Правила есть правила, господин Ким! (18+)

Тэджун не то чтобы не удовлетворял его в постели. На самом деле и постели как таковой между ними почти не было. Несмотря на то, что их медовый месяц только-только кончился и они прилетели из романтичной Японии, куда отвёз Джина его молодой муж по его же просьбе. Нет, просто... Джин и сам не понимал, почему всё было так в его жизни. Их брак даже не был чистой воды сделкой. Джину Тэджун нравился, он был очень красивым той изысканной, тонкой красотой, которая стала модной в последнее время и ради которой люди готовы были идти под нож пластического хирурга. К счастью, ни Тэджуну, ни Джину пластика не была нужна: они оба были на редкость красивыми, отлично сложенными и представляли из себя, по мнению очень многих, самую красивую пару из всех их общих знакомых. Богатые, молодые, успешные — идеальные альфа и омега, образец для подражания. Но успешным был по сути Тэджун, а Джин должен был составить украшение и счастье такого альфы. Со своими смешными, по мнению его отца, попыткам серьёзного увлечения дизайном, поклонением японской лирике и русской музыке. Экзотика. Почему бы и нет, как говорится, если всё в меру и без фанатизма. Наоборот, весьма неплохо для имиджа зятя приличной богатой семьи. Пусть развлекается. Впрочем, семья Тэджуна была скорее именно приличной, чем богатой. Поэтому он и вынужден был взять замуж Джина — представителя так называемых "новых денег", которые на самом деле очень многие в его кругу презирали, называли хапугами и пошлыми дельцами. Но семье Ким Тэджуна было не до высокомерия высшего света: из-за серии неудачных вложений они были едва ли не на грани разорения. На их счастье, семья Ким Сокджина как раз искала лазейки, чтобы пробраться в этот самый высший свет, место в котором никакими деньгами нельзя было купить. Деньгами нельзя, а вот задницей... то есть рукой и сердцем только что вернувшегося из Японии восторженного и немного наивного младшего сына — можно было. Он был в этой семье единственным омегой после смерти папы. Отец так и не вышел замуж, да ему и незачем было: омег вокруг него было просто дикое количество. Правда, в последнее время он начал задумываться над собственным статусом: всё-таки наличие приличной пары в высшем свете, при всей его развращённости и лицемерии, приветствовалось. Но сначала надо было туда попасть. И, ничтоже сумняшеся, отец и два старших брата по-быстрому нашли вариантик, при котором они все оставались в выигрыше. И поначалу Джин даже не противился особо. Так, пару раз в знак протеста вильнул хвостом с семейных мероприятий, на которых ему хотели объяснить, что с его не совсем типичной, хотя и — спору нет — красивой внешностью и особенно непростым характером, склонным к определённому вольнолюбию, ему в Корее труднёхонько придётся с поиском приличного жениха. Но потом на ежегодном балу одного из благотворительны фондов он увидел Тэджуна, и желание спорить с семьёй постепенно утихло. Всё-таки альфа был невероятно хорош собой. Странно было, конечно, что никто его до сих пор не прибрал к рукам, но Джин тогда не особо задумывался об этом. Это уже потом, на самой свадьбе, нашлись добрые люди, которые намекнули на не совсем добрую репутацию Тэджуна в отношении омег. Ходок он был. Ходок ещё тот. Но ведь большой и чистой на самом деле Джину никто и не обещал, а мысль о том, что опытный альфа ему очень пригодится в течку, была смущающе приятной. Но в течку Джин остался один. Тэджуна внезапно вызвали обратно в Корею по каким-то там срочно-обморочным делам, и он, ласково чмокнув Джина в горячую от поднимающегося жара щёчку, извинился и уехал. Вот просто взял — и уехал. А Джин остался глотать слёзы и стоны от заворачивающей кишки боли на мокрых от смазки простынях. В свой медовый месяц. И это не было первым звоночком, надо сказать. В первую брачную ночь Джину было так больно, что он выл в подушку под быстро и резко двигающимся в нём альфой, а тот, пьяно сопя, бормотал какие-то извинения и объяснения, что слишком ему нравится Джин и его запах, чтобы он мог остановиться. — Потерпи.... Потерпи, Джи... Сейчас... сейчас всё будет.. хорошо... Хорошо так и не стало. Альфа кончил, завалился на него и уснул. А Джин, едва выбравшись из-под него, хромая и плача, едва добрёл до ванной. Там и понял, что Тэджун его порвал. "Ходок? — со злобой думал Джин, постанывая от боли в спине и ниже. — Если это ходок, то что за стандарты к альфам у корейских омег?" Он был девственником, о чём мужа предупредил, однако тот на самом деле, видимо, был слишком пьян. И Джин понимал, конечно, что не надо бы было давать альфе, который был в таком состоянии, но Тэджун настаивал, а... ну, как он будет сопротивляться? Они же в договоре оговаривали, что брак — полноценный. И уж конечно, Джин не думал, что этот красавец-альфа окажется такой свиньёй. И вот с той самой ночи Джин всеми силами — вольно и невольно — стал избегать Тэджуна. А тот не то чтобы сильно горел желанием повторить опыт. Он встал на колени на следующее утро, извиняясь за себя, был ласков и мягок, нежно обнимал и гладил Джина по спине, когда они засыпали — всё-таки в одной постели. А на течку свалил в Корею. И это была первая течка Джина, которую он провёл не только в муках и стонах, но и в слезах от обиды. Вернулся Тэджун через день после того, как течка закончилась, с бриллиантовым ожерельем, огромной корзиной фруктов и дорогущим кардиганом с последнего модного показа в Париже. И Джин... Ну, не то чтобы растаял, но всё же смягчился. Тем более, что Тэджун так каялся, так отчаянно ругал поганых помощников, которые ничего без него не могли сделать, что Джин отпустил ситуацию. Тем более, что ожерелье было очаровательным, кардиган — именно таким, какие ему нравились, изящным и стильным, а среди фруктов не было ни бананов, ни маракуйи, которые Джин ненавидел. "Все ошибаются, — приободряя себя, думал он, — мы только начинаем, ошибки неизбежны. Он всё же не так плох. И нежен. И не навязывается. Наверно, всё не может простить себе нашу первую ночь. Может, он и с течки сбежал, потому что боялся снова не удержать себя?" Это злило, но и несколько... льстило. За несколько дней до отъезда из Японии они снова переспали. Просто вечер был полон звёзд, у Джина было романтическое настроение, а когда Тэджун пристроился сзади к нему, стоящему на балконе, он вначале и не понял ничего. Муж подал ему бокал вина, сам тоже пил, шептал на ухо какие-то смешные слова о звёздах и небесах, о том, что этот вечер прекрасен почти так же, как аромат Джина. Джин пах сакурой. И когда возбуждался, к его лёгкой розовой ноте добавлялась ваниль, это было вкусно, на самом деле вкусно... Тэджун стал его гладить, целовать ему шею сзади, а потом развязал пояс на халате. Джин попробовало его остановить: — Не на балконе же... — Почему? — прошептал Тэджун. — Просто стой, Джини... Я сам всё сделаю. Джин яростно покраснел, когда Тэджун мягко нажав на поясницу, заставил его прогнуться и отставить задницу, а потом стал пытаться войти в него пальцами, отвлекая от крайне неприятных ощущений поцелуями и покусываниями по плечам. Джину хотелось, очень хотелось, чтобы у них наконец-то всё получилось. Он ведь понимал, что Тэджуну это надо просто даже как альфе. И он терпеливо закрыл глаза и постарался расслабиться. Сосредоточившись на ощущениях от поцелуев и укусов альфы, он смог пустить в себя пальцы Тэджуна, но тот быстро сорвался и, обхватив Джина через грудь, стал трахать его ими яростно и грубо. Джин попытался остановить альфу, шепча: — Подо... жди... не так... не так... быстро... Но Тэджун лишь обхватил крепче и вошёл тремя пальцами. Джин понимал, что должен просто сильнее потечь — и всё будет хорошо, и смазка даже была, но её было катастрофически мало. — Ты не течёшь, Джи, — тихо и напряжённо сказал Тэджун, — подожди, я принесу кое-что. То есть муж даже не удивился, не попытался исправить это. Он просто принёс искусственную смазку, которая нужна была, чтобы трахать бет, нагнул Джина через перила и, залив ему задницу этой химической дрянью, которая пахла как-то странно, чем-то приторно-клубничным, вошёл в него. Джин стиснул зубы и зажмурился. Надо потерпеть, это уже было не так больно, как в первую ночь. Альфа, хрипло застонав и двинув в нём пару раз туда-обратно, выпрямил Джина, обхватил его за горло и стал трахать стоя. Вторая рука Тэджуна внезапно оказалась на губах Джина, и он заставил омегу взять в рот два своих пальца. Покрытые смазкой, они были противными на вкус, горькими, но Тэджун выговорил: — Соси, Джи... Давай, омега... хоть что-то... — и Джин покорился. Тэджун хрипло, громко, ничего не стесняясь, стонал, двигался быстро, жёстко, ему явно было хорошо. И Джину внезапно стало жарко внизу, в паху: он наконец-то почувствовал, как от мужних стонов горячей волной омыла его несчастное, терзаемое альфой нутро собственная обильная смазка. Тэджун зарычал и прижался к нему сильнее. — Нравится? — выдохнул он в ухо Джину. — Наконец-то, Джи... А я уж думал... что ты... Ммм.... Как же ты... сука... пахнешь... Сводишь с ума, Джи... Он резко повалил Джина на плитку балконного пола, заставил взяться руками за боковое ограждение и нагнуться — и стал трахать так, с оттяжкой, обхватив поперёк живота. Это было приятнее, но недолго: заныли колени, запершило горло, которое Тэджун несколько раз ощутимо сжимал, во рту было по-прежнему погано от смазки. В общем, такие себе ощущения. Но когда Тэджун вдруг обхватил его вялый член и стал рвано, нетерпеливо водить по нему, тот неожиданно для Джина послушно отвердел и через несколько минут судорожных вздохов и постанываний омега кончил. Тогда Тэджун заставил его встать в коленно-локтевую и дотрахал так, вбиваясь яростно и откровенно грубо, ничего уже не боясь и не стесняясь. После этого у Джина долго болели ещё и колени, и локти, а на лбу остался синяк: кончая, Тэджун вдавил его в стенку балкона, и Джин нелепо стукнулся лбом до звёзд перед глазами. "Не так я эти звёзды себе представлял, — горько усмехался он потом, вспоминая этот секс в самолёте на обратном пути. — Ой, не так..." Но ведь он всё же кончил, так что — на что жаловаться? И Тэджун после мягко и ласково поцеловал его куда-то в уголок губ и, прошептав "Спасибо", выпроводил с балкона, оставшись там курить. Это было странно, но даже мило. Они вернулись в дом Тэджуна, отремонтированный перед свадьбой, Джин оценил свою комнату — великолепно отделанную, с большим утеплённым балконом. Оценил огромную кровать под балдахином — очень романтично, хотя и немного безвкусно. А вот Тэджун решил кровать эту не оценивать и с самого приезда погрузился в свои новые обязанности в компании, куда отец, наконец-то, взял его компаньоном как человека солидного, семейного. Приходил муж поздно, и Джин мог спокойно заниматься своими увлечениями: рисовал дизайны (он увлекался интерьером, рисовал квартиры в разных стилях с деталями — под ключ, как говорится), читал обожаемых Цукраюки и Комати и долго-долго думал над их танка, пытаясь примерить их на свою жизнь. Это было глупым занятием, так как стихи дышали любовью, возвышенной, прекрасной, а у него в жизни были лишь воспоминания о чём-то болезненном и низком. И никакой любви. Мир — только сон... А я-то думал — явь, Я думал — это жизнь, а это снится... — читал он и не мог не думать о том, что было бы неплохо проснуться от этой вот его жизни, проснуться — и понять, что можно жить иначе. Джин хандрил, и только музыка Рахманинова, глубокая и полная борьбы и света, иногда спасала его, и то не всегда. И да, конечно, он не мог не понимать, что вообще-то его жизнь была не худшей, у него слишком многое было, чем не могло похвастаться большинство омег его возраста, но он чувствовал себя заброшенным, запертым в какую-то башню, причём не драконом, нет. Принцем. И это напрягало: всё-то у него не слава богу, ну почему вот так?

***

— Клуб? — удивлённо поморгал Джин. — А... почему на Чеджу? — Потому что нынешняя сессия у них будет выездная, — терпеливо улыбнулся Тэджун. Вообще он явно нервничал, его раздражала Джинова непонятливость, однако он держался молодцом и своему нетерпению воли не давал. А Джин отчаянно хотел понять, но никак не мог. — И... что мы там будем делать, в этом элитном клубе? — осторожно спросил Джин, пытаясь на самом деле сосредоточиться именно на словах Тэджуна, а не на том, что от него сегодня как-то уж слишком откровенно пахло тонкими омежьими духами и чем-то карамельно-клубничным. — Это хороший вопрос, Джини. — На губах Тэджуна появилась нервная улыбка, и он подвинулся к омеге ближе, положил ему руку на плечо и приобнял. — Я же вижу, что ты тоскуешь, милый мой. Я мало уделяю тебе внимания, но не только в этом дело. Я предлагаю тебе развлечься по-настоящему. Джин молчал, потому как его следующий вопрос был очевиден, однако Тэджун медлил, его пальцы на плече Джина подрагивали, а глаза бегали. Но потом он всё же решился и продолжил: — Это... ну... что-то вроде клуба для интимных развлечений. Но не думай! — поспешно и чуть повысив голос, перебил он аханье, вырвавшееся у Джина. — Это всё очень мило и забавно! Там собираются обеспеченные люди, которые устали от рутины, которые хотят новых ощущений! Не буду скрывать: я состою в этом клубе уже несколько лет, и поверь — это всегда увлекательно. — Интимные развлечения? — всё же смог выговорить Джин. — Это ещё что такое? — Понимаешь... Я бы хотел, чтобы это было тебе сюрпризом, Джи, — чуть тише и мягче промурлыкал ему на ухо Тэджун. По телу Джина побежали мурашки от странного приятного ощущения его дыхания на своём ухе, и он прикрыл глаза, а Тэджун продолжил, обвивая рукой его талию и притягивая к себе: — Мы поедем туда вместе, и там я тебе всё объясню. Но ты не думай, если что-то не понравится, ты всегда сможешь отказаться, только... зачем? В этот раз обещают рулетку, так что — почему бы нам не устроить себе такой вот семейный отдых? — Рулетку? — с придыханием переспросил Джин. Ему было всё равно, о чём спрашивать: губы Тэджуна ласкали его ухо, опускались на шею, а рука скользнула на грудь и нежно прошла туда-сюда по соску, выбивая из омеги томных вздох. — Хо... Хорошо... Тэджун тут же отстранился и заглянул в затуманенные возбуждением глаза мужа. — Правда? — радостно спросил он — и как не бывало в его голосе нежного и дразнящего зова. — Ты согласен? — Д-да, — неуверенно пробормотал Джин, растерянно глядя на него. Что?.. — Отлично! Ты не пожалеешь! Там всегда очень красивые парни, поверь, тебе понравятся! — с воодушевлением сказал Тэджун, звонко чмокнул его в нос и... ушёл, крикнул на прощание: — Собирайся! Вылетаем сегодня в пять. К семи будем там. Дня три, Джи, не дольше. "Сегодня? — растерянно подумал Джин. — Ты так торопишься туда... Чёрт, на что я подписался?!"

