Collaboration

Шагнула бы она в клетку ко льву? Нет, не так. Шагнула бы она в клетку к голодному льву, зная наперед, что ее судьба предрешена? Раньше бы она с точностью, с глубокой и прочной уверенностью заверила, что сделала бы это ради осуществления своей мечты. Даже если пришлось бы жертвовать важными аспектами жизни. Задай ей кто-нибудь этот вопрос сейчас, она бы не смогла ответить. Долгие минуты бы размышляла о последствиях, прятала бы взгляды, в которых вырисовывается сомнение. Шагнула бы в клетку ради того, чтобы спасти единственного близкого человека? Когда она поняла, что он настолько важен? Когда действительно осознала, что весь ее мир крутится вокруг одного единственного человека? В те моменты, когда простила ему жестокое отношение, в те моменты, когда приняла его боль, в те моменты, когда собственный организм генерирует одиночество в нечто вязкое и равнодушное, а под толстой коркой этой черствости такие нежные и невесомые чувства. Совсем незрелые, но живые и яркие, как солнце в ранее утро, как звезды, сверкающие по ночам. Настоящая роскошь, принятие, освобождение. Понимание ли это? Осознанность чужих чувств или своих? Ее маленькая потрепанная душа еще не отдавала всему этому отчет, но девочка была убеждена в своих намерениях здесь и сейчас. Она готова дать шанс новому Тэхёну. Такому, каким она еще не знала его. Новой себе. Такой, какой он открыл её для самого себя. Такой, какой она еще не осознавала, но понимала, что чувства, хранящиеся в далеком пыльном ящике темного разума начали медленно просачиваться наружу, освещая густой мрак. Спокойствие и умиротворение расползалось по хрупкому, шаткому пространству. То, что необходимо сейчас. То, за чем она так долго гналась. Она поджимает губы, поднимает свои большие глаза на его профиль, и ее тревожность стихает под гнетом его уверенности. Будто он знает, на что идет и чем готов жертвовать. Так должно быть? Это чувство настоящее? Ее зудящий многие месяцы колючий разум стих. Стих, как только он, стискивающий ее ладонь, шагнул вперед, готовый принять весь удар на себя. Как тогда в кабинете, когда он вступался, как тогда на концерте, когда упал без сил, как тогда, когда выключил телефон и сбежал подальше от всех, не желая делить свою боль с ней. Не желающий причинять ей вечный дискомфорт. Самовольно отстраняясь и уходя в тень, наконец позволив ей выбирать самой. Она здесь и она выбрала. Шагнула следом, пристраиваясь рядом с высоким плечом, сжимая крупную ладонь своими влажными пальцами. Чонгук, развалившийся на диване, закинув руку на спинку орудует зубочисткой во рту после плотного обеда и замирает вот так, влетев взглядом в дуэт, шагнувший в помещение. Тэхён смотрит на него в упор, а в глазах черных выгоревший ад. Упёртость, знание. Боязнь? Чон перетекает взглядом на неё. Прямо в неё. Сквозь неё. Какие-то короткие мгновения разглядывает. Утонула в капюшоне, нацепила маску и прячет взгляд под опущенными ресницами. А в голове будто гром гремит, после того как замечает, что Тэхён стискивает ее ладонь в своей и пялится на Чонгука, метая стрелы своими гляделками. Чонгук хмурится, злобно сводя брови, неуютно ёрзая в позе, которая уже не кажется удобной. Что? Тишина может быть такой громкой? Крикливой и тяжелой одновременно? Может ли эта тишина выкачивать весь комфорт и загнать воображение в самые опасные уголки собственного познания? Может ли такая тишина разрушить тоску, сменить её на что-то более болезненное и жгучее? Девица судорожно выдыхает в тонкий слой маски, держа глаза в районе пола. — Явились наконец. — Слышится сбоку голос лидера, и что-то в нем, в его интонации высвобождается из напряженных тисков, предавая облегченную ясность. — Куколка-а! — Чимин так ликует, что приходится поднять боязливый взгляд и столкнуться с Паком лицом к лицу, почувствовать его руки, которые подхватывают ее, трясут в воздухе, от чего ей пришлось вырвать руку из хвата тэхёновых пальцев и вцепиться в плечи гогочущего парня. — Пак Чимин! — Верещит девушка, хлопая по плечам. — Поставь меня! — Куколка-а-а, какого хрена ты не взяла меня с собой?! Эти двое принялись шуточно выяснять отношения в мелкой возне, разбавляя сгущающуюся атмосферу. Она брыкается, а ее взгляд из-под маски приобретает отчетливость озорства. Давно растерянной лёгкости. А Тэхён всё стоял. Глазел своими сраными коричневыми радужками. Даже не моргал, и похоже не дышал. Долго, дольше, чем нужно, наблюдал за Чонгуком, за его движениями зубочистки и этим взглядом, не признающим поражения. Выдающий уже сотни агрессивных вопросов своими разъедающими глазами. Юнги крутится на стуле, клацнув по клавише ноутбука, словно одетый в прочную броню, разглядывает лица парней, ковыряющих друг в друге ментальные кратеры. — Чими-и-ин твою мать! — Орет девушка, пытаясь выпутаться из прочных объятий, в которых Пак ее слегка стискивает вокруг шеи, ерошит волосы, стащив капюшон. А тот и вовсе не замечает, как пружинит алая злоба в маленьком