро поистине наградили его. замечательной любящей матерью, нежной и заботливой со своими детьми, надежным старшим братом и дружественными с ним отношениями, очаровательными младшими братишками, веселыми, но внимательными, и всегда готовыми обнять его или протянуть даже самую драгоценную сердцу игрушку, чтобы люцерис улыбнулся. на душе от этих дум расцветает тепло. конечно, юноша всем своим естеством благодарен судьбе за такие подарки. у него есть масса из того, за что на протяжении всей истории люди калечили и убивали. право выбора. любящая семья. дракон. люцерис мог бы писать трактаты о своей признательности богам за арракса. его лучший друг, готовый по его воле унестись с ним в небеса, где, будучи укрытым пышными облаками, юноша всегда ловит умиротворение и расслабляется. всё-таки таргариенская жажда свободы и простора — никакой не миф, он чувствует эту тягу в себе — улететь как можно дальше и выше, на те острова, по которым не ступала нога человека, в синеву небесного свода. люцерис мог бы выскользнуть за ворота и оседлать арракса прямо в эту минуту, подняться на нём к горящему в ночи диску луны, подальше от этой проклятой столицы с её зловонием. она делает велариона нервным. как и любезные встречи с остальной частью их семейства, в последнее время раздражающе участившиеся. конечно, здоровье деда, короля визериса, пусть тот и храбрится, всё хуже. напряжение между ними и хайтауэрами зрело не один год, и, видимо, готовится разрешиться со смертью единственного члена семьи, отчаянно старающегося наладить в ней равновесие и располагающего могуществом к этому принуждать. в этот раз они опять подрались, опять плевались мерзостями и опять были разогнаны по комнатам, чтобы не наворотить дел. королева алисента, с какими бы затаенными болью и надеждой она ни смотрела на матушку, не хочет видеть её на троне. а этот старик отто… к нему люцерис испытывает исключительную ненависть. всё, о чём он возносит молитвы за такими приемами, это «лишь бы не война, лишь бы не война». страх самого существования вероятности такого исхода изматывает его. юноша говорил о нём с джекейрисом — безусловно, брата тоже до дрожи волнует их ситуация, и чего-то в его чувствах люцерису не понять, ведь как раз джейс должен в будущем стать королем. возможно, поэтому тот отличается от него, люка. он говорит какие-то вещи, на подобии: «конечно, кровопролитие — это ужасно, нельзя его допустить. сохранение мира — самая главная задача королевской семьи. но, подумай, в конце концов, ты ведь хорош в тактике? и кто угодно признает твои заслуги в искусстве владения оружием. я не говорю, что ты должен будешь пустить это в ход, просто неужели мысль о возможности защититься благодаря своим навыкам, о меньшей, в сравнении, беспомощности ничуть тебя не поддерживает?» и люцерису приходится подавлять порыв закатить глаза, прекращать разговор, вскакивая, уходить прогуляться, чтобы не начать кричать на весь остров о том, какой его брат идиот. на войне все беспомощны. победа — обман. а они, в этом самом сравнении, даже беспомощнее простого люда. все глаза, все клинки будут направлены острием на тебя, придурок. быть может, люцерис чего-то не понимает. блядские, блядские ужины. как к происходящему относятся другие его родственники? что ж. эймонд, должно быть, будет счастлив. как раз таки его положение лучше положения люцериса в этой ситуации, хоть они оба вторые сыновья. скорее всего, произнеси он это вслух и дядя бы либо оскалился, либо ослепил его, либо всё вместе, в случае эймонда никогда не знаешь. эйгон сегодня чуть снова не сломал велариону нос, который, кстати, всё еще ноет, и рука тянется его почесать, но второй дядя, надо думать, напуган своими перспективами сильнее, чем люцерис — своими, так что они в одной лодке, если тот будет вести себя по-человечески. с хелейной люк даже готов признать родство и посидеть на ужине рядом, потому что она загадочная, мудрая и не терпит насилия. когда люцерис оказывается в клетке замка, место, куда ему действительно хочется податься, это её покои. стоит времени появиться, а слугам удалиться, юноша преклоняет колени, чтобы поиграть со своими маленькими братьями и сестричкой, и они с тётей тихо, порой ни о чем, разговаривают. их общение непостоянное и удается