***

Дом, куда привёз Кимов статный улыбчивый бета, встретивший их в аэропорту, был огромным, и территория вокруг него была окружена высоким глухим забором. Впрочем, ту красоту, которая была за этим забором, на самом деле стоило охранять со всем тщанием. Белокаменный трёхэтажный особняк был не самым красивым, что скрывал этот забор. Вокруг великолепного строения раскинулся величественный сад со множеством дорожек, беседок, качелей, скрывающихся в игривой тени ветвей ухоженных деревьев. А перед домом, чуть сбоку, был огромный бассейн, наполненный прозрачной, блестевшей на солнце водой. С другой стороны, чуть глубже в саду, был ещё один бассейн, гораздо меньше и с эффектом джакузи, как сказал Джину всё тот же улыбчивый бета, который их привёз. Кстати, его звали Хосок, и он был личным помощником владельца дома и председателя таинственного клуба. Супруги Ким не были первыми гостями: им навстречу вышли несколько альф и омег, некоторые из них были знакомы друг с другом, судя по приветливым улыбкам и весьма тёплым объятиям, а некоторые явно были здесь впервые. Приехали эти новенькие с кем-то, а вот среди тех, кто чувствовал себя здесь очень уверенно, были, скорее всего, и одиночки, судя по независимым и очень пристальным взглядам, которыми они окинули Джина и Тэджуна. Джин с самого начала почувствовал себя здесь, в этом похожем на рай месте, скованно. Он не боялся, нет, но ему было неудобно отчего-то: уж очень откровенно его рассматривали альфы, а некоторые омеги кидали на него весьма неприязненные взгляды. Особенно один — высокий, худой, вызывающе яркой красоты молодой парень в шокирующем наряде из прозрачного халата, под которым легко угадывались модные плавки. Понятно было, что он решил не терять времени даром и опробовать бассейн, но всё же вот так выходить к совершено незнакомым людям... Это было странно. Джин тоже взял плавки, по настоянию Тэджуна, и тела своего он не стеснялся, конечно, так как всегда за ним следил, но выставить его на обозрение вполне себе одетым людям он ни за что бы не решился. Да и привык по традиции купаться в лёгких шортах и такой же лёгкой футболке. А тот самый омега, осмотрев Джина пристально и чуть усмехнувшись, гордо прошествовал к бассейну и, отвлекая на себя внимание почти всех альф, скинул халат и нырнул прямо с бортика, тут же поплыв великолепным брасом. Джин повернулся к мужу, чтобы идти в дом, и растерянно замер: Тэджун смотрел на плавающего омегу таким взглядом, как будто тот сделал ему очень больно. Брови альфы были нахмурены, а глаза блистали гневом и обидой. — Джун? — тихо окликнул его Джин. Тэджун вздрогнул, метнулся взглядом к нему, и его губы досадливо поджались. Это была всего лишь мгновенная гримаса, Тэджун тут же улыбнулся ему фальшивой донельзя, но спокойной улыбкой, однако эта реакция отчего-то остро и болезненно задела Джина. — Пойдёмте за мной, господа Ким, — окликнул их Хосок. И Джин, не оглядываясь на снова затормозившего мужа, пошёл вслед за приветливо улыбающимся бетой, старательно гоня от себя нелепые мысли об обиде, которые кусали душу и ворошили что-то злое и нехорошее в груди. В комнате, которая располагалась на втором этаже и была довольно просторной, светлой, отделанной в милых бирюзовых тонах, Хосок сказал, что до девяти гости могут отдыхать, а в девять должны спуститься на, как он выразился, установочное заседание клуба, в большую столовую, где будет подан ужин в европейском стиле. Он дежурно спросил их о наличии аллергий на продукты, о предпочтениях в винах и ушёл, выслушав ответы Тэджуна. Джин не принимал участия в этой учтивой беседе: он стоял у огромного окна, которое выходило на море, вдыхал свежий воздух всей грудью и старательно пытался справиться с глухим раздражением. Зачем он здесь? Джин уже понимал, что всё это будет чем-то очень странным. Что все эти люди, в отличие от него, хорошо знали, зачем они здесь и что за развлечения у них будут, а его, как попугайчика в накрытой платком клетке, привезли явно, чтобы показать им всем. Тэджун точно был знаком со многими: с ним здоровались, ему улыбались и все — все с особым каким-то смыслом смотрели на Джина. А потом ещё этот омега в красных плавках... Руки мужа легли ему на плечи, и Джин тихо спросил: — Ну, может, теперь расскажешь, что мы будем делать здесь... сколько? На сколько мы здесь? — Сессия длится обычно три дня, — негромко ответил Тэджун. Он осторожно помассировал плечи Джина. — Ты напряжён, Джи. Прошу, присядь, я сейчас всё расскажу, а ты пообещай, что попробуешь принять всё как приключение... без пафоса и ненужных истерик, ладно? — Разве я когда-то истерил перед тобой? — сквозь зубы выговорил Джин. Он вывернулся из рук мужа и уселся в красивое и очень удобное кресло у окна. — Я слушаю. Тэджун тяжело вздохнул и присел напротив него на край постели. — Послушай, Джин, мне трудно об этом говорить, но мы с тобой не очень, кажется... ммм... — Альфа замялся и нетерпеливо повёл плечами, преодолевая странное раздражение. — Ну, да, чего же. Мы не очень-то друг другу подходим в постели. И я не виню в этом тебя, пойми! — Он сказал это торопливо, видимо, реагируя на то, что Джин вскинул на этих словах на него взгляд и сжал губы, бледнея. — Нет, вовсе нет. Но... У нас было два раза, и оба раза я тебя практически насиловал... почти. Не понимаю, почему ты не течёшь, может, с моим запахом что-то не так, но всегда и всем всё нравилось. — Он пытливо глянул на быстро опустившего взгляд Джина. Запах... Тэджун пах чем-то табачно-древесным, это было приятно, однако ни в один, ни в другой раз Джин словно и не чуял этот запах. Ему было слишком больно в первую их ночь и слишком страшно всё испортить во второй раз, чтобы хоть как-то откликаться на этот аромат. В чём Тэджун был прав — его запах никак не помогал Джину возбудиться. И да, это было неправильно, ведь на то и был дан альфам такой сильный и властный аромат, чтобы покорять омег, а тут... Ну, да, не срабатывало почему-то. — Это меня не может не беспокоить, как ты понимаешь, — осторожно продолжил Тэджун, и Джин напрягся. — При чём тут этот... клуб? — тихо спросил он. — Ты ведь был девственником до меня, — тут же отозвался Тэджун, — и совсем не знал альф. Я почему-то всё не могу разбудить в тебе твоё омежье нутро. И поэтому я привёз тебя сюда: подумал, что, может, поможет... кто-то другой? — В смысле? — холодея, пролепетал Джин. — Послушай, этот клуб устраивает что-то вроде свингерских вечеринок. Но не совсем! — тут же снова поспешно и чуть громче добавил он, видя, как распахиваются глаза Джина и как падает со стуком на пол его челюсть. — Никаких оргий, никакой групповухи! Просто... Сюда приезжают те, кто хочет хорошей компании и свободного секса на три дня и три ночи. А потом не хочет никаких проблем с папарацци, откровениями шлюх и скандалами родственников. Парами приезжают чаще, чтобы разнообразить жизнь и набраться впечатлений, но и одиночкой, если не с кем пока. Способ выбора партнёра меняется от раза к разу, я думал, будет в этот раз рулетка, но хозяин отчего-то передумал. Так что альфы будут выбирать себе омег. Но бывает и наоборот... Он остановился, потому что Джин издал странный хриплый звук, не в силах терпеть возмущение и горечь, накопившиеся в груди. Нетерпеливо выдохнув, альфа начал снова, не дав мужу и слова сказать: — Может, это и не так уж плохо! Рулетка — это чистый рандомайзер, а тут всё же хотя бы с одной стороны будет откровенная симпатия. А выбирай ты, как бы ты выбрал? Наверняка бы отказался! Но тут правила! И они строги, за неподчинение — сразу вылет и с чёрным билетом и тебе, и тому, кто тебя привёл. И ни в один подобный клуб уже не сунешься. Так что учти, Джи, омега не может отказать альфе в том, чтобы провести с ним день. Не волнуйся: насчёт ночи — это уже как договоритесь. У Джина кругом шла голова, он всё ещё робко надеялся, что это шутка, что Тэджун сейчас засмеётся и подмигнёт: "И ты поверил?!" — но альфа был, кажется, не на шутку серьёзен. Он смотрел на Джина настороженно и в то же время с мольбой, а потом быстро двинулся к нему, присел перед ним на колени, кладя свои руки на сведённые в замок руки омеги, и заискивающе заглянул ему в глаза. Джин попытался остановить внутреннюю дрожь ужаса от полного осознания: нет, муж не шутил, он на самом деле привёз его сюда, заманил практически обманом с одной только целью — отдать на потеху какому-то незнакомому альфе! Но руки по-прежнему предательски дрожали, как и губы, как и сердце, которое гулко билось в тяжко вздымающейся груди. — Джи, прошу, ради нас, — проникновенно заговорил Тэджун. — Просто попробуй! Ты ведь красивый, чёрт возьми, парень, а такие проблемы! Нам надо знать: только на меня у тебя не встаёт или вообще на всех! — Не встаёт? — хрипло вскрикнул Джин. Он вырвал руки из рук Тэджуна и вскочил, отталкивая его. — Всё у меня встало бы, имей ты хоть каплю терпения! Ты спятил? Мы с тобой чуть больше двух месяцев в браке — и ты меня ведёшь на свингер-пати? Откуда вообще такие и мысли-то? Ты не поговорил со мной, ты и не пытался что-то исправить! Два раза, Тэджун! Два долбаных раза — и ты сделал вывод, что мне уже ничто не поможет, кроме траха какого-то левого альфы? А сам — почему сам не попробовал ещё хоть раз?! — Я пытался! — поднявшись, зло кинул ему Тэджун. — И гладил тебя, и целовал — а ты деревянный! Я тебя чуть не ебу, а ты дрыхнешь — хоть бы хны тебе! Не просыпался даже, когда я пытался ласкать тебя, запахом чуть не глушил! Прихожу — ты дрыхнешь, ухожу — ты дрыхнешь! И тебе не надо меня! У меня яйца трескаются, а тебе похер! А подхожу — ты зажимаешься, от тебя фонит ужасом, будто не муж, а зверь какой-то к тебе подходит! Касаюсь — ты леденеешь, бревно бревном! Джина словно кипятком плеснуло по внутренностям — так стало больно и обидно от этих жестоких слов. Но виноватым он себя не чувствовал, нет! Он хотел угодить мужу, а он!.. — Потому что мне больно было! — яростно крикнул Джин. — Ты порвал меня в первую ночь, как пьяная свинья, грубый, злобный хряк! — Я извинился! — рявкнул Тэджун, стискивая кулаки. — И что? Теперь из-за того, что ты такой трусливый, что ни подойди к тебе, ни коснись, мне монахом жить? Я нормальный альфа, я трахаться хочу постоянно! А ты принца из себя ломаешь, недотрогу строишь! Хочешь, чтобы я тебя насиловал каждый раз? Монстра из меня хочешь сделать, да?! — Так ты не для меня сюда приехал! — ахнув, с отчаянием в голосе крикнул Джин. — Ты сам хочешь потрахаться с кем-то, кто... — Да, да! — заорал в ответ Тэджун. — С кем-то, кто может меня удовлетворить! С кем-то, от кого не несёт страхом и презрением, как только я прикасаюсь к нему! Кто не побежит жаловаться папочке и братишкам, если я буду погрубее и пожёстче! Потому что я люблю пожёстче! Он сорвался на откровенный рёв, а потом, тяжело дыша, умолк и несколько мгновений смотрел на побелевшее лицо Джина. Выдохнув несколько раз, сказал уже тише, но агрессивно и зло: — Другой бы спасибо сказал, что я берегу тебя, да ещё и с собой в эту компанию пригласил, а не просто пошёл в бордель шлюх трахать! — О, спасибо! — с яростной горечью отозвался Джин, судорожно скрещивая руки на груди. — Только нет тут никакого благородства! Начни ты мне изменять и по борделям гулять, тебя свои же порвут за нарушение контракта — и браку конец! — Именно! — выдохнул Тэджун. И тут он словно опомнился, закатил глаза и тихо выматерился. Тяжело дыша, он уставился на едва сдерживающего рыдания Джина и начал тихо и напряжённо: — Джи, послушай! Я всё понимаю, ты не привык к этому всему, но для нас, альф светского общества, такие закрытые клубы — единственная возможность не срываться в загулы и выгребать эту жизнь спокойно дальше. Этот клуб лучший, но здесь есть жёсткое правило: если замужем, приезжать надо с мужем, чтобы не было скандалов, чтобы не шныряли частные детективы и не искали измену. Огласка нам здесь вообще ни к чему! Ты говоришь, что я привёл сюда тебя из-за себя, — да, отчасти это так и есть. Но я и о тебе думал, видишь, я правду не скрываю. Мне... — Он зажмурился и помотал головой. — Мне осточертело поступать неправильно. Я в жизни и так многое наделал. И я привёз тебя, чтобы ты понимал, что я честен с тобой! — О, так ты хочешь получить индульгенцию на свои измены, трахаться у меня на глазах с теми, с кем хочешь, да? — в ужасе от того, что услышал, дрожащим голосом переспросил Джин. — Я обещаю, что это будет один партнёр, — устало покачал головой Тэджун. — Ты должен понять: для меня это замужество тоже было не сладкой конфетой, как и для тебя. Я привык к свободе, я привык к иной... — Он умолк и потёр лоб. — К иному в жизни. И я просто показываю тебе то, к чему привык. Ты другой, я понимаю, но и ты меня пойми: я не могу вот так сразу от всего этого отказаться ради человека, который не видит во мне альфу! — Неправда, — прошептал, глотая слезы, Джин, — это всё неправда! Я... Я вижу!.. — Нет, ты видишь во мне почти врага, судя по твоему запаху и тому, как ты себя ведёшь! Всплеск эмоций явно вымотал Тэджун, говорил он буднично и с какой-то утомительной тоской. Кажется, он почему-то не ожидал, что Джин так бурно отреагирует на его возмутительное предложение. Непонятно, правда, почему, ведь такая реакция была более чем адекватной, по мнению Джина. И единственно для него возможной. Или Джин на самом деле что-то пропустил в этой жизни?.. — Тебе может и понравиться, Джи, — негромко заговорил Тэджун, — здесь много красивых людей, они все готовы доставить тебе радость, не один — так другой! Ну, не захочешь ни с кем спать — не спи, просто скажи, что не готов, и от тебя отступят, клянусь! — И сколько же мне можно будет раз пробовать? — Джин издевательски скривил губы в подобии улыбки. — Сколько раз можно будет поменять партнёра? — Три раза, — вздохнув, ответил Тэджун. — Каждый день это может быть новый партнёр. Смотря какой ты надеваешь на шею платок. — Он мотнул головой, и Джин, проследив, куда он указал, увидел пару белоснежных и пару красных шейных платков, лежавших на изящном комоде у кровати. — Надеваешь красный — ты свободен для нового предложения, надеваешь белый — хочешь продолжить с тем, с кем начал сессию. — А можно я просто отсюда уеду? — тихо спросил Джин, отворачиваясь к окну. — Попроси исключения для себя. Скажи, что муж не желает принимать участия в этом всём — и оставайся. — Правила есть правила, Джин, — твёрдо ответил Тэджун. — Меня выгонят вслед за тобой. Я прошу тебя попробовать что-то новое, что может и помочь нам обоим, и дать нам передышку. И не вижу для тебя в этом проблемы. Почему бы тебе не сделать этого для меня, если ты не веришь, что это может помочь тебе? Джин стиснул зубы и промолчал. Первое, что он сделает, когда вернётся, — найдёт себе другой дом, чтобы не жить рядом с этим бесстыжим альфой. Потому что Тэджун врал, и Джин это чувствовал. Он не мог сказать пока, в чём именно врал его муж, но фальшь в его голосе и запахе он ощутил сразу. Вот нежности и желания не чувствовал, а фальшь угадал с первой ноты. И оставался только поэтому: ему хотелось узнать, о чём именно врёт ему Тэджун. Только поэтому.