помещении, вокруг двоих молодых людей, закручивая тяжелую ауру в плотные гневные импульсы. — Чимин. — Намджун кивает Тэхёну, тянет руку к Чимину, вынуждая отпустить хохочущую девушку. — Давай, отпусти. Хохочущую? Что? Она смеётся? Прикрыв глаза в милые щелочки, смеется вместе с Чимином? Чон выгнул бровь, метнув взгляд обратно на статую Ким Тэхёна, одиноко стоящую и кипящую, выказывая явное напряжение в виде перекатывания желваков. Заплатил ей что-ли, чтоб откатилась до заводских настроек? — Джи Су, — в официальном тоне проговаривает Намджун, слегка прочистив горло, поставив точку на дурачествах, — Ты… Он не успел договорить. Удивленно округлил глаза и даже немного вытянул лицо, теряясь от ее резкого выпада. Неожиданность так сильно отпечаталась на его лице, что он оторопел и замер. Девушка согнулась в глубоком поклоне, опустившись как можно ниже, выказывая своё уважение. И аура заморозилась в помещении, переставая клубиться и отравлять стены. Все взгляды уперлись в нее. Такие удивленные. Казалось, что даже Тэхён не ожидал подобного, бегая глазами по ее макушке, спине, вопросительно уехав бровями под челку. — Намджун, — Джи поднимается, снимая маску, разглядывая ошалевшее лицо напротив, — Я должна попросить прощения за то, что подставила тебя в очередной раз, не имея на это никакого морального права. Я понимаю, что после своего гадкого поведения не имею права просить дать мне еще один шанс, но я должна попытаться, ведь шла к тому, что есть сейчас, сколько себя помню. — Девушка беззвучно улыбнулась, оглядывая каждого по очереди, и в улыбке столько тоски, столько неприсущей ей мольбы, что даже насупившийся Джин, сидящий в углу, потупил взгляд. — Я просто обязана еще раз попробовать, и всё, что мне остаётся — это попросить у всех вас прощения. Я много чего натворила, но сейчас, стоя здесь, я готова к тому, чтобы просить вас дать мне еще один шанс на то, чтобы заниматься любимым делом. — Она снова возвращает свой взор к лидеру, улыбаясь шире, со всей искренностью, с сияющим отблеском в уголках краснеющих глаз. — Прошу тебя, это всё, что у меня есть. Намджун хлопнул глазами, озадаченно оборачиваясь, переглядываясь с присутствующими, с заминкой выпуская череду невнятных звуков. Юнги сложил локти на подлокотники кресла, оглядывая девушку с едва заметным одобрением, Чонгук перестал гонять зубочистку во рту, достав ее, Чимин вовсе перестал улыбаться, разглядывая девушку, а Тэхён слегка приложил ладонь к ее плечу, подбадривающе, потому что она заметно поникла, опустив голову как можно ниже. — Ну я… — Бубнит Намджун, растерянно чешет затылок, глядя на Тэхёна, притягивающего к себе едва всхлипывающий хрупкий комочек, улыбчиво-просящего одними только глазами. Так, что в Намджуне незамедлительно и бесповоротно что-то ломается, растапливая сердце. — Я готов взять на себя ответственность за её косяки, если так будет проще. — Тэхён поглаживает едва вздрагивающую макушку девчушки, спрятавшей лицо в его собственном плече. — А тебе это зачем? — Джин подпирает щеку ладонью, устало разглядывая развернувшуюся сцену перед собой. — Потому что теперь, — Ви бережно отстраняет от себя девушку, заглядывая ей в раскрасневшееся лицо, стискивая ощутимее, улыбаясь своей фирменной квадратной улыбкой, которую все присутствующие успели позабыть, смотрит так осознанно, медлит, будто дальнейшие слова рвутся из него, чтобы накрыть всех своей волшебной реальностью. — Мы встречаемся. Неуместная тишина. Снова кричит над ухом каждого. Вклинивается в застывшего Чонгука, также, как синхронные взгляды. Чонгук любил быть в центре внимания всегда. Чонгук ненавидит быть в центре внимания здесь и сейчас. Он смотрит на этих двоих. И будто бы моргать забыл. Весь алфавит выбился из чумных мыслей. Жизненные функции в нем приостановились и превратили в статую. Тэхён принялся сюсюксаться с ней, вытирая большими пальцами мокрое лицо, склонился на уровень ее роста, что-то шепчет, улыбается, а она кивает. Ведёт себя, словно ребенок. Ведёт себя с Тэхёном так, как вела себя с ним. Чон смотрит на этих двоих. Эти двое смотрят друг на друга. Остальные смотрят на Чона. И ждут какой-то правильной реакции. Но её нет. Она не вырывается из него подобно смерчу или урагану. Она только вспыхивает внутри, словно искра, разящая как от секундного удара молнии, выжигая дотла всё, что он мог выдать сейчас внутри своего стихающего разума. И мысли замолкли все разом, собственное эго неправдоподобно щурится красными огнями, похожими на глаза, освещая всё внутри плотным красным светом. Ждёт от хозяина реакции, как все ждут. Она едва повернула голову, пытаясь узреть его краем глаза. Боязливо таращится в сторону, цепляется за происходящее. Боится? Чимин украдкой бросает взгляды на Чонгука, который медленно опускает руку с зубочисткой, будто только вспомнил о собственном теле и о том, что может выполнять какие-то базовые движения или вообще шевелиться. Намджун несколько раз повернулся к макнэ, отмечая