The beautiful people

      Каролине рассказывали, что родители нашли ее, нет, не в капусте, но на солнечной лужайке недалеко от Вечного леса. Было раннее утро, а они, парочка безбашенных хиппи, летели в золотую тишь бескрайней природы. Их фургончик был расписан красками из баллончика и обвешан всевозможными талисманами и подвесками, сделанными вручную. Несмотря на раннюю пору, мир объяла сонная духота, какая бывает только в середине жаркого лета. Окна во всем фургончике были опущены, и легкая музыка, перезвончатая и туманно-мелодичная, как то летнее утро, тащилась следом за ними по трассе причудливым шлейфом. Парочку хиппи, отца и мать Каролины, звали Кэнди и Леннон. Кэнди была похожа на Мишель Филлипс, особенно в юности. У нее было такое же мягкое и светлое лицо, такие же светлые волосы, очерченные по ниточке брови и своенравный изгиб холодного рта. Леннон же был патлатым, скуластым и широкоплечим, похожим на Шэгги из «Скуби-Ду», если бы Шэгги вдруг пришло в голову проколоть нос и губу, а потом отрастить волосы и заплести их в косцы, при этом, каждый раз украшая обилием стеклянных бусин и цветных нитей. Кэнди и Леннон любили музыку, свободу, солнце на зелёной листве, хорошие сигареты и друг друга. Они никогда подолгу не жили в общине, но относились к собратьям с уважением и теплотой. Они просто и искренне, как малые дети, верили в идеи равенства, пацифизма, безвредной вседозволенности и духовной свободы. Они были немного философами и фантазерами, но что действительно важно — они были счастливы этим. Быть может, во много раз счастливее, чем если бы жили, как все, в большом городе, среди безликих людей. В тот день, когда Кэнди и Леннон нашли Каролину, воздух пах солнцем и мармеладом.       — Смотри, там девочка! — вдруг воскликнула Кэнди, которая как раз ловила лицом поцелуи солнца и курила в окно, высунувшись из него почти по пояс. Леннон тут же затормозил, свернув к ближайшей обочине. Кэнди затушила сигарету. Они оба выскочили из машины, и встав плечо к плечу, уставились на девочку, которую Кэнди заметила двумя мгновениями раньше. Девочка сидела, как облитая золотом, вся в солнечном свете, посреди ярко-зеленой травы и нежных лесных цветов, которые доверчиво тянули к ней головки. Она была маленькая, лет пять-шесть, не больше, и при том нежная и красивая, как фарфоровая куколка. Длинные волосы цвета спелой ржи, будто бы сотканные из сияния летнего дня, окутывали ее светлую фигурку волной. Она плела венок, выбирая только голубые цветы, которые шли ее пронзительным, как кусочки неба, глазам. Парочка в удивлении переглянулась.       — Она очень красивая, — сказала Кэнди. — как с картинки.       — Откуда она здесь? — поднял брови Леннон. Кэнди красноречиво развела руками.       — Может быть, ее потеряли, — неуверенно предположила она. — или потерялась сама. Или ее бросили... Я не знаю. Они подошли ближе. Теплый летней ветер всколыхнул траву на лужайке, зацепился за яркие косы Леннона и взмыл высоко вверх, в кроны утробно шумящих деревьев. Девочка подняла голову и поглядела неожиданно осмысленно, будто с детского лица взглянули лучистые глаза взрослого. Кэнди и Леннон вновь переглянулись и неуверенно подошли.       — Эй, — сказал Леннон. — как тебя зовут, звездочка? Девочка встала. Она была облачена в свободную рубашку из светлого льна, а волосы у нее оказались и правда русалочьи — они достигали середины колена. Девочка поглядела на Кэнди, проследила взглядом, как играет ветер складками ее длинного платья. Потом поглядела на Леннона, на его увитые нитями косы и хайлатник, сплетённый из деревянных пуговиц. Выражение ее лица не изменилось, и она так же молча протянула им руку с венком.       — У тебя очень красивый венок, — улыбнулась Кэнди. Девочка подошла и повторно протянула венок, теперь уже гораздо настойчивей.       — Это мне? — удивилась Кэнди. Девочка кивнула. Кэнди присела на корточки, и девочка опустила венок ей на голову, задержалась, погладила волосы по длине и вдруг улыбнулась.       — Она прелесть, — сказал Леннон. — ты тоже так думаешь? Кэнди кивнула.       — Мы не можем оставить ее здесь, — сказала она. Леннон широко улыбнулся.       — Но мы не знаем, куда ее везти, — сказал он. — а вдруг родители будут ее искать? Кэнди прикусила костяшку указательного пальца и задумалась.       — Ты прав, — легко сказала она. — но если ее будут искать, мы узнаем об этом. Будут объявления, наши ребята могут что-то узнать. А пока... О! Давай возьмём ее с собой? Да, что скажешь? Как тебе такая идея, Леннон?       — Думаю, она нам не помешает, даже наоборот, — сказал он. Они переглянулись и засмеялись.       — Эй, милашка, — обратился к девочке Леннон. — хочешь поехать с нами? Девочка улыбнулась тонкой и тихой, как будто даже не вполне земной, улыбкой, и пожала плечами. Кэнди захлопала в ладоши.       — Я думаю, это хорошая мысль, — сказала она. — Да! Это так здорово! Леннон осторожно взял девочку на руки, а она вдруг издала мелодичный звук, не голосом, а вздохом, едва разомкнув губы, и обняла его за шею. Кэнди опять засмеялась и потрепала ее по щеке.       — Чудная крошка, — сказала она. — если никто не станет ее искать, я буду всем говорить, что она наша дочка. А что? Она светленькая, и мы с тобой такие же, у меня глаза зеленые, у тебя — голубые. Она похожа на нас. Леннон коротко рассмеялся.       — Уже все продумала, да? — спросил он с нежностью. — Ладно-ладно, поговорим об этом позже. Они вернулись к фургончику, и Кэнди принялась наскоро сооружать подобие уютного гнезда, сдвигая спальные мешки и тонкие простыни, а заодно уж, скидывая в углы как-то неожиданно скопившийся посреди беспорядок. Леннон стоял возле распахнутой двери и ненавязчиво старался разговорить девочку.       — Слушай, Кэн, — сказал он вдруг. — может быть, она немая? Кэнди легко пожала плечами.       — Все возможно, — сказала она. — но это не важно. Разберемся. Леннон передал девочку из рук в руки, подмигнул Кэнди и вернулся за руль.       — Включи музыку! — крикнула ему последняя. И они тронулись, уносясь вдаль по залитой солнцем дороге, а за ними плавно катился шлейф перезвонов и перекатов мелодии, и «Words of love, so soft and tender won't win a girls heart anymore...» — терялось в шелесте шин и звоне стекла. Кэнди нарезала дольками фрукты, набрала из рюкзака орехов и налила в кружку из термоса чай с мятой, мелиссой и лимоном. Это она предложила девочке, а потом, подумав, добавила ещё и баночку цветочного меда, который обменяла у одного знакомого старичка-пасечника на бусы из ракушек и ленточек.       — Тебе нравятся музыка? — ласково спросила Кэнди, наблюдая, как девочка ест. Та сделала глоток чая из жестяной крышки и пожала плечами.       — А чай? Девочка улыбнулась и закивала. Кэнди засмеялась и захлопала в ладоши, как делала всегда, когда ее что-то искренне радовало. Груды браслетов зазвенели на ее запястьях.       — Тебе нужно имя, — сказала она вдруг. — Знаешь, это важно. Мы должны будем как-нибудь тебя называть. Понимаешь? Девочка подняла на нее взгляд и захлопала пушистыми ресницами.       — Может быть, ты помнишь свое имя, солнышко? — спросила Кэнди. Девочка ничего не ответила.       — Имена — это круто, — продолжала болтать Кэнди, покачиваясь в такт фургончику и мелодии. — у всех есть имена. Правда мы предпочитаем выбирать их самостоятельно. Другие так не делают, и я думаю, что это глупо и странно. Девочка склонила голову на бок и прислушалась, как птичка. Кэнди это показалось забавным и милым.       — Давай придумаем тебе имя? — вдруг предложила она. Девочка повела головой, но опять никак не отреагировала на это.       — Ханни? — начала перечислять Кэнди, загибая тонкие пальцы в деревянных и бисерных кольцах. — Долли? Эваан? Кристалл?.. Нет, тебе нужно что-то лёгкое и чистое, такое, знаешь, лесное, живое и светлое, как ты сама. Бриизи? Или Блю, у тебя глаза синие-синие, как небо в полдень. А, может быть, Июль? Понимаешь, мы нашли тебя в июле, это будет здорово. Или нет. Нет! Ты, скорее, Весна. Ленц? Слишком острое для тебя. Мотылек? Адиша? Каролина? Рассвет? Девочка вдруг поглядела Кэнди в глаза, улыбнулась и закивала.       — Рассвет? — уточнила та. Девочка покачала головой, переложила крышку с чаем из правой руки в левую, а свободной сделала жест, как бы просящий Кэнди вернуться назад. Та наморщила лоб.       — А что там было до?.. — задумчиво проговорила она. — Адиша?       — Каролина! — крикнул ей Леннон с переднего сиденья. — А что, ей понравилось? Девочка схватила Кэнди за руку и горячо закивала.       — Да! — просияла Кэнди.       — Каролина, — повторила она, подумав с минуту. — Да, тебе очень идёт. Девочка удовлетворенно кивнула и с удвоенным энтузиазмом взялась уничтожать чай, орехи и яблоки. Кэнди следила за ней с умилением. Так девочка-найденыш стала зваться Каролиной.