***

За столом собралось семнадцать человек. Джин сосчитал, вот только не совсем понял, кто альфа, кто омега, кто бета. Нет, по уставу клуба, с которым Джин вынужден был ознакомиться по настоянию Тэджуна, никто не пользовался блоками — это было оговорено правилами, к которым здесь относились до тошноты трепетно. И Джин не разобрался в гендерной принадлежности сразу лишь потому, что был на взводе, а принюхиваться к каждому отдельно не было ни сил, ни, откровенно говоря, желания. Тогда, когда они их встречали, было как-то по одежде понятнее, кто есть кто, а сейчас — опять же по правилам, видимо, — все были одеты примерно одинаково: костюмы в стиле кэжуал, весьма демократично, а на некоторых откровенно простовато. Стол же, напротив, был богат и великолепно сервирован. Белоснежная скатерть и наперон с изысканным узором, фарфор и богемское стекло, изящные букеты в небольших вазах, тканевые салфетки в шестигранных кольцах, бутылки в классических подставках — всё просто кричало о богатстве грядущего ужина. Но люди, что здесь собрались, явно привыкли к такому и чувствовали себя весьма свободно. Они были разных возрастов, однако никого старше тридцати пяти — сорока не было. И все были очень симпатичными, если не сказать — красивыми, это Джин тоже отметил болезненно рассеянным своим взглядом. Гости переговаривались, сверкали белозубыми улыбками, с интересом оглядывали друг друга, и было видно, что им всем очень комфортно здесь. Так что Джин, который был весь как на иголках, выглядел, наверно, белой вороной со своей внутренней и внешней нахохленностью и бледностью. Тэджун, сев рядом с ним, попытался его успокоить, взял за руку, но Джин осторожно вынул свою руку из его тёплой ладони и больше старался прямо на него не смотреть. Но альфа как раз много внимания уделял ему. Вокруг сидели те, кого он, видимо, знал, и Тэджун начал активно знакомить их со своим "драгоценным мужем". Кто-то казался Джину и самому знакомым, а кто-то совершенно нет, он как-то слабо отслеживал процесс знакомства на самом деле. По выработанной издавна привычке светского омеги, он улыбался, кивал, что-то коротко отвечал и даже подавал руку для элегантных поцелуев, но отчего-то ни память, ни внимание не желали фокусироваться на тех, чьи имена звучали вокруг, кто щурился на него оценивающе и чуть дольше положенного держал у губ его руку. Раздался звон колокольчика, и все умолкли, глядя на высокую дверь в столовую. Посмотрел туда и Джин. Она открылась, и в неё вошёл статный высокий мужчина в тёмном костюме с чёрной рубашкой. У него были чёрные, как смоль, волосы и очень красивое, породистое лицо. При взгляде на него Джин отчего-то застыл и снаружи, и внутри, и лишь взглядом мог отследить его путь до места во главе стола. Мужчина скользнул взглядом узких, очень тёмных глаз по гостям, и на твёрдо очерченных губах появилась благосклонная улыбка, тут же вызвав у Джина внутренний "а-ах!": на щеках красавца образовались мягкие нежные ямочки, а весь его надменный лоск волшебным образом превратился в чудную доброжелательность, словно повеявшую с его открытого лица и ото всей его сильной фигуры. Мужчина встал у места, которое явно ожидало его, и легко поклонился всем гостям. — Добрый вечер, друзья мои, — сказал он, и Джин восторженно прикрыл глаза: голос у мужчины был низким, тёплым и бархатными. — Не все меня знают, так что позвольте представиться: я Ким Намджун, бета, председатель клуба "С-класс" и руководитель этой сессии. Раздались аплодисменты, и Джин вздрогнул: почему-то ему показалось грубым прерывать этого мужчину, но все улыбались вокруг, улыбнулся и сам председатель Ким, оглядывая своих гостей. Когда его взгляд скользнул по Джину, он чуть прищурился и ноздри его хищно шевельнулись — или Джину так показалось, но от этого у него внутри что-то сладко ёкнуло и он почувствовал, как неумолимо краснеет. Ким Намджун между тем сел на своё место и подал знак к началу ужина. Слуги стали подавать блюда, но ни нежнейшее карпаччо из говядины, ни крем-суп из белых грибов, ни утиная ножка конфи — ничто не удостоилось особого внимания Джина. Он со всё большей растерянностью осознавал, что совершенно чужой среди этих людей. Его не оставляли в покое, постоянно о чём-то спрашивали, интересовались его мнением о блюдах, наливали вина для многочисленных тостов, произносимых всеми по очереди, его осторожно приобнимал Тэджун, пытаясь вывести из состояния нелепой отрешённости, но ничего не помогало. Ему безумно хотелось вскочить и убежать отсюда как можно дальше. От этих пустых слов и слишком громкого смеха омег, от жадного блеска в глазах двух альф, соседей напротив, которые откровенно его раздевали прямыми взглядами, от навязчивого аромата пачулей от соседа слева, который всё лез и лез к нему со своими вопросами и нагло пользовался его воспитанностью, а сам так и норовил прикоснуться то локтем, то бедром. И самое главное — от Тэджуна. Тэджуна, который лишь иногда вспоминал, что он вообще-то муж Джина, а всё остальное время был сосредоточен на омеге, который сидел от него по правую руку. Того самого омеги, который в прозрачном халате и вызывающих красных плавках вышел встречать их во двор. Он был невероятно красив, этот омега. На нём был тёмно-розовый пиджак поверх белой тонкой водолазки и серые брюки, минимум макияжа и волосы в летящей небрежной причёске. От него невозможно было отвести взгляда — так он был хорош. И Джин рядом с ним чувствовал себя просто... никем. Да и вообще с ним любой омега из тех, кто здесь присутствовал, ни в какое сравнение не шёл. И Тэджун яростно флиртовал с этим очарованием, получая явную благосклонность в ответ. Они не стеснялись, они не боялись чужих взглядов — никто их здесь не боялся. Все были открыты к общению, все прекрасно знали, что ждёт их впереди, и всем это откровенно нравилось. Только Джину было неловко. Безумно неловко, когда сосед слева, высокий мускулистый альфа, настоящий самец, с мышцами, горделивой посадкой головы и рокочущим приятным басом, склонялся к нему и интимно шептал, что Джин — прелесть, что здесь собрались на самом деле самые красивые, наверно, люди Сеула, но ни один не привлекает так, как он. Джину же было неприятно. Когда альфа напротив осторожно повёл своей ногой по его ноге и в ответ на растерянный взгляд ухмыльнулся и подмигнул, он нахмурился и прикусил в досаде губу. Он чувствовал себя куском мяса, выставленным перед голодным зверьём, тогда как тот единственный, кто мог его защитить, тряс языком перед другим таким же куском мяса. Ну, пусть не таким, пусть на вид и вкуснее, и сочнее, но суть одна. Альфы сегодня выбирали омег. И выбирали они их очень активно, ничего не стесняясь. И совсем ему стало нехорошо, когда он понял, что председатель Ким со своего места очень внимательно за ним наблюдает. Потому что ловил его взгляд на себе не раз — и бета не отводил глаз, продолжал смотреть прямо и откровенно, заставляя Джина первым в диком смущении опускать глаза. Джин не видел, чтоб Ким что-то ел, но бокал в его руке был постоянно, и там всё время плескалось рубиновое, густое вино, красиво сверкавшее в свете электрических ламп. Когда миновала третья перемена и перед ними поставили десерт, Председатель Ким внезапно поднял золотой колокольчик и все умолкли, остановленные чудным его звоном. — Что же, друзья, — начал Намджун, — пришла пора сделать то, ради чего мы здесь сегодня собрались. Все знакомы с правилами этой сессии? — Он обвёл значительным взглядом гостей, и все весело и согласно загудели ему в ответ. — Отлично. Перед каждым альфой лежит небольшая чёрная карточка с его именем. Пока мы будем угощаться десертом, прошу вас отдать карточку тому омеге, с кем вы бы хотели провести завтрашний день и ночь как минимум — и всю сессию как максимум. Если же вы готовы уже эту ночь провести с ним и хотите испытать удачу, прошу вас загнуть у карточки угол. Если омега получает больше одной карточки, он должен сделать выбор, а остальные вернуть их владельцам. Если омеге не пришло ни одного приглашения, он получит возможность быть приглашённым теми, кого уже кто-то отверг или просто провести эти три дня в благословенном покое, отдыхая и наслаждаясь всеми радостями, доступными в этом доме. То же касается и альф, которым не повезло: вы можете попробовать снова с другим омегой или остаться в прекрасном одиночестве. Прошу вас выбирать внимательно. И помните о трёх составляющих нашего существования: скрытность, свобода, самоуважение. А главное — не забываем о правилах! — Он умолк и с улыбкой поднял бокал. — За вас, господа, и за ваш чудесный отдых. Объявляю сессию открытой. Все радостно подняли бокалы вслед за ним, а когда Джин опустил глаза на десерт, перед тарелкой с ним уже лежали три карточки. И все три с загнутым краем. На каждой золотыми буквами было написано имя, и Джин только сейчас с ужасом понял, что не запомнил, кого и как зовут. Он даже вернуть не сможет их, потому что не знает кому! Джин умоляюще посмотрел на мужа, но тот совершенно был отвёрнут от него, а карточка с его именем и загнутым краем была зажата в длинных аристократически красивых пальцах омеги в розовом пиджаке. Джин поднял взгляд от этих пальцев на лицо омеги — и вздрогнул: тот смотрел прямо на него. Тэджун склонился к его запястью в поцелуе, а этот омега... кажется, его звали Хёнгу... смотрел на Джина и усмехался. О, да, Джин не мог ни с чем спутать эту высокомерную усмешку победителя. У него тотчас возникло ощущение, что он только что проиграл, крупно проиграл этому омеге. А потом Хёнгу, не сводя глаз с едва дышащего Джина, ловко провернул карточку в пальцах и положил её себе в кармашек пиджака, принимая приглашения Тэджуна. Он опустил руку на голову всё ещё склонённого перед ним альфы и мягко провёл по его волосам, словно утверждая свою власть над ним. "Они знакомы, — болезненно укололо Джина. — Они знакомы давно. И этот Хёнгу считает меня не просто соперником — он жаждет унизить меня. Но перед кем? Здесь официально разрешена измена... Передо мной самим? Он понимает, что я не могу принять всё это? Что я не могу... не могу!" Он сделал над собой усилие и отвёл глаза от этой картины: счастливо улыбающийся Тэджун и насмешливо косящийся на него Хёнгу. Они оба словно сговорились сделать Джину как можно больнее. И ведь он понимал, что по большому счёту даже и ревновать-то мужа не имеет права, да и не должен: ну так ли уж он увлечён Тэджуном? Ерунда. Никаких глубоких чувств у него не было к этому по сути навязанному ему обстоятельствами альфе. Да и Тэджун был в том же положении, даже хуже: они замужем всего-ничего, а до Джина у него была насыщенная и яркая жизнь, которая приносила ему удовольствие и от которой он ни за что бы не отказался, если бы не несчастье его семьи. Может, он бы так и продолжал ходить в этот клуб, встречаться здесь с Хёнгу, трахать его по договорённости (это вроде как было запрещено правилами, но Джин не был в этом уверен, да и похрен было) — главное, что без Джина Тэджун мог быть очень счастливым! А Джин со своим нелепым страхом перед ним не мог не раздражать его, так как был прямой причиной того, что больше альфе не было так весело, как он привык. Но при всём том, что он это осознавал, сердце у Джина ныло и горело обидой, ему так было тяжело, что глаза ему стали застилать горячие тяжёлые слёзы. Он мгновенно покрылся испариной от ужаса: ещё не хватало зареветь здесь! И чтобы хоть как-то отвлечь себя, он взял в руки какую-то там карточку, пытаясь прочитать имя на ней. Пытался — и не мог. Ему от самой мысли о том, что он должен принять предложение от одного из этих альф — чужих, ему совершенно незнакомых! — было страшно до тошноты. Но, судя по всему, у него не было выбора. Он хотел понять, почему так хочет быть здесь Тэджун? Он узнал. Пришло время платить по счетам. Правила есть правила, господин Ким, не так ли? Он сморгнул пару раз и увидел на карточке, которую держал в руках, имя: Мин Сопчон. Что же... Какая разница? Он поднял голову, пытаясь определить, кто из трёх альф, что так жадно на него смотрели, этот самый Сопчон, и в это время прозвенел колокольчик. Всё взгляды снова обратились на председателя Кима. Тот поднялся и с мягкой улыбкой заговорил: — Прошу минуту внимания, господа. Те, кто в нашем клубе давно, знает, что ведущий сессии крайне редко принимает участие в самой сессии, обычно самостоятельно следя за тем, чтобы вам было уютно, хорошо и вкусно в нашем доме. Все за столом одобрительно загудели, засмеялись, соглашаясь, но стоило Киму поднять руку, все ту же смолкли. — Однако правилами клуба не запрещено участвовать в сессии всем его членам. В том числе и ведущему. И сегодня именно такой случай. Гул за столом стал изумлённым, все переглядывались и недоумённо перешёптывались: явно такое было редкостью. Джину было всё равно, он силился понять, как выкрутиться из ситуации, в которую попал, но голос Кима — такой приятный, такой тёплый — ужасно ему мешал сосредоточиться. А тот между тем продолжил: — Более того, смею напомнить: ведущий имеет эксклюзивное право на внимание выбранного им сессионера, омега тот, бета или альфа — неважно, условия зависят от принятых на сессию правил. И никто не может отказать ведущему — на то право и эксклюзивно. Говорю это для вновь прибывших. — Так кто же привлёк сегодня ваше внимание настолько, что вы впервые на моей памяти решили выйти из образа неприступной скалы, председатель Ким? — весело крикнул ему какой-то разбитной омега, пухленький и симпатичный, явно чувствующий себя здесь вольно. Ким улыбнулся. — Я заслужил этот упрёк, Минсу, это правда, — негромко произнёс он. — Но сегодня я не могу остаться в стороне и прошу оказать мне честь и стать моим компаньоном на завтрашний день господина Ким Сокджина, нашего нового гостя. За столом все затихли и большинство повернулись к Джину, который, нелепо встрепенувшись на своём имени, поднял голову и растерянно заморгал. Что? Краем уха он услышал досадливое шипение слева, краем глаза увидел, как зло оскалился один из альф, что сидел напротив правее, но всё его внимание было сосредоточено на точёном лице председателя Кима. — Что? — беззвучно произнёс Джин, не в силах поверить в то, что происходило. — Я прошу Вас быть моим компаньоном на завтра как минимум, — подчеркнув последние слова, повторил Ким и, сощурив свои пронзительно-тёмные глаза, чуть вздёрнул бровь. — Вы согласны? Джин растерянно опустил глаза на карточку в своей руке, и тут же альфа, что сидел рядом, спросил: — Но ведь омега может отказаться, он новенький, так что... — Как я и сказал, это невозможно, — спокойно покачал головой Ким. — Какого чёрта тогда спрашивать, — проворчал сосед Джина и чуть отодвинулся от него. Джин отложил карточку, посмотрел в глаза председателю Киму и неуверенно кивнул. И тут же на лице беты появилось полное удовлетворение. — Что же, насладимся десертом, господа, — сказал он, продолжая, однако, смотреть только на Джина, а потом взял бокал с вином и чуть приподнял его, словно чокаясь им с обескураженным омегой. — Могу я забрать свою карточку? — отвлёк омегу неугомонный сосед слева. — Да, пожалуйста, — пробормотал тот, дрожащими пальцами отодвигая от себя чёрные квадратики с золотыми буквами. — Простите... — Ничего, дорогой, — мягко сказал ему альфа, что сидел напротив чуть правее, — это только на завтра. Надень красный шарф — и я попробую снова. Именно он и оказался тем самым Мин Сопчоном. Джин, не поднимая головы, кивнул. Какая разница? Правда, сколько бы он ни уговаривал себя дальше сидеть спокойно, мысли его бурливой и капризной горной речкой не давали ему покоя — неслись стремительно и непонятно куда. Зачем? Зачем это сделал Ким? Неужели заметил, с каким интересом смотрел на него Джин, и решил, что тот на самом деле хочет познакомиться с ним поближе? Но на председателя, как успел мимоходом заметить Джин, не только он кидал косые взгляды, тот же Минсу, который задал ему вопрос, тоже смотрел на него с откровенным восхищением, да и те омеги, что сидели к нему ближе, и обращались к нему, и пытались угостить чем-то со стола, демонстрируя свою заинтересованность. Гораздо большую, надо сказать, чем осмелился проявить Джин. Тем более, что Джин и не хотел... Впрочем, ему было всё равно. На Тэджуна он не смотрел, а когда тот, видимо, забывшись, вдруг положил ему руку на колено и, склонившись к его уху, прошептал: — Не бойся, милый, всё хорошо. Он бета, это даже неплохо, что он... — Джин не стал его дослушивать, скинул его руку с колена и демонстративно отвернулся к соседу слева, который с увлечением ел десерт. — Вкусно? — спросил он — лишь бы что-то спросить. Сосед подавился от неожиданности, и Джин, с досадой прикусив губу, осторожно постучал ему по спине. — Простите... — Нет, ничего, — широко и радостно улыбнулся ему альфа, — я просто задумался и никак не ждал уже от вас внимания сегодня. А это — вкусно. — Он кивнул на остатки десерта. — Шоколадный шоколад в шоколадном шоколаде с шоколадной крошкой и поливкой из шоколада — всё, как я люблю. Они оба засмеялись. И только в этот момент Джин почувствовал, что его немного попускает. И тут же пожалел, что не был быстрее и не запомнил имя соседа, чтобы принять его карточку. Может, не такой уж он и страшный. — Меня, кстати, зовут Чон Юнхо, — сверкнул снова белыми зубами альфа. — Если что, я тоже завтра готов повторить попытку завоевать ваше внимание. — Я подумаю, — благодарно кивнул ему Джин. И в этот момент прозвенел звонок, возвещающий окончание ужина.

***

Тэджуна в комнате ожидаемо не оказалось. Когда они выходили из столовой, он лишь кивнул Джину и снова повернулся к своему... ну, да, на это время — своему омеге. Словно дал Джину разрешение делать всё, что заблагорассудится. Вот только делать Джину ничего не хотелось. Нет, хотелось. Он бы с удовольствием вернулся домой, собрал свои вещи и отвёз их в какую-нибудь маленькую уютную квартирку, запер дверь, лёг бы в ванну и проревелся. Вообще-то Джин никогда не был плаксой. Наоборот, был слегка упёртым и несговорчивым. И вся эта история с замужеством была невероятно для него странна. Почему он уступил? Да ещё и так легко? Неужели и впрямь испугался, что так и останется никому не нужным? Это с его-то красотой? Ну, предположим, ни отец, ни братья его особо красивым не считали, но он же видел, как на него реагируют альфы, он понимал, что до замужества умудрился остаться девственником из чистого упрямства: ему хотелось учиться, мир познавать, путешествовать, а ложиться в постель с кем попало не хотелось. Сочетать не получилось, течки беспокоили, но было терпимо, так что... И вот с такими мечтами и особенностями он и оказался перед алтарём рядом с человеком, который не только его не любит, но даже и уважать его не был намерен, видимо, с самого начала... А потом ещё и лёг под него, пьяного в слюни. Как? Неужели на самом деле красота Тэджуна так подействовала на него? Что с ним тогда не так? И себе он не врал: договор между семьями он особо не ценил, эти договорённости были нужны больше именно компании родителей Тэджуна, а его отец особо в накладе не остался бы. Правда, всё равно попытался бы подложить своего сына под кого повыгоднее. Но не этого боялся Джин. Точнее, этого он не боялся: просто не думал об этом. Не успел подумать. Как-то завертелось всё... И вот теперь он здесь и совершенно не понимает, что ему делать дальше. Осторожный стук в дверь заставил его вздрогнуть. Он понял, что стоит около окна, за которым цветёт прекрасная летняя ночь и шумит говорливое море, и тупо смотрит на огни на пляже. — Войдите, — негромко сказал он. Это был Хосок. — Председатель Ким приглашает Вас, господин Ким, принять с ним ванну во дворе, чтобы обсудить дальнейшие взаимодействия, — сказал он. Сказал — и замер с дружелюбной улыбкой на лице. — Куда приглашает? — поражённо переспросил Джин. — Принять с ним ванну, — терпеливо улыбнулся Хосок. — У нас в саду расположено несколько маленьких бассейнов с эффектом джакузи, так вот одну он забронировал для вас и себя на этот вечер. К Джину медленно возвращалась возможность говорить, на пару мгновений утраченная. Ну, а чего, как говорится, тянуть резину, верно, председатель Ким? Постепенно в груди зарождалось раздражение. Нет, серьёзно, нравы здесь свободные, это он уже понял, но чтобы вот так — а не принять ли нам вместе ванну — это не перебор ли?! Оказалось — нет, не перебор. Перебором, по ощущениям Джина, было то, что в этой самой бурлящей воде Ким сидел в одних плавках. И на Джина, спускающегося к нему в шортах и футболке, посмотрел с весьма откровенным разочарованием. — Не думал, что человек, который столько времени провёл за границей, так быстро усвоит эту нашу традицию купаться в чём-то подобном, — улыбаясь, сказал он. — Вина? А Джин не знал, куда глаза деть: Ким был скрыт в воде лишь по пояс, а великолепный накачанный торс, широкие плечи и мускулистые руки никуда не девались и представали перед смущённым взором омеги во всей своей откровенной красе. — Не хотите ли вина, господин Ким? — снова спросил бета, и Джин, вздрогнув, покраснел: его только что поймали на том, что он открыто пялился на полуголого мужчину. — Да, пожалуйста, — немного охрипшим голосом ответил он и кашлянул. — Спасибо. — За наше с вами знакомство, — поднял тост Ким и, быстро наклонившись, чокнулся с бокалом Джина своим. Омега чуть своё вино на себя не опрокинул, но удержал и жадно припал к нему губами: отчего-то вдруг стало жарко и сухо во рту. Вино было великолепным, и он прикрыл глаза от наслаждения: терпкое, с привкусом дерева и фруктов, в меру мягкое, оно побежало по жилам и ласково толкнуло в грудь чем-то тёплым. — Вкусно, — тихо сказал он и, открыв глаза, натолкнулся на пристальный, тёмный взгляд Кима. — Спасибо, господин Ким. — Отлично, — кивнул тот, — предлагаю тогда перейти на ты и имена. Я явно старше вас, но разрешаю обращаться ко мне неформально, называть Намджуном, Джуном и... — Он выгнул бровь. — ...как-нибудь ласково. — Джин распахнул глаза и смущённо фыркнул, а бета откровенно ухмыльнулся. — Простите, не удержался. Вы смущаетесь слишком очаровательно. — Ты, — едва слышно поправил его Джин. — Раз уж мы на ты. Можно Сокджин и Джин. — А ласково? — прищурился Намджун. — Дж... Джини, — сглотнув, ответил Джин и невольно тоже улыбнулся. Эти ямочки... Они не давали настроиться на воинственный лад, как он собирался по дороге сюда, да и вода так приятно массировала уставшее от беспокойного дня тело, и вино опять же... Чего выпендриваться? Может, и на самом деле ванна была не такой уж и плохой идеей? А красивый бета рядом — что же... Он же не лезет. По крайней мере, пока. — Хорошо, Джини, — ласково улыбнулся Намджун, — тогда, пожалуй, я должен тебе как минимум объяснение, не так ли? — Джин кивнул. — Я не мог не заметить, что ты находишься здесь не то чтобы по своей воле, да? — Джин быстро отвёл глаза и снова судорожно сглотнул, а Намджун нахмурился. — Так я и думал. Но твой муж — твоя проблема, хотя, честно говоря, я считаю, что он нарушил одну из наших основных заповедей: здесь должны быть только те, кто хорошо понимает, на что идёт, и хочет пойти на это, осознавая риски и уважая чужие границы. С тобой этого и близко нет, не так ли? Джин снова кивнул и горько поджал губы. Свобода. Да, три "С". Тэджун нарушил это правило. — И я так подозреваю, что сделал он это, чтобы просто снова здесь быть, не так ли? Голос Намджуна был чуть напряжённым, и он вдруг немного подвинулся к Джину, словно желая прикрыть его от холодка, который прошёл по плечам омеги. Джин снова кивнул, чуть ёжась, и Намджун тяжело вдохнул. — Но кроме этого, ты и сам чуть не совершил большую ошибку, приняв карточку от одного из своих новых поклонников. — Разве я не был должен? — удивлённо спросил Джин. — Они все были с загнутыми уголками, Джини, — с укоризной сказал Намджун. — Ты готов был провести эту ночь с кем-то из них? — Что? — испуганно заморгал Джин. — Вот-вот, а я ведь озвучил правила! — снова укорил его Намджун. — Почему никто не слушает их? Почему никто не желает понять, что они существуют, чтобы не было вот таких ситуаций? — Но ты не сказал, что надо будет... — Сказал, — покачал головой Намджун. — Хотя и не обязан был: все правила чётко записаны в папку, которую тебе должны были дать для обязательного прочтения. Загнутая карточка обозначала, что альфа или бета сразу предлагает провести ночь вместе. И, как ты понимаешь, не любуясь звёздами. — Я... я на самом деле не понял, — пробормотал Джин и покаянно опустил голову. — Значит... Ты просто хотел спасти меня? — Нет, — спокойно ответил Намджун, — я не настолько благороден. Ты мне безумно понравился с первого взгляда. Когда вы приехали, я увидел вас с балкона. И понял, что сегодня воспользуюсь своим правом вмешаться в сессию. — Он отпил из своего бокала и снова чуть прищурился на затаившего дыхание Джина. — И да, не буду врать: я бы забрал тебя, даже если бы ты успел кого-то выбрать. Джин прикусил губу, его сердце забилось тревожно и даже испуганно, щёки загорелись, а в душе, рядом со вполне законным недовольством, вдруг зазмеилось жутко неправильное любопытство и... сладкое торжество. Он понравился этому мужчине, на которого тоже сразу обратил внимание и взгляд которого был так жгуч, что волновал и томил... — Я на самом деле никогда до этого так не поступал, — продолжил между тем Намджун. Он вдруг подвинулся ещё ближе, а на испуганно-удивлённый взгляд Джина пояснил: — Кажется, тебе холодно? Чуть в сторону двинься, и я сделаю, чтобы вода была теплее. Джин суетливо отодвинулся, и Намджун, склонившись почти ему через плечо, подкрутил что-то на небольшой панели. А потом расположился рядом с Джином, совершенно откровенно не собираясь возвращаться на своё место. И как ни в чём не бывало продолжил: — Это вообще-то не так чтобы принято — менять способ выбора партнёра в последний момент. Но у меня должна была быть определённая возможность выбрать понравившегося лично мне омегу. Да и вмешиваться в сессию, будучи ведущим, мне до этого тоже как-то не хотелось. — Кажется, я должен быть тебе благодарен? — тихо спросил Джин, стискивая в воде пальцы и чувствуя всей кожей, какое тепло исходит от обнажённого тела Намджуна. — Необязательно, — усмехнулся бета. — Но ты должен дать мне шанс показать, что ничего страшного и отвратительного в этом клубе, который я создал, нет. — Джин распахнул глаза и приоткрыл рот, однако не успел задать вопрос, Намджун кивнул и сказал: — Да, именно я его создал. На самом деле от скуки, но потом это стало доходным и интересным делом. — Джин удивлённо приподнял брови, и Намджун усмехнулся. — Всегда интересно, будучи бетой, наблюдать, как омеги и альфы ведут себя в условиях практически дикой охоты друг на друга. Это может быть весьма занимательным, поверь. — Насколько же ты богат, что можешь себе позволить такие эксперименты? — помолчав, горько усмехнулся Джин. — Но я верю. Мой муж... — Он невольно остановился и поморщился, словно глотнуло чего-то кислого, но Намджун ждал, так что он продолжил: — Он в восторге от этого места. И говорит, что оно помогает таким, как он, держать в порядке своё либидо. Что-то вроде того. — О, да, — неожиданно насмешливо ответил Намджун, — твой муж был весьма частым гостем у меня. — Джин печально улыбнулся, и бета продолжил неожиданным: — Ваш брак фиктивный? Он притянул к себе бутылку вина, взял бокал Джина, налил ему, потом себе. А Джин всё молчал, собираясь с силами. Но Намджун снова заговорил: — Впрочем, очевидно, не совсем. Иначе тебе не было бы так неприятно смотреть на него и Хёнгу. Но всё же я не совсем разобрался, почему именно тебе так больно, Джини. Я не видел в твоих глазах большой любви к мужу, а уж о нём, прости... — Я не хочу об этом говорить, — тихо прервал его Джин и невольно отстранился, глотнул вина и поднял голову к небу. Звёзды... Какие же красивые здесь звёзды. Только отчего-то они словно дрожали. Ах, нет. Это не они. — Не плачь, — прошептал ему ласковый голос. Джин вздрогнул и прикрыл глаза. Тепло... Как же давно он не ощущал рядом с собой такого тепла. И ощущал ли когда-нибудь?.. — Ты так красив, что твои слёзы — это так жестоко. Джин усмехнулся. Никто так не считал. Он и сам так не считал. Слёзы — это слабость, это признание поражения, это воплощение боли, но почему жестоко?.. — О, да, жестоко. — Голос внезапно оказался прямо у его уха, и он, мелко дрогнув, стиснул тонкую ножку бокала. И тут же его руку осторожно перехватила горячая ладонь, бокал вынули у него из пальцев, но саму руку не отпустили. Ловкие чужие пальцы осторожно стали мять его ладонь. — Что ты делаешь? — тихо спросил Джин. — Не надо... — Не надо? — Не надо всё портить. — Я постараюсь. В голосе слышался лёгкий смешок, но руку не выпустили, а движения пальцев стали ещё легче, почти невесомыми. Только это не помогло, а лишь усугубило дело: по руке Джина, от кисти до плеча, побежали мурашки, а за ними — мягкие волны невообразимо приятного жара. — Открой глаза и смотри на звёзды, Джини. — Намджун всё ещё склонялся над его плечом. — Хочешь я расскажу тебе что-нибудь о них? Хочешь, ты мне расскажи... — О звёздах? — Можно и о звёздах. Джин улыбнулся. Ну, что же... О звёздах можно. Он открыл глаза и, пристального глядя на самую яркую, что сверкала выше всех, негромко продекламировал: На небо, где звезда ждет целый год звезду, Куда взирают все с таким участьем, Я даже не взгляну. Зачем смотреть туда? Ведь мы с тобой намного их несчастней! Пальцы, что осторожно мяли Джинову ладонь, рождая во всём его теле томный отклик, замерли на миг, а потом Намджун с улыбкой в голосе возразил: — Но так бывает не всегда, не так ли? — О звёздах? — Джин печально хмыкнул. — Почти всегда. Стаял зимний снег. Озарились радостью Даже лица звёзд... — негромко проговорил Намджун, и Джин в очередной раз с изумлением повернулся к нему. — Неужели? — недоверчиво улыбаясь, спросил он. — Нет, нет, — чуть смущённо показал ямочки Намджун, — совсем немного, это, например, даже не знаю чьё. Просто иногда легче ждать чего-то, произнося его про себя. — Хочешь рассказать мне о своей нелёгкой жизни? — выгнул бровь Джин. Будда изволит Почивать, а тут этот шум — Деньги, цветы... — притворно вздохнув, ответил Намджун. И Джин засмеялся. Искренне, свободно. На самом деле впервые за этот день — свободно. Он запрокинул голову, чуть сполз, чтобы уложить её на бортик, и расслабился. А рука его так и осталась в руках Намджуна. Тот, вполне, видимо, довольный произведённым эффектом, уложил её себе на высунутое из воды колено и продолжил осторожно касаться, проминая, потирая, поглаживая. И честное слово, это было приятнее, чем все ласки — немногочисленные, но всё же — что Джин знал раньше. Они говорили... кажется, всю ночь. Джин вдохновенно рассказывал Намджуну обо всём, что знал из японской поэзии, о музыке и том, что она рождала в его душе, пытался выяснить, что нравится Намджуну, но тому нравилось читать книги по философии, и когда Джин спросил, какие именно, бета пообещал рассказать как-нибудь в более урочный час. А пока с удовольствием продолжил расспрашивать Джина о концертах, на которых тот побывал, об учёбе и его увлечении дизайном. Он попросил показать его готовые работы, а на смущённый отказ, попросил хотя бы надежду на то, что однажды это будет возможно. Джин засмеялся и обещал подумать. Долго ли они говорили? Долго. А потом Джин закрыл глаза — на минутку, так как устал смеяться на добродушные и самоироничные замечания Намджуна, и вырубился. Прямо в ванной, опираясь о твёрдый бортик. Проснулся от шёпота в ухо: — Хочешь, отнесу тебя в постель, эй, Джини? Хочешь? Скажи "да"... — Н-нет, нет... — завозился он, — я сам... — Хорошо, пойдём. Полусонного, Намджун отвёл омегу в его комнату и на пороге внезапно прижал к себе — как был, мокрого. — Ты замёрз? — тихо спросил он. — Хочешь, останусь согреть? — Нет... Не надо, — смущённо отвёл взгляд Джин, и Намджун тут же его отпустил. — Спокойной ночи, Джини, — улыбнулся он. — До завтра. — До завтра и... Спасибо, Намджун. Засыпая на ходу, Джин принял душ и улёгся в постель, едва сумев натянуть боксеры. Без пижамы. И тут же уснул. И во сне на каких-то огромных качелях его качали сильные тёплые руки, и пел, пел, пел ему далёкий голос: Ах, для меня любовь — не горная тропинка В местах, не познанных доселе мной, И все равно, Какой полно тоской Мое блуждающее сердце!