нечасто, связь не назовешь близкой, но люцерис за неё переживает. воображение услужливо подкидывает сцены, в которых этих милых детей лишают жизни, а девушку истязают морально и физически, вызнавая, о чём именно она говорила с люцерисом веларионом. после такого во рту появляется горький привкус, и юноше уже не хочется ни с кем иметь каких-либо отношений. бессонница неизменная его спутница. час призрака давно пробил, близится сова с её удушающими мыслеобразами, и он не готов к очередной битве со своей головой. темнота коридоров красного замка перед рассветом сгущается особенно, одинокое цоканье обуви по камню может однажды свести юношу в могилу, а измерять шагами комнату люцерис был более не в силах, поэтому он здесь. в месте самом защищенном, но таком доступном, знакомом ему лучше личных покоев. в тронном зале. яства и стол со стульями убраны, всё отмыто и не способно известить о произошедшей здесь несколько часов назад стычке. люцериса тут всегда странно морозило, но теперь это помогает очистить разум. дедушка поднял на встрече тему их с рейной свадьбы, настоящей, с пиром, гостями, танцами и поздравительными речами, сказал, что хочет успеть увидеть, как обретают счастье его внуки, пошутил про консумацию брака и детей так, что всё младшее поколение за столом неловко тупило взгляд, но в целом слова визериса звучали добродушно, и никто не нашел причин, чтобы высказаться против. а почему нет? и он, и его нареченная в том возрасте, когда всё это уже можно устроить, а уж покуда это просьба сгорающего дракона… лорд корлис, второй дедушка, удовлетворенно поддержал предложение устроить празднество как можно скорее, возможно потому, что и сам едва оправился от болезни, сулившей забрать его, закономерно получил на орехи от принцессы рейнис и планировал теперь отживать своё по максимуму. бабушка рейнис не выразила той же бурной поддержки, но и не изъявила несогласия, что немаловажно. на неё это не похоже, однако, вероятнее всего, она знает, что люцерис с рейной к предназначенному готовы, друг друга не ненавидят и не плачут в подушку. вопрос о том, провести ли две свадьбы сразу или вернее по отдельности, остался открытым. хелейна тронула его за плечо и ушла танцевать с джекейрисом, деймон, благо, не решился отпускать никаких грязных намеков про родных дочерей, а матушка посмотрела на него и пожала плечами, соглашаясь. люк думает, что из-за того, что он отреагировал безусловно спокойно. они обещаны друг другу с раннего детства, важны друг для друга, рейна его бесценная подруга. однажды это всё равно бы случилось. девушка бывает жестковата, но на неё можно положиться, а никаких иллюзий о волшебной сказке лишь для них двоих люцерис никогда не строил. это хорошая сделка и потенциально удачный брак, и юноша рад, что у него всё так, потому что могло быть гораздо хуже. рейна с ним солидарна и не собирается требовать невозможного. рад он, правда, до того момента, как в его мыслях вновь рождаются всякие ужасы, но паранойя любит к нему привязываться, а он должен научиться её уничтожать. рейна сильная девушка и вместе им будет проще преодолеть покрытое мраком, чем бы оно ни было. между ними нет романтического притяжения. люк понимает, что она подлинная леди, что она очень красивая, и что после венчального пиршества им необходимо будет разделить ложе, но… на этом всё. юноша сомневается, что его привлекают женщины. или их тела. рейну подобные вещи и вовсе не интересуют. отмечая её шестнадцатый день рождения они поговорили об этом и решили попробовать добавить к уже изведанным поцелуям прикосновения, но оба почувствовали целое ничего. это не печалит люцериса, насколько ему известно, рейну не печалит тоже, а раз всем комфортно, то нет и никакой проблемы. доверие в браке гораздо важнее. пресвятые семеро, он опять отвлекся. — тц. раз, два… — юноша делает шаг вперед, продвигаясь к трону. затем ещё один, — …три. раз, два, три… — люцерис как будто отмеряет клетки на гладком полу. он поднимает руку. сбивается снова, смачно выругиваясь себе под нос. на самом деле проблема есть и это брачный танец драконов, торжественная таргариенская традиция, которая видится ему очень романтичной, и было бы гораздо лучше, если бы он не омрачил сие изящное действо своим страхом публики и деревянными