про себя всю потерянность устремленного взгляда. Такого взгляда, который обращен в никуда. Как будто задумался о чем-то, глубоко и надолго уходя в себя, затормаживая собственные реакции, замораживая ощущения. Шуга смотрел в пол, не поворачиваясь, не реагируя, а Джин едва заметно усмехнулся, ядовито бросая небрежный смешок в сторону. — Но… — Хоби боязливо бросает взор на Чонгука, удивленно глядя на всех по очереди. Джи вытирает глаза, поворачиваясь к ребятам, совершая череду рваных поклонов, утопая в неком нервном перенапряжении, улыбчиво, жмурясь. — Прошу, пожалуйста, извините нас за такие новости, мы сделаем всё, чтобы не смущать вас этим и не будем создавать проблем для группы, даём слово. Она говорила за обоих. Использовала обобщение. Брала ответственность на свои плечи, отдавая такую же за себя. Тэхёну. мы Мы МЫ Слова громыхают в воздухе, заставляя Чонгука очнуться и вернуться в лживую реальность. Самую настоящую, в которую бы никогда не поверил ещё пару месяцев назад. Он бросает зубочистку в мусорное ведро около дивана, достав салфетку из стоящей пачки на журнальном столике, принимаясь отстранено вытирать руки под тяжестью многочисленных взглядов. Игнорируя всех. Будто сейчас не услышал слова, растаптывающие его сердце. Не пропустил их через себя. И это не осколки его сердца сейчас трещат под её подошвой. И это вовсе не она сейчас выдрала его с корнем. Мы Салфетка улетает в ведро. Чонгук неспешно встает, оглаживая пустым взглядом парочку, покидая помещение неспешным шагом, обходя Чимина. Дальше от Джи Су. Как можно с большим расстоянием. Подальше от заразы. Дальше от гибели. Дальше отсюда. — Так… — Намджун сложил руки на бока, оглядываясь, пытаясь разбавить неловкость. — Для начала тебе нужно зайти к Седжину за новым расписанием, Ши Хёк в отъезде до следующей недели и просил глаз с тебя не спускать, еще Ён сказал сообщить, когда ты вернешься. — Спасибо. — Девушка виновато кивнула, натягивая улыбку на измученное лицо. — Я зайду к нему после Седжина.

***

Два часа линчевания. Два часа выговоров, глухих вздохов, собственных обид и разрушенных надежд. И все это давным-давно скопилось внутри мужчины. Давным-давно мучило его и теперь льется фонтаном обиженного тона и ускользающих взглядов. — Ты хоть понимаешь, чем могла обернуться твоя выходка, если бы тебя узнали? Джи мнется на стуле, теребит лямку рюкзака под пристальным взглядом Ёна. Он сложил руки на столе, разглядывая девушку из-под очков, а она наконец-то прочувствовала, что имел ввиду Намджун под словом «обтекать». Мужчина вздыхает третий раз за последние пол часа и отводит взгляд в сторону. — Прости… — Ты понимаешь, что подставляешь меня своими выходками? — Не унимается мужчина, выговаривая отчитывающие фразы обидным тоном. — Прости… — Ты давно не ребёнок, но твои поступки… — Ён, прости. — Девушка отчаянно хлопает ладонями по столу, поднимая свой виноватый взгляд. — Ну что ты еще хочешь от меня услышать? Мне нужно было удостовериться, что Тэ-Тэ в порядке. Я всё поняла, правда, я готова тысячу раз попросить прощения, работать сверхурочно, если потребуется, я сделаю всё, что попросишь, только не злись. Она взмолилась, приставляя сложенные ладони к лицу, а выражение самое безобидное, такое, что его заметно кольнуло куда-то под ребрами, ведь он вспомнил, как это. Видеть её такой уязвимой, такой хрупкой и живой. В неё будто вдохнули новый спектр эмоций, поселили в бездушный облик новую, совсем еще наивную душу. Он на секунду оторопел, размахивая ладонями, отрицательно качая головой, в тайне отмечая про себя, что совершенно не готов к тому, что она будет идти с козырей. — Нет, юная леди, я на это больше не поведусь. — Бубнит хозяин кабинета, откидываясь на спинку стула. А она, так задорно вскакивает, оббегает стол, цепляясь за его плечи, заключая в объятия из-за спины вместе с креслом, обхватывая полностью всего мужчину, со всех сторон. — Сонбэ, прошу, последний раз. — Девушка мельтешит над ухом, жмется ближе, жмурится, а черствое, уставшее от ее выходок сердце сыпется под гнетом ее милой мольбы. И он снова вздыхает, обиженно смотря в сторону, пока девичий голосок тянется к нему, пищит приглушенно в плечо. Ён глянул на неё, пытаясь еще удерживать на месте серьезность своего выражения, а она глядит своими большими глазами, в ожидании, в просьбе. Ждёт от него шага навстречу. Так смотрела его дочь, его малютка, когда просила прощения за маленькие шалости. — Обещаешь? — Не выдерживает добродушное сердце под гнётом девичьего взгляда. Джи ощутимо кивнула, теснее обнимая спинку стула и широкие плечи своими маленькими ручонками, а он всё разглядывает, как в равнодушие вклинивается её детская наивность и возвращается то, что давно было потеряно и утрачено. Так он считал. — Обещаешь оставаться такой? Она снова кивнула, хлопая ресницами в безмолвной надежде. И словно всё вернулось в то время, когда она была такой легкой и непринужденной. Вымаливала прощение своими щенячьими