***

Комната Намджуна, куда его пригласил на завтрак всё тот же неутомимый Хосок, оказалась настоящей небольшой столовой со столом на шесть персон, сервантом, в котором была выставлена великолепная фарфоровая посуда, и удобными стульями. Правда, сегодня для них накрыто было на небольшом балконе с кованой решёткой, откуда открывался чудный вид на сад и большой бассейн, в котором уже весело плескались обитатели дома. Намджун встретил Джина именно там, на балконе, поцеловал ему руку и ласково спросил, как ему спалось. Было на самом деле уже около двенадцати, и Джину было ужасно стыдно, что он проснулся так поздно, однако Намджуна это явно не смущало. Он выглядел элегантно в своих классических брюках и светлой тенниске, лицо его сияло довольством, а в глазах, когда он увидел немного встрёпанного из-за поспешных сборов Джина, мелькнула откровенная, чуть насмешливая нежность. Спалось Джину на самом деле очень сладко. И он давно уже не чувствовал себя настолько выспавшимся. Надо было признать, что постели в этом доме были великолепными. Ну, по крайней мере, в его комнате. — Сегодня ты всё ещё мой компаньон, — съев наваристый куриный суп, сказал Намджун. — Сегодня? — беззаботно удивился Джин. Он намазывал на золотистый тост джем: на столе была смесь блюд корейской и европейской кухни, и это было просто замечательно. Как и всё вокруг. — Ну, завтра всё будет зависеть только от тебя, — спокойно напомнил Намджун. — И того платка, который ты захочешь надеть. — А-а, — коротко протянул Джин и вздохнул. — А давай я сразу отдам Хосоку красный? Мне он не понадобится. — Он посмотрел на Намджуна, чтобы поймать его реакцию, и был вполне ею удовлетворён: кажется, ему удалось искренне порадовать и даже чуть смутить непробиваемого бету. — Не надо, — всё же возразил ему Намджун. — Не стоит сжигать раньше времени мосты. Хотя я всё сделаю, чтобы это твоё желание не прошло. Обещаю. Свой красный платок я даже и не брал. Ну, что же. Один — один. — И что ты будешь делать? — с любопытством спросил Джин, задавив внутри радостно заскулившего омегу. Он откусил тост и замычал от восторга. — О, да, — засмеялся Намджун, — это муж Хосока Тэхён делает. Вкуснее этого джема я мало что ел в своей жизни, он из садовой земляники, Тэхён сам выращивает. Капризное и редкое явление. — Джем или земляника? — Тэхён. Джин распахнул глаза, а потом они вместе прыснули и смеялись долго и беззаботно. Оказалось, что весь остров Чеджу был в распоряжении членов клуба, им можно было брать любые машины из богатого автопарка и ехать, куда вздумается. Но правило гласило, что в девять все должны собраться за столом на ужин. Это было единственное условие, так как на ужин надо было надеть тот самый платок, объявив свои планы на следующий день всем остальным участникам сессии. Намджун, разобравшись с планами своих гостей на день (большинство остались в доме валяться у бассейна, гулять по саду и принимать ванны) повёз Джина в Одухотворённый сад. Это был сад бонсай, огромный и безумно красивый. Джин был знаком с японским искусством бонсай, но впервые видел, чтобы деревьев и различных композиций из растений и камней было так много, все они были разными и все — под открытым небом. Они долго бродили по вымощенным серым камнем дорожкам, любовались на священных карпов Кои, снующих в акваториях. Намджун, как оказалось, прекрасно знал чудесную историю создателя этого сада, он вдохновенно рассказывал о его трудовом подвиге, о его вере в своё дело, попутно давая комментарии к различным композициям. Джин слушал, раскрыв рот и не смея проронить и слова, — так его захватил рассказ беты и то, с каким искренним восхищением и уважением он говорил обо всём этом. Они прошли через все четыре сада и задержались подольше у каменной пирамиды, связанной с корейской легендой о том, что надо сложить камни в пирамиду и попросить помощи у Неба — тогда оно услышит и исполнит самое заветное желание. Джин захотел попробовать, но почему-то на ум ничего стоящего не приходило. А просить у Неба помощи в чём-то банальном не хотелось. — Попроси понимания, — посоветовал Намджун. Он стоял, опираясь о перила ограждения, и смотрел на Джина с нескрываемым интересом. — Ну, или осознания. — Не дай бог, — помотал головой Джин. — Пойму — и не смогу смириться. Это же ужасно. Намджун засмеялся и вдруг осторожно, ловким, почти кошачьи движением, притянул его к себе, обхватив своими длинными руками, и почти прижался губами к его уху. — Пожелай любви, — прошептал он. Джин, замерший было на миг, суетливо стал выдираться из крепких объятий, недовольно ворча: вокруг были люди. Но Намджун настойчиво притянул его к себе снова. — Пожелай, я хочу это услышать. — Не буду я вслух, это так не работает, — пробормотал Джин, ощущая, как заливаются алым его щёки, а в душе... в душе всё словно смеётся над ним, зажигаясь какой-то нерациональной радостью. — Давай про себя, я услышу. — Не услышишь. — Услышу. Джину надоело выдираться, тем более, что смотрелось это наверняка очень смешно, так что он замер и покорно прикрыл глаза. "Любви?.. Любви, любви... Зачем мне любовь?.. Это страшно, сложно и приносит столько боли... — проносилось у него в голове. — Не то, не то... — Руки Намджуна держали его крепко, Джин чувствовал дыхание беты на своём виске и биение его сердца рядом со своим. — Хочу быть счастливым... О, небеса... Хочу быть счастливым рядом с этим..." Он и сам не понял, почему вздрогнул, — такой странной показалась ему эта мысль. — Загадал? — прошептал ему Намджун, осторожно провёл ладонями по его спине, даря мурашки и желание опустить голову на крепкое плечо и стоять так долго-долго... Никогда в жизни Джину не было вот так хорошо и спокойно, как в объятиях этого практически незнакомого ему человека, который обнимал так уверенно, гладил так нежно и ждал его так покорно. — Н-ну... — Мысли Джина метались и не желали снова формулироваться во что-то удобоваримое. — И отлично. Я тоже. — Намджун стиснул его сильнее и тут же отпустил, отходя и разворачиваясь. — Пошли. Хочется есть, да? Ужасно хочется есть. Они пообедали в небольшой придорожной забегаловке, съели самого простого гомтанга — и были счастливы, так как он им обоим отчего-то показался безумно вкусным. Вернувшись в особняк, Намджун поцеловал Джину руку и попросил прощения за то, что должен оставить компаньона до ужина: гости требовали его полного внимания. Но Джин был даже рад. Впечатлений было очень много, они требовали осмысления и какого-то выхода. И он, приняв душ, сел с графическим планшетом — рисовать. Мыслей было много, они складывались в причудливые и странные картины, а когда рука привычно двигалась, создавая узоры из линий, эти картины превращались в интересные решения для нового, задуманного в Одухотворённом саду дизайна. Джин с наслаждением прорисовывал детали и так увлёкся, что не заметил, как в комнату вошёл Тэджун. И только налетевший откуда-то запах дорогого табака заставил омегу поднять голову. Тэджун стоял чуть в стороне и смотрел на него пристально и как будто примеривался к чему-то. — Привет, — сказал он. — Привет, — кивнул ему Джин и снова склонился над планшетом, стараясь не замечать острых неприятных коготков в своей груди, который зацарапали внутри, как только он увидел красивое лицо своего супруга. — Тебя не было целый день, не хочешь рассказать, где был? Голос Тэджуна был показно равнодушным, и Джин отбросил все нарождающиеся было в его глупой душе сомнения. Этот человек им не интересуется. Этот человек не имеет прав на его внимание. Точно не сегодня. И это не Джин тому виной. — Нет, — легко ответил он. — Возвращайся к своему омеге и не лезь к чужому. Тэджун хмыкнул. Джин не мог не уловить определённо раздосадованного вайба от него, и ему пришлось подавить в душе злорадство: это было весьма некрасивое ощущение. Но Тэджун не отставал. Он что-то поискал в комоде, прошёл в ванную, а потом снова сел за стол во второе кресло и снова обратился к старательно работающему Джину: — Быстро ты, однако, переобулся. Я смотрю, тебе понравилось проводить время с этим бетой? — Ага, — отозвался Джин. И снова — молчание. — Прекрасно, — слегка нервно сказал Тэджун, — я рад, что ты больше не истеришь из-за нашего нахождения здесь. — О, прости, — светло улыбнулся Джин. — Я был так не прав. Это было лучшей идеей за всё время нашего замужества — поездка сюда. Мне давно не было так спокойно и хорошо. Слушай! — Он обернулся с замершему с кривой ухмылкой на лице Тэджуну. — А я могу тоже вступить в этот клуб? По-моему, это чудесное сообщество... — Нет! — внезапно зло отрезал Тэджун. И на насмешливо выгнутую бровь Джина пояснил: — Как я и сказал, замужние могут быть здесь только со своими парами. — Так а в чём пробле... — Нет! — Вот сейчас в голосе альфы звучало уже откровенное раздражение. — Я не собираюсь таскаться за тобой, когда тебе вздумается безнаказанно потрахаться с кем-то левым! — Я могу просто не говорить тебе о том, что мы едем на сессию, — издевательски спокойно предложил Джин, ощущая, как прорывается наружу то, что он так старательно хотел в себе подавить. — Буду делать тебе сюрпризы, как ты мне вчера. Почему нет? Тэджун сверлил его взглядом, он пытался, наверно, сделать этот взгляд презрительным, но в нём слишком много было растерянности, чтобы на Джина это произвело нужное впечатление. — Ты только не думай, — вдруг сказал, кривя губы Тэджун, — встречаться и иметь отношения за пределами клубных сессий членам запрещено. Одно из основных правил. Так что если ты надеешься на то, что красавчик-бета останется с тобой на твоё "долго и счастливо", то зря. Джин бледно улыбнулся, старательно контролируя запах, чтобы чёртов муж не почуял в нём боли от только что нанесённой раны. Как оказалось — да... раны... — Я ни на что такое не надеюсь, — негромко сказал он и снова отвернулся к планшету. — Наверно, тебе пора. Твой омега явно не из тех, кто будет долго ждать. — Какой платок ты собираешься надеть? — резковато спросил Тэджун. — Я слышал, ты обещал кому-то из альф, что он будет следующим. — Джин сжал зубы. А Тэджун поднялся и издевательски похлопал его по плечу. — Не перестарайся. Побереги свою задницу, ей ещё исполнять свой супружеский долг, как только мы отсюда уедем. Больше я не буду деликатничать. Раз ты такой смелый и больше не строишь из себя невинную овцу, будешь мне мужем во всех смыслах. Он быстро вышел из комнаты, а Джин остался сидеть, зажмурившись и стискивая в пальцах стилус. Ни за что. Никакого больше супружеского долга. Только не с этим альфой. Он набрал номер своего друга Пак Чимина, который владел риэлтерской фирмой, и сделал заказ на подбор небольшой квартиры. Пока для съёма, а там надо будет посмотреть. — Ты всё-таки решил съехать от этого мудака? — бодро спросил Чимин. — Одобряю. — Только ты это... никому. — Я могила. — Даже Юнги. — Ммм... Что мне за это будет? — Неделя пибимпаба в нашем месте за мой счёт. — Идёт! Джин отложил телефон и откинулся на спинку стула. Закрыл глаза и постарался дышать спокойнее. Всё будет хорошо. Обязательно будет хорошо. А на то, что у них с Ким Намджуном будет что-то большее, чем милый флирт и, возможно, прекрасные три дня, он ведь и не рассчитывал, не так ли?

