Новая жизнь

обида имеет больше власти над женщиной, чем любовь, особенно если у этой женщины благородное и гордое сердце

POV. Author Чувство обиды ядовитое и колючее. Оно забирается в израненное сердце, заражая кровь, циркулирующую по венам. Оно становится частью всех мыслей, отравляя их жаждой мести, за которой скрывается лишь хрупкий кристаллик грусти. Этот маленький кусочек стекла, беззащитный, но не слабый. Именно он становится в начало цепи. Запускает механизм саморазрушения. Полупрозрачный и незначительный, он берет управление над существом человека, заставляя его плясать под свою дудку. Суицидальный элемент, если подумать. Из тех злодеев, что упиваются идеей об уничтожении мира, в котором живут. Понятие предательства другое. Оно темное и вязкое, как смола. Поселяется в душе, окрашивая все в черный. Играет с рассудком, рассеивает его, не позволяет мыслить ясно. Предательство сопровождается пустотой. Пустота выжигает внутренности. Тело уподобляется душе — покинутой и разбитой. Здесь становится сложнее. Обида лишь воздействует на эмоции, делая человека их рабом. Предательство не оставляет эмоций. Неоткуда взяться прощению, если запихнуть в себя хоть какое-то подобие еды — уже подвиг. Тогда становится совсем тяжело. Ты полностью владеешь собой, но мир вокруг будто враз переменился. Больше не подходит. Хотя все идет своим чередом: люди ходят на работу, дети ссорятся с родителями, в небе все еще летают самолеты, а не машины, но что-то изменилось. Тот самый кусочек твоего существования, который перекрывает все остальное. Только он становится важен. Но это лишь поначалу. После ты заново осознаешь, как много всего другого наполняет твою жизнь. Ты все еще человек, у тебя все еще жизнь впереди. И на каком-то этапе ты понимаешь, что не дашь какому-то мудаку под маской человека ее разрушить. Особенно случайно. Так как он вряд ли размышлял над тем, как бы тебя покалечить. Скорее всего он о тебе и не думал. Просто шел своей дорогой, на которой ты стала занимать важное место. Он смахнул тебя с доски, продолжая движение. Вот и все. Поэтому переставай считать себя центром Вселенной и вставай на ноги. Нужно идти дальше.

***

Эва усмехнулась про себя бесконечным секретным секциям дьявольского колеса Фортуны, которые она с завидной частотой открывала в последнее время. Совсем недавно она находилась в доме Шистадов, наслаждаясь дружелюбной беседой и прекрасной едой, и не могла поверить, что это действительно происходит с ней. Немногим раньше она сидела на диване в квартире Криса, пока тот рассказывал ей о девушке, которая разбила его сердце в самый сложный период его жизни. Она держала в руках его ладонь и задавалась вопросом, как умудрилась очутиться здесь. Сейчас она сидит в его любимом кресле, но передней стоит ее прошлое. Прошлое, к которому она не хотела возвращаться. И вон оно само нашло ее снова. Какого-то хуя. Она подумала о Крисе, ждущим ее в спальне. Когда Эва поняла, что проще будет дать Кристиану сказать все, что тот так отчаянно хотел, чем продолжать избегать его, усложняя себе жизнь, Крис сразу обозначил, что они поедут к нему и он будет находиться поблизости, если — «не дай, сука, бог, Харрис» — он ей понадобиться. Она была благодарна ему за это. В течении того времени, что они добирались до квартиры, они почти не разговаривали. Он просто держал ее за руку, отпуская только на пару секунд, чтобы переключить передачу, и позволяя ей выводить бессмысленные узоры на его коже. Это успокаивало бурю внутри. Пока они ехали, машина стала пузырем, не пропускающим холод и волнение, угрожающим ее ментальному спокойствию, а тихая музыка невидимыми волнами