глазами, а он вёлся, готовый простить этой девчушке любые провинности. И он откидывается к столу, высвобождаясь из объятий, снимая очки, выпуская очередной вздох. Снова проиграл. А она уже поджимает свои губы, готовясь к вердикту. — Только если наверстаешь расписание, не будешь больше подставлять меня, и позвонишь отцу. Писк разрезал помещение. Ён едва вздрогнул от чмока в щеку и от того, как она с визгами ретировалась в сторону выхода, повторяя свои радостные и множественные «спасибо». Мужчина опешил, провожая маленький ураган эмоций, ткнув пальцем в закрывающуюся дверь. — Отцу позвони! — Менеджер хлопнул ладонями по столу, мотая головой, отрицая свою беспомощность перед подопечной. — Ну вот что с ней делать? Девушка вынырнула в пустующий коридор, восторженно оглядываясь по сторонам. Чувство окрыленности чуть ли не заставляло нестись вприпрыжку. Не терпелось успокоить Намджуна, не терпелось рассказать всё Тэ. Она подкидывает рюкзак на плече, идя вдоль коридора, улыбаясь, радуясь так по-детски, нетерпеливо следуя к лифту. Сзади послышалось некое копошение. Отдаленные шаги. Девушка вскользь обернулась, ожидая увидеть работников. В начале коридора виднелась фигура, выныривающая из поворота. Слишком знакомая походка, тяжелые шаги. Очевидная несдержанность в быстром шаге. Джи повернулась обратно, осматриваясь. Пустота маленького пространства начала незаметно давить на плечи. Она достала телефон из кармана своего худи. Время близилось к вечеру, скорее всего персонал агентства уже ретировался домой, поэтому тишина скучных коридоров не казалась чем-то удивительным. Шаги сзади приближались тяжестью грубой подошвы. Девушка еще раз обернулась, прибавляя собственный шаг, пытаясь разглядеть намерения, увидеть хотя бы вскользь, хотя бы на секунду его лицо. Паника неминуемо крыла. Он шел уверенно, быстро, будто пытался нагнать. Она не видела лица под тусклым освещением коридора, хоть и надеялась на то, что это просто очередная бурная фантазия уставшего мозга, и конечно же он не преследует ее, а просто идет к лифту. Сердце упало куда-то в пятки, пока гул от шагов за спиной смешивался с собственным дыханием, набирая обороты также, как стук подошвы. Студия находилась двумя этажами ниже, она решила не испытывать судьбу, резко свернула от лифта к лестнице, вырываясь сквозь тяжелую железную дверь, силясь успокоить себя наличием камер в лифте и коридорах. Джи слетела с лестницы в какой-то неясной панике, хватаясь за перила. Одна, две ступени вниз, перепрыгивает через лестницу, тормозит. Секунда, две, три. Ничего не происходит. Давление отбивается громким ритмом в ушах, колышет сердце на грани приступа. Девушка прислушивается и не слышит ничего, кроме собственной одышки, отталкивающейся от стен пролёта. Еще некоторые мгновения девушка старается успокоить разыгравшееся дыхание, приложив ладонь к груди, выглядывая наверх. Дверь, откуда она выбежала, не открывается. Глаза опустились вниз, разглядывая перила и куски лестницы, не отмечая ничего необычного. Тишина. Джи выдохнула, ругая себя за излишнюю паранойю. Телефон брякнул, пронзив тело крупной дрожью, ладони похлопали по карманам, вытягивая телефон всё еще трясущимися пальцами. Тэ-Тэ. 19:32 Вишенка, ты в порядке? Мы ждём тебя в студии, парни тоже переживают. И да…мне не нравится как смотрит на меня Чимин. Видела бы ты эту лисью морду, ухмылочка такая, что аж глаз не видно. Жду тебя. И да…я горжусь тобой. Девушка выпустила облегченный смешок, окончательно успокаиваясь, вчитываясь в сообщение несколько раз, спускаясь вниз уже спокойным шагом. Идет по коридору размеренно, спокойно, обдумывая, напечатать ли ответ, хоть и идти всего лишь до конца коридора. Неприметная дверь порывисто распахивается перед ее лицом, принуждая испуганно охнуть, ее хватает грубая рука, дернув на себя со всей силы, так, что она едва ли не теряет телефон, который у нее выдергивают из рук, путается в ногах, ощущая, как на ходу срывается рюкзак с плеча и летит в сторону. Она влетала в маленькое помещение, столкнувшись спиной с бетонной преградой. Его фигура припечатала её к ближайшей стене. Рука хлестнула около головы, перекрывая все имеющиеся пути отступления. Швабры повалились на высокого парня, он нетерпеливо швырнул их с грохотом в другую сторону, туда же, куда и рюкзак с телефоном, и только она сейчас имела весомое значение. Зажатая, пригвожденная в неуютный холодный капкан, упираясь ботинком в ведро. Чонгук пнул пластик, расчистив достаточно места для её удобства, а микроскопическое помещение наполнилась горячим кричащим воздухом, который выплескивал вспыльчивый нрав. Она смотрела вниз. Строго вниз, потому что поднять глаза означало полный провал. Боялась взглянуть в раздутое злобой лицо. Он практически шипел, наполняя тесное помещение своим раздраженным дыханием. Она знает, что там наверху. Чудовищный, дикий взгляд, и стоит их глазам встретиться, ей останется только быть размазанной по стене с его легкой подачи. Он