Втроём они ехали до самого вечера, почти не делая остановок.       — Я Кэнди, — рассказывала девочке Кэнди, по-прежнему ласково улыбаясь. — а вон его — Леннон. И мы считаем, что нужно быть свободным, чтобы быть счастливым. Мы относимся к природе с уважением и любовью, считаем, что везде должен быть мир, что не стоит убивать животных ради насыщения, надо относиться ко всем хорошо, а тех, кто настроен враждебно, избегать и обходить десятой дорогой. Мы любим друг друга, и нам кажется, что уже этого хватит, чтобы быть вместе и радоваться каждому дню, деля впечатления на двоих. Не знаю, слышала ли ты про хиппи, но другие люди называют нас так. Нам не нравится это название. Мы называем себя «дети цветов». Правда же, лучше звучит? Кэнди говорила много, рассказывая то об одном, то о другом, а Каролина слушала ее с интересом, положив голову на колени. Все дорогу играла музыка, а Кэнди и Леннон то подпевали ей, то весело щебетали, как счастливые, истинно вольные птички, разговаривая о чем-то своем. Леннон много шутил, а Кэнди — смеялась. Каролина узнала, что знакомы они давно, познакомились ещё во время учебы. Леннон тогда мечтал спасать людей, а потому, сперва учился на хирурга, а потом стал ординатором при одной клинике, но не выдержал конкуренции и фальши, которые царили в тамошнем коллективе. Кэнди училась где-то через дорогу — изучала британскую литературу на факультете классической филологии, а заодно, уже тогда интересовалась идеями «прекрасных людей». Однажды они сошлись на почве общих знакомых, полюбили друг друга с первого взгляда, и поняв, что это судьба, бросили дела города, купили в складчину старый фургончик и уехали на нем путешествовать — куда глаза глядят и как сердце прикажет. Леннон и Кэнди сделали остановку под вечер, и Леннон развел костер из сухих веток и щепок у самого края дороги, убедившись сперва, что этим не навредит близлежащему лесу. Кэнди достала рюкзак с едой, и опять же, рассказывала где и у кого из знакомых добыла ту или иную вещь. В четыре руки они сделали новую порцию чая с лимоном и травами, а Кэнди поджарила кусочки маршмэллоу, смешала их с фруктами и орехами и предложила Каролине попробовать. Этот рецепт она придумала сама, ужасно гордилась этим и называла лёгкое лакомство «сном в летнюю ночь». Когда костер догорел, Леннон залил угли водой и закопал их в землю, громогласно объявив, что не стоит сидеть просто так и кормить комаров. Потом он достал гитару, увитую яркими лентами и платками, и запел, забравшись в фургончик и свесив ноги на землю. Кэнди взяла Каролину за руку, притащила спальный мешок ближе к двери и устроилась там. Каролина лежала у нее на коленях и улыбаясь, слушая песни Леннона, пока ловкие руки Кэнди расчесывали ее длинные волосы и заплетали в нетугую косу.       Так их и стало трое. На следующее утро Кэнди и Леннон продолжили путь, но ехали недолго, поскольку день выдался жаркий, а на пути как раз повстречалось лесное озеро, обрамленное зеленью, тенистое, прохладное, усыпанное белыми и розовыми кувшинками и затянутое ряской у берегов. Кэнди и Леннон легко и свободно, смеясь и перешучиваясь, покидали одежду на берегу и бросились в холодную воду, свободные в своей наготе, как свободны одни только водные духи да прочая нечисть. Каролину они увлекли за собой. Ее длинные волосы чудным золотом развились по поверхности воды, мешаясь с зеленоватыми волнами ряски, и сама она была тиха и задумчива в холодной воде, как русалка. Однако же ей нравилось быть с Кэнди и Ленноном, нравился их досуг и стиль жизни. Они были ей странно близки и уже казались родными. Сами они не могли того знать, но не иначе, как благодаря улыбке судьбы их полюбила и приняла эта маленькая странная девочка, как вряд ли могла полюбить других людей, не похожих в жизни и поведении на исконных жителей древних лесов из народных легенд.       