обволакивала изгибы тела, действуя, как расслабляющий массаж для ее уставшей души. Ей было тепло. До того момента, как Крис, несмотря на намеренно низкую скорость и длинный круг по дороге к дому, не припарковался у знакомого здания, означающего конец пути. Он повернулся к ней корпусом, заметив блеск нервозности в растерянных глазах, и обхватил ладонями ее лицо. Он смотрел на нее жадно и волнительно, пока большой палец его руки ласкал нежную кожу щеки. Ей не хотелось, чтобы этот момент заканчивался. Но она сама наклонилась к нему за нежным и долгим поцелуем, чтобы после выйти из машины, оставляя там все свои чувства, и встретиться лицом к лицу с ее давним кошмаром. Она ненавидела то, как ее выдержка трещала по швам рядом с человеком напротив. После всех этих месяцев. — Тебе лучше сесть, — сказала она, потирая переносицу. — Это не значит, что разговор будет долгим, я просто устала от твоего мельтешения. Кристиан молча занял место на диване, — намерено или нет — увеличивая расстояние между ними. Хвала небесам. Она рассматривала парня, не заботясь о нормах приличия. Видит бог, ему на них когда-то было плевать. Его карие глаза изучали стеклянный столик в метре от себя, пока длинные пальцы сжимались и разжимались в беспокойстве. Наблюдать его эмоции было удивительно, учитывая все то время в прошлом, когда он из кожи вон лез, чтобы скрыть свои чувства. Мун почти рассмеялась над иронией судьбы. Как бы шестнадцатилетняя Эва хотела бы быть на ее месте прямо сейчас. Видеть его без вечной брони из шипов и стали. Ощущать его тревогу. Быть причиной этой тревоги. Восемнадцатилетняя Эва отдала бы ей свой жребий, не задумываясь. Только чтобы не сидеть здесь, варясь в котле своих страхов. Его впалые скулы стали еще острее. Она могла разглядеть это очень четко, как и новый шрам под левым ухом. Ей не было дела до того, как он его получил, но все ее естество вспыхнуло оттого, что она помнила бархатистость его кожи. Темные волосы падали на высокий лоб, отбрасывая тень на знакомое лицо. Сосредоточенное и серьезное, излишне задумчивое. С какой радости он так добивался этого разговора, если не знает, что сказать?! Она прочистила горло, привлекая его внимание. Черт. Она видела вину в его глазах. Водопады жгучей вины, разливающейся в пространство между ними. Он, сука, не смеет!.. — Прости меня, малышка-Мун. — Старое прозвище ударило, будто пощечина. Лучше бы это была она. — Я блядски облажался перед тобой. Она не смогла сдержать улыбки. Нервный смех поднимался выше по грудной клетке, щекоча гортань. Он облажался! Эва вспомнила то утро в пустой постели. В пустом доме. Как оказалось впоследствии, в пустом городе. Он действительно блядски облажался. — Не стоит самобичевания. — Она наклонила голову, получая удовольствие от ощущения смятения, разрежающего атмосферу вокруг. — Стоит признаться, тогда по-крупному облажалась именно я. Когда сбежала со своего дня рождения с Кристианом, а не с братом. Когда оголилась перед ним. Но еще больше — когда доверилась чувству, пускающему корни в ее сердце. «Что ж, ты круглая дура, Эва Квиг Мун!» Харрис поперхнулся воздухом. — Я говорю, как есть. И я понимаю, что нахожусь не в том положении, чтобы ставить условия, но не делай так больше. Пожалуйста. Я прошу тебя выслушать меня. Это звучало как последнее из того, что ей хотелось сделать в эту секунду. Но кто она такая, чтобы делать то, что хочет? События последних нескольких лет недвусмысленно намекали, что Вселенная плевать хотела на ее желания. Ее внимание привлек экран телефона: Наглый котяра [Как скоро я смогу спровадить его из своего дома?] На языке Криса это означало: «ты в порядке?».