дышал так, что пряди её волос развевались от выдыхаемого воздуха, оглаживая собственное лицо звериным разгоряченным порывом, а она смотрела куда-то ему в грудь, ловя смазанным зрением открытые участки его свитшота. Его кулон болтался словно маятник, а она отчетливо старалась запомнить незначительную деталь или какую-то мелочь, чтобы не вводить себя в панику и тотчас не потерять хрупкое равновесие в натянутых нервах, которые уже трезвонят, сгущая кровь всплеском адреналина. Она принимает и осознает тот факт, что он чертовски зол, и что она его чертовски боится. До побледневших губ, до дрожи в коленях, до разодранной глотки, если потребуется кричать. Она понимает, что боялась его еще там, когда пыталась ускользнуть от него в коридоре. Бежать больше некуда. Он везде, всюду. Его много, настолько много, что режет глаза и рвет на части всю ее отверженность, которая промелькнула рядом с Тэхёном. — Какого хуя? А? — Истерично и сбито выплевывает ей в макушку своё разъяренное недовольство, выискивая ответ там же, с высоты своего роста. Её оцепенение злило. Он сгреб её, придавливая к стене, пытаясь выдрать хоть какую-то реакцию. Отберет, выдернет, вытрясет, если потребуется. — Смотри на меня, сюда смотри. — Угрожающий приказной тон и обхват собственного лица ледяными пальцами, и она послушно следует за болью в щеках, все ещё смотря вниз, тихо взвизгнув. — «Мы встречаемся»? — До одури тревожный голос ворвался в короткие разделяющие сантиметры, в котором кувыркался рваный шепот, рискующий перейти на рык зверя. — Серьезно?! Серьезно блять?! — Чонгук выкрикнул ей это в лицо, с диким сумасшедшим выражением хлестанув по стене ладонью прямо около её головы, заставив зажмуриться и съехать в сторону. Она вздрогнула от ужаса, чувствуя, как он задрал её голову, дернув за подбородок обратно, чтобы смотреть в глаза. В бессовестные, срамные глазенки, которые упорно смотрят в ту же точку, опустив веки. Кончики их носов практически соприкасались, она слышала, как с грохотом отбивается его сердце или свое собственное. Она запуталась. Её существование крутилось только вокруг этого мизерного помещения, где приходится упираться пальцами в его рёбра, чтобы разорвать столь тесный контакт. И ее личного пространства больше не существовало. Существовало лишь их общее дыхание, в котором смешивался и сгущался раскаленный воздух. Из его ярости и ее страха. Её немощности и глубокой, такой явной вины. Она не хочет чувствовать это, но ощущает прекрасно, зная, на что шла. Осознавая, что по собственной глупости не давала ему полностью отпустить себя. Эти способы обратить на себя внимание, этот взгляд, в котором читалась её обида, этот поцелуй, на который она ответила тогда. Всё это он расценивал как шансы. Всё это позволяло ему думать, что она всё ещё его. Её вина. Только её стараниями он стал «этим». Они стали. — Я с тобой говорю, дрянь. — Неприятный скрежет его тона и вот он уже ходит по краю, сместив руку к горлу, слегка дёрнув. Дай ему реакцию. Дай, либо он убьёт тебя. Сжала губы, упорно смотря вниз. Не может, трусиха, чертова трусиха. Пальцы сомкнулись сильнее, она выпустила всхлип, мечтая быть задушенной. Он не готов, совсем не готов. И дает то, что он безжалостно вырывает клыками, враждебно блеснула кристальными глазами, столкнувшись с его лицом и топчется, елозит по стене. Неудобно. Страшно. Больно. Ему тоже, она видит, как он не готов к этой мясорубке. Чувствует, его рука так дрожит, что лихорадит обоих в такт его крупной дрожи. Боится, смотря в глаза своему страху, выкачивая из собственного тела попытки упрямо смотреть ему в безумные глаза. Она не показывает, едва-едва кряхтя, и руку его не пытается убрать. Знает, что заслуживает. Добила, получай награду. Узри его отчаяние в самой наивысшей точке своего наслаждения. Его подавленность и изнуренность слишком очевидно приглядываются сквозь едкую кровожадность. Впитывает в его глазах отчаяние, в наивысшей точке осознала, что сломала его точно так же, как он когда-то её. И разум успокоился, как и собственное желание добить его. Как та навязчивая идея растоптать и уничтожить. Она смотрит так, что в грусти проглядывается немая жалость. Оттенки ее давно забытых эмоций, которые кружат его голову. И словно по щелчку он отсекает сам себя. Смещает руку к щеке, тая под её пристальным изувеченным взглядом, осторожно к затылку дрожащими пальцами. Просит у неё безмолвное «прости». Соприкасается с ней лбом, выдыхая в лицо всю свою болезненность. Прикрывает глаза на мгновение. Нужно остановиться. Нужно немного привести дыхание в русло. Успокойся. Это просто слова обиженного эгоиста. Она всё ещё твоя девчонка. Она пошутила. Она просто сказала херню. Поддержала друга, который переживает утрату. Это всё не по-настоящему. Это всё ложь. Её сопротивление похоже на вспышку, как только он попытался коснуться ее губ своими. Смазано, мягко, невесомо. Она выпутывается, сдергивая с себя прикосновение чужих ладоней. Отворачивается