Каролина осталась с ними. И так как никто ее не искал, мало-помалу, сперва Кэнди, а потом и Леннон стали называть ее дочерью, и привязались, привыкли настолько, что сами уже едва помнили, что не родили, а нашли ее на лужайке одним солнечным летним днём. Каждое лето волосы Кэнди и Каролины выгорали на солнце, смешиваясь в золоте и белизне самым чудесным образом. Каждую зиму Кэнди и Леннон возвращались в общину и жили среди друзей, где все любили их приемную дочь и, год от года, все больше и больше восхищались ее красоте. А Каролина и правда с возрастом превратилась в красавицу. К шестнадцати годам она вытянулась, стала тонкой и гибкой девушкой, светлокожей, как выкупанной в молоке, не имевшей, казалось, ни единого несовершенства волос и кожи. Она по-прежнему была златовласа и синеглаза, как весенняя нимфа, идущая босиком по талому снегу и плетущая венки из подснежников. Она выросла в мире, где почти не вспоминали про другую жизнь и других людей, а потому, Каролина не знала, что бывает иначе. Пару раз видела она других: слепых душой, серых и странных, но не подходила к ним близко, а когда они пытались говорить с ней, отворачивалась и убегала. Она по-прежнему была немой, но ни Кэнди, ни Леннона, ни их друзей это никогда не смущало. Ее приемных родителей время тоже не обошло стороной, но как это часто бывает с "прекрасными людьми", возраст их тайно украсил. Кэнди стала нежнее и будто бы мягче, когда у ее глаз и губ легли тонкие ниточки трещин-морщин, а едва заметно расплывшийся контур лица стёр тот намек на холод и остроту, который раньше, нет-нет, да и бросался в глаза. Леннон стал носить очки и отпустил бороду, в которую, как и в волосы, вплетали ленточки, бусины и бубенчики, звенящие и блестящие при ходьбе. Она научилась вязать, он — играть на свирели. И они по-прежнему любили друг друга и гордились своей Каролиной, которую смогли воспитать свободной и близкой ко всему совершенному и прекрасному. Как и многие дети из общины, она не значилась в документах, и даже не знала, что это такое. Кэнди и Леннон этим гордились, и эту гордость одобряли их многочисленные друзья и знакомые, а большего было не нужно. Однажды они трое, по-обыкновению проводя время в разъездах, оказались близ Вечного леса, но с другой его стороны, на многие расстояния дальше того места, где некогда нашлась Каролина. Летний вечер был теплым и сумрачным, полный лиловой дымки уходящего жара и святой красоты нетронутой, девственно-чистой природы. Каролина, любившая такие места всей душой, ушла за водой, но ходила достаточно долго, вдыхая лесной воздух и любуясь колебанием ветра в лапах столетних сосен. У родника она оказалась, к своему удивлению, не одна. Это был другой человек, но Каролина не могла его рассмотреть, поскольку, он стоял к ней спиной и с жадностью пил холодную, свежую воду. Она подошла, ступая тем странным бесшумным шагом, который всегда восхищал ее приемных родителей. Неизвестный у родника обернулся. Он оказался юношей в годах чуть старше самой Каролины, высокий, худой, но, по всему, удивительно выносливый и проворный. Он был златовлас и голубоглаз, а у его ног лежал тугой тисовый лук и светлый рог причудливой формы. Юноша был красив, но так странно и тонко, в сиянии кожи, остроте и худобе черт, выражении лица, глаз и губ, как была хороша сама Каролина. Она замерла в удивлении, выпустив из рук жестяной котелок. Юноша тоже смотрел на нее прямо и удивлённо, жадно вглядываясь лицо и будто бы не решаясь спросить что-то. Наконец он издал звук, и то были ни слова, ни голос, ни то, как говорили долгие годы вокруг Каролины. Это было что-то далёкое и позабытое, древнее, прекрасное и глубокое, что поразило ее в самое сердце. Это было то великое и сумрачное наречие, о котором напоминали ей ветер и дождь, и от звуков которого она плакала горькими слезами печали, не имя сил унять эту смутную скорбь. И когда златовласый юноша позвал ее так, она вся вспыхнула, затрепетала и отозвалась на этот зов всем своим существом. А он, услышав это, вдруг побледнел, потом засмеялся, и в глазах