движениями, — раз, два… люцерис ловок с мечом на тренировках. так как растет он медленно, то загодя оценил своё возможное преимущество перед соперниками и стал делать упор на скорость, подвижность, вырабатывая собственный стиль. юноша должен был развить достаточную гибкость, чтобы уклонение от чужих выпадов стало его силой, выучить своё тело до миллиметра, чтобы полностью его контролировать. и у люцериса здорово получается всё вышеперечисленное, несмотря на то, что привычки перехваливать себя он не имеет. что же до танцев… он любит танцевать. в родном доме, в своей комнате, разомлев у приятно греющего кожу камина, в полумраке, в ночной рубашке. один. точно не под кучей глаз незнакомцев, обращенных к нему, сканирующих его тело в узких расшитых одеждах так, словно юноша вывернут наизнанку. люк чувствует себя скованно под пристальным вниманием, оттого и не смог сделать танцы развлечением, коим они являются для джейса. брат от души веселится на пирах и очаровывает леди своими движениями, помогает им своей экспрессией раскрепоститься и начать отрываться вместе с ним. люцерис в такие моменты прячется за бокалом сока где-нибудь в углу, широко улыбаясь его счастливому виду. иногда к нему присоединяются бейла или рейна, заметно реже — деймон. тот тоже не жалует масштабные мероприятия, не имеющие насильственной подоплеки, но юноша знает, что дяде нравятся танцы. как-то он застал их с матерью кружащимися вместе в столовой, вернувшись с занятий раньше положенного. те веселились как малые дети, не могли перестать смеяться, и смех деймона был теплым взамен привычно язвительного. они не остановились и после того, как что-то разбили, и в выражениях их лиц было так много нежности, что люцерис ходил с улыбкой на губах вплоть до часа летучей мыши. изредка он вспоминает об этом. люк слышал скомканные рассказы о том, как танцевали на своей свадьбе его родители. матушка была в его возрасте, отец чуть старше, и им пришлось многое пережить в тот день. мальчик уверен, что они были превосходны. мама описывала, какое на ней тем вечером было платье, и что она едва не отдавила лейнору пальцы ног при всех восседающих на пиру потомках знатных домов. её глаза были грустными, когда она вспоминала былое, чтобы поделиться с ними, но уголки рта были подняты вверх. ещё в ней сквозили эмоции, природу которых люцерис не смог разгадать, но спросить он не решился. отца юноша помнит слабо: у того был усталый взгляд, от него пахло дымом, его волосы щекотали ему щёки и на его широких плечах было удобно сидеть. мама говорила, что он отменно танцевал, и равнял танец с битвой. сама она, пусть, по её словам, и была всегда слишком неуклюжей, пока не седлала сиракс, раньше постоянно танцевала. люцерису не с чего было судить, он узнал её уже наследницей престола и взрослой женщиной, в которой не было и намёка на озорную девицу. но, помимо воспоминания о танцах матери с деймоном, у люка есть ещё одно: как они с арраксом снижаются к острову, а она танцует, покачиваясь из стороны в сторону, одна в закатной роще. серебристые волосы небрежно развиваются на ветру, в её руке сосуд с темной жидкостью, на спине теплая накидка, и она, кажется, даже его не видит, но её губы шевелятся. люцерис тогда не знал, должен он дать матери пространства или остаться неподалеку, чтобы приглядеть за ней. это случилось после того, как его сестра родилась мертвой. каждый близкий рейнире человек видел, что ей пришлось собирать себя по частям, мамино здоровье и не пыталось поддаваться лекарям. они с братьями были подавлены, но никто из них не испытал и доли того, что переживала она. год был долгим и люцерису не хотелось оставлять мать одну ни на секунду. пожалуй, наступление часа совы можно определять просто по изменению направления его мыслей. люцерис удрученно вздыхает, и вздох отскакивает от безжизненных каменных сводов. потоптавшись немного на месте, он начинает заново — напряженно кланяется пустоте, вскидывает в воздух кисть, прохрустев запястьем. — раз, два, три, — в самом деле, его стратегия ближнего боя основана на проворности, шаг плавный и тихий, он не настолько ужасен! однако сейчас юноша ощущает себя истинным драконом, так громко приземляются на пол его ботинки. словно он огромная детина, которую загнали в этот