в сторону, и ей будто бы самой больно от происходящей безмолвной борьбы. Он требует, напирает, хватаясь за её одежду, принуждая, игнорируя её требования, не обращая внимание на то, как она бьется лопатками о холодный бетон. — Ну зачем ты так? М? — Съезжает лбом к её виску, сжав плечи, до колючих мурашек изнуряя свои легкие. Мурлычет, слегка ослабив напор. Пробирается руками вдоль её тела, собирая пальцами ткань толстовки. — Для чего это всё? Хватит, слышишь? Девушка молчит. Потому что ответ — это принять его правила. Потому что это будет означать полную капитуляцию и ему даже этого будет мало. Он потребует доказательств, захочет найти в этом смысл и ей придется закричать, но её никто не услышит, даже Тэхен… Господи, Тэхён…. Глаза сильно-сильно жмутся, минуя жжение под веками. А она давится собственным дыханием, пытаясь разорвать связь, которую он так старательно просит. Она испытывает новые спектры собственного потрясения, когда теряется в его оборванном шепоте в районе уха. Он трясется и передает ей свой озноб. Все свои оголенные эмоции. Всю свою изуродованную душу. — Скажи, что это шутка…. Всё на грани фатального провала, она не способна выдавить из себя ничего похожего на оправдания. Глаза наливаются жгучей жижей, искрятся в полумраке, девушка поддается в сторону, чувствуя, как разрывается собственный дух на мелкие куски, как его пальцы против её воли задерживают её на месте, хватая горловину, а губы хаотично с долей мелкой истерики воспроизводят мольбу. — Пожалуйста.Пожалуйста.Пожалуйста… Целует на стыке воротника и снова на грани звучания, так, чтоб она слышала. — Просто скажи… Она хватается за собственную одежду в районе груди, удерживая на месте мешающую ему ткань, которую от оттопыривает пальцами, растягивая, расправляясь. Чонгук пытается ворваться в её губы, ища их, забирая себе скользкими движениями целуя, требуя, игнорируя её отстраненность, попытки отвернуться в сторону, бежит по скуле дальше к шее, почти стонет, не решив до конца, что он хочет первее. Её всю. Только себе. — Господи… Я так соскучился…. Всё будет, как раньше Она зажмурилась от сдавленности, от сильного надрыва ткани на плече. Его пальцы растягивают верх горловины, а другие нетерпеливо дергают, рвут в сторону, высвобождая кожу плеча, оголяют, измываясь над одеждой, превращая её в растянутые тряпки. Он купит ей другую. Какую она захочет, они вместе выберут в самом дорогом магазине, даже две. Парные. Да, да точно. Он обещает себе. Завтра, обязательно завтра. Жадничает, хочет открыть больше доступа. Алчно и неутолимо врезаясь давно забытыми губами и это похоже почти на укусы. Она не сопротивляется, лишь скручивая пальцами ткань сильнее на груди. Ждёт, тихо стонет в муках, а ему кажется, что она заводится, как и он сам. Джи знает, что через секунду его страсть отгорит и утопится в ледяной воде, с шипящими звуками уйдёт на дно. Его смазанный блестящий взгляд голодными бликами спадал на оголенные участки, он жадно впивался в шею, дернув сильнее и треск неминуемо накрыл маленькую комнату, в которой воцарился влажный звук поцелуя и его стона, которые затихли через мгновение. А потом тишина. Её глаза сильно зажмурилась до боли от собственного познания. Его резкие движения прекратились, как и её дыхание. Будто он окостенел на месте. И только пьянящий танец его глубоких вздохов говорил о том, что он ещё здесь и он ещё жив. Ему приходится быть здесь, смотря в лиловые очертания у ключицы, но его будто отбросило в параллель бытия. Он даже моргнул, чтобы удостовериться. Что? Отпрянул, разглядывая, сдернул ткань сильнее в сторону, порвав швы, открывая обзор на новые отметины. Багровые и даже синюшные в этом свете. Самые разные, от маленьких вкраплений до кровоподтеков. Ее как будто жрали. Мучили её кожу, ставили новые отметины на незажившие старые и россыпь тянулась ниже под ключицу, к груди, к сердцу, помечая и его тоже. Не верит. Джи знает, как он смотрит. Тогда в своей комнате у неё был такой же взгляд. — Это че за хуйня? — Вопрос бьет в виски, будто пуля насквозь пробивает череп. С самой будоражившей интонацией, в самом страшном варианте. Он медленно перетекает разбитым измученным взглядом на её лицо. Чтобы получить ответ, пробивающий дыру в ребрах, раздробив и разбросав ошмётки всех его чувств. Она собрала свою волю в кулак, дав узреть ему алмазную искрящуюся воду в глазах. Чарующие бриллианты скатываются по щекам, и это заразно для него. Потому что ответа больше не требуется. Больше не требуется ничего. Никогда. Схватить её за грудки и легонько толкнуть в стену, отходя назад. А она рвёт зрительный контакт, стыдливо опуская ресницы, непослушными пальцами натягивая ткань на плечо, пряча свой секрет от чужих глаз. Теперь уже чужих. Противно. Тошнотворно. Если бы мог, согнулся бы прямо сейчас и выблевал всё это. То, что жрет душу, варит её в котле заживо, а она всё барахтается и стонет, разглядывая её, причину своей адской гибели. Мерзость прокралась