***

К удивлению Джина, очень многие надели красные платки. Он вообще не совсем понимал, почему именно вечером надо было обнародовать своё желание, ведь впереди по сути была ночь, которую можно было провести со своим партнёром. А если понравится, а ты уже заявил, что будешь с утра искать нового? Потому что кто-то сразу отдал свои карточки новым избранникам, а кто-то оставил до официального завтрака. И на самом деле в белых платках были Джин, Намджун, Хёнгу, Тэджун, Минсу — тот самый пухленький омега, он провёл этот день с Юнхо, — и, собственно сам Юнхо, который чуть виновато косился на Джина. Все остальные активно переглядывались, шушукались, откровенно флиртовали — искали и находили себе новое развлечение. На Джинов белый платок Тэджун ухмыльнулся и больше не повернулся к нему ни разу. Новым Джиновым соседом слева (Юнхо подсел к своему Минсу) оказался Сопчон, который весь ужин ласково расспрашивал то его, то омегу слева о том, как прошёл их день, и в конце концов сосредоточился именно на том омеге, который, как понял Джин, и был его парой сегодня. С ним же они после ужина и ушли, не оставшись на танцевальную вечеринку с обильной выпивкой, которая была устроена в небольшом милом патио за бассейном. Джин тоже не остался, ушёл в свою комнату, лёг в ванну с пеной, бокалом вина в руке и в наушниках, включил любимого Рахманинова и собрался было так и провести оставшееся время до сна, но зазвонил его телефон. Незнакомый номер. Знакомый голос: — Джини, ты так быстро убежал... Могу я пригласить тебя на свидание в сад, в Снежную беседку? Сердце Джина застучало гулко и немного болезненно. Он хотел? Или не хотел? Может, отказаться? Намджун не будет настаивать. Но... Почему бы не взять от этого вечера всё, что можно? Хотя бы для вдохновения? Он явно нравился этому бете, тот прямо об этом говорил. Не навязывался, не наглел, по крайней мере, так, чтобы Джину было неприятно. Почему нет? — Хорошо, — тихо сказал он. — Но где она, эта беседка? — От джакузи, где мы были вчера, в глубь сада, а там я тебя встречу. Придёшь? — Приду. Он выскользнул из дома, стараясь не попасться на глаза Тэджуну, который с Хёнгу отчаянно зажигал на импровизированном танцполе под назойливую клубную музыку, привлекая к себе всеобщее внимание. Отчего-то Джину не хотелось, чтобы муж видел его. Может, потому что по-прежнему было неудобно вот так открыто идти на встречу с другим, а может, и потому, что оделся Джин весьма... откровенно: полупрозрачная голубая туника с кружевными вставками и большим вырезом и лёгкие летние белые брюки. И даже полагающийся к такому наряду платок на шею, чтобы хотя бы немного скрыть вырез, не стал надевать. Жарко было. Да и не было подходящего, не надевать же тот самый белый. Он искал Намджуна, но всё же вздрогнул, когда тот выступил из кустарника в сгустившемся сумраке наступившей летней ночи. Он был весь в белом, и улыбка его так же сверкнула снегом, когда он увидел Джина. Намджун подал ему руку, притянул к себе и прошептал на ухо перехватывая за талию: — Ты прекрасен, как самый нежный мотылёк в этом саду, Джини... Я рад, что ты не отказал мне. В беседке, которая больше напоминала шатёр под белоснежным полупрозрачным тканевым куполом стоял небольшой удобный диванчик, пара кресел и столик, накрытый к лёгкому десерту: фрукты, мороженое, вино и сыр. Они сели на диван, и разговор завязался сам собой. Лёгкий, ни к чему не обязывающий. Намджун рассказал о том, что возникли небольшие трудности с поставками кое-каких продуктов, потом заговорил о самом клубе, рассказал несколько забавных историй о курьёзах, происходивших на сессиях. Потом они ели мороженое и пили вино, смеялись над шутками в любимом обоими, как оказалось, сериале, снова говорили о японской поэзии, о том, как Намджун учился в Штатах, и там тоже нашли какие-то общие темы, так как тут и Джину было, что рассказать. Недолго, но он там жил на каникулах. Как и в прошлую ночь, время текло незаметно, и когда Намджун осторожно обнял его и притянул к себе, шепнув: — Стало прохладно, я только немного согрею, ладно? — Джин и не подумал сопротивляться. — Только согреешь, — послушно повторил он. Устроившись чуть удобнее в руках мужчины, он начал рассказывать о своём университете, о том, как учил японский язык, а сам всем своим напряжённым и чуть подрагивающим телом ощущал, как теснее прижимают его руки Намджуна, как нос беты осторожно, явно, чтоб не спугнуть омегу, скользит по его шее и виску. Потом пальцы Намджуна стали мягко и словно невзначай поглаживать его бок и бедро, а губы легко, словно крылья бабочки, касаться его шеи. — Ты устал, не хочешь спать? — тихо спросил он у Намджуна, всем телом ощущая томную и уже с трудом скрываемую дрожь наслаждения. — Нет, не хочу, — выдохнул ему в плечо Намджун. — Это так забавно... Впервые вижу такого отзывчивого омегу. Джини... Ты просто невероятный... У тебя мурашки по рукам и спине, соски стоят, а ты говоришь так уверенно, и даже голос тебя почти не выдаёт... — Я очень стараюсь, — отозвался Джин, закрывая глаза и уже понимая, что от неизбежного не уйти, — но получается так себе... — О, нет, нет, ты такой молодец.... — Это Намджун шепнул ему уже в губы, повернув его лицо к себе за подбородок. — Ты очарователен... когда вот так... дрожишь в моих руках... И он стал целовать Джина. Мягко и нежно, влажно, сладко. Джин и не помнил, когда ему в последний раз поцелуй доставлял такое удовольствие. Он был девственником до своей первой брачной ночи, но поцелуев в его жизни было достаточно, однако сейчас он обо всех них забыл. Не было ничего до этих уверенных плотных губ, которые забирали в плен его губы, посасывали их с откровенным наслаждением и шептали: — Невозможный мой... Джини... Царевич мой прекрасный... Не было ничего до этого настырного языка, который быстро проник в бессильно приоткрытый рот разнеженного омеги и стал ласкать, выглаживать внутри всё, заставляя дышать рвано и стискивать пальцами сильные плечи от странного чувства принадлежности и невозможности сказать "нет". Не было ничего, кроме горячего дыхания на щеках, висках и шее, которое опаляло — и дарило дрожь желания по всему телу. А потом снова губы на ключицах и кадыке, зубы на основании шеи и руки — по-прежнему деликатные, не лапающие, не тискающие — гладящие чуть сильнее, но по спине и бокам. Намджун усадил Джина к себе на бёдра боком, а потом раздвинул ноги, и Джин словно в ямку между ними провалился, невольно откидываясь головой в услужливо подставленную под его затылок ладонь. Тем самым он оказался плотно заперт в кольце Намджуновых рук и ног. Но он и не пытался вырываться: ему безумно нравились поцелуи Намджуна, его огненное дыхание, то, как бета покусывал ему мочку уха, как он сладко засасывал кожу ему на шее. А потом он почувствовал руку Намджуна у себя под туникой. Тёплая ладонь ласкала, гладила, чуть сжимая грудь Джина, пока Намджун лакомился его сладкими поцелуями. Джин же мог лишь жмуриться от наслаждения, обнимая мужчину за шею, и чуть выгибаться, подставляя под его ласку свою горячую грудь. Ему нравилось... Ему безумно это нравилось! Но когда Намджун осторожно опустил ладонь ему на пах, Джин вздрогнул и с лёгким вскриком отстранился, перехватил его руку и отвёл её. — Н-нет, — срывающимся шёпотом взмолился он, — не надо... — Хорошо... Губы Намджуна снова сомкнулись на мочке его уха, а потом горячий язык облизал раковину, и Джин откровенно застонал, отпуская руку беты. Однако тот не полез к ширинке, он вернул руку под тунику и стал нежно выглаживать и пощипывать соски омеги. Член Джина был уже давно откровенно налит — этого он и испугался, когда Намджун стал его щупать. Но когда бета особенно сильно сжал в пальцах горошину его правого соска, а зубами впился ему в шею, Джина совершенно неожиданно выгнуло — и он кончил, срываясь в бездну, не удержав тщетно натягиваемые вожжи собственного удовольствия. Он застонал так откровенно, так сладко, что Намджун хрипло простонал ему в ответ и страстно приник к его губам, мокрым и обкусанным от удовольствия. А Джин, потрясённый только что испытанным наслаждением — таким незнакомым, таким сильным и невероятным, лишь покорно отзывался губами на его поцелуй. И когда он ощутил, как рука Намджуна ходит вверх-вниз у его бока, он лишь закрыл глаза. То, что бета ласкал себя, целуя его, совсем не смутило Джина. Нет... Он понимал прекрасно, что получил удовольствие — значит, мог поспособствовать и чужому. И когда Намджун, кончая, прикусил его губы и стиснул ему затылок, вплетая пальцы в его волосы, Джин снова выгнулся и тоже простонал: это было невероятно приятно! И если кто-то, кроме ночи и звёзд, слышал их откровенные стоны, — пусть, так тому и быть. Потому что впервые в жизни Джин понял, что именно так нравилось всем в сексе! Если это — оно, то понятно, почему все так повёрнуты на нём. Уткнувшись в шею Намджуна, он лежал, расслабленный и занеженный, и ощущал себя самым счастливым человеком в этой ночи. Откуда-то долетала музыка, голоса людей, за белым полотном шатра пела звуками и запахами ночь — а они сидели, соединённые одним на двоих ощущением сладкой усталости, взаимной нежностью — и молчанием. Благословенным и таким сейчас нужным. Сколько они так сидели, бог его знает. И Джин не спал, нет. Он именно наслаждался объятиями сильного мужчины, который прижимал его к себе смело и откровенно, мягко целовал ему волосы и щёки, иногда, словно не сдержавшись, лизал шею — и молчал. А потом прошептал: — Я хочу отнести тебя к себе, уложить в свою постель, обнять и заснуть. Это будет самый крепкий и прекрасный сон в моей жизни. Можно? — Нет, — прошептал Джин, внезапно ощущая себя измазанным всем, что выплеснули они оба в порыве этой прекрасной страсти. — Я к себе. В душ. Потом спать. У меня великолепная постель. Хочу туда. — Меняем план, — улыбаясь, не сдавался Намджун. — Я несу тебя к тебе, принимаем по очереди душ — и спать в твою великолепную постель. — Нет, — покачал головой Джин, обнял его и нежно поцеловал в крепкую, пахнущую так приятно и тепло шею. — Заснуть с тобой я готов и верю, что всё так и будет, как ты обещаешь, но я не готов просыпаться рядом с тобой. — А завтра? — едва слышно прошептал ему на ухо Намджун, взял губами маленькое серебряной колечки серёжки и несколько раз потянул, вбирая в рот, от чего Джин снова томно и нежно вздохнул. — Завтра можно будет? — Не знаю, — пробормотал Джин, понимая, что улетает и не в силах мыслить трезво от усталости и избытка ощущений за день. — Я буду пробовать и завтра, и послезавтра, ты же понимаешь? — Пробуй... Пробуй, Джун... Я не против.

***

После завтрака на следующий день Намджун предложил Джину съездить на пляж с коралловым песком на Удо. Они сели на паром и через полчаса были на острове. Морская прогулка освежила и взбодрила Джина. Дело в том, что он долго не мог накануне заснуть, хотя еле добрёл до постели от усталости. Но мысли роились в его голове, перебивая друг друга, неслись и уносили его куда-то от основной темы его размышлений: что с ним происходит, когда он рядом с Намджуном. Он себя не узнавал. Каждое прикосновение беты, каждый его вздох рядом с ухом или шеей делали Джина уязвимым, взгляды его тёмных глаз жгли и ласкали физически ощутимо, а прикосновения опьяняли и сводили с ума, делая послушным. Это было... странно, это пугало и манило до дрожи душевной. Он никогда раньше не испытывал такой тяги к альфе, а тем более — к бете. Ему всегда казалось, что, лишённый запаха, способного привлечь и удержать, бета вообще не его вариант. И поэтому обвинения Тэджуна в том, что его конкретный аромат не возбуждает Джина, а значит, тот фригиден, так больно ударили по сердцу омеги и напугали его безумно. Если даже альфа с сильным и в принципе приятным ароматом не привлекает его, так что ждёт его в этой жизни? Не то чтобы он всю жизнь свою сводил к сексу или потребности в нём, но всё же его опыт до Чеджу наводил на печальную мысль о том, что это наслаждение ему недоступно. Как же это было глупо! В одном Тэджун был прав: Джин был слишком неопытен, чтобы делать хоть какие-то выводы о собственных предпочтениях! Один неудачный опыт ничего не значил вообще. И достаточно было плавящего сердце взгляда тёмных узких глаз, соблазнительных ямочек на щеках, тёплых ласковых губ и уверенных, но бережных и осторожных рук, чтобы Джин испытал такое удовольствие, о котором даже и не мечтал. Беда была в том, что это удовольствие будет ему доступно в лучшем случае ещё два дня и две ночи. А дальше... Он не мог без содрогания думать о словах Тэджуна насчёт супружеского долга, о его искажённом похотью лице, об оскале его зубов и о том, как они вгрызались в Джинову шею, принося лишь боль. Нет, нет. Никогда больше Джин не позволит этому грубияну к себе приблизиться. И если он таков и с Хёнгу, то бедняге красавчику можно только посочувствовать. Однако не может же такого быть, чтобы такое поведение, какое демонстрировал Тэджун Джину, было хоть какому-то омеге приятно! Это было просто невозможно! А Тэджун был признанно опытным кобелём, как же так получалось? И на горькой мысли о том, что альфа просто даже и не пытался прикладывать хоть какие-то усилия, чтобы доставить своему законному супругу в постели удовольствие, — мысли, которая вырвала из его горла хриплый стон обиды и боли, — Джин, измученный этим бесконечным днём, наконец-то уснул. Проснулся рано от звонка. Это и был Намджун со своим приглашением. Настроение у Джина было отвратительное, так как он и проснулся с той мыслью с которой заснул. На завтрак он не пошёл, а сразу спустился к воротам, где ждал его бета. Быстро окинув Джина пристальным взглядом, он ничего не спросил, молча открыл перед ним дверцу авто, и Хосок отвёз их к парому, идущему на Удо. Именно там, на острове, почти у самой пристани, с подачи Намджуна Джин впервые и поел за тот день. Удо славился своими острыми гамбургерами и питательным супом из морских водорослей. И когда Намджун предложил выбирать, Джин мстительно выбрал гамбургеры и знаменитое ореховое мороженое. Бета улыбнулся и заказал ему всё, на что он указал в меню маленького кафе. А потом они взяли электрокар и поехали на пляж. Белый песок, небольшие черные живописные валуны и чистейшее лазурное море... Джин забыл обо всём, глядя на волнующуюся морскую гладь. Людей было немного, хотя обычно летом здесь их полно. Но они ему не мешали и даже почти не отвлекали. Не переодеваясь, подхваченный завораживающим блеском волн, он забылся и пошёл в море прямо в своих широких лёгких кремовых брюках и свободной рубашке, словно его заманивал кто. Он касался пальцами сине-зелёной воды, которая оставалась на них прозрачным, как слеза, влажным следом, ловил блики солнца — и дышал... Глубоко, с наслаждением, шумно выдыхая... Закрыв глаза под солнцезащитными очками, он поднимал голову к небу и ловил дыхание этого места: вздохи моря и порывы свежайшего морского бриза. Сколько он так стоял в воде по середину бёдер, Джин не знал. А потом его обняли ласковые руки и на плечо опустилась тяжёлая голова. — Ты прекрасен, Джини, — мягко прогудел ему в ухо Намджун. — Никогда не думал переехать жить на Чеджу? Ты смотришься в любом месте здесь так, будто оно создано, чтобы дарить тебе себя. Джин молчал и улыбался, ощущая в груди волну свежей, как этот морской ветер, радости. Намджун выпрямился, и Джин опёрся спиной на его грудь. Они стояли ещё — долго стояли, и, наверно, выглядели нелепо, но им было наплевать — так наплевать! Потому что им было хорошо. В этой воде. На том пляже. Вместе. Потом они купались, веселясь, как дети, заплывали далеко и лежали на воде, полностью расслабленные. Намджун таскал Джину мороженое из прибрежных кафешек и палаток, они построили большой замок из песка, чем привлекли внимание доброй половины ребятишек, отдыхавших здесь с молодыми родителями, и Джин был поражён до глубины души тем, как терпеливо и с неизменным доброжелательством относился бета к шумливым, непоседливым, а иногда и откровенно туповатым альфочкам и капризным плаксам-омегам. Несколько раз Намджун, сидя на арендованных ими лежаках под большим парусиновым навесом, старательно мазал лицо, шею и руки Джина разными защитными кремами, которые оказались в его бездонной сумке. Его ладони скользили по телу омеги, забираясь и под купальную футболку, и чуть ниже резинки шорт, но Джин не спешил его останавливать, откидывал голову ему на плечо и закрывал глаза. Как бы это ни выглядело — пусть. Тем более, что особо Намджун не наглел, так что ничего страшного... наверно. А потом бета подставлял ему свою спину, так как сам купался лишь в шортах до колена и верх всё равно снимал. С одной стороны Джин млел, с силой втирая крем в горячую и такую манящую кожу, и ему не раз хотелось не руками прикоснуться к ней — губами, а то и это... зубами. Но он душил в себе эти порывы и лишь с высокомерной горделивостью поглядывал на молодых омег, которых внезапно оказывалось как-то слишком много вокруг, и вот их откровенные взгляды на широкую мускулистую спину и накачанный торс его беты были как раз чем-то крайне неприличным! Анализ нелепости своих ощущений Джин отложил на потом и просто наслаждался тем, что нёс ему этот волшебный день. Уезжать не хотелось... Так не хотелось! Но день клонился к вечеру, над водой солнце бликовало уже ниже, тянуло острым запахом готовящегося к ночи моря, оно становилось розово-сиреневым, чудным в своей живописной красоте. И снова Джин зашёл в него по колено и смотрел, смотрел, смотрел... Впитывал в себя краски, запахи и звуки, набирался сил на то, что предстояло сделать, на то, что снова высунет свой противный крысиный нос, стоит ему оказаться в привычной для него суетливой среде. И снова крепкая грудь Намджуна, что оказалась у него за спиной, пришлась так вовремя, так кстати! И Джин не устоял. Он развернулся к бете, обнял его за плечи и нежно-нежно поцеловал. Они стояли посреди солнечной дорожки, всё вокруг сверкало — и сверкали искры огня в тёмных глазах Намджуна, и крепко-крепко сжимал он своего омегу, чуть приподнимая его, зажмурившегося от стыда и счастья, готового на многое... готового, наверно, на всё... На последний паром они опоздали, и Намджуну пришлось бегать искать им моторку, платить какие-то нереальные деньги, чтобы они всё же успели на ужин к девяти. — Я не хочу идти туда, — тихо шепнул Джин, прижимаясь к Намджуну у двери в свою комнату. — Можно я пропущу этот ужин? Ты же знаешь, что на мне будет белый платок — это ведь главное? — Правила есть правила, Джини, — улыбнулся, качая головой, бета. — А сегодня на ужин великолепные стейки из красной рыбы, тебе должно понравиться. И как только он закончится, приходи на Большой балкон — вон в ту дверь и налево до конца. Там никого не будет, только я. Я буду там тебя ждать, хорошо? Джин вздохнул и, кивнув, собирался уйти, но Намджун вдруг обнял его и приник к его губам. Поцелуй вышел жарким, немного торопливым и нервным, так как их могли увидеть очень многие. И это просто сносило крышу, хотя и было невыносимо глупым — все они здесь были для этого. Вот для таких, на глазах у всех, бесстыдных поцелуев. Но когда нечего скрывать, это уже не так сладко, не так ли?