[Очень скоро]

«Да, спасибо». Кристиан провел ладонью по лицу, явно подбирая свои следующие слова. — Два года назад, когда я улетел, я… Это не было моим решением. — Он все так же сидел на диване, чуть сгорбившись, отчего под рубашкой проступали напряженные мышцы. Во всем его теле, казалось, не было ни единого расслабленного места. — Все это было самой большой ошибкой в моей жизни. Что ж, хоть в чем-то они сошлись. — Я проснулся рано утром и вышел на кухню в надежде приготовить нам завтрак или хотя бы кофе. — Он, должно быть, сошел с ума, если думает, что ее расторгает упоминание о том, что он сохранил в памяти, насколько ей необходим кофе для адекватного функционирования сразу после пробуждения. — Там меня уже ждал отец. Он не должен был вернуться из командировки к тому моменту, поэтому его присутствие, ну, знаешь, стало неприятной неожиданностью. Эва невольно вспомнила, как застала приезд Альвисса в ту ночь. Сцену ссоры отца Кристиана и некой Клариссы до сих пор пробуждала в ней смешанные эмоции. Видеть дрожащие руки Альвисса Харриса бесспорно не входило в топ ее лучших моментов в жизни. — Он попросил меня проехать с ним до офиса, подписать какие-то бумаги. Так как я не хотел, чтобы он узнал о том, что ты тогда находилась в доме, я решил поскорее разобраться со всем этим и вернуться к тебе, пока ты не проснулась. Какой порядочный парень, аж сердце замирает. Кристиан шумно выдохнул, зарывая лицо в ладони. Дальше он говорил хрипло и торопливо: — Когда мы доехали, оказалось, что документы, которые я должен был подписать — это согласие на продажу нашего дома в Лондоне, оформленного на меня. Когда я поинтересовался, с какого хуя происходит, отец ответил, что нам сегодня же нужно покинуть Англию с концами. Несмотря на все то, о чем ты думаешь прямо сейчас, я абсолютно точно не хотел уезжать и оставлять все, что только начало зарождаться в той комнате, где мы… спали. Она думала о том, что человек, сидящий перед ней, не имел ни малейшего, сука, права предполагать, о чем были ее мысли. — Поверь, скандал, разразившийся тогда в офисе, был самым серьезным бунтом против своего отца, который я когда-либо себе позволял. Правда потом я узнал, что именно он был тем, кто позволил этому случиться. Он наконец поднял на нее взгляд. Эву хватила дрожь от влаги, скопившейся в его глазах. — Я знаю, что это прозвучит как детское оправдание. Что ж, так оно и есть. Я поехал за ним. Я согласился, потому что он сказал мне, что ему поставили условие: либо он покидает Англию и разрывает все партнерские бизнес-отношения, которые у него были, либо пострадаю я. И в тот момент, когда я уже высказал все свои чувства по поводу отъезда, я услышал это и… Сдался. В моей голове крутилась одна и та же мысль. Отец действительно меня любит. Раз позволил кому-то угрожать ему, был готов разрушить весь свой бизнес, только чтобы обезопасить меня. Я знаю, что ты понимаешь, о чем я. Ты одна способна понять, что именно для меня это значило. И она понимала. Маленький мальчик, со дня смерти его матери пытавшийся заполучить признание отца, наконец-то почувствовал это. Любовь. Безусловную и долгожданную. Ему наконец-то не нужно было стараться добиться высот в баскетболе или проигрывать девчонке, чтобы привлечь внимание холодного отца. Вот оно. Альвисс хотел пожертвовать делом своей жизни, опасаясь за жизнь своего сына. Ее сердце сжалось в груди. — Я уехал. И я понимал, что тебе будет проще возненавидеть меня, поэтому я сразу выключил телефон, чтобы уберечь себя от соблазна услышать твой голос. Из этой ситуации не было правильного выхода. Мы были совсем еще детьми, чтобы думать, что это то самое, чтобы отчаянно пытаться сохранить эти отношения. У нас была вся жизнь впереди, и общение на расстоянии очевидно не для нас. Я уверен, ты с этим согласишься. Мы оба слишком пылкие, взрывоопасные. У нас