крошечный зал, неповоротливая и нескладная. люцерис начинает злиться. (он и не заканчивал.) вот только подвести честь семьи и своей суженой велариону никак нельзя. значит, должно стараться больше. разве сложно расслабиться? прикрыть веки, нащупать внутри стержень, за который получится ухватиться и успокоиться. да, будет толпа неприятных лордов и много освещения, но он же принц. это в порядке вещей. на свадьбах просто не может не быть шумно. люку необходимо будет получать удовольствие от собственного торжества. матушка останется рядом, брат тоже, они порепетируют с рейной… сна нет ни в одном глазу, книга, которую он взял в покои, не зацепила от слова совсем, и возвращаться в кровать бессмысленно. быть может, если он измотает себя идиотским танцем и переломает ноги, то, наконец, сможет отрубиться. потому что варить для себя настойку люцерис придворному мейстеру ни за что не доверит. что-то касается его спины. юноша испускает хриплый визг, и его тело реагирует ещё до того, как он успевает осознать происходящее, отлетая вперед на добрый ярд. люцерис резко оборачивается, предельно распахнув глаза. его пробирает остаточными мурашками, сердце приходится сглотнуть обратно в грудину. уёбищный эймонд таргариен стоит на месте, не совершая новых попыток приблизиться, и даже поза его пронизана весельем. ур-р-род. юноша стискивает зубы до боли в челюсти, задохнувшись вновь, но уже от ярости. тот не мог подобраться к нему столь бесшумно в ночной тишине и при наличии скрипящей тяжелой двери, значит, люцерис как обычно потерялся в раздумьях. — дядя, — утвердительно выплевывает он, сдерживаясь изо всех сил во имя семерых. эймонд, кажется, беззвучно посмеивается. тоже всё еще в парадной одежде с ужина. — развлекаешься? — как будто сам не видит. мог же откашляться, в конце концов, раз пришел. мог, черт, не приходить. но зачем дотрагиваться?! — моему дорогому племяннику не спится? нет, всё-таки этого мерзавца в детстве роняли. жаль, что люцерис родился позже и не успел с этим помочь. — а вам, дядя? — не «бастард», не даже «лорд стронг», а «дорогой племянник», — не получается уснуть из-за непреодолимой жажды наделать мне новых комплиментов? — нет, видят боги, мудрый, красивый и сильный люцерис боролся как мог. терпение — слабая его сторона, а недосып вовсе превращает юношу в монстра. и, пусть они крепко подерутся, не убьет же эймонд его, такого красивого, в тронном зале, при живом отце-короле. лишь сейчас веларион замечает возникший в помещении непривычный аромат, обводя пустым взглядом пространство. люку непозволительно быть таким неосмотрительным, как сегодня. от эймонда пахнет металлом и порохом. тревога в желудке от этого запаха скручивается змеей, перенося люцериса в ночь с ужасающей погоней среди буйствующей стихии. и все же юноша вдыхает его глубже, не решаясь анализировать отголоски густого удовольствия. значит, дядя выгуливал вхагар и остужал пыл после родственной встречи. может и хорошо, что люцерис остался в крепости. нутро тянет тоской. то, что люцерис по какой-то причине всё время забывает об эймонде таргариене, это черта, создающая чужую личность. его младший дядя — безумец. реакцию нездорового человека предугадать невозможно. сухой рот растягивается в колючей улыбке, и эймонд неторопливым жестом отбрасывает волосы с плеча. люцерис моргает. одна эта улыбка оскорбляет его в ответ, но, в то же время, он точно знает, что она — не лучшая из ухмылочного арсенала родственника. градус неприязни в ней какой-то неправильно низкий, и юноша теряется, переставая понимать, что происходит. (однажды он случайно и мельком подглядел, как эймонд умиленно улыбается джейхейре. люк всё еще считает, что ему приснилось, потому что, если нет, то… у эймонда есть сердце?) — точно, — дядя хмыкает. люцерис моргает упорнее, чтобы сбросить наваждение. он отрешенно гладит языком слизистую щеки и врезается взглядом в полуприкрытый глаз эймонда. непонятный диалог, глупый и бесполезный. юноша вытягивает шею и, практически никак не обходя стоящую монолитом фигуру в центре зала, чуть ли не толкаясь плечом, отправляется в свои покои. он мог бы хоть за пять ярдов эймонда обогнуть, но драконы чуют страх кожей, значит ему нельзя бояться. впрочем, испытывает ли он ещё страх перед дядей, люк тоже