Подсолнух.

Гвен говорит: «Я рада тебя видеть», — и у Майлза внутри расцветают подсолнухи. Её движения быстрые и неуловимые. Она не летит — скользит по воздуху между зданий так естественно, словно была рождена для этого. Словно ей судьбой было уготовано стать птицей, а не Пауком. Но Майлз останавливает себя: если бы она не стала Пауком, то как бы они вообще познакомились? Гвен ведёт его по переплетению улиц Бруклина так естественно, будто бывает здесь каждый день — будто полтора года не пролетели без неё в попытках найти возможность связать две разных вселенных единой нитью. Не поймите неправильно: он по всем скучал. Просто по Гвен — чуть больше. Ничего личного. Просто они такие хорошие друзья. Сердце отбивает ритм так, будто кто-то играет на джембе, и Майлзу кажется, что он даже дышит громче, чем нужно. Сделать глубокий вдох, выдохнуть, зажмуриться. Если он откроет глаза, а она окажется прямо у него перед лицом — будет, конечно, неловко. Майлз распахивает глаза, но Гвен не появляется, оставаясь сидеть и глядеть на Бруклин вниз головой. Он мысленно благодарит её: эти несколько секунд нужны, чтобы совладать с собой. Он чувствует, что Гвен что-то гнетёт, и это ощущение затмевает все его личные тяготы. Жизнь Майлза Моралеса разваливается на куски, но пока Гвен рядом — кажется, он даже может с этим жить. Его зона комфорта сужается до этого хрупкого силуэта рядом и концентрируется на её ладони. На мгновение ему кажется, что стоит лишь коснуться её — и все тревоги мигом исчезнут. Бруклин утопает в солнечном свете, охотно позволяя лучам заглядывать в проулки и окна. Тёплый ветер касается кожи, и Гвен наблюдает за городом, не роняя ни слова, будто молча считывает с паутины улиц истории того, что произошло за эти полтора года. Майлзу хочется рассказать ей о том, чего он достиг. Майлзу хочется узнать о том, что тревожит её. Но ещё больше — ему хочется обнять её. Но это — за пределами доступного сейчас. Гвен говорит с ним. Приоткрывает, пусть и не полностью, завесу тайны над тем, что гложет её, рассказывает в общих чертах, но Майлз слушает её — и слышит, честно стараясь концентрироваться на звучащих словах и том, что она в них вкладывает, но где-то на задворках сознания радостным набатом бьётся мысль: она ему открывается. Она ему доверяет. Она… …заслужила лучшую участь, чем гибель. Моралес робко придвигает ладонь, обещает: всё будет в порядке. Они — настолько исключительный случай, что правила всех вселенных их не коснутся. Смеётся неловко, неуверенно, потому что сам до конца в это не верит, но хочет быть для неё опорой. В его жизни всё рассыпается на части. Поступление не задаётся, приходится выбирать не то, к чему лежит душа, а то, что поможет ему постоянно быть рядом с друзьями, отношения в семье — это и вовсе песня отдельная. Но в эту секунду, когда солнце над Бруклином освещает Гвен, и она так близко-близко, что он может ей коснуться, Майлз верит в то, что справится со всем, что встретится на его пути. Подсолнухи поворачиваются к солнцу, когда Гвен мягко улыбается.