получалось существовать рядом друг с другом, хоть и не сразу, но расстояние бы нас погубило. В общем-то, я сделал это и для себя: я знал, что мне будет легче держаться от тебя подальше, если я буду помнить, что пути назад нет. Ее тело горело от бурливших эмоций. Котлы гнева и языки уязвленности жарили грудь. — Ты не появился даже этим летом. От резкости ее голоса, исходившего, казалось, из самых отдаленных недров ее души, стало холодно. — Я приехал. Он был моим другом, конечно, я был там, Эва. Она слышала его раскаяние, но ей было все равно. — Ты не появился даже этим летом! Он протянул к ней руки будто в попытке достучаться. — Прости меня. Я приехал к нему, я не мог приехать к тебе. Эва не могла поверить в то, что слышала. Со злостью встряхнув головой, она позволила ему продолжить, хотя все, что на самом деле сейчас хотела — это разрыдаться и зарыться носом в шею Криса. — Мы уехали в тот же день. Мне нужно, чтобы ты поверила мне. Я не хотел этого. Ни одним сантиметром своей души я не желал оставлять тебя и причинять тебе боль. Эва услышала неозвученное продолжение: «Но израненное сердце не могло не последовать за ним». Вдруг он глубоко рассмеялся на грани истерики. — И какого же было мое удивление, когда я узнал истинную причину нашего отъезда. Месяц назад к нам приехала женщина, Кларисса. Я видел ее первый раз в жизни, и какой подарок она мне сделала! Отец не знал, что я дома, но все равно повел ее в кабинет, чтобы приватно поговорить. Что ж, стены его убежища не защищали от криков. Какое разочарование. Кристиан вскочил с дивана, будто больше не мог терпеть этот разговор, сидя на месте. Он начал нервно мерить шагами пространство перед декоративным камином. — Я услышал гнев отца, когда тот перешел на крик. Я услышал его отчаяние. Он говорил о том, что ее приезд — ошибка, и их отношения закончились за день до нашего отъезда из Лондона. Какой сюрприз: я и не подозревал о каких-то отношениях. А потом он начал оправдываться. Мой отец, Альвисс — долбанный — Харрис, чуть ли не падал в ноги этой женщины, крича, что не мог позволить сыну узнать тогда, что его мать умерла из-за дел своего мужа, моего дорогого папочки. Это было основой шантажа: или Альвисс уебывает из Англии, продавая свой бизнес, либо я узнаю, что Люсия Харрис умерла в результате банальной случайности. Отец перешел дорогу не тем людям, и продолжал это делать, несмотря на риск, и они заказали его. Представляешь? Блять, я до сих пор не могу в это поверить. Каждый жуткий смешок, вылетавший из его горла, долетал до нее, лезвием вспарывая кожу. — Это он должен был быть в той машине, куда ее посадил отец в тот вечер. Они были на очередном рауте, куда он снова затащил маму, хотя она терпеть не могла все эти собрания, и когда настало время уезжать, он отправил ее домой, решив остаться со своими приятелями, чтобы еще немного поговорить о делах. Она должна была быть дома. Читать сказку на ночь своему ребенку, но в итоге оказалась на кладбище. После резкого столкновения с затонированным джипом без номеров. Он самолично замял дело. Машину засекли камеры видеонаблюдения, фотографии с которой и должны были подбросить мне в случае отказа Альвисса оставить Лондон, но дело так и не расследовали. Он похоронил свою жену, не наказав людей, которые ее убили. Это должен был быть он. Эва всегда предполагала, что Альвисс Харрис — мудак. После того самого дня на тренировке по баскетболу, после немногочисленных, но показательных рассказов самого Кристиана. Альвисс Харрис — поганый человек и еще более несостоятельный отец, но этот масштаб. Боже. Блять. — Он наплел мне в уши про заботу, заставил меня поверить в необходимость переезда. Сука, он даже вывез меня из дома только для того, чтобы задержать на достаточное количество времени перед твоим пробуждением! Он знал, что ты там, и позволил мне выплеснуть на