не совсем уверен. а название преобразившемуся клубку эмоций дать не успел. — спокойной ночи, дядя, — большая часть жизни таких, как они, это показательные выступления, умение держать лицо. люцерис хорошо изучил ремесло отражения дерзости через мимику, чтобы чокнутые родственнички не загрызли его за миловидные черты вместе с осуждающими неизвестными ртами придворных, если он останется в этом крысином логове в одиночестве. обернуться — значит проиграть, но удача на стороне велариона, и, судя по теням на плитке, эймонд за ним не идет. люцерис уже у двери, когда по залу эхом разносится вкрадчивый голос. на который его организм с недавнего времени по-дурацки реагирует, но… — движения твоих рук были потрясающе хреновыми. такова задумка? …в данный момент тот вынуждает юношу остановиться и закатить глаза так глубоко, что получилось бы при желании рассмотреть череп изнутри. значит, этот ублюдок подглядывал. делать ему нечего, что ли? наверняка эйгон уже сбежал и где-нибудь надрался, нет бы заботами семейными заняться, брата спасти от утренних сожалений, а дядя за ним таскается. явно отбитый наглухо. — какой зоркий у вас глаз. хотите помочь мне с танцем? — в меньшем возрасте дядина злость пугала его, оставляла дерганым, люк цеплялся за подол одежд матери в надежде спрятаться от яркой реакции. но, вот, прошло десять лет, а оба глаза всё ещё при нём, и юноша иной раз сам задумывается, чем бы таким эймонда поддеть. он включился в игру, и она стала их способом коммуникации — способом, доступным и известным дядиному характеру. вряд ли тот вообще когда-либо был озабочен полным отсутствием в своей жизни друзей. люцерис облизывает краешек губ и поворачивается. — я сейчас помогу тебе лишиться зрения, — о, эти знакомые рычащие ноты. если бы люка в младенчестве тоже роняли, он бы сейчас прикрыл глаза от наслаждения, но его любили. нет-нет, юноша не сошел с ума вслед за своей родней, и голова ему пока нужна на плечах, просто разводить опасных драконов на эмоции очень уж забавно. что-то в их отношениях неуловимо изменилось. — давай, повтори ещё раз. юноша полагает, что тогда, после роковой встречи в штормовом пределе. когда арракс обгонял ветер, размахивая крыльями изо всех сил, а сам люцерис, не попадая зубом на зуб, буквально ввалился кубарем в драконий камень. деймон всерьёз планировал познакомить эймонда с тёмной сестрой, пока веларион ещё неделю не по-драконьи чихал. воды с того дня утекло достаточно. преображение стало видимым не сразу, но, когда люцерис, прощупывая почву, перестал видеть берега, на него обратили внимание и остальные. если говорить проще, то нападки юного велариона обрели вес, а эймонд… стал мягче. да, он тоже не скоро поверил в свои наблюдения. его дядя начал сдерживаться. люк предположил, что матушка с деймоном запугали парня, но это было чем-то другим. эймонд не перестал унижать его, нет, и не прекратил при любой (не)удобной возможности предлагать самостоятельно вырезать глаз, но градус агрессии в его выпадах резко снизился. на тренировочных боях тот взялся делать замечания(!) вместо использования грубой силы в поканедойдет-технике, его стало реальным заставить заткнуться! конечно, люцерис от показавшихся перспектив чуть не помешался на идее отыграться. пока он обрабатывал свежие ростки, они едва не поубивали друг друга, и все эти месяцы окружающие шарахались от них во дворе, зато теперь юноша мог посадить на готовую землю что угодно, а в словесных перепалках даже эйгон периодически умолял его остановиться. вжившийся в ребра гнев не утих, и все-таки люцерис чувствовал себя лучше. первым разведать об увиденном решился джекейрис. — ты собрался обменяться с эймондом глазами и ничего мне не рассказал, братец? я переживаю, — вот, что произнес в ту пору его заботливый старший брат, а дремлющий рядом с ними на песке эйгон подхватил чужую идею. — точно-точно. или это особый вид прелюдии, и мы чего-то не знаем? — глумливо протянул его проспиртованный дядя. — а как поживают результаты ваших эксклюзивных уроков по плотским утехам? — поинтересовался у них обоих люцерис, и те в миг стали как-то более выносимыми, перестав донимать юношу своими искренними волнениями о его здоровье. веларион от природы был любопытным и внимательным к деталям ребёнком, которому