Моя Джоконда

Он объял ртом его крохотный острый кадык. Нежное адамово яблоко. Черту принадлежности к особенным мужчинам. Он целовал его, эту маленькую деталь, как икону. Томас лежал на спине, крепко зажмурившись. Его отросшая чёлка наполовину скрывала лицо. Его расслабленный член висел между широко раскинутыми ногами благолепно и спокойно. Хозяин смотрел куда-то мимо него. Губы его дрожали. Дамиано наклонился — и потрогал губами его длинный острый нос. Постучал ступнёй по его ступне, заставляя его раскинуть ноги ещё шире. — Всё кончаешь, кончаешь, кончаешь от моих ласк, но я ещё ни разу не сломал твою гордость. Даже лёжа в моей и своей сперме, ты не бываешь покорным. А ещё хоть сколько-нибудь понятным, разгаданным. — сказал он будто бы с упрёком. — Смотрю на тебя, и ощущаю, что ты в любой момент уйдёшь. Эти зелёные глаза давно принадлежат мне, но они слишком своенравны. Терра Инкогнито. Гуттаперчевый плясун под куполом цирка. Мольберт с пустым белым листом. Он сам не заметил, что своей вдохновенной, немного сбивчивой, речи начинает подмахивать руками. — Магия сломается. — так просто ответил Томас. И отчего-то задрожал. — Оттого ты и единственный. — ответил он тише шёпота. Глаза его ненадолго округлились, будто он постиг что-то новое, хмельное, странное о нём и себе. Его зрачки и ноздри расширились, он снова смотрел куда-то мимо него, думая о своём. Дамиано двумя пальцами взял его за подбородок. Потыкал языком между мягкими, податливыми губами. Повертел его голову в разные стороны, словно перед ним был не человек, а манекен. — Ты слишком умён для своих двадцати двух лет. Хозяин перевернул его на живот, и бережно поцеловал манжетку ануса. Томас тяжело дышал. Его длинные ступни, как и ресницы, вздрагивали. Дамиано, подныривая к нему сбоку, пытался ухватить губами кончики его рыжеватых ресниц, в которых запуталось Солнце. Томас поморщился от слишком ярких лучей. И в это время на его носу подпрыгнули веснушки. Хозяин, ища в нём новые источники удовольствий, пососал большой палец его ноги, чувствуя потребность в его ДНК на своих вкусовых рецепторах. Потрогал языком его пупок. Лизнул его измученный частым семяизвержением член. Затем он грубовато поставил его на колени и локти. Наклонил к подушке непокорную светловолосую голову. Ноги Томаса заметно тряслись. Кольцо ануса то и дело подтягивалось вверх, всё ещё отходя от оргазменных судорог. Дамиано ходил вокруг него, и будто бы глазами происходящее фотографировал. — Картина неизвестного художника. Это я сотворил. Я доставил тебе океан наслаждения, Томми. — К чему ты это всё перечисляешь? — дрожал как осенняя верба Томас. — Неплохо бы тебе научиться побольше меня ценить. Дамиано ударил его прямо по яйцам маленьким хлыстиком. Томас вскрикнул, но стал терпеливо принимать свою дальнейшую участь. Его зад рефлекторно взметнулся вверх. Он дышал, дышал, дышал горьковатым запахом своего Хозяина, оттопыривая зад всё соблазнительнее и интимнее. Одну руку он упрятал между ног. Дамиано не видел этого, но догадался, что он начинает потягивать вверх свой член. Хозяин плюнул ему между ягодиц. Завороженно пронаблюдал, как слюна тонкой вязкой струёй стекает вниз по яйцам. Затем сосредоточенно потёр пальцем полурасслабленное кольцо мышц, ещё вялое, лишённое упругости после недавних соитий, и начал его вылизывать. Смотрел он на Томаса в этот момент очень алчно и жадно. — Что ты знаешь о счастье? — глухо отозвался под ним Томас, немного поёрзываясь. Дамиано до боли сжал между собой его ягодицы. Если бы они были фруктом, из них определённо вытек бы сок. — Фиксируй в своём стерильном кукольном сознании, моя удача. Счастье способно принимать странные формы. Сколько людей — столько и счастий. Я целую в жопу своего школьного друга — и чувствую себя абсолютно счастливым. Томас поднялся, покачнулся на ослабленных ногах. Короткий соболиный жилет он надел сам. Дамиано