него весь гнев только для того, чтобы мы не пересеклись. Чтобы ты не повлияла на мое решение. Это я выбил из него уже сам. Блять. Эва не знала, что делать. Она почти ломалась по кусочкам внутри. Все, во что она верила, чем кормила себя все это время, было неправдой. Да, он уехал. Да, он сам принял это решение. Но он не был мудаком, лишившим ее девственности и свалившим на другой материк ближайшим рейсом. Он был ребенком, поверившим отцу только для того, чтобы разочароваться в нем снова. Сука. Она не знала, что делать, но ноги сами понесли ее к парню. Руки обвили напряженную шею, лоб уткнулся в твердую грудь. — Мне жаль. Эва почувствовала, как его ладони нерешительно обнимают ее в ответ. Как подбородок накрывает ее макушку. — Мне тоже очень жаль, малышка-Мун. Они простояли так около пяти минут. Безмолвно и неподвижно. Им обоим нужно было немного времени. Тайм-аут из реальности. Чтобы вспомнить прошлое и простить его. Когда Эва отступила на шаг назад, их глаза блестели от слез. Взгляды прожигали лица до дыр, стремясь оставить в памяти как можно больше. — Мы бы не пережили испытание расстоянием. — Попытка разрядить атмосферу. Прощение. Он улыбнулся сквозь слезы. Кристиан Харрис даже плакал по-особенному. Как мужчина. Мужчина, позволивший себе мягкость при женщине. Позволивший себе чувствовать. — Мы бы не пережили. Он кашлянул, уводя взгляд. — Я знаю, что сам все разрушил. И я приехал не за тем, чтобы снова делать тебе больно. Я не буду врать, притворяясь, что сделал это не для себя. Это не так. Но больше всего мне не хотелось, чтобы ты думала, что это возможно — какому-то парню оставить Эву Квиг Мун. Это невозможно. А если и найдется такой парень, это будет главной ошибкой его жизни, малышка, поверь мне. Он посмотрел наверх, туда, где предположительно должен сейчас сидеть Крис, дожидаясь ее. — Мне жаль. Но я сам сделал это с собой, и не жду ничего от тебя. Если бы я даже мог надеяться, за несколько последних наших встреч я окончательно понял, что потерял тебя. Я хочу, чтобы ты была счастлива. И если сможешь простить меня и снова довериться, знай, что я всегда на твоей стороне. И я сделаю для тебя все, что угодно. Она широко улыбнулась, кивнув. Он был ее прошлым, но это слишком важная часть прошлого, чтобы выкинуть ее из памяти. Им просто нужно еще немного времени.

***

— Как ты? — Прошло уже около часа с ухода Кристиана, но Крис продолжал осторожно задавать ей этот вопрос раз в пятнадцать минут. Он утверждал, что не слышал их разговор, и Эва пересказала все, несмотря на то, что ни капли ему не поверила. Она не знала, как себя чувствовала. Немного опустошенной, немного разозленной, немного грустной. Однако ей нравилось это новое ощущение где-то в грудной клетке — будто кусочек пазла наконец нашел свое место, закрывая темное пятно. Странное чувство удовлетворения. Эва провела губами по шее Криса, на груди которого сейчас лежала, и ответила: — Прекрасно. Время давно перевалило за полночь, но спать не хотелось. Слишком существенным был еще остаток адреналина от стрит-рейса в ее крови, да и эмоции от разговора до сих пор давали о себе знать. Но мирное дыхание Криса и его пальцы, ласкающие ее бедра, успокаивали неспокойное сердце. — Это хорошо, потому что мне нужно с тобой поговорить. Она резко повернула голову в его сторону. — Знаю, время неудачное, но я не виноват, что к тебе неожиданно выстроилась очередь! — И о чем ты хотел поговорить? Чувствуя нотки раздражения в ее голосе, он наклонился, начав ласкать поцелуями ее ключицу. Это помогало. — Меня интересует, — поцелуй, — как бы сказать, — долгий поцелуй, — в общем, — абсолютно точно засос, — кхм, — поцелуй сверху, — блять, — еще выше к шее, — статус наших, — еще один засос; «да он обалд…», — отношений. Он продолжил ласку, но Эва почувствовала его облегченный выдох. Действительно — блять. Она