в каждую пульсирующую клетку и заставила тоскливо растянуть губы. Он улыбнулся хмыкнув сквозь водную пелену мотнув отрицательно головой, отмахивается, не принимает. — Вот так ты помогала ему скорбеть? — Её напугал его вынужденный дорожащий тон, от которого сжалось все сосредоточение нервов. — Представляю, как он страдал… Джи скукоживается на одном месте, пытаясь не совершать лишних движений и не делать лишних вздохов, его шепот напоминает болезненный смех. Он выдохнул и улыбнулся. Защитная реакция на тонны стресса. На громадные выплески боли. На колоссальные увечья внутри. Он не был готов. Она знала. Его вид походил на вид человека, в котором заканчивается здравомыслие. Дрожащий. Скверный, пропитанный злостью и чем-то ещё. Тем, что заставляет его глаза краснеть и выделять яд, которым он травился. — Прошу тебя, только не трогай его… — Просит тихо, на грани искалеченного шепота, боясь мокрые глаза поднять. Он тяжело выдохнул смешок, который душит. Смеешь просить? Момент гибели настал. Чон топчется на одном месте, не решаясь подойти, не решаясь выйти. Столько эмоций сменилось в его лице, от вопросов до горького выражения дикой агрессии. Пытается будто бы понять, что она сказала, вопросительно глядя, топчась на месте, упираясь руками в бока и мгновенно опуская их, приторно улыбаясь в сторону. Он ломается, сгибаясь пополам, упираясь руками в колени, как будто это физически больно. Сокрушается и маячит, разгибаясь, будто бы сесть хочет и не решается. Из него рвётся всё и сразу. Язык оттопыривает щеку, злится, собственный организм борется с болью. Обессилен. Потерян в этих четырех стенах. Её слова раздавили его. Прихлопнули, не оставляя шанса надеяться на розыгрыш. Пусть это будет розыгрыш, как тот, когда тебя довели до слез, как те самые жестокие розыгрыши, когда парни торт этот сраный выносили. Пожалуйста, можно и без торта вовсе, и просто пусть сотрет это с себя и улыбнется как раньше, скажет «попался». А я поверю, обещаю, что поверю и всё это кончится, и я никогда-никогда больше не вспомню про это, обещаю. Пожалуйста, давай вместе посмеёмся?.. Пожалуйста…. Но она ревет. Ревет за вас обоих, видишь? Жмурит глаза, слегка съехав по стене, опустив голову так низко, чтобы не показывать ему, и даже если стереть её в порошок, ни один из этих ебаных засосов не исчезнет, ты же знаешь. Узнал всё это в ёбаной кладовке, да? Ты это заслужил, видишь? — Тв-а-арь….— Надломившись, стонет в пустоту, мотая головой. — Какая же ты шалава… Его лихорадит, пока она держится за стык порванной одежды, прикладывая ладонь к лицу, прикрыв рвущуюся наружу истерику. И ему достаточно. Он осознает всё, зарывая пальцы в волосы, скалится, как сошедший с ума человек, смотря на свою утрату. Видя, как рушится его последняя надежда. Он позволяет себе плакать. Удержать это невозможно. Всё принятие отражается в его разрушенном облике, стирая этим познанием всё в разодранной душе. И он делает один маленький круг, улыбаясь, смотря куда-то наверх, чтоб ебучая вода затекала обратно. Понимая до конца, а из глаз брызжет одинокая боль и хочется смеяться и скулить одновременно, а получается откровенно ржать-рыдать в пустоту, как душевнобольной неудачник. Ты неудачник, Чон. Ты ебаный лузер. Твою любимую женщину драл лучший друг, и ты узнал это среди швабр и грязных вёдер. Останавливает свою ломку, уставившись на неё и будто очнулся от транса, решая, что ей не достанется больше ни грамма его траура. Что она грязнее всех этих ссаных тряпок вокруг. Что она ничтожнее той высохшей грязи на стенках ведёрного пластика. Грязнее твоей подошвы. Шлюха. Чертова шлюха, которую ты любишь. Чертова шлюха, которую ты любишь и которую ебал Тэхён, судя по всему тысячу раз, пока ты пялился перед сном в экран телефона, разглядывая её фотографии. — Пошла вон… — Шепчет, грубо проезжается ладонями по взъерошенными волосам, добивая её своим сумасшедшим взглядом. — Пошла нахер отсюда, пока я тебе башку не оторвал! — Крик врезался словно пощёчина, как и рука, дернувшая её к двери, пихнувшая, позволяя вылететь за пределы помещения, влетая в соседнюю стену. Джи врезалась плечом в стену, ноги подогнулись, но удержали равновесие, перекатывая спину по опоре, а следом в неё врезается тяжелый рюкзак, с такой силой, что лопатки ноют от последующего болевого приступа, как и ребра. Телефон летит на пол рядом с ней, она всё еще держится на непослушных ногах, дрожит, провожая его бешенство взглядом. Он хлопает дверью, практически до треска, вылетая из кладовой и идет прочь. Мимо неё. Размашисто. Злобно. В сторону студии. Джи собирает в кулак свою трусость, ползет спиной по стене, выравниваясь, игнорируя дрожь в коленях, осознавая, что он хочет сделать. Плетётся следом, бросив рюкзак на пол, пытается догнать, переставляя ноги, спеша следом. — Чон… Чонгук…! Дрожащим голосом выдыхает, догоняя, налету стирая слезы рукавом. Он распахивает дверь студии, бросая ее в лапы отчаявшегося зова. Залетает следом, хватая