его вспыхнули радость и слезы. Он поднял с земли котелок, который Каролина в замешательстве уронила, наполнил водой и подал ей, а после какое-то время держал ее руку в своей, а она не пыталась отнять ее, как делала это всегда, когда так делали юноши из общины. Назад они вернулись вдвоем, и шли рука к руке, пересвистываясь на своем мелодичном наречии, без слов, без движения, едва шевеля губами. Кэнди и Леннон увидели их издалека, и Кэнди отчего-то припомнились кельтские мифы о фейри — бессмертных детях лесов, до того хороши они были вместе: Каролина и ее неизвестный спутник.       — Мир вашему очагу, — приблизившись, вдруг сказал юноша, излишне певуче, но чисто, и поклонился Кэнди и Леннону. — Я понимаю вас. Леннон радушно пожал его тонкую, однако же, сильную руку, а смущенная Кэнди с улыбкой предложила присесть к очагу. Гость с удовольствием разделил с ними трапезу, однако, больше он смотрел на непривычно живую и взволнованную Каролину, иногда насвистывая ей что-то, а она смеялась, опускала взгляд и отвечала ему тем же свистом. Когда ужин закончился, юноша встал на ноги, и поглядев на Кэнди и Леннона, произнес:       — Благодарю вас, дети цветов. Я знаю, кто вы. Мы сторонимся людей, но вас любим и уважаем, ибо вы, вопреки своей недолговечной природе, смогли познать истинное богатство и истинную красоту, и ушли в лоно великой Матери, в древние леса, чтобы жить в свободе и равенстве, не причиняя вреда живому вокруг и друг другу. Быть может, дети ваших детей однажды станут бессмертными и сольются с нашим народом в чертогах Великого леса. Имя мое — Мириэль, и на наречии моего народа значит оно «звездный огонь». Так нарек меня мой отец — великий владыка Ингивион, что правит мудро и справедливо в великих чертогах Вечного леса, и потому, я зовусь и почитаюсь светлым княжичем. Отцу моему подчиняется наш дивный народ фейри, веками живущий здесь, и мелкая нечисть, что гнездится на земле, под землёй, в воздухе и в воде, что вьет гнезда и роет норы, пьет росу и ест крошки с наших столов, воздавая хвалу повсеместно. Я пришел с миром. Потом он перевел взгляд на смущённо улыбающуюся Каролину и просветлённым от радости и волнения голосом произнес:       — Истинное имя вашей названной дочери Сериндэ, что на нашем наречии означает «звездная пыль». Имя ей дала наша мать — Галлэи, просветлённая госпожа, научившая на заре веков птиц петь чудные песни, а зверей и нечистую мелочь гнездиться и расселяться под сенью лесов. А потому, светлая княжна Вечного леса — Сериндэ, звёздная пыль, мне меньшая сестра по праву рождения. Давным-давно моей отец в равном бою одолел в возлюбленного одной смертной женщины — Белой ведьмы из края вечной зимы, а она прокляла наш дом, и проклятие пало на несчастную Серинидэ. Моя несчастная сестра была потеряна для нас, ибо ход в чертоги отца стал ей заказан, покуда не случится чуда — не примирится человек с фейри и не возлюбит один другого, как своего по крови. Теперь чарам конец. Ныне я нежданно обрёл давно потерянную сестру, а потому, могу только просить ее вернуться со мной в отчий дом, под сень Вечного леса. Однако не знаю, пойдет ли со мной Сериндэ... Он замолчал, и воцарилась звонкая тишина. Кэнди и Леннон переглядывались и молчали. Молчала и Каролина, несмело поглядывая на них, и глаза ее блестели слезами. Леннон первый нарушил молчание.       — Иди, звёздочка, — сказал он, улыбнувшись сквозь слезы. — если тянет домой, иди с братом, к отцу и матери, иди к своему народу. И не переживай! Что нам сделается, в самом деле? Кэнди ободряюще улыбнулась названной дочери и горячо закивала. Каролина всхлипнула и бросилась их обнимать, ластясь, и при том нежно целовала их лица. Потом она отстранилась, поглядела тепло и печально, улыбнулась в последний раз и протянула брату тонкую руку.       И они, княжич и княжна Вечного леса, Мириэль и Сериндэ, ушли рука об руку под сень отчего дома, и лес принял их шелестом, смехом и радостным гулом в ветвях.