вечно хотелось заглянуть дальше, чем остальным. ему нравилось смотреть. поэтому в детстве они с нелюдимым эймондом сладили. сложно сказать, когда всё пошло наперекосяк, но люк не станет отрицать, что в произошедшем была и его вина. просто сквозь призму детского понимания это ощутилось как — раз — и они уже кровные враги. люцерису достоверно известно, от чего эймонд с успехом выходит из себя: подчеркнуто уважительное отношение, любые шутки про пятачки и глаза, неприкрыто-прямые насмешки, недостойные жесты в сторону алисенты хайтауэр, люцерис веларион. он с удовольствием использует свои знания — в конечном итоге, юноша от крови таргариенов. но самые удивительные вещи происходят с нами, когда мы ожидаем их меньше всего. — рано же у тебя возникли проблемы со слухом. читай по губам — часть танца свою будешь показывать или нет? я тебя на ходу поправлю. успевай, бастард, пока я в настроении, — люк, замерев в одной позе, таращится на дядю, присевшего на ступени у трона и нечитаемо смотрящего на него в ответ. балерион «черный ужас» собирается ожить, или что? из облаков полетят горящие шары? — ты… хочешь отвлечь меня и напасть, дядя? или задразнить за неверные движения? — третьего раза не дождешься. поторопись, — люцерис на эту бессмысленную реплику хмурится. — ты ведь даже ни с кем не помолвлен. — и все равно знаю танец драконов лучше вас, лорд стронг, — это являлось до того откровенной подколкой, что юноша, потянувшись, дабы размять уставшую спину, без лишних промедлений последовал обратно в середину помещения. эймонд выглядел подозрительно довольным. нельзя было позволять ему оставаться таковым слишком долго. впрочем, глаза люка были в порядке, и он не мог не согласиться с тем, что дядя был идеален во всем, за что брался. пытался этим тот компенсировать отсутствие души или нет, юноша не удивился бы, узнай он, что таргариен в свободное от тренировок с оружием и полетов время не спит, а упражняется в танцах или ходит на руках. эймонд оставался вызывающе совершенным ублюдком. люцерис слегка утомился проигрывать. когда юноша встал в изначальную позицию, тот и не поёрзал. ладно. ладно. дядя всегда, в общем-то, сидел так, словно ради осанки загнал себе в задницу прут. неужто ему не хотелось по-человечески расслабиться? эймонд ответил бы на эти размышления что-то, вроде «это требуется лишь таким слабакам, как ты, бастард. я расслабляюсь, когда умирают мои враги». прелесть, теперь люк может общаться с этим обиженным без непосредственного участия его самого, просто чудо. нужно сворачивать спектакль. единственный глаз впился в него своим взором, и веларион поморщился. надо же, он в очередной раз забылся. под столь неуютным вниманием захотелось съёжиться. юноша слегка запнулся в шагах, считая ритм про себя, поджал губы и разочарованно выдохнул — ощущение, что что-то идёт не так, его не оставляло. эймонд просто наблюдал, а люк старательно на него не смотрел. сразу войти в раж не получилось. после прихода дяди ничего волшебным образом не изменилось, юноша не стал великим танцором, лишь бы утереть тому нос, и продолжал путаться в поворотах и движениях, а зажатость из-за появления стороннего надзирателя ситуацию только ухудшила. но, что вызывало замешательство, эймонд молчал. ни одной колкости не было брошено, ни единой подножки — подставлено, ничего, сплошные гляделки. люцерис настолько плох, что вызывает сочувствие у безжалостного человека? эймонд абсолютно невозмутимо дождался, пока люк прогонит партию несколько раз и соберётся, а затем поднялся на ноги. юноша тотчас весь обратился на него, оправляя задравшиеся рукава костюма. — когда ты будешь видеть перед собой движения партнерши — вести станет легче, — беспечно произносит таргариен, нарушая ставшую привычной тишину, и люцерис прекращает верить вообще чему-либо в этом мире, в том числе своему слуху. тот его сейчас… подбадривал? это какая-то скрытая, недоступная смертным издёвка? — объяснить твои ошибки быстрее наглядно. но сразу скажу, что спина при поклоне должна быть прямой. и твои пальцы. хотя бы просто расслабь их, если пренебрегаешь контролем, — эймонд выразительно дёргает бровью, мол, это всё, на что ты годишься, и отстёгивает ремень на поясе, разоружая себя. меч в ножнах летит в сторону ступеней в качестве