переместила ладонь на его бедро. Только чтобы занять руки. — А что не так с нашим статусом? Не на ту нарвался. Эва не собиралась быть тем, кто озвучит что бы то ни было вслух. — Ты не думаешь, что что-то не так? Он также не желал сдавать позиции. Ласки становились настойчивее. — Ну, возможно, нам стоит проговорить кое-что. — Она дала ему шанс исправить ситуацию. — Да? И что же? — Он его не принял. Эва быстро поменяла положение их тел, оседлав его. Как давно она хотела это сделать. Жар в ее глазах встретился с голодом напротив. Она поерзала, устраиваясь поудобнее. — То, что ты хотел, — кинула рыжая, целуя его шею. Нашла ладонями его руки. Прижала к кровати. Шах и мат. Говори, наглец. — Сука. Ты путаешь мысли. — Эва услышала вырвавшийся низкий стон, когда губы дошли до линии его подбородка, а бедра прижались ближе. — М-м-м? Говори. — Я тут подумал, что перманентное скопление парней вокруг тебя слишком тревожит мою нервную систему, и, хоть мама была бы счастлива видеть меня у себя на приеме, мне такое положение дел категорически не нравится. Этот!.. котяра. — Стоит ли мне отметить, что ты сам входишь в число моего «перманентного скопления парней»? Он с легкостью освободил ладони, размещая их на ее заднице. Что ж, Эве тоже не помешает дополнительный контакт с кожей. Руки поднялись вверх по его торсу, минуя плотную футболку. — В том-то и дело, стервочка. Я жажду оставаться его членом, но только если, — он прижал ее бедра к своим, демонстрируя свое возбуждение, — твоя задница будет только в моих руках. Ауч. Это было пошло. Она отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза. — Перебор? — Он поднял ладони вверх. — Отчаянные меры! Эва усмехнулась, покачав головой. — Говори прямо или действуй решительнее. Он рывком изменил их позиции. — Пожалуй, я совмещу. Их поцелуй был по-новому жарким. В полумраке спальной комнаты, недостаточном для того, чтобы сокрыть от глаз изгибы тел, желание росло слишком быстро. Губы уже достаточно изучены, движения языков выверенные и точные. Отчасти напоминает соревнование. Кто быстрее доведет другого до края. Крис сжимает ее талию, поднимаясь выше, намеренно обходя стороной чувствительные точки. Придурок. Она обвивает ногой его бедра, приближая к себе. Тихий стон был лучшим подтверждением победы. Зарывшись ладонью в мягкие волосы, она царапает ногтями кожу. Все тело горело от его прикосновений. Живот, ложбинка груди, ключицы, шея, но рук было недостаточно. Хотелось больше. Эва без малейшего сопротивления снимает его футболку. Кожа к коже. Она жадно осматривает горячее мужское тело. Накаченный пресс, косые линии мышц. Изящная пытка. Напряжение внизу живота становится невыносимым. Он следует примеру, стягивая ее тугой топ. Лиф отправляется за ним. — Боже. — Крис стонет, целуя ее грудь. — Что ты со мной делаешь. Тело выгибается навстречу ласке. Глаза закатываются от удовольствия. Его язык старательно вылизывает соски. Блять. Пальцы, указательный и средний, отдают внимание правому, пока рот творит что-то определенно развратное с левым. Свободная ладонь накрыла пояс джинс. Пуговица. Блять. Мун успевает быстрее: проводит рукой по твердому члену через ткань. Ловит стон ртом, слизывает с губ. — Восхитительно красивая. Горячая, как черт. Она бы возмутилась его расточительному использованию рта, если бы слова не пробуждали лавину эмоций внутри. Но она все равно пытается: — Заткнись. — Нет. Несмотря на протесты, притянуть его обратно не составляет труда. Вздор. Они поговорят позже, когда губы сотрутся в порошок. Примерно так. Комнату все меньше раздражает шуршание одежды — она заканчивается. Крис обхватывает ее запястье, уводя от своего возбуждения. — Такими темпами я кончу в штаны. Тогда она помогает поддеть пояс своих джинс, стягивая ткань. — Твоя очередь. Чувствует его ухмылку. Не может ей насладиться. Свет уличных фонарей