Бесплатная имитация любви

Буря в театре. Тени чавкают страницами пьесы. На сцену выходит герой-самозванец. Бесстыдный воришка судьбы. Но с красивыми глазами, глазами — настоящими пхурбами. Глазами, предназначенными убивать таких, как он. Злодеев, подонков. Монстров. Однокрылых ангелов, покуда половинчатость — библейская ересь. Тех, кто никого никогда не любил и тех, кого никто никогда не любил. И не полюбит. Пощёчина без щеки. Какая ирония. Но — ах — может ли роскошный антагонист так просто отдаться на милость разъярённой толпе? Нет, конечно, нет. Генезис, как и всякий байронический мужчина своих лет, ещё не поломал косточки зарвавшимся юнцам, ещё не перекроил их в верёвочки и ещё не свил из них узелочки. Mámma mía, сколько дел! Как много правок в сценарии, как много остросюжетных поворотов. Главный герой и главный злодей поменялись местами — неслыханная дерзость! Роли «поклонник-кумир» посерели, истлели, как змеиная кожа, сброшенная на землю. Так, как раньше, не валидно, а так, как по-новому — страшно. Гораздо проще было жить кинолентой. Вот, есть старший по званию — образец для подражания. Его надо слушаться, исполнять все его веления и быть самым хорошим мальчиком для него. Центра мира, которому всего лишь навсего лестно... ... Было видеть щенячие глазки, окроплённые слезами, слышать перевозбуждённые стоны, трогать, сминать и шлёпать горячую, податливую плоть. Целовать в уголки губ, шептать, как в нём хорошо, чтобы потом, каждый день прямо или косвенно напоминать ему об этом и наблюдать, как по его личику расползается румянец. И сейчас, этот наглый мальчишка с зубочисткой в руке, ещё недавно нёсший службу в его постели, бросает ему вызов. Мнит себя спасителем постановки, хотя на деле он такой же, как и все остальные цепные псы «Шинры». Безвольный щенок, щенок, которому просто повезло. Зак вклинился в стройную конструкцию «Лавлесс», отобрал чужую корону, сверкая чистотой непорочной души, но по факту — в о р. Стопроцентный. Всепрощающий, добрый, стремящийся непременно указать Генезису на правильный путь, исправить его искалеченную душу, но всё-таки. По всем канонам поэзии, справедливости.... вор. Хах, «справедливости»... Иногда мечтательность окончательно размывает границы допустимого. Чудовищу, да грезить о высшем суде — вздор! Уповать только на себя, господа, только на себя. Воссоединиться бы ещё всей однокрылой братией, а дальше: хоть мир во тьму окунать, хоть в пыльный уголок забиваться — неважно. Лишь бы иллюзию нужности сотворить, лишь бы разбить барьер одиночества хотя бы в своей голове. И пускай в поэме побеждают отнюдь не плохие ребята, это, в сущности, тоже не так уж и важно. Поцелуй смерти — это тоже награда. А уж если у этой смерти глаза-пхурбы и горячая кожа...