акта доброй воли. оглушительный звук мерзко отдаётся в висках, — а, и вот в этом месте… посмотри на мои ноги. эймонд задирает подбородок, но остальное его тело как-то преображается… как будто сглаживаются все углы. он вытягивает руку на уровне плеча, оставляя локоть чуть согнутым, и в этом жесте столько незнакомого изящества, что у люцериса сам собой приоткрывается рот. эймонд делает оборот вокруг своей оси, после два небольших шага в его направлении, и снова оборот. — понял, что делаешь неверно? ставь стопы ближе и тебя не будет заносить. это не работает так же, как с клинком наперевес. люцерис сглатывает. это точно его дядя? что вообще происходит? то есть, да, тот ожидаемо превосходен, от восхищения аж внутри всё поджимается, но… эймонд всегда был таким привлекательным? юноша смущенно встряхивается, чувствуя жар на щеках. — да твою ж… ты совсем тупой? не знаешь, где находятся ноги? это такие короткие хилые палочки, которыми ты ходишь по земле. теряюсь в догадках, как это тебе удаётся. ещё раз смотри, последний, потом, лорд стронг, если ты не в состоянии пользоваться глазами… — дядя обрывает мысль, угрожающе скрипнув зубами, потому что, видимо, заводится по-настоящему, и повторяет движение, приподнявшись на мгновение на носочках ботинок. конечно, никому бы не понравилось играть шута. люцерис поспешно кивает, понимая, что прищуренный глаз уже совсем близко и выразительно таращится на него. — я всё запомнил, дядя. спасибо за подсказки, — он, кажется, и правда запомнил. у эймонда столь завораживающе подлетают волосы. они, оказывается, очень густые. глаз раздраженно закатывается под ресницы. — забудешь, если сейчас не закрепить, — губы эймонда задумчиво надуваются, пока он взвешивает что-то для себя в голове, — раз уж леди рейна видит десятый сон, то с тобой станцую я. ч е г о. юноша вопросительно склоняет голову набок, не улавливая ни суть предложения, ни требуется ли что-то от него напрямую. это, эм… необычная угроза? эймонд отходит от люка на несколько футов и тормозит в начальной позиции, пальцами левой руки словно собирая что-то у бедра. люцерис поднимает брови. когда его пронзает осознанием, глаза едва самостоятельно не выпадывают из глазниц. дядя имитирует подол юбки. — дядя, ты… — я уверен, что тобой с трудом изучена партия, традиционно отведенная жениху. и что танцевать одно и то же — нелепое в данном случае занятие, которое не принесет никаких плодов. хочешь ещё что-нибудь спросить, племянник? — эймонд явно насильно осаждает себя, и это приносит ему физические страдания. — …мы без музыки. считать мне? — я сам. на последний счёт начнём, — люцерис напрягается и приосанивается. ему нужно будет вести. и вместо рейны — эймонд. эймонд, который наизусть знает часть невесты. да он скорее свалился бы с арракса, чем поверил, что… это не унизительно, или что-то в этом духе, просто глубоко шокирует. — раз, два, три, — дядя плавно кланяется ему. люцерис, немного припозднившись, сгибается в ответ, но, в его оправдание, юноша проверял, не собирается ли эймонд метнуть в него кинжал, пока он будет открытым. тот посылает люку злой взгляд, — раз, два, три. они делают три неторопливых шага навстречу, задерживаясь в каждом, и едва-едва касаются друг друга плечами при развороте. им нужно быть хищными и страстными, как драконы, что учуяли в чужом запахе свою пару. люк ощущает жар тела напротив, хотя прикосновений у них практически нет. быть им и не дóлжно — в танце важно продемонстрировать именно это, ваше естественное притяжение, доказать, что вы чувствуете партнера, что вы его достойны. ведь у драконов этот танец — соблазнение, прелюдия перед соитием, когда двое ящеров стараются распалить друг друга без излишеств. юноша видел подобное однажды, и это было ошеломляюще. люцерис силится вложить в репетицию всего себя, повторяет в голове наставления дяди, но, стоит им вернуть зрительный контакт, рассудок накрывает белый шум. он воссоздает свадебный танец с эймондом. и тот действительно назубок знает женскую партию. это всё сон. люк дразняще обходит эймонда вокруг, и, когда они встают спинами, тот шепчет: — не только ударный ритм барабанов будет в мелодии. сделай шаг более упругим. в самом начале было хорошо. раз, два… о, нет, люцерис все-таки сошел с ума. быть