обличает их желание. Градус повышен до предела. — Могу я… — Она кивает до того, как он успевает закончить фразу. Его пальцы находят клитор, пока губы терзают грудь. Шею, плечи, рот. И снова по кругу. Внизу также вырисовывается круг. Еще. И еще. Она стонет, заглушая звук укусом в шею. Еще один в плечо. Еще. И еще. — Когда эти заживут, я приду за новыми, собственница. Эва задыхается от того, с каким сосредоточием он смотрит на нее, изучает, подстраивается под отклики тела. Пальцы под тканью трусиков опускаются ниже, собирая влагу. Она кивает в ответ на вопросительный взгляд, и сразу повторяет вслух: — Да. Он все еще смотрит, когда палец погружается внутрь. Считывает каждую эмоцию, наблюдает внимательно, но жадно. Блять. Это был второй раз в ее жизни. После своего шестнадцатого дня рождения, Эва не позволяла никому делать с ней подобные вещи. Флирт и поцелуи — не дальше. Поэтому она смущалась в тот раз на кухне Криса. Она хотела его, но под всей ее бравадой все еще скрывалась маленькая неопытная девочка. — Ты так прекрасна, Мун. Ты останавливаешь мое сердце. — Он наклоняется, крадя мокрый поцелуй. — А потом запускаешь снова. Последние крохи контроля улетучиваются в ноль. Она толкается бедрами, поощряя движения его пальцев. Он осторожно добавляет второй, втягивая воздух через нос. Туго. Ладонь снова ложится на его длину, в этот раз проводя выше и расстегивая джинсы. Эва останавливается, нащупывая задний карман. — Без презервативов в кармане? Убиваешь репутацию, Шистад. — Ты растоптала ее, войдя в мою жизнь. Крис нехотя отстраняется, открывая ящик прикроватной тумбочки. Вытаскивает блестящий квадратик, кидая на простынь, и сразу накрывает его рукой, отмахиваясь от острых коготков. — Подожди. На этот раз он хотя бы снимает джинсы. Эва невольно облизывается, рассматривая боксеры. Притягательно твердый. Она слышит свое тяжелое дыхание, когда ее снова заполняют два пальца, а большой ложиться на клитор. Черт. Это невозможно. Тело охватывает огнем, адским пламенем. Мун царапает его спину, зажмуривая глаза. Еще немного. Его зубы прикусывают кожу на ее шее. Эва чувствует, как горит ее кожа. Крис целует ее, когда тело охватывает дрожь, чувства буквально просачиваются сквозь сантиметры кожи, нежные пальцы ласкают грудь, и громкий стон растворяется на его губах. — Идеальная. Пока Эва возвращается в реальность, Крис играет языком на ее горле, вычерчивая влажные дорожки, чтобы потом осушить их жарким выдохом. И, кажется, не собирается снимать боксеры. Эва подхватывает ненужную ткань и он — наконец-то — помогает ей. — Уверена? — Открой уже этот чертов пакетик! — она рычит, борясь с упаковкой дрожащими пальцами. Слышит его ухмылку и сглатывает, следя за его движениями. — Точно? Ее голени резко притягивают его ближе. Эва ненавидит отвечать на глупые вопросы. Он плавно вводит головку, опираясь на руки по обе стороны от нее. Под синхронный стон Эва тянет парня на себя, чувствуя восхитительную тяжесть тела. Все чувствительные точки пляшут ламбаду на ее могиле. Слишком медленно. Слишком нежно. Слишком хорошо. — Ты убиваешь меня, стервочка. Я хочу знать, что ты моя. Пожалуйста. Я больше не вынесу. Эва изо всех сил приказывает мозгу вернуть управление речевому аппарату. — Да, да, да. Твоя. — Блять, Эва. Толчки становятся быстрее. Они отчаянно глотают воздух. — Моя. Только моя. Одна. — Только мой. Один. Они кончают синхронно. И если бы не буря чувств, захвативших все ее нутро, Эва удивилась бы своей удаче. Крис рвано восстанавливает дыхание, устроившись в изгибе ее шеи. Она обнимает его ослабевшими руками, прикрывая глаза. Через несколько мгновений он перекатываться на бок, сгребая безвольное тело в охапку. Нехватку его тепла возмещает заботливо накинутое одеяло. На периферии сознания она чувствует поцелуй в висок. Душа нежиться в его объятиях. — Я, похоже, люблю тебя.