снова обошёл его вокруг, будто бы удивлённо разглядывая. Святая Дева, как красиво смотрелся его крепкий юношеский член на фоне остроигольчатого мягкого меха. Как он знойно стоял. Как мятежно его оттеняли бегущие по стенам сомнамбулические отблески каминного пламени. Дамиано переметнулся к самой далёкой, тёмной стене. — Возьми его в руку, Томми, пока я иду к тебе. И приоткрой свой пленительный рот, моя Джоконда. Хозяин, обхватив его ступню губами, начинает агрессивно себе дрочить. Вскоре он кончает Томасу в рот, упёршись яйцами в его подбородок. Томас чувствует ртом, языком и глоткой, как его член сокращается у него во рту, выбрасывая порции спермы. Следом кончает сам Томас, застенчиво прикрыв рукой своё пульсирующее сладострастием естество. Этот момент был для него всегда немного стыдным. Сам же Томас выглядел целомудренным и кротким, как дева Мария, не смотря на то, что они спали уже много лет. — Шампанского, Томми? Потом душ. Но сначала — шампанское. Он заталкивает его, голого, в ванную, там вскрывает бутылку шампанского, и почти половину вместе с пеной вытряхивает на едва стоящего на ногах Томми. Гоняет его от стены к стене. Но не даёт ему смыть с себя свои следы. Томас пытается одеться. Хозяин выхватывает халат из его рук. Потом и вовсе бьёт его свёрнутым халатом по заднице. Пока они пьют шампанское, Дамиано, изредка отставляя бокал, вылизывает его живот от спермы. Глаза Томаса были кротко, добродетельно опущены вниз. Хозяин взял в руку его трепетный, ещё вздрагивающий от оргазма, член. От прошлого года ангела Томми отличали лишь узенькие, старомодные бакенбарды. Черты его нисколько не изменились. Они всё так же светились свежестью и чистотой. Дамиано лизнул его крохотный, почти женский подбородок. Словно пробовал на вкус экзотическую питайю. Глаза его в это время были блаженны и полуприкрыты. Пока Томас уходит в туалетную комнату, Хозяин укладывает себе на лицо его использованные трусы, с минуту дышит его интимным запахом, и неожиданно для себя кончает. В таком состоянии его застигает Томас. Он похохатывает, потом делается серьёзным, и садится ему на лицо растраханной задницей. Дамиано какое-то время лижет эти раскрытые, припухшие ворота. Хозяин, полизав его растраханный зад, одевает его в парик из длинных светлых волос. Поправляет их. Распределяет их по плечам. Смотрит, поджав губы, с небольшой грустью. — Отношения со мной для тебя Церемониал. Почему? — спросил Томас, вынув его скользкий член из своего маленького рта. Так приятно сдавив его пальцами. — Соси, Томми. — И всё же, почему? — Потому что ты чистое искусство. А с искусством надо благолепствовать и церемониться. Томас особо глубоко заглотил его член. Дамиано запустил руки в его парик из длинных светлых волос, приближаясь к неведомому катарсису. Подкатил глаза в лихорадке и Необъяснимом Перерождении. — Исступление моё... Моё единственное преступление перед человечеством. Мой единственный скорбный грех перед светом и Богом. — гладя его по плечам, чеканил он сипло и глухо, приближаясь к сладкому краю. В следующую минуту струи густой спермы выбивались из-под нижней губы Томми, сочинись по уголкам, стекали по подбородку. Он помогал выталкивать их языком — и часто моргал. Дамиано поднырнул рукой под его парик, жестковато взял его за истинные волосы. — Ты сама добродетель даже в такой картине. — огибая взглядом его мягкие Венерины черты, сказал он то ли в его глаза, то ли в губы. — Ты просто маньяк. И психопат. Дамиано впрямь был психопатом, но эта коррозия застопорилась в нём, никуда не двигалась, однажды развившись. Его психопатию звали Томми. Его материализованная психопатия билась в неведомом исступлении рядом с ним. Кроткий, беспомощный, светлый. Сияющий, как пронизанное лучами весеннее облако. Томас, упрятав за посечёнными светлыми волосами лицо, лежал на боку и густо кончал. Они растирали животами порции его спермы.