***

Джин стоял на Большом балконе и старался дышать размеренно, чтобы успокоиться. Это получалось не очень хорошо, и шёпот Тэджуна, который поймал его на выходе и почти силой оттащил в какой-то тёмный угол, всё ещё стоял у него в ушах. — Ты такой свежий... так пахнешь... Джи... Джи, послушай... Поменяй платок, слышишь? Давай завтра проведём день вместе, хочешь? Ну же, не вырывайся. Он попытался поцеловать Джина, но тот в ужасе был от этого совершенно нелепого и жутко нелогичного нападения, он смог вырваться и толкнуть Тэджуна так, что тот упал на колени у стены. — Ты спятил? — прошипел ему Джин. — С чего вдруг? Ещё пару дней назад ты умолял меня остаться здесь и дать тебе возможность натрахаться вволю, а что изменилось-то? — Ты, ты изменился, — прохрипел Тэджун. — Ты сияешь... ты манишь меня, твой запах... волосы... губы... Я не могу думать теперь о том, где ты и с кем... И что он с тобой делает! Он смотрел на Джина пьяными глазами, однако было очевидно, что за ужином он не мог так напиться, а значит, был вообще-то трезв, и Джин, поморщившись от паточной, острой сладости, что душила в запахе альфы, кинул: — То же делает, что ты делаешь со своим любовником! Ты сам говорил, что... — Забудь! — прорычал Тэджун и начал, покачиваясь, подниматься. — Забудь, что я говорил! Не могу от тебя оторвать глаз! Не могу прогнать твой запах из горла! Он выпрямился и снова двинулся на перепуганного этим его рычанием мужа, пытаясь загнать его в угол, чтобы снова зажать, но тот успел выйти из тени простенка и тут же, за поворотом, наткнулся на протирающего перила лестницы Хосока. Джин с облегчением улыбнулся слуге, и тот учтиво поинтересовался, не может ли он чем-то помочь дорогому гостю. — Не можете, — угрюмо ответил за Джина Тэджун, тоже появившийся из-за угла, — у нас семейный разговор. — Спешу напомнить, что на данный момент господин Джин является официальной парой господина председателя, — благожелательно улыбнулся альфе Хосок, — и вы не можете ссылаться на вашу супружескую связь для удержания его при себе помимо его воли. Правила есть правила, господин Ким. Вы выбрали следовать им, когда приехали сюда, не так ли? Тэджун смерил Хосока злобным взглядом, коротко что-то пробурчал и быстро ушёл, а Джин, закрыв глаза, опёрся на услужливо поданную руку беты. — Спасибо, — тихо сказал он. — О, совершено не за что, господин Джин, — солнечно улыбнулся Хосок. — Могу я проводить вас до Большого балкона? Намджуна там ещё не было, и Джин пытался понять, что происходит. Да, он не слепой и заметил, как злобно смотрел на него Хёнгу во время ужина. Они с Тэджуном даже отсели на другой конец стола от Джина, но ему показалось, что это было сделано лишь за тем, чтобы Хёнгу было удобнее сверлить его издали настойчивым огненным взглядом. Между голубками явно что-то было не так. Тэджун был мрачен, он тоже кидал на Джина неоднозначные взгляды, но тот не мог понять, что не так. И тут теперь — вот. А ведь и на муже, и на его любовнике были белые платки! — Ночь прекрасная, а вы так печальны, милый незнакомец, — тихо прозвучал над его плечом голос Намджуна. — Могу я помочь вам чем-то? Джин, вздрогнувший было от неожиданности, не мог не улыбнуться. У него всё никак не получалось привыкнуть к тому, что о приближении Намджуна его ничего не предупреждало, даже аромат его великолепной воды от HUGO BOSS Джину не помогал: он всегда был очень созвучен с тем, что их окружало, не был резким или вызывающим, чужим. Намджун буквально сливался с природой, гармонично дополнял её чем-то мягким и иногда таинственным, как, например, сейчас. Когда его руки обвили талию омеги, тот принюхался. Горьковато-сладковатый запах, что-то от цитрусов, мяты и, кажется, даже черной смородины... Приятно до дрожи. — Нравится, как я пахну? — снова разорвал тишину горячий шёпот. — Нравится, — отозвался Джин также шёпотом, — а тебе... Он остановился и прикусил губу. Идиот! Это же бета... — Мне нравится, — вдруг тихо ответил Намджун. — Я не знаю, чем ты пахнешь как омега, но я слышу в твоём аромате сейчас солнце и море. И будто ветер приносит сладкую свежесть. Это ужасно приятно, Джини... — Я пахну сакурой, — прошептал Джин. — Знаешь, как она пахнет? — Говорят, что каждый человек этот запах чувствует и слышит по-своему, — негромко и задумчиво ответил Намджун. Он стал поглаживать Джину грудь и живот и осторожно водить носом по его шее, продолжая говорить и делая вид, что не замечает, как начинает дрожать в его руках омега: — Кто-то слышит вишню, а кто-то — розу. Иногда даже ваниль или наоборот — что-то влажное, обволакивающее. И я думаю, это от настроения зависит или от того, чего тебе не хватает. — Чего... — Голос Джина сорвался, потому что Намджун горячо лизнул ему ухо, а его пальцы омега почувствовал у себя на соске. — Чего же тебе... мм... не хва-а... атает? — Он уже откровенно задыхался, глаза у него закатывались и в паху всё наливалось буйной силой. — Чего же мне не хватает? — прошептал Намджун. — Сейчас расскажу. Он легко развернул Джина и подхватил его на руки. Тот лишь ахнуть успел и уцепиться за плечи, а потом обвил рукой шею беты и покорно склонил ему на плечо голову. Оказалось, что одна из дверей с Большого балкона вела прямо в спальню Намджуна. И через несколько шагов он положил трепещущего от острого страха и сладкого предвкушения Джина на огромную постель, покрытую мягким серебристо-серым покрывалом. Приглушённый, таинственный свет исходил от двух ночников, что стояли на тумбочках по бокам от постели, и это делало обстановку в спальне интимной и возбуждающей. Джин тут же открыл глаза и в смущении отвёл их: Намджун, выпрямившись, снимал рубашку, неспешно спуская её с одного плеча, потом с другого, — и не сводил пронзительного чёрного взгляда с едва дышащего омеги. Невольно Джин попытался отодвинуться от нависающей над ним фигуры, но бета быстро опустился на постель на колени и не дал ему отползти далеко, заставляя покорно лечь на спину. — Мне не хватает твоих губ под своими, Джини, — прошептал Намджун и, склонившись, провёл языком по приоткрытым от прерывистого дыхания губам Джина. — Они такие сладкие даже на вид, а попробуешь однажды... — Он снова и снова лизал губы омеги, не прикасаясь к нему больше никак, словно и на самом деле пробовал какую-то сладость. — ...не забудешь никогда. Намджун лёг на обезволенного его шёпотом и этим странным поцелуем Джина, обнял его и приник к нему жарче и увереннее. И Джин начал отвечать ему: он сосал его губы, обнял широкие плечи, провёл по ним и стал гладить его обнажённую спину, а потом выгнулся и требовательно простонал от желания взять инициативу на себя. Намджун понял его: он послушно разжал зубы, и Джин стал с наслаждением вылизывать его горячий рот. Сам же бета, словно сорвавшись, яростно мял половинки омеги и постанывал от удовольствия прямо в поцелуй. Тогда Джин тоже опустил руки на задницу Намджуна и стал её тискать в каком-то странном упоении, ведь это оказалось безумно приятно — ощущать налитую упругость под своим пальцами. — Мне так не хватало всё это время твоей атласной кожи, чтобы рисовать на ней поцелуями... — заполошно, рвано шептал ему Намджун и вдруг чуть отстранился. — Не хочу рвать тебе рубашку.... Разденься сам для меня! Дрожащими пальцами Джин расстегнул пуговицы и вскрикнул, когда тёплый рот беты захватил его сосок, втянул и начал жадно сосать, вылизывать его, едва ли не причмокивая от удовольствия, а потом точно так же стал терзать и другой, выводя между ними мокрые дорожки и чуть прикусывая бархатистую плоть. Джин заметался под ним, тиская его плечи и выминая пальцами спину, а когда мокрая дорожка поцелуев потянулась к его паху, он крупно задрожал и простонал — жертвенно, умоляюще. И тут же Намджун снова оказался около его уха. — О, да, Джини, да! Мне так не хватает твоих стонов... Без них эта ночь, как и все остальные, будет такой пустой и ненужной... Постони для меня, Джини? Постонешь, мой царевич?.. — Да-а... О, Джун... Джуни... Джин почувствовал, как с него стягивают брюки с бельём, но не успел понять, что он теперь обнажён полностью, потому что Намджун, оставив несколько горячих и влажных поцелуев на его бёдрах, взял в рот и стал сосать ему — страстно, истово, явно упиваясь своей властью над исходящим криками и стонами омегой. Джин стискивал в пальцах покрывало, у него тряслись ноги, дыхание спирало от почти невыносимой остроты наслаждения. Намджун брал его полностью, пропуская в горло, а когда Джин, умоляя о пощаде, вплёл пальцы в его волосы и сжал их в непонятном для себя порыве, бета вдруг глухо и страстно застонал — и Джина пробило острым от паха до кончиков пальцев, он выкрикнул звонкое: — Джу-у-унн... — и кончил, ощущая, как заволакивает его сознание аромат сладкой розы с призвуками ванили и как мокро и пошло всё хлюпает под ним от обильно выделившей смазки. Когда Намджун оторвался от вылизывания его живота, он снова склонился к его губам. — Хочешь попробовать? — спросил он, шало сверкая глазами. Джин разморенно помотал головой — то ли да, то ли нет, он и сам не знал, и Намджун решил за него. — Я хочу тебя всего, омега, — проговорил он, — и получу всего сегодня... Я слишком долго этого ждал, чтобы упустить хоть что-то... Он впился в губы Джина, высасывая из них что-то явно вкусное, а потом омега ощутил его пальцы у своего входа. — Мокрый... — В голосе Намджуна была нежность, странно смешанная с торжеством. — Ты такой мокрый и открытый... я всё, что угодно, могу сейчас сделать с тобой, мой омега — и ты примешь от меня всё, верно? — Он снова крепко и жадно поцеловал совершенно потерянного и слабого Джина, а потом снова прошептал: — Смотри на меня... Я хочу видеть, что ты чувствуешь подо мной, я хочу понять, каково тебе будет, пока я буду трахать тебя... иметь тебя так, как захочу... Омега... прекрасный мой... Как же давно я тебя хочу... Он вошёл в Джина сразу двумя пальцами, и это было не так чтобы приятно, но не больно, потому что смазки было очень много. Джин поморщился, он не мог понять до конца, чего хочет от него Намджун и почему вдруг сладкий экстаз сменился тугим напряжением, да и сфокусировать взгляд на лице мужчины над собой он тоже не мог: всё как-то заволакивалось то ли слезами, то ли мутью возбуждения. Но он услышал, словно со стороны, свой стон — недовольный, обиженный. И тут же движения Намджуна внутри него стали осторожнее, бережнее, не такими быстрыми. Теперь он не брал — он ласкал, растягивал, ощупывал мягко и нежно. — Прости, Джини, — выговорил напряжённо Намджун, — но я еле держусь... Прости, я буду нежен с тобой... А ты... — Он снова клонился близко-близко и заглянул в расплывающиеся глаза омеги. — Ты хочешь меня? Ответь... Ну, соберись, сладкий омега... Ты хочешь меня? Бету? Безвкусного... негодного в женихи или в мужья бету?.. — Хочу... — простонал Джин и тут же вскрикнул, выгибаясь: пальцы Намджуна нашли заветный бугорок. — Хочу! Да! Джуни, только тебя!.. Тебя... о, ещё, ещё... ещё! — Хочешь, царевич мой? — Голос у его уха стал жарким, как ветер Сахары, он опалял Джину шею, а всё тело омеги продёргивали молнии, то ли от этого голоса, то ли от упорно таранящих его внутри по самому сладкому пальцев. — Хочешь? Больше, чем своего красавца мужа, альфу своего, хочешь, м?.. — Ненавижу... — Джин сморщился и снова выгнулся. — Ненавижу его!.. Только ты... ты... ты... Джуни... А-а-аа!.. Вторая волна оргазма была отчего-то невыносимо острее и ярче первой. И она забрала Джина полностью: выплёскиваясь, он на несколько мгновений потерял сознание. И поэтому не уловил, когда Намджун перевернул его на живот и начал вылизывать. Очнулся — лишь для того, чтобы снова окунуться в жаркие волны нового возбуждения, потому что язык беты был умелым, ласкал все чувствительные места, так и норовя нырнуть внутрь, даря новые и отчего-то ужасно смущающие ощущения. Но Джин не мог заставить себя смутиться по-настоящему: он стонал, он приподнимал задницу, желая насадиться глубже, и всё пытался сказать что-то, но выходило лишь рваное: — О-о... Джун... Джу-у-ун... О, ещё... ещё-о-о... Внезапно Намджун отстранился, и Джин почувствовал, как он стал входить в него. Налитой до железа член беты скользил по обильной смазке, раздвигал послушное уже ему нутро, а сам он тихо рычал, продолжая мять одной рукой румяную омежью половинку, а второй прижимая согнутую в колене ногу Джина плотнее к постели. — Джини, — выдохнул он, наконец, — ты такой... Джин застонал, так как ощутил, как болезненно-приятно растянул его внутри член беты, но стон перешёл в нежный высокий вскрик, когда Намджун толкнулся до конца. — Мой! — похрипел Джун, склоняясь к Джину. — Мой! И его зубы вцепились омеге в шею сзади, однако не больно — просто так уверенно... правильно что ли, что Джин, неожиданно для самого себя, хрипло простонал в ответ: — Укуси... Укуси меня... Но укуса не последовало, зато Джун лёг на него, зажал его голову рукой, а второй упёрся ему в бедро и стал толкаться. Каждый раз, когда он проезжал по волшебному бугорку внутри, у Джина перед глазами вспыхивали звёзды, тело мучительно-приятно отдавалось жаром и он хрипло выстанывал имя своего... Имя Джуна. А тот, склонившись к его уху, облизывал его и, сбивая дыхание, шептал, сопровождая каждое слово толчком: — Такой гордый и красивый... омега... Такой невинный и сладкий... ягнёночек... Царевич мой... Скажи... Каково тебе... подо мной? Нравится?.. Согласишься быть... моим?... В тебе так узко, словно ты... нетронутый... Словно всё равно ждал только меня... А я тебя... Безумие... Хочу тебя, о, мой Джини... Как же в тебе... Хорошо!.. Мм... мм... Какой ты... Хочешь, я наполню тебя? Дашь кончить в тебя?.. — Да... Да... Только ты... Да... Задыхаясь, ловя сознанием какие-то обрывки слов, Джин отвечал только одно и был готов на всё, лишь бы снова и снова чувствовать в себе это огненное, захватывающее его пожаром наслаждение. Что бы ни хотел, чего бы ни попросил сейчас этот бета — он всё готов был отдать за это непередаваемое наслаждение и растущую в груди острую, почти жестокую радость: он всегда был нормальным омегой! Всегда! Он может и подарить наслаждение! Он может его испытать так, что перестанет владеть своим телом!.. — Я хочу... Я так глубоко в тебе, мой царевич... Так сладко трахать тебя, так хорошо быть в тебе... — словно в бреду шептал Намджун, кусая его ухо, жадно тиская бедро и живот. — Джуни! — Голос Джина взвился, потому что бета забился в нём яростно и жёстко, явно зверея, и это было дурманяще приятно — ощущать его животное начало в себе, в своём горящем нутре. — Я твой! Джу-у-ун! Внезапно Намджун выпрямился, не отпуская его и заставляя встать на колени, крепко обхватил через плечо и грудь руками и стал вбиваться в таком положении. Джин застонал и прогнулся в спине, прижимаясь к бете теснее и слыша, как влажно чмокают шлепки их тел друг об друга. Джун зажал его сосок, накрыл ладонью его член и, чуть замедлившись, стал ему дрочить. Джина хватило на несколько мгновений, и он кончил, дёргая бёдрами и стискивая его руку. И тут же Намджун забился в него быстрее, рвано, торопливо, потом вдруг толкнул его, заставляя упасть на покрывало, дёрнул его бёдра на себя, вошёл до конца, прогибаясь и запрокидывая голову назад. И грозный глухой рёв почти оглушил Джина и отправил его в забытьё... И ничего он потом почти не помнил... Только тепло... и влага на животе... И низкий, упоительно сладкий голос, шептавший ему прямо в сердце: Предела нет моей любви и думам, И даже ночью я к тебе иду; Ведь на тропинках сна Меня не видят люди, Никто меня не станет укорять! Впрочем, последнее ему, скорее всего, просто приснилось.

***

— Поехали на Ильчульбон, — предложил Намджун, как только Джин открыл глаза. — И тебе доброе утро, — разнеженно улыбнулся тот и потянулся. — Который час? Намджун надвинулся на него и склонился над его лицом. — Поехали, хочу встретить там с тобой завтрашний рассвет. — Рассвет, — рассеянно повторил Джин, утопая в тёмных, с искрами золота глазах беты. — Если рассвет, так это надо ночью ехать? — Ну, да, после ужина. У меня там есть небольшой домик рядом, в нём переждём, а наутре поднимемся на площадку. Там, правда, может быть народ, но если их будет много, то мы можем спуститься обратно, к подножию, оттуда тоже неплохо видно. — Хорошо... — заворожённо прошептал Джин. — А что... что будем делать весь день? Намджун склонился к его губам и нежно поцеловал их, его рука прошлась по груди и животу Джина под лёгким шёлковым покрывалом и, огладив по дороге чуть дёрнувшийся ей навстречу член ахнувшего омеги, внезапно скользнула ему между ног, по промежности, а потом Джин растерянно завздыхал от неожиданности и слегка прогнулся, когда пальцы Джуна легко вошли в него. Сам же бета придвинулся ближе и стал снова его целовать, продолжая трахать, легко скользя по вчерашним собственным следам, чуть слышно порыкивая от удовольствия. Джин совершено не ожидал нападения: разговор был милым и вполне себе невинным. Но тело мгновенно разгорелось, он обвил руками плечи Намджуна и притянул его к себе, податливо приподнимая бёдра, чтобы принять его пальцы глубже. — Джини, — обжёг его шёпот, когда он, задыхаясь и выстанывая что-то невнятное, откинулся на подушку, запрокидывая голову. — Мой Джини... Ты прекрасен... Ты... так... — Намджун вышел из него и нырнул головой к его паху. Отсасывал он в этот раз размеренно, тягуче, ласкал языком, обводил венки и головку. Словно нарочно оттягивая оргазм, он, видимо, страстно хотел обласкать омегу послаще. И когда Джин не выдержал, застонал и задвигался сам в его рту, он снова ответил ему густым рычанием, доведшим омегу до края. Затем Намджун склонился над Джином и прошептал: — Хочу кончить... на лицо тебе... Могу? Джин лишь покорно прикрыл глаза и беззвучно прошептал "Да". А потом с восхищением сквозь прикрытые веки смотрел, как Джун надрачивает себе над ним и выпускает жемчужную струю, хлестнувшую ему на щёки и губы. И почти тут же на эти губы опустились губы Джуна, жадно облизывая, словно тот желал собрать всё своё себе. В ванную Намджун отнёс омегу на руках, сам его усадил в укрытую пеной ванну, вымыл Джину волосы, массируя так, что тот едва не кончил снова, обтёр намыленной мочалкой и, смывая душистый гель, зацеловал почти до обморока. А когда — снова на руках — принёс и уложил омегу обратно на постель, Джин всё же продышался и спросил: — Ты не будешь со мной сегодня, да? Тебе... Ты... — Мне надо уехать, — виновато улыбаясь, сказал Намджун, перебирая его влажные пряди. — И главное... — Он замялся. — Я не хочу, чтобы ты выходил из моей комнаты, ладно? Джин удивлённо приподнял бровь, но по сомкнутым плотно губам беты понял, что тот не хочет отвечать на очевидный вопрос. — Хорошо, — легко согласился он. — Но я могу принести из своей комнаты планшет? — О, я пошлю Хосока, он принесёт, — с явным облегчением ответил Намджун. — Пожалуйста! — просительно добавил он, видя, как Джин нахмурился. — Сюда принесут тебе самую вкусную еду, здесь есть книги и плазма, комп и несколько игровых консолей. Я лишь прошу: никуда не выходи. И никому не открывай. Хосок будет стучать три раза, прежде чем войдёт, а остальным сюда всё равно нельзя. Ладно? Джин был удивлён, но... да какая нахрен разница? Уже хорошо, что ему не придётся сталкиваться с Тэджуном. Тэджун... — Тебе Хосок рассказал о... моём муже? — тихо спросил Джин. Намджун тяжело вздохнул и отвернулся, начиная одеваться. — Я просто не хочу скандала, Джини, — тихо ответил он. — Последний день, всё идёт почти идеально, но эти двое... твой муж и Хёнгу... Я так и знал, что с ними будут проблемы. Но не думал, что прямо на сессии. Собирался разбираться после, но, видимо, придётся прямо сейчас. — Ладно, я понял, — торопливо прервал его Джин. Ему ужасно не хотелось думать о муже и его любовнике. — Скажи Хосоку, чтобы захватил мой ноут. На нём мне будет привычнее.