может, роняли в младенчестве и его самого. от досады он прикусывает язык. дядя похвалил его. а этот чертов голос за мгновение добрался к низу его живота обжигающим пламенем. это всё эймонд виноват. какого дьявола он так на него смотрит? а его танец? даже если задвинуть в голове то, как он придерживает несуществующее платье… чужие движения исключительно безупречны. эймонд двигается грациознее любой девушки, которую люк когда-либо видел. он абсолютно не понимает, что с этим делать, и как это возможно. дядя эту партию как будто каждый день танцует. он не просто ни в чём не ошибается(хотя, может, так здорово импровизирует, ведь юноша-то эту часть наизусть не знает), он идеален. люцерис пережидает необоснованную нужду пододвинуться ещё ближе. их руки взлетают ввысь, расправляясь, как необъятные драконьи крылья, а чёткие шаги откликаются звоном в половине обугленных лезвий. они с эймондом вновь прижимаются поясницами, соприкасаясь одеждами, и на этот раз люк оборачивается первым, ведь это он задает темп. ему нужно развернуть ладонь, словно он хочет предложить её дяде. однако параллельно юноша успевает рассмотреть очертания его лопаток, обтянутых сюртуком и прикрытых копной жемчужных волос, что больше не блестят под луной, узкий стан, покатые бедра. ночное светило притаилось за тучами. они танцуют во тьме. жаль, что эймонд носит эту дурацкую повязку. наверняка его сапфир выглядел бы сейчас особенно великолепно. …люцерис тянет невидимую, связывающую их воедино нить на себя, и вот они опять соперничают, движения становятся рваными, прерывистыми, никто не уступает, а ведь они так и не дотронулись друг до друга ни разу. это ни капли не похоже на перетягивание каната — это игривая, смелая схватка. в которой эймонд ему уступает. да, у парня просто нет выбора, и тот поддается, потому что место отведено ему по роли. стоит этому произойти, как у люка перехватывает дыхание. воздух возвращается лишь тогда, когда они опускают головы и задирают острым концом свои крылья-руки в завершающем поклоне. юноша шумно дышит, неверяще пялясь в пол, будто тот сможет что-то ему объяснить. он осторожно поднимает взгляд, растеряв всю концентрацию, которая была с ним в моменте, и вперивается глазами в эймонда. тот, кажется, переживает ровно то же самое. а потом люцериса с макушки до пят заливает опьяняющий восторг. они сделали это. на губах неконтролируемо расползается широкая улыбка. — это было так… так круто! — юноша зарывается пальцами во взмокшие у корней кудри, и ему хочется начать подпрыгивать, чтобы выразить своё воодушевление и потрясение. он и не представлял, что танец может быть таким! сердце не устает заполошно биться. выражение лица эймонда можно было бы рискнуть назвать ласковым. как будто тот тоже хочет заулыбаться, но не может себе позволить. или не знает, как это делается. они не отводят друг от друга глаз, пусть и явно закончили с репетицией. люк с легкостью признается себе, что был бы рад повторить. — я всё хотел спросить, — юноша накручивает бурую прядь на палец, — ты правда считаешь меня красивым? язык люцериса — его враг. заинтересованный началом предложения дядя вспыхивает за секунду. люцерис видит в нем настоящего дракона, тот разгорается, подбираясь, как готовящийся к рывку зверь. эймонд подхватывает с пола свой меч и широкими шагами летит к двери, яростно толкнув по пути не успевшего отскочить племянника. веларион неловко шатается, но не падает. — желаю тебе споткнуться на свадьбе. смех люцериса в этих стенах слишком громкий. — сладких снов, дядя! ты изумительно танцуешь! эймонд с усердием захлопывает за собой толстенные двери зала. если проблемы и будут, то они будут у люцериса. он стискивает дрожащие пальцы на шершавой коже ножен, стремительно разрезая телом стылый воздух коридора, и останавливается только когда заворачивает за угол. шея и грудь нестерпимо горят. таргариен смотрит на свои ладони — огрубевшие, усеянные мозолями и шрамами, сжимая ими пустоту. те тоже пульсируют от жара. он упирается затылком в ледяную стену и отчаянно жмурится. господи, что же этот мальчишка с ним сотворил. — нужно ли… нужно ли мне быть с ним ещё мягче? — неразборчиво бормочет эймонд себе под нос. темнота красного замка молчит. первые рассветные лучи подбираются к его ногам.