его локоть, который он выдергивает, надвигаясь на Тэхёна, подперевшего бедром стол. И в секунду с его лица стирается легкость непринужденной беседы с Чимином, стоило узреть бешенство влетающее в кабинет. — Чонгук!!! Её писк, его злость, растерянность Чимина, подскакивающего с дивана, дернувшегося в кресле Юнги, взгляд Тэхёна. Всё перемешалось в секунде. В диком рваном дыхании. Она верещит, хватается за Чонгука, дергающего Тэхёна за грудки, заводя кулак, рыча, отпихивая локтем девушку. Тэхён послушно, с треском, навалился на стол, натянутая горловина трещала под сжавшимися пальцами. Он просто смотрел. Смотрел так, будто готов к такому исходу. Сдавшись. Готов принять любой удар. Не моргает и не трясется. Локтями упёрся в стол в ожидании. Джи отдергивает нависшего Чонгука, пытается остановить разыгравшееся безумие, кричит ему. В Чонгуке вспыхивает леденящее безумие, оно отражается в его горящих глазах очевидной болью. Той, которая хорошо знакома жертве. И жертва получает свою награду, сокрушаясь от треска, от боли, которую заслужил. Такова цена и он готов ее заплатить, совершенно не сопротивляясь, чувствуя твердый кулак, разбивающий губы, дарящий металлический теплый привкус чужих страданий. — Отпусти! Перестань, умоляю тебя! — Ревёт так отчаянно, дёргая, пытаясь тянуть за окаменевшую руку, сменяя попытки оттащить на череду хлопков по спине. — Чонгук, не надо! А бешенство застилает глаза, так сильно, её так много. Она всюду, в каждой клетке. В его взгляде, его горечи, которую он выдыхает, стискивая зубы. Ещё одна попытка отдернуть Чонгука, ударив его ладонью по плечу и тот словно в бреду толкает Тэхена в стол, на развороте замахиваясь на неё в бешеном рыке, в безумии, где отражается его собственное бессилие. Злость. На неё. Скукожившуюся. Плачущую. Дрогнувшую. Смотрящую в его искореженное злобой лицо своими блестящими глазами. Упорно. Ожидая удара. Его рука трясется как, будто он сдерживает себя из последних сил, чтобы не ударить, а взгляд дикий, такой, что сжирает ее полностью своими яростными радужками. Поглощает ее без остатка, наблюдая, как трусливо и одновременно стойко она готова принять всю ненависть. Тэхён отталкивается от стола, бросаясь вперед, не успевая схватить Чонгука. Чимин ухватился за занесенный кулак, Юнги дернул тело в сторону, обхватив макнэ покрепче. Тот с воем толкнул Чимина, отрывая от себя Юнги, застыв на месте, дыша так громко и тяжело опустив голову. И руки потеряли все силы. Будто выкачали всё. Всё, что было в нём до сей поры. Всю волю. Все силы. Мощь, которая в момент покинула его тело. Он так устал. От этой усталости хочется закрыть глаза и рухнуть в одночасье, содрав с себя кожу до глубоких мозолей. Он поворачивается к Тэхёну, несколько долгих, мучительных секунд наблюдая его выражение, задрав голову, снова нужно контролировать потоки воды, если вдруг она хлынет, и снова эта защитная реакция в виде обреченной улыбки, переводит взгляд на девицу, тихо рыдающую в свой рукав в стороне, хватает её за локоть, швырнув в сторону Тэхёна. И улыбка такая, что сводит все кости разом. В глазах Чонгука тьма и мокрая режущая боль. Он улыбается, смеется, плачет. — Можешь забирать эту шлюху. Совет да любовь. Рявкает и уходит. Исчезает. Растворяется. Чимин еще какое-то время всматривается в пол, заезжает ладонями в карманы своих широких штанов и устало пронизывает взглядом двух людей, смотрящих в пустоту открытой двери. Джи натягивает разодранную ткань на плечо, совсем тихо всхлипывает. — Ребят. — Разочарованно тянет Пак, врезаясь взглядами в каждого поочередно. — Я так устал от этого. Шуга зачесывает волосы ладонями, огорченно вздыхает, плавно следуя легкой походкой к выходу, прикрывая глаза. И всё в его позе говорит о той самой усталости, о которой говорил Чимин, следующий следом, кинув напоследок смиренный взгляд, прикрывая за собой дверь. Тэхён развернул к себе подрагивающую девушку, уткнувшуюся в свой мокрый рукав. Она беззвучно плакала, расслабив плечи, как только злополучная дверь закрылась. — Что он сделал? — Глаза Тэхёна блуждают по ней, он мягко стискивает ее плечи, обращая внимание на изувеченную ткань. — Он… Он тебя…? Тэхён проглатывает вопрос, не в силах произнести его полностью, и тонет в нервном перенапряжении, мечется взглядом по сжавшемуся комочку. Прикладывает ладони к ее мокрому лицу, заглядывая всем своим взволнованным видом, игнорируя боль в кровоточащей губе. — Скажи, посмотри на меня. Девушка отрицательно покачала головой, сильнее жмурясь и его руки. Теплые, заботливые, обхватывают дрожащее тело, заключая в крепкие объятия. Позволяя мелкой истерике рассеяться за пределы маленького, беззащитного тела. — Всё хорошо, тише. Всё уже закончилось. Его большая ладонь проводит по спине, острый подбородок касается ее макушки. На секунду ей показалось, что явная болезненность покидает тело. В груди еще заметно ныло, и Тэхён словно пластырь, закрывает кровоточащую рану своим убаюкивающим шепотом.