***

День прошёл просто чудесно: на Джина накатило вдохновение, и он, почти не разгибаясь и отвлекаясь только на принесённую заботливым Хосоком еду, рисовал. Мысли обрели размеренность и ясность, образы и линии послушно складывались в единую картину, и он за время до ужина сделал больше, чем за весь последний нервотрепательный месяц. Перед ужином Хосок принёс ему костюм, упакованный в чёрный портплед. На удивлённый взгляд Джина он сказал: — Господин Ким просил вас надеть этот наряд, это его вам подарок. И в этот момент что-то остро и больно кольнуло Джину в сердце. Подарок... Прощальный подарок, видимо. Что же... Понятно, очень понятно и спасибо, конечно, большое, но почему же так горько и щиплет в носу? Джин дежурно улыбнулся Хосоку и вежливо его поблагодарил. А когда он ушёл, расстегнул чехол. Он долго смотрел на одежду, а потом усмехнулся. Намджун хотел его видеть в этот последний их вечер таким? Что же... Это тотально отличалось от всего, что он привык носить, и всего, что взял сюда. Однако почему нет? Это последний ужин с этими людьми, и их мнение вряд ли будет для него важно. Джин быстро оделся и замер пред зеркалом. Тонкие кожаные брюки, облегавшие его длинные стройные ноги и подчёркивающие идеальную форму его задницы, чёрный же тонкий джемпер с v-образным вырезом, достаточно, надо сказать, глубоким и откровенным, и алый шёлковый платок, длинный, явно рассчитанный на простой узел. "Красный платок, — обожгло отчего-то горечью сердце, — как иронично... Ну, да. Всё заканчивается, и завтра будет новое... То есть хорошо забытое старое. Ненавистное теперь старое". Он решительно снял алую ткань с шеи и подошёл к большому шкафу с одеждой Намджуна. Там он быстро нашёл чёрный платок, тоже длинный, повязал его и сел поправить макияж. Особенно не заморачивался, лишь немного теней наложил, чтобы выразительнее сияли его глаза. Поправил волосы и пошёл вниз. Те, кто встречался ему, смотрели одобрительно и чаще всего восторженно, даже омеги. А когда на повороте, перед самой дверью в столовую, он наткнулся на Хёнгу и Тэджуна, то испытал самое настоящее удовольствие, видя, как вытянулось лицо любовника мужа, одетого в стандартный костюм, а сам альфа застыл на месте, выпучив глаза. Джин не совсем, откровенно говоря, понимал, почему все так реагируют. Неужели только потому, что на нём не костюм? Что же. Таких, поражённых его видом, было несколько, значит — шалость удалась. И когда на нём остановился взгляд узких тёмных глаза вошедшего, как обычно, после всех беты, а потом в них зажёгся явственный огонь, Джин почувствовал себя по-настоящему удовлетворённым. Тот, на кого он хотел произвести впечатление своим послушанием, был полностью удовлетворён. И, кажется, даже замена платка его ничуть не огорчила, судя по тому, как он щурился, поедая омегу взглядом, как жадно пил из своего бокала, словно у него сохло в горле, и как голодно облизывался иногда, окидывая взглядом светлую шею Джина, на которой гордо была вскинута голова с приподнятым подбородком. Джин же поел с аппетитом, он мягко отвечал на откровенный флирт рядом сидящих альф и ласково улыбался приветливо глядящим на него омегам, а потом вернулся в комнату Джуна, присел на постель и задумался. Намджун, который в конце вечера говорил последний тост, поблагодарил всех за участие и выразил надежду, что сессия была яркой и запоминающейся. Он напомнил, что день отъезда — завтра, что по традиции все должны покинуть особняк до двенадцати. А потом ещё раз напомнил одно из основных правил: сессия не должна иметь никаких последствий, если в жизни они соберутся продолжить то, что начали здесь, путь им в клуб будет закрыт навсегда. Джин слабо улыбнулся. Наверно, Джун сказал это в основном для него. Чтобы не обольщался. Да и он новенький, мог и не знать, так что председатель Ким выполнил свои прямые обязанности и предупредил всех обо всём честно. Сморгнув слезинку, Джин помотал головой, отгоняя лишние мысли, и стал думать о другом. Раз они собрались на Ильчульбон, значит, в особняк он уже не вернётся, а прямо оттуда поедет в аэропорт. Они не обговаривали возвращение с Тэджуном, но это было и к лучшему. Джин не хотел лететь вместе с ним. Он вообще не хотел больше быть рядом с этим человеком ни одной лишней минуты. Легко поднявшись, он открыл ноутбук. Выбрав нужный рейс, он оплатил билет и с гулко и как-то тяжеловато бьющимся сердцем снова присел на край постели. Надо бы сходить к себе собрать вещи. Однако Джун просил его никуда не выходить, и Джин ему вроде как обещал это... Ладно. Вернётся бета, и Джин сходит в свою комнату за сумкой. Но отчего-то Джуна всё не было и не было... Джин сначала прилёг просто полежать, так как ничего не хотелось делать, настроение отчего-то становилось всё печальнее. Боль из-за грядущей разлуки с тем новым, что он обрёл здесь, в этом доме, накатывала всё сильнее. Кроме того, она мешалась с тем, что мрачной тучей нависало над его будущим: неизбежная ссора с мужем, объяснения с отцом, необходимость отстоять своё право на честь и достоинство... Это было нужно, он это понимал, но это наводило на него неизбывную тоску. И чтобы не реветь, он закрыл глаза и попытался отключиться от всего. Отключился немного сильнее, чем планировал, и очнулся потому, что его гладили и легко-легко целовали. — Джун... — пробормотал он, пытаясь стряхнуть сонливость. — Я тут немного... — Джи, сладкий... Это я, я... Пойдём, вставай... Нам пора. Запах... Он обхватывал Джина властно, настойчиво окручивал его вялостью, тёк ленивой мутью по телу и заставлял... да, заставлял покориться... — Джун, — растерянно выговорил он и с трудом открыл глаза. — Джу... Тэджун смотрел на него горящим взглядом, его лицо хищно обострилось, он жадно втягивал воздух трепещущими ноздрями, а рука его лежала на шее Джина. — Джи, хороший мой, — хрипло проговорил он, — вставай, слышишь? Тебе нечего здесь делать. Пойдём в нашу комнату. Мы уезжаем немедленно. Я купил билеты и хочу забрать тебя. Давай... Вставай, омега, вставай... И он, обхватив Джина за шею и за талию, потянул его на себя. — Нет, нет! — затрепыхался Джин. — Я не... Стой! Не трогай меня! Он оттолкнул мужа, но отчего-то сил совсем не было. Духота резала ему горло, он пытался проморгаться и очнуться окончательно, но аромат табака с острой древесной струёй словно связывал его волю. — Хватит, — сквозь зубы выговорил он. — Хватит меня травить!.. Я не... Я не хочу.. — Хочешь, — уверенно и зло сказал Тэджун. — Я не позволю какому-то тупому бете увести тебя у меня, слышишь? Я — твой муж! Я могу приказать тебе, и я приказываю! Вставай и иди за мной! Я забираю тебя, чёртов омега. Я... — Что вы здесь делаете, господин Ким? Звучный низкий голос, в котором клокотала едва сдерживаемая буря, перекрыл, казалось, все звуки этого мира. Он раскатился волной по комнате и отдался облегчением и радостью в груди Джина. Тэджун резко обернулся и выпрямился. — Я пришёл за своим мужем, — сквозь зубы, явно едва сдерживая бешенство, сказал он. — Он сейчас встанет с вашей грёбаной постели, господин председатель, и пойдёт за мной. Я имею на него все права! — Не здесь и не сейчас, — возразил Намджун. — Вы забываетесь. Сессия закончится лишь завтра утром, с восходом солнца. А сейчас господин Ким, хотя он и гость, приведённый членом клуба, имеет полное право, как и любой другой участник сессии, находиться рядом с тем, кого он считает своим партнёром. Таковы правила. — Голос Намджуна был ледяным, хотя слова в целом были весьма учтивы. Только констатация факта. Неприятного для Ким Тэджуна факта. — Я нарушу это правило, господин председатель, — злобно выплюнул Тэджун, — и согласен лишиться членства в этом клубе. Он развернулся к сидящему на постели Джину, который едва мог открыть глаза и покачивался, всё ещё оглушённый его ароматом. — Вставай! Живо! Ты уходишь со мной! Я не позволю больше ему трахать того, кто принадлежит мне! Только мне! Он протянул руку к Джину, но тот отпрянул и снова помотал головой, пытаясь собрать разбегающиеся в голове слова в хотя бы какое-то подобие осмысленной фразы. В это время Намджун быстро подошёл к окну и распахнул его настежь. Ночной воздух влетел в комнату птицей свободы и, охватив Джина, разбил цепи властного альфьего аромата. Джин задышал чаще, вдыхая полной грудью, и наконец-то смог думать внятно. Он поднял глаза на зло косящегося на Намджуна мужа и сказал: — Я никуда не поеду с тобой, Тэджун. Уезжай один. Я поеду к отцу, а не в наш дом, поживу пока у него. А ты подумай, как объяснить ему то, что ты мне устроил на эти три дня, так, чтобы он не задушил тебя. — Не думаю, что твой папаша будет вмешиваться в особенности наших постельных отношений, Джи, — с внезапной издёвкой ответил Тэджун. — И методы борьбы с твоей фригидностью, скорее всего, он оставит на моё усмотрение. У Джина полыхнули яростным пожаром щёки, он вскочил с постели, но голова предательски закружилась, и он рухнул обратно, пытаясь вздохнуть. Мерзавец! Какой же мерзавец! — Убирайтесь из моей комнаты, господин Ким! — Джин увидел, как оказавшийся рядом с Тэджуном Намджун схватил его за грудки и оттолкнул от постели. — Вон! Иначе я прикажу вас вытащить за шкирку и вышвырнуть прямо в ночь. И кстати! — Бета сложил руки на груди. — В одном вы правы: вы больше не член клуба. Сегодня мне передали доказательство того, что вы встречались с Хёнгу за пределами клуба, и неоднократно, в течение как минимум пяти месяцев до вашего замужества. Как вы понимаете, это является вопиющим нарушением правил. И членство — и ваше, и вашего любовника (теперь можно его официально так назвать) — ликвидировано. Так что я прошу вас на выходе отдать свою карту Хосоку. А сейчас просто убирайтесь! Если уйдёте тихо, до утра вас не тронут. А если нет, я лично вышвырну вас за ворота. — Я и сам уйду! — яростно крикнул Тэджун. — Но уйду с тем, с кем пришёл! Он не член клуба, он полностью на моём попечении, и вы не имеете права запрещать мне этого! Я привёл его, он — моя ответственность. И уже неважно, участник он сессии или нет, не так ли? — О, да... — задумчиво протянул Намджун. — Именно поэтому я и не хотел именно сейчас поднимать вопрос о нарушении вами правил. Но раз вы не захотели по-хорошему, что же. — Он повернулся к Джину и спросил: — Хочешь стать членом моего клуба, Джини? Прямо сейчас. Первый взнос я за тебя сделаю — мой подарок за эту сессию. А потом разберёмся с документами. — Я... Зачем мне... — растерянно пробормотал Джин. Он снова попробовал встать, и у него поучилось, однако стоило ему сделать шаг, как снова комната поплыла перед глазами, и Намджун тут же подхватил его за плечи и талию. — Убери руки от моего мужа, бета! — взревел Тэджун. Он ринулся было к ним, но Намджун выставил вперёд руку и предупреждающе сказал: — Ещё один шаг — и вы вылетите из всех клубов Сеула, в каких состоите, господин Ким. Здесь нет камер, но видео того, как вас вышвыривают за ворота моего дома, поверьте, обойдёт всех нужных людей с подробным комментарием. Тэджун зарычал в бессильной ярости и снова рявкнул — уже Джину: — Иди за мной! Не смей оставаться здесь! Иначе о твоём этом приключении узнают все, кого ты знаешь. Одно дело я — это я трахаю, это мне дают. А то, что ты подставил свою задницу безвкусному, что лёг под него и стонал на весь особняк, — этого тебе не простят! А я уж постараюсь расписать в красках! Да и свидетели у меня, как ты понимаешь, есть! — Вы забыли, что подписали бумагу о неразглашении того, что узнаете или увидите здесь! — всё так же холодно ответил Намджун. — И там чётко указано, что неважно, являетесь ли вы на момент разглашения членом клуба. Да, я помню, что это касается только увиденного в отношении других членов клуба, но я спрошу ещё раз. — Он повернулся к Джину, и голос его стал мягким и ласковым: — Скажи, что хочешь быть членом этого клуба, Джини, прошу. И я смогу защитить тебя. — Хочу, — вымученно прошептал Джин. — Прими меня... Я хочу. Тэджун взвыл от ярости, резко развернулся и выбежал, громко хлопнув дверью, а Джин, которого мгновенно попустило, рухнул в объятия Намджуна. Тот подхватил его на руки, сел в большое кресло, оставляя омегу на своих коленях. Он баюкал и нежил Джина мягкими поцелуями и поглаживаниями. А тот, весь дрожа, не мог выдавить ни одной слезинки. Они молчали долгое время, и когда Джин стал успокаиваться, Намджун сказал: — Я не шутил насчёт клуба. Я дам тебе карту, если ты захочешь. Подпишешь несколько документов, ознакомишься с правилами... — Не думаю, что мне это на самом деле нужно, — едва слышно ответил Джин. — Тэджун смел лишь на словах. Он и сам понимает, что выйти сухим из воды у него, как моего мужа, не получится, если он исполнит эту свою тупую угрозу. Так что... У него всё внутри выворачивалось от тоски, но он стиснул зубы и поднял голову. Нет. Он не позволит Тэджуну испоганить ему их последнюю ночь с Намджуном. — Ты хотел отвезти меня на Пик восходящего солнца, Джуни, — сказал он. — Всё в силе? Намджун послал ему долгий нечитаемый взгляд, а потом прижал к себе и нежно поцеловал в висок. — Конечно, неприступный мой царевич, — тихо ответил он. — Переоденься во что-нибудь удобное... Я попрошу Хосока что-нибудь тебе добыть. И мы поедем. Хорошо? Джин кивнул. Отвечать словами у него уже не было сил.

***

Намджун дышал рвано, касаясь горячими губами губ Джина, пока вбивался в него резкими сильными толчками. Он не отводил воспалённого взгляда от горящего румянцем лица омеги, и Джину казалось, что огонь чёрных глаз беты обжигает ему всё внутри — в душе, в сердце. Джин подавался на каждое его движение, постанывал хрипло, размеренно, пытался зацепиться за его плечи, но скользил пальцами по влажной коже и лишь прикрывал глаза, когда толчки внутри его тела становились особенно глубокими, доставали до самого потаённого, желанного. — Смотри... смотри на меня, Джини... — сбивчиво шептал ему Намджун, но сам забывался, ускоряясь и трахая истовее, выгибался и прикрывал глаза. Лицо его искажала гримаса неподдельного удовольствия, он скалился и стонал громче, яростнее, но потом, словно сдерживая себя, чтобы продлить наслаждение, падал на Джина и чуть замедлялся, стискивая омегу в своих руках, будто боялся, что тот ускользнёт и исчезнет в тумане заглядывающей в окна ночи. А Джин в этот раз всё никак не мог нырнуть в ощущения целиком: слишком остро внутри царапала боль от того, что Намджун берёт его в последний раз. И он старательно делал всё, чтобы бете было приятно: выгибался навстречу его горячему телу, подмахивал, принимая глубже, постанывал высоко и сладко, отзываясь этими стонами на любую дрожь внутри. И когда Намджун склонился к нему, приостанавливаясь, и впился губами в его губы, Джин охотно ответил, обнял бету за шею и отдался поцелую полностью. Оторвавшись от его губ, Джун снова заглянул ему в глаза и хрипло проговорил: — Хочу кончить в тебя, Джини... Могу? — Да, — едва слышно отозвался Джин. — Да... пожалуйста... И Джун выпрямился, подхватил его ноги, уложил их себе на плечи и вошёл по основание, упираясь прямо в комочек нервов внутри. Вынесло Джина мгновенно. Задохнувшись, он вскрикнул и прогнулся, а Джун стал вбиваться в него яростно и быстро, так что Джина не хватило и на минуту: выстонав имя — то самое, он кончил, и почти вслед за ним хрипло зарычал, кончая, и Намджун. Он вдолбился ещё несколько раз и, тяжело дыша, лёг на Джина сладкой тягой. Джин обнял его крепче и закрыл глаза. Хорошо... Так больно и так... хорошо. Сколько они так пролежали, он не знал, но, кажется, задремал, а потом услышал лёгкий стук в окно. Старик-бета, присматривавший за домиком Намджуна, как и обещал, разбудил их рано-рано, чтобы они успели на Пик встретить свой последний совместный рассвет.

***

Как ни странно, на смотровой площадке кратера, кроме них, было всего лишь ещё четверо. Двое омег, кажется, братья, судя по шуткам и поведению. И парочка, альфа и омега, явно юные влюблённые, они встали в дальнем конце площадки и замерли друг у друга в объятиях. Намджун тоже обнял Джина, а потом быстро достал из своего рюкзака, над которым Джин ещё пару раз пошутил на пути к кратеру, небольшой плед и завернул в него омегу. — Прости, — искренне сказал Джин, глядя сбоку на пристально всматривающегося в горизонт бету, — больше никогда не буду тебя подкалывать. Кажется, ты всегда и всё знаешь наперёд. — Я был здесь, — просто ответил Намджун. — И знаю, что утром, как бы ни было жарко днём, здесь всегда холодно. — А... А с кем был? — спросил Джин и тут ж в досаде прикусил губу. Ну, вот зачем?.. — С парой своих знакомых, — небрежно ответил Намджун. — Показывал им достопримечательности Чеджу. Ну, и пару раз с омегами, которых хотел, как и тебя, обольстить, как ты понимаешь. — Он кинул косой взгляд на тут же поджавшего губы Джина и фыркнул. — Да шучу я. Один раз был. А о холоде мне ещё тогда старик Мо рассказал. — Ага, — кутаясь плотнее в плед (и в объятия беты), пробормотал Джин, — понятно. — Смотри, — сказал Намджун, указывая вперёд. — Начинается... Джин вскинул глаза и окунулся в то, что видел перед собой. Пока ещё не было солнца, но уже посветлело достаточно, чтобы можно было охватить взглядом неровности самого кратера, идущего зубцами по кругу и покрытого зеленью с проплешинами серовато-розовой земли. А за ним было море, тревожно-сероватое, но уже кое-где укрытое фатой подступающего розового тумана. На горизонте оно почти сливалось с серыми облаками, неровной стеной объявшими всю видимую даль. И вот над этими серыми обломками небесного свода загорелась такая же неровная золотая полоса. Джин выдохнул восторженно: так странно было ощущать себя частью чего-то столько масштабного. Он впивался взглядом в эту начинавшую всё больше укрываться золотом даль, и чувствовал, как охватывает его восторженная радость бытия. Он был здесь... Он был жив! Он мог дышать этим влажным и свежим холодным воздухом, мог подставлять лицо нетерпеливому ветру — и этот ветер был у него один с теми самыми огромными облаками, которые постепенно подсвечивались восходящим солнцем уже не только сверху. Оно как будто разбивало их стену, проникало между их ватными кусками, охватывало их своей золотой силой, розовило им края, дарило нимбы над их кудрявыми головами. А потом солнце стало пробиваться снизу, распространяя из-под облаков на море ровный веер мутной золотистой дымки. И это рисовало зачарованному взору Джина, глядящего на эту красоту с приоткрытым ртом, странную картину, похожую на картину сотворения самого этого мира. Так, по крайней мере, ему казалось, и он, не в силах оторваться от созерцания этого божественного зрелища, завидовал самому себе от того, что смог это увидеть. Он с силой стискивал перила смотровой площадки и, весь подавшись вперёд, готов был птицей лететь к горизонту, лишь быть ближе к этому величественному действу — рассвету над миром. И когда солнце показалось уже почти полностью, всё ещё скромно кутая плечи в обрывки облаков, но уже неоспоримо забирая их под своё сияющее покровительство, Джин выдохнул и засмеялся. Громко, искренне и звонко. И с наслаждением услышал, как рядом с ним негромко засмеялся Намджун. Он обнял Джина крепче и шепнул: — Не жалеешь? Что я вытащил тебя сюда? — Спасибо! — от всей души сказал Джин. — Спасибо тебе такое огромное, как... как это солнце, видишь? Ты столько сделал... Ты и не знаешь, Джуни, сколько ты сделал для меня. — Три дня, — шепнул ему Намджун. — Вряд ли я мог... — Три дня эти стоили всей моей жизни, — порывисто выдохнув, сказал Джин и потёрся затылком о подбородок беты, который в ответ лишь прижал его к себе нежнее и мягко поцеловал в щёку. — Ты прекрасен, как это солнце, Джини, — тихо сказал он. — Но я... Мне надо кое-что тебе рассказать, прежде чем мы решим, что делать дальше. — Дальше? — Джин снова стиснул перила. Он старался, чтобы его голос звучал уверенно и шутливо. — Не бойся, Джун, я понимаю. Сессия закончилась, как только это чудесное солнце покорило эти волшебные облака. — Он немного смутился от того, как пафосно и глуповато это прозвучало, но Джун молчал, так что он вынужден был продолжить: — Я только спросить хочу: мы же успеем до двенадцати обратно домой? Потому что мне вещи забрать надо. А я их ещё не собирал. — Не переживай, — негромко ответил Намджун. — Хосок собрал всё. Он приедет с ними туда, куда ты скажешь. Сердце Джина сжалось, он замешкал, чтобы сглотнуть противную горечь в горле, но смог лишь кивнуть. — Послушай, — всё так же негромко, но настойчиво сказал Намджун. — Я всё же хочу, чтобы ты меня выслушал, прежде чем решишь... — Он умолк на несколько секунд, словно подбирая слова, а потом закончил: — ...куда звать Хосока. — Хорошо, — немного растерянно сказал Джин. Его глаза всё ещё скользили по охваченному золотым сиянием небу, но прежнего восторга в груди не было: там была отчего-то тревога. — Ты здесь хочешь?.. — Если ты не против. — В голосе Намджуна внезапно послышалась такая чуждая ему неуверенность, что Джин невольно повернул голову к нему и скользнул вопросительным взглядом по напряжённой челюсти, поджатым губам и пристально и как-то отчаянно глядящим вдаль глазам. — Джун? — тихо сказал Джин. — Что ты... Если не хочешь, то ведь ничего говорить необязательно, мы просто... — Расстанемся, я знаю, — прервал его, нетерпеливо поморщившись, Намджун, — я знаю. Расстанемся на этой прекрасной ноте. Но я не хочу. Я расскажу тебе сказку, Джин. А ты просто послушаешь, и если захочешь уйти — просто иди. Внизу машина, на которой мы приехали, старик Мо ждёт, он отвезёт тебя, куда скажешь. — А ты? — тихо спросил Джин. — А я поеду на следующей, — печально улыбнулся Намджун. Он порывисто обнял Джина, потом вдруг отстранился и потянул его на лавочку, которая стояла недалеко от края площадки. — Сядь. Я хочу обнять тебя. — Намджун уселся позади него и обнял со спины, прижимая к себе по-прежнему бережно и мягко. — Просто послушай, ладно? — Хорошо, — снова замирая сердцем, кивнул Джин. — Я не люблю сказки, но твою послушаю. — Она будет короткой, — криво усмехнулся Намджун. — Об одном драконе. Он летал в чужих ему землях и увидел там прекрасного, как сам день, царевича. Джин вздрогнул: это слово — "царевич" — отозвалось в его душе задыхающимся хриплым эхом, но он лишь крепче сжал губы. А Намджун продолжил: — Дракону захотелось этого царевича себе. То ли просто сожрать, то ли — не просто, он и сам не понял до конца. Встреча была случайной, царевич просто ел пиццу, пил какой-то коктейль и болтал со своим другом, а дракон глаз не мог от него оторвать. И потом долго думал о нём. Понял, что хочет всерьёз, узнал, что царевич тоже далеко от дома и скоро возвращается в своё царство. Прилетев в своё... ммм... логово, дракон прямо стал вызнавать, что за царевич и что собирается делать, когда вернётся. Тогда и узнал, что царь собирается отдать его за прекрасного принца. И всем был хорош принц, вот только дракон — уж так совпало — знал, что влюблён этот принц в другого. И влюблён до одури. Намджун умолк, словно задумавшись, а Джин старательно пытался привести в порядок мысли, роившиеся смятёнными мухами в голове, и унять дико, болезненно бившееся сердце в груди. Что?.. Что он только что услышал?! Однако Джун не дал ему времени на обдумывание и продолжил: — Этот другой... Ммм... Он часто бывал у дракона в логове, нрав имел крайне сучий и ничем не брезговал в своём желании захомутать альфу побогаче. Да вот только репутация не позволяла, и уж точно в королевской семье принца его не приняли бы ни под каким соусом. Но принц был идиотом и влюблён был в него вроде как сверх меры, даже нарушал законы, установленные драконом для таких, как он, гостей его логова. И уж конечно, дракон думал, что этот прекрасный принц совсем не будет прекрасным для нежного и доверчивого царевича. Тогда дракон прямо пошёл к царю и попросил у него отказаться от брака с принцем, предлагая свою кандидатуру в качестве жениха. Вот только царь очень остроумно высмеял дракона, сказал, что у него большие планы на королевство принца, да и царевич слишком хорош, чтобы, породнившись с летающей тварью, не иметь наследников. Намджун горько усмехнулся, а Джин застыл от ужаса. Как?.. Он не мог поверить в то, на что так откровенно намекал Джун. Душа его ныла, умоляя прервать бету, обнять его и усмирить ту откровенную боль, которой дышали его слова. Однако Намджун уже продолжал: — Дракон разозлился, Джини. Разозлился всерьёз. И на царевича в том числе. Он думал, что ошибся, что та нежность и наивность, которая ему почудилась в прекрасном юноше, была напускной, а сам он так же зол и высокомерен, как его отец. И дракону хотелось отомстить. Узнав, что свадьба царевича состоялась, он запретил любовнику принца показываться вне логова под угрозой серьёзных проблем. Как он и предполагал, долго прекрасный принц не выдержал. А так как были определённые правила для посещения логова, принц сам притащил своего мужа, несчастного царевича, к дракону. И сам, своими руками, отдал его в лапы монстра. Ещё и радовался, сука. Намджун снова умолк, а Джин, едва сдерживая слёзы, осторожно выпутался из его рук, и бета не остановил его, отпустил. Закутавшись плотнее в плед, так как его охватила дрожь, Джин замер, нахохлившись, и ему казалось, что вокруг него стало внезапно до ужаса холодно. На Намджуна он не смотрел, чтобы и тот не увидел в его глазах боль и тоску, не увидел, как жалко дрожат его губы и как он побледнел. Помолчав, Намджун снова заговорил, решительно, словно стремясь побыстрее дорассказать и отделаться от всего этого: — Как оказалось, завоевать царевича было не так уж и трудно. Перед драконом был истерзанный пренебрежением своего альфы, истосковавшийся по теплу, обычному человеческому теплу омега с яркой обворожительной улыбкой, печалью в прекрасных глазах и готовностью отзываться на любую ласку так, словно она была самой изысканной и изощрённой. Джин закрыл глаза и почувствовал, как на смену бледности на его щёки приходит алый пожар. Он стиснул в пальцах плед и прикусил губы. Правда, непонятно было, оскорбил его только что Намджун или... наоборот. Просто в голосе беты, который произносил столь ужасно двусмысленные, унизительные для Джина слова, было только нежное восхищение и мягкая, печальная усмешка. — Дракон совершенно пропал, Джини, — тихо продолжил Намджун. — Готовя свою месть, он думал только о том, как кинет использованного омегу долбаному принцу и вышвырнет их обоих за ворота логова, предъявив претензию в нарушении принцем правил. Думал над словами, хотел даже видео снять, как пользует омегу, чтоб царю этому... царю, в общем, послать. Хотел... Он многое хотел, Джини. Джин едва слышал последние слова, он держался изо всех сил, чтобы не упасть от страха и боли, но внезапно на него снова надвинулось тепло и Намджун обнял его. Джин попытался вырваться, однако бета прижал его властно и крепко. — Не дёргайся... Ну, пожалуйста, царевич мой... Посиди смирно... С хриплым вздохом Намджун опустился лицом в основание Джиновой шеи. А тот пошевелиться не мог от раздирающих его противоречивых чувств, не понимая себя совершенно. — Спроси меня, во что это всё вылилось, Джини, — глухо сказал Намджун. — Ну же, омега, спроси.. — Во что... — начал было Джин, но голос сел, подводя его. Он лишь мотнул головой и прикрыл глаза, из которых тут же потекли по щекам горькие слезы. — Я сижу здесь с тобой, мой царевич, и жду твоего приговора, — прошептал Намджун. — Жду, признавшись в самом страшном, что было во мне. — Его голос обрёл силу и вместе с ней — горечь. — Признавшись в том отвратительном, что ты легко и быстро растопил одной своей улыбкой, своей отзывчивостью и доверием, что ты уничтожил первым же взмахом своих ресниц, когда испуганно посмотрел на меня там, на первом ужине, после того как я сказал, что хочу тебя себе. Уже там я понял, что весь мой план пойдёт к херам. Потому что я скорее сам бы сдох, чем причинил тебе вред. — Зачем? — выдавил из себя Джин, глотая слёзы. — Зачем рассказал мне это? Почему просто не отпустил? Зачем... — Я не хочу тебя отпускать, — перебил его Намджун и, склонившись к его уху, прошептал: — Я не могу тебя отпустить, мой царевич... Никак не могу, понимаешь? — Нет, не понимаю, — помотал головой Джин. — Ты меня сюда привёз, чтобы рассказать, как легко было меня взять? — Тебя? Ты только это услышал? Нет, речь не о тебе, разве ты этого не понял? — печально спросил Намджун. — Три дня, Джини... Три дня — и я дышать без тебя не могу. Да, ты отозвался в моих руках уже в первый же день. И это было откровением! Это полностью закрепило твою власть надо мной и моими грёбаными планами. Прямо там, в беседке, когда я ласкал тебя, я уже понимал, что пропал совершенно. Хотя нет... Он замер на несколько мгновений, и вместе с ним замерло всё в душе Джина. Что ещё?.. — Нет, нет. Твоя рука, когда мы были в джакузи... Да, наверно, когда ты оставил в моей руке свою доверчивую руку... Вот тогда было уже — всё. Никто и никогда не доверял мне так, как почему-то поверил ты. Я занимаюсь часто весьма спорным с точки зрения морали делами, и доверие — непозволительная роскошь в моей жизни. Может, твой отец и правда тревожился за тебя, когда не захотел мне тебя отдавать. Но я уже тогда, гладя твою руку, понял, что не отступлю. Сделаю тебя своим, заласкаю до потери сознания, зацелую до обморока — и никуда от себя не отпущу. — Разве не проще тебе было бы, если бы я ничего этого не знал? — шмыгнув носом, обидчиво спросил Джин. — Ты мог бы и не говорить, что меня было так уж легко завоевать. Я вовсе не такой слабак, как ты меня выставил в этой своей сказке! И не расскажи ты мне её, так, может, и было бы проще. — Проще — что? — тихо спросил Намджун. — Тайное всегда становится явным, ты не можешь этого не знать, Джини. Так чему бы помогла эта тайна? Тебе — остаться со мной? Мне — забрать тебя у мужа? — Проще расстаться, — покачал головой Джин. — Отпусти меня, Намджун. Всё это не имеет никакого значения. Сердце его плакало кровавыми слезами, но что-то внутри твёрдо тянуло вниз, к подножию горы, где ждала его машина, которая должна было увезти его в тяжёлую, но правильную жизнь, где гордость была на месте и не было рядом человека, который делал его слабым и легкодоступным. — Нет, — тихо ответил этот человек и сжал его в своих руках крепче. — Не отпущу. — Ты сказал, что я смогу сам решить, что мне делать, — нахмурился Джин. — Не отпущу, — повторил Намджун и снова уткнулся лицом ему в шею. — Делай, что хочешь, но в моих руках. — Забавно, — растерянно пробормотал Джин и попробовал вырваться, но это был явно проигрышный вариант. Может, надо было попробовать зайти с другой стороны? Что же. — Правила есть правила, господин Ким, — неуверенно сказал он, а потом закрыл глаза и горько усмехнулся: интересно, сколько раз он слышал эту фразу за последнее время? — И по правилам, которые ты так навязчиво повторял мне несколько раз, ты не можешь встречаться со мной вне клуба. Ты обещал принять меня туда, так вот я... Рука Намджуна соскользнула с его талии, и через мгновение Джин увидел пред собой зажатую в пальцах беты чёрную карточку, где золотыми буквами было выведено "Клуб "С-класс". Ким Сокджин. Уровень — привилегированный". — Она твоя, — тихо сказал Намджун. — Ты отказался, но я уже сделал её. Джин взял карточку и повертел её в пальцах. В сердце поднялось смятение, и он растерянно подумал, что совершенно не понимает, что делать дальше. То есть Джун предлагает ему встречи в рамках сессий в этом чёртовом клубе? Разве так можно? — А вот это — моя, — негромко сказал Намджун. Опустив глаза, Джин увидел в его пальцах другую карточку, полностью золотую, на ней чёрным бархатом было выведено "Председатель клуба "С-класс" Ким Намджун". И не успел Джин ничего сказать, как карточка вылетела из пальцев Намджуна и, золотой искрой мелькнув на заливающем площадку солнце, исчезла за ограждением. — Ты что?! — вскрикнул он, подавшись за ней. Но руки Намджуна не дали ему двинуться дальше. — Я больше не член клуба, Джини... — Джун мягко поцеловал его за ухом, и Джин почти застонал от досады: по его телу мгновенно прошлась дрожь, которую чёртов бета не мог не ощутить. — Что скажешь? Джин вдохнул и лёгким щелчком отправил свою карточку вслед за её золотой подругой. И почувствовал, как из груди Намджуна вырвался глубокий вздох облегчения. — Это ничего не значит, — сурово сказал Джин. — Конечно, — отозвался Намджун, обхватывая его крепче и забирая в свои объятия полностью. — Отпусти, я не сказал, что ты можешь вот так... — Как?.. Вопрос повис серебристой росинкой на ресницах Джина, когда он, прикрыв глаза, судорожно вдохнул, ощущая, как язык Намджуна проводит широкую горячую полосу по его шее. — Ты... Ты ничего не понимаешь... Я замужем... — пробормотал Джин. Намджун ответил на это лёгким хмыком, а потом его мягкие губы стали целовать омеге линию челюсти, шею и ключицы. — Я не буду изменять мужу, — вздрагивая от каждого прикосновения посильнее, в последнем отчаянном порыве сказал Джин. — Будешь, — прошептал ему коварный бета, — потому что я всё сделаю, чтобы забрать тебя себе. Я соблазню тебя, заворожу, заколдую своим драконьим волшебством, и ты покоришься мне, дерзкий царевич. Я заточу тебя в высокую башню и башку снесу твоему принцу, если он ещё раз ко мне сунется, понимаешь? — И всё равно я останусь при этом замужем... — упрямо проговорил Джин, откидывая в бессилии голову ему на плечо. — Это поправимо, — проурчал ему на ухо чёртов дракон. — Ты должен быть ему мужем год, а дальше чёрт и с ним. Я всё сделаю для тебя... Всё сделаю, чтобы по истечении этого года ты набрался храбрости и сказал отцу, что тебе нужен другой муж. Или просто мужчина. Любовник. Друг... Нет, нет. Всё-таки муж. Ведь это для тебя так важно? — Важно, чтобы ни отец, ни кто-то другой не лезли в мою жизнь. У свободы тоже есть свои правила, господин Ким. Без них никуда не только в твоём логове... Ах! — Джин вскрикнул, когда Намджун прикусил ему шею. — Пусти... Ты же не альфа, чего же так любишь кусаться... — Ты бы видел, какой ты, когда тебя кусаешь, понял бы. Просто смирись. Намджун целовал и целовал, его губы скользили по плечам и шее Джина, унося того всё дальше от этого мира. Намджун обещал ему покой и радость, Намджун обещал заботу, тепло и доверие. И верность. И любовь... Да, любовь... И Джин — ну, пусть его назовут доверчивым, наивным и глупым — он верил этому бете. Верил больше, чем когда-либо раньше верил людям. И как никогда раньше, Джин верил, что справится со всеми трудностями этого мира, что сможет всё, а потом заберётся в башню к своему дракону и останется с ним там навсегда. А Намджун всё целовал его и целовал, и сердце, гулко бьющееся в упоении, пело Джину каким-то странно далёким и прекрасным голосом: Я у дома Посеял, взрастил карааи, — И увяли ее лепестки... Но не